4. 5. Игра. Дебют. Начало

5. Игра.
   Дебют.
   Начало.

5.1. Ксения.
       Секомая.
       В душевных терзаниях.

Хватит реветь!
Хватит!
Еще ни одного удара не было отсчитано, а ты уже вся в слезах.

Соберись.
Иначе...

Иначе точно пощады запросишь на первом десятке!
И все тогда будет напрасно.

Нет, ты не можешь Его подвести.
Прости, Наташа...
Будет больно...

Не бойся, я вытерплю, обязательно вытерплю!

А вот тебя мне жалко, ой, как жалко...
Держись!

5.2. Наташа.
       Экзекутор.
       В работе по исполнению.

Наташа, отказавшись от всех ранее разработанных планов, шла уже на голой импровизации, работая «от реакции» своей юной собеседницы, придумывая варианты по ходу действия. Но теперь эти варианты, по сути, закончились. Осталось играть словами и интонацией. До момента, когда в Игру вступит жгучая лоза, остро жалящая нежное женское тело...

Обычно, Верхняя, по ходу наказания, отдает свои распоряжения подчиненной стороне, Нижней, суровым и безжалостным тоном. Подчеркивая свою крутизну. И жестко обозначая для подчиненной стороны неизбежность подчинения. Без вариантов.

Нафиг. Истязать, так истязать. Только красиво, изящно, эффектно и по полной программе. А главное, следует обставить все это Действо особым, оригинальным образом. А значит...

Все будет совсем не так, как ожидает эта юная глупышка.

Ни одного сурового слова эта девочка от меня не получит. Только нежность и ласка. Искреннее сочувствие и участие. Для шокирующего контраста с безжалостной (А вот здесь, увы, мягкость и ласка не прокатит! Придется быть воистину жестокой!) манерой сечения. Особая, изысканная жестокость, выбивающая у нежной юной Души всякую опору для организации внутреннего сопротивления.

Ибо невозможно сопротивляться тому, кто желает тебя приласкать, а не ударить, кто мечтает заменить тебе жгучую боль на нежные слова и ласковые прикосновения... А «объятия» жесткой веревки, врезающейся в нежное тело при этих трогательных попытках вырваться из привязи, уклониться от жгучего удара, переменить на собственные утешающие объятия. Такая сладкая, желанная перемена... И никакой боли, ни с большой буквы, ни с маленькой.

Девочка моя, скажи только одно слово: «Пощади...» Тихо-тихо, почти про себя, но вслух. Я обязательно услышу это, и твои страдания немедленно закончатся. Они же добровольные, страдания эти... И все будет нежно, ласково и приятно... Без вариантов.

Наташа думает это нарочито громко. Она знает, что Ксения напряженно «вслушивается» в ее мысли. И не собирается ничего скрывать. Ее мысли все жестче. И все, что она думает, идет от Души. Хотя и звучит, по сути, крайне жестоко.

Да, моя девочка, все будет по-честному. Без игр в жестокую Экзекуторшу и несчастную Жертву. Нет, если хочешь почувствовать себя Жертвой, почувствуй себя ею, не вопрос! Жгучая боль от розог в твоем полном распоряжении, а слезы и сопли придут сами собой. Но не требуй от меня жестокости сверх согласованного. Тебе обещана Боль, и ты ее получишь. А все остальное будет по-прежнему. Любовь и ласка с моей стороны, дополненная искренней жалостью к тебе, истерзанной и плачущей, в слезах и в соплях.

Даже, если эта жалость будет для тебя горше любых унижений...

И даже если в твою голову придут обида и гнев, злые мысли в адрес жестокой Мучительницы, ты все равно останешься искренне любимой, со всеми этими дурными мыслями, и со слезами и соплями на лице, искаженном гримасой мучительной Боли. Без вариантов.

Ксения опускает очи долу. Подействовало.

Нет, она не сломается. Не откажется от предстоящего. Но теперь в нокдауне она, а не ты. Она «плывет» и едва держит удар.

Ничего, сейчас добавим, и словами, и улыбкой... И лозой...

- Мне... раздеться? – Ксения явно хочет прервать этот «ментальный прессинг», отвлечься действием от того, что «транслирует» ей безмолвным монологом ее истязательница.

- Раздевайся, - улыбка Феи Крестной полна доброжелательности и искреннего сочувствия. - Одежду складывай на диван. Не старайся выкладывать аккуратно, если что, я сама все поправлю.

