Морозные поцелуи

 


Буйный взрыв научной фантастики произошел в хрущевскую оттепель.

Советский читатель получил возможность познакомиться с Реем Брэдбери, Артуром Кларком, Айзеком Азимовым Клиффом Саймаком и прочими ранее запрещенными авторами. В мягких переплетах с грифом «НФ» на обложке выходили и сразу становились дефицитными сборники фантастики. Каждый номер журналов «Техника – молодежи», «Знание – сила» и часто «Наука и жизнь» печатали первоклассные рассказы «о том, чего не было». «Пионерская правда» печатала с продолжением Казанцева и других мастеров фантастики.

Массовыми тиражами печатались старые и новые  произведения наших мэтров --- Беляева, Обручева, Ефремова. Издательства из закромов доставали неизвестные нам романы Жюля Верна, которые почему-то не понравились сталинской цензуре.

Пришел и приобрел миллионы почитателей волшебник Станислав Лем. Ракетой стартовал  авторский дуэт Братьев Стругацких. Своей уникальной тропой пошел поэт-фронтовик Вадим Шефнер, создавая непохожие ни на кого повести-притчи.

На фоне полетов первых спутников, за которыми следила вся страна ои Берингова пролива до Балтики, в атмосфере духовного подъема, вызванного подвигами Гагарина и Титова, первыми облетевшими Землю на «Востоках», по всей стране появлялись литературные клубы и кружки любителей фантастики. В Москве, Ленинграде, на Урале выходили литературные альманахи, объединявшие мэтров и дилетантов.

В повестях, романах, рассказах, новеллах авторы развивали самые дерзкие сюжеты --- часто действие происходило в фантастически прекрасном коммунистическом будущем, в котором люди преодолевали время, пространство и небывалые доселе проблемы.

Один автор рассказывал об открытии разумной жизни на нашем плазменно-раскаленном Солнце. Другой, предвосхищая звездные войны, описывал, как наш орбитальный дредноут электромолниями поражает капиталистических агрессоров на земле, в атмосфере и космическом пространстве. Третий, решив проблему воскрешения из мертвых, описывал хоккейную команду, в которой гоняли и забивали шайбы кучерявый Пушкин, его друзья по лицею,    молодой Маяковский, юный Есенин…

Или вот романтическая история. Наш парень в просторах Вселенной встречает волшебной красоты девушку. Девушка влюбляется в него до смерти, хотя спутники отговаривают ее от этого безумства.

Они гуляют, общаются, но… целоваться могут только через скафандры. Потому что девушка живет на планете с морозами за сто градусов, а наш парень к таким минусам не приспособлен.

Преодолеет ли любовь страшный температурный барьер, читатель узнает только в самом финале этой поэтической истории.
   
«Снегурочка провела рукой по волосам. Женщина прижалась щекой к ее щеке, а я подумал, что обеим тепло. Я смотрел на них, и они были далеко. А Снегурочка сказала что-то женщине и вдруг побежала обратно, к кораблю.

Она поднималась по трапу, глядя на меня и срывая перчатки.

– Прости, – сказала она. – Я не простилась с тобой.

Это был не ее голос – говорил транслятор над люком, предусмотрительно включенный кем-то из наших.
Но я услышал и ее голос.

– Сними перчатку, – попросила она. – Здесь только минус пятьдесят.

Я отстегнул перчатку, и никто – ни капитан, ни доктор – не остановил меня.

Я не почувствовал холода. Ни сразу, ни потом, когда она взяла мою руку и на мгновение прижала к своему лицу. Я отдернул ладонь, но было поздно. На обожженной щеке остался багровый след моей ладони.

– Ничего. – Снегурочка попыталась улыбнуться, тряся руками, чтобы было не так больно. – Это пройдет. А если не пройдет, тем лучше.

Снизу женщина что-то кричала Снегурочке.

Снегурочка смотрела на меня, и ее темно-синие, почти черные глаза были совсем сухими…

Когда они подошли к машине, Снегурочка обернулась и взглянула на меня в последний раз.

– Зайди потом ко мне, – услышал я сзади голос доктора. – Я тебе руку смажу и перевяжу.

– Мне не больно, – ответил я, не поворачиваясь.

– Потом будет больно, – вздохнул доктор»…


Мне очень нравилась эта эллегическая новелла Кира Булычева. И когда она была озвучена на Всесоюзном радио Сергеем Юрским и другими волшебниками слова, я был снова растроган до слез и опять не мог удержаться от мысли: «А если бы инопланетная  Снегурочка поцеловала ему руку?!».





Мороз был под тридцать. Я учился в 44-й вечерней сменной школе рабочей молодежи и согласился после уроков проводить домой пухленькую одноклассницу с румяными щеками и черными как у негритянки волосами.

По мере того, как мы удалялись от центра города, становилось все темнее, а сугробы вдоль дороги росли все выше, мне становилось все больше не по себе. Сашу (в смысле, Александру) я знал не больно хорошо, район ее был довольно криминогенным, а время подходило к полночи. Когда, по классику, силы зла царствуют безраздельно.

--- Не боись! --- ободрила меня Саша, заметив, что я задираю голову, поглядывая на разбитые фонари. --- Вон до столба меня доведешь, где матюгальник, а дальше я уж сама.

Действительно впереди в темноте ободряюще хрипел на столбе уличный репродуктор, вселяя в путников хоть какую-то надежду на хэппи-энд.   

Драться я умел и не боялся. Но просто вдалеке от родного микрорайона любой рпцан чувствует себя не в своей тарелке.

--- Ребята, не надо… --- раздался невидимый жалобный голос с другой стороны улицы.

Мы с Сашкой вытянули шеи и приглянулись поверх двойных снежных брустверов. Там человек пять или семь малолетних хулиганов грабили пьяненького пролетария. Грабили и попутно били.

--- Эй! --- закричала Сашка изо всех сил. --- Вы чего удумали? А ну, оставьте его. А то милицию сейчас вызову…

Подростки приостановили грабеж и тоже пригляделись. Их силуэты застыли на фоне беленой стены троллейбусного депо.

--- Сама хиляй отсюда! --- наконец проорал главарь бандитков. --- А то сама получишь и хахалю твоему перо воткнем. (Это я с матерного перевожу на гражданский).

Сашка громко ругалась, я скрипел ботинками и молчал. Когда дошли до столба и скомкано попрощались, я, хочешь-не хочешь, вынужден был пройти крестный путь к месту преступления.

Я шел в полумраке, а в спину меня подгонял дребезжащий тенор из репродуктора:

Не уходи, побудь со мною,
Здесь так отрадно, так светло.
Я поцелуями покрою
Уста и очи, и чело.
«Щас они мне покроют. Всемером