Ксения, смешавшись от столь странного, действительно обескураживающего заявления, начинает снимать с себя одежду. Ее руки дрожат, пальцы не слушаются... В результате Наташа, подойдя к ней вплотную, помогает смущенной девушке-женщине расстегнуть «молнию» на зеленом платье, и снять его через голову. Потом Наташа сама аккуратно складывает верхнее одеяние своей подруги-воспитанницы на диван, и опять поворачивается к ней. На ее лице по-прежнему мягкая, сочувственная улыбка, свидетельствующая о готовности в любую секунду прекратить подготовку к истязанию.

Но ее визави по-прежнему одновременно сконфужена и упряма.

Ожидаемо.
Что же, продолжаем экзекуцию.

- Остальное... – стоя в нижнем белье, Ксения поднимает на нее свои прекрасные глаза, опять полные слез.

Нет, не надо этого. Если заревет сейчас, эффект предыдущих «ментальных эскапад» уйдет в пустоту. Поддержим девушку морально.

- Снимай, - улыбка Крестной пригашена, скорее деловита, чем нежна. Почти нейтральна.

Ксения заводит руки за спину, но ее пальцы по-прежнему дрожат и не слушаются свою хозяйку. Наташа поворачивает ее к себе лицом, обхватывает руками, как бы обнимая, одновременно «транслируя» ей своеобразные «волны уверенности», внушая девушке-женщине что-то подобное «оптимизму». Не зря же она осваивает своеобразные Ангельские науки! Чему-то все же научилась!

Теперь ее пальцы, чуть отстраняя пальцы Ксении, мягко и аккуратно расстегивают застежку лифчика, потом, размыкая мягкое объятие, она снимает его со своей визави, открывая своему взору изящную, все еще девичью грудь. Хочется мягко провести по ней пальчиками, но еще рано...

Шаг назад. Лифчик кладем на диван. На ее визави остались трогательные белые трусики. Пусть уж Ксения снимет их сама. С этим простым предметом женского туалета справится немудрено. Даже дрожащими руками.

Наташа забирает белый клочок ткани и молча указывает девочке-женщине  на носки телесного цвета, оставшиеся на ее ногах. Ксения, неловко переступая, освобождается и от этого, последнего покрова своего изящного тела. Молча подает полупрозрачные носочки Фее Крестной и замирает по стойке «смирно», не прикрываясь, на указанном ей месте возле деревянной скамьи...

Изящная, прелестная, взволнованная...

Ну что же, время освободить эту самую скамью для столь смелой юной флагеллянтки.

Наташа, нагнувшись, подбирает с деревянной поверхности оставленные там Ксенией «бархатные розги», кладет их, вместе с прутом, который она до этого нервно сжимала в левой руке, на диван, в добавление ко всему остальному, гибкому и жгучему, что она, готовясь к этой странной экзекуции, загодя выложила на скрипучую коричневую кожу для надлежащего впечатления своей подруги-воспитанницы. Впечатления, несомненно, были, но только рассказывать о них Ксения почему-то не пожелала. И ее можно понять...

Кстати, результаты «ментального прессинга» впечатляют. Девочка-женщина уже дрожит всем телом. Не от холода, нет, потому что в кабинете Сергея тепло. Дрожит от страха и волнения, от осознания этой двойственности расклада, когда весьма неприятный выбор из альтернативы, жгучая боль или нежная ласка, всю дорогу зависит только от нее самой.

Ксении страшно. И сейчас она боится не столько самого истязания, сколько того, что не справится с этой заманчивой идеей, отдаться в ласковые руки Крестной, вместо боли от свистящего прута.

Наташа обнимает ее и мягко, нежно проводит руками по ее телу, унимая дрожь. Это даже не ласка, просто Верхняя принимает меры к тому, чтобы секомая смогла сама лечь. Не упав, не споткнувшись от вынужденной неловкости.

- Я с тобой, - голос Феи Крестной становится твердым и ободряющим. – Я помогу тебе.

Ксения не отвечает словами, просто судорожно сглатывает комок в горле и чуть кивает головой.

Наташа плотно прижимает к себе ее обнаженное тело и тихо шепчет на ушко:
- Не бойся! Я позабочусь о тебе. Будет больно, но эта боль вполне терпимая. Ты выдержишь, я знаю.

- Спасибо, - голос Ксении, тоже произносящий слова тихим, почти интимным шепотом, звучит с какими-то извиняющимися и благодарными нотками. – Я выдержу.

- Ты можешь кричать, - продолжает быстрый инструктаж Фея Крестная, зная, что сейчас каждое слово запоминается Ксенией как нечто истинное, и она должна говорить только правду. – Это не стыдно. Нас никто не услышит, а я не стану тебя осуждать за слезы и вопли. Сама, знаешь ли, и ревела и кричала. И не стыжусь этого.

- Я не буду стыдиться, - тихо соглашается Ксения, принимая особые, важные условия Игры. – Я буду терпеть, но, если будет очень больно, закричу. Обязательно.

- Не играй в героиню, - голос Наташи серьезен и внушает Ксении уверенность в том, как ей следует  правильно себя вести. И в этом она точно не шутит и не обманывает свою подругу-воспитанницу. – Терпи, сколько сможешь, только, пожалуйста, не кусай губы, а лучше сразу вопи, что есть мОчи, с самого начала. Тебе действительно будет легче.

- Хорошо, - соглашается Ксения. – Я не буду кусать губы.

- И самое главное, - голос Старшей становится особенно внушительным. – Ни в коем случае не напрягай тело. Расслабься и не пытайся сжать ни там (Наташа мягко хлопает девочку-женщину по бедру), ни там (мягкий шлепок по ягодице), ни там (шлепок одними пальцами по спине). И еще. Дыши свободно. Не пытайся задержать дыхание при ударах. Это просто опасно. Не мучай и не калечь себя такими глупостями.

- Хорошо, - отвечает Ксения тихим голосом, - я попробую.

- Вот и умница! – с этими ласковыми словами Наташа отстраняется, и изящным движением предлагает своей подруге-воспитаннице занять подобающее место, одновременно чуть-чуть подталкивая ее к скамье.

Ксения, чуть помедлив, медленно крестится, и укладывается на деревянную поверхность. Наташа отходит в сторону, вынимает из ящика стеллажа длинную толстую веревку, и начинает выполнять упражнение по шибари. Изящно обматывает руки секомой, потом, заставив Ксению их вытянуть вперед, плотно приматывает их к дереву скамьи. Сделав хитрый виток под деревянной поверхностью, на которой возлежит хрупкая девочка-женщина, Фея Крестная проводит веревку снизу, и выводит ее в том месте, где Ксению нужно притянуть к деревянной скамье за талию. Выполнив несколькими витками привязь в этом месте женского тела, она повторяет вывод веревки под скамьей, и проводит подобную фиксацию изящных ног секомой, от колен до щиколоток. Странно, но, несмотря на то, что ей ни разу не приходилось этого делать самой, ибо Наташа всегда выступала той стороной, что принимала на себя подобные путы, у нее все получается с первого раза.

Зафиксировав веревку «в ногах» секомой, Фея Крестная перемещается в изголовье скамьи. По дороге не забывает мягко погладить Ксению по округлившимся ягодицам, напряженным и таким трогательным (в буквальном смысле этого слова!)! Полюбовавшись белыми округлыми «холмами» с этими милыми ямочками чуть ниже поясницы, Фея Крестная, не удержавшись, позволяет себе ласково шлепнуть эти прохладные на ощупь, мягко колыхнувшиеся от прикосновения ее ладони «возвышенности», небольшие, но весьма изящные. Ксения тихонько ойкает, впрочем, нисколько не протестуя против такого «сурового» обращения со стороны своей подруги-воспитательницы.

Потом Наташа усаживается  прямо на пол, так, чтобы видеть чуть сверху лицо своей подруги. Мягкими движениями проводит по ее напряженным плечам и спине, помогая расслабиться.

Ксения отводит глаза. Ей явно неловко от осознания того, что сейчас произойдет. И Наташа чувствует, что эта странная девушка-женщина, столь доверчиво отдавшаяся в ее власть, хочет ее о чем-то попросить.

- Я слушаю тебя, - она «гасит» свою улыбку, настраивая секомую на серьезный разговор. На последний разговор перед тем, как жгучие розги впервые поцелуют ее нежное тело.

- Ты помнишь, тогда, в Питере... – Ксения намекает на все произошедшее летом в ее квартире, еще до их со Стерхом бракосочетания.

- Помню, - Наташа не улыбается, молчаливо предлагая своей визави пояснить высказанную мысль.

- Ты тогда взяла на себя мою боль, - тихо произносит Ксения.

- Да, - коротко подтверждает Фея Крестная, уже зная, о чем будет еще не высказанная просьба. И от этого знания мурашки снова бегут у нее по спине, и холодеет в области сердца.

- Не делай этого, - тихо, но твердо произносит Ксения, глядя ей прямо в глаза. – Позволь мне самой все выдержать. Пожалуйста.

А это удар. Жестокий удар. Такого Наташа не ожидала, оставляя подобные действия по «снятию боли» в резерве, на случай, если по ходу экзекуции Ксении станет совсем нехорошо.

И что теперь делать?

- Пожалуйста, дай мне слово, что не будешь делать так, как в прошлый раз, - Ксения настойчива.

После секундного колебания, Наташа произносит:
- Я даю тебе слово, что не буду снимать твою боль.

- До самого конца, - требовательно произносит Ксения, желая, чтобы ее Фея Крестная дополнила данную клятву. 

- До самого конца экзекуции, - тихо подтверждает Наташа, и добавляет:
- Но если ты скажешь то, чего я добиваюсь, и мы закончим раньше, я немедленно (она подчеркивает это слово!) сниму твою боль. Клянусь.

- Спасибо! – с чувством произносит Ксения.

Наташа нежно проводит кончиками пальцев по ее лицу, Ксения опять касается их своими губами.

- Тебе удобно? – Фея Крестная пытается оттянуть неизбежное, тот миг, когда ей придется причинять лежащей девочке-женщине жестокую боль.

Ксения понимает это, и не торопится, явно наслаждаясь каждым мгновением Жизни до этого самого неизбежного. Она медлит с ответом, снова и снова чуть-чуть прихватывая губами Наташины пальцы. Потом мягко улыбается, и молча кивает головой.

- Веревка не давит? Дышать не трудно? – ей, Старшей в таком раскладе, почему-то ужасно не хочется делать то, что уже согласовано и решено.

Ксения, по-прежнему молча, отрицательно качает головой, и молчаливо, одним движением прекрасных карих глаз, призывает ее начать истязание. Истязание прутьями, а не словами. Ибо все слова уже сказаны.

Что же, она, безусловно, права.

Наташа медленно поднимается и идет к дивану, на котором, рядом с аккуратно сложенной одеждой секомой, уже выложены несколько пучков розог. Розга из тонких прутиков, где этих самых прутиков много... Розги из прутьев потолще, в пять и в три прута... «Бархатные розги», одиночные, не слишком длинные прутья, приготовленные сегодня самой Ксенией.  Длинные лозы ждут своей очереди в напольной вазе. Это «тяжелая артиллерия», их Фея Крестная приберегла для своей подруги-воспитанницы на финал экзекуции, на случай, если всего предыдущего окажется недостаточно. И то, и другое, и третье, и прочее приготовлено Наташей на совесть, как для самой себя. Все такое гибкое и жгучее...

Пора начинать это самое истязание. Время браться за это самое «гибкое и жгучее». А ведь ой, как не хочется...

Сердце-сердчишко, что же ты так ноешь?

Довольно. Хватит мучить и ее, и себя ожиданием боли. Боль так боль. Начнем.

Наташа берет в руки первый пучок, из тонких прутьев. Резко взмахивает им, пробуя на хлест, и вслушиваясь в чуть шелестящий свист. Подходит к скамье, чтобы начать экзекуцию. На молчаливый вопрос Ксении, почему в ее руке сейчас именно эти розги из ее богатого арсенала, так же молчаливо качает головой.

Это мое дело, с чего начинать. Я обещала познакомить тебя с розгами, и я это сейчас сделаю. Только сделаю это куда больнее, чем хотела. Но что уж теперь говорить...

Наташа знает, что восприятие у ее подруги-воспитанницы сейчас работает «на полную катушку», и Ксения четко прочла эти ее мысли. И все поняла.

Наташа будет сечь ее «по нарастающей». От тех розог, что она считает сравнительно «мягкими», разогревающими, до самых жестких прутьев, притаившихся в напольной вазе. Каждый раз по десять хлестких ударов, без жалости, пять с одной стороны скамьи, пять с другой. Не торопясь, делая длинные, томительные паузы между взмахами жгучей лозы. Давая привязанной к скамье обнаженной девочке-женщине возможность почувствовать все «тонкости» ощущений от каждого удара.

Ксения молча кивает. Видно, как она вытягивается. Пытается расслабить тело. Замирает в ожидании...

Прости меня, девочка...

Свист пучка, чавкающий звук от соприкосновения прутьев с нежной кожей, мягко колыхнувшиеся от удара девичьи ягодицы...

И стон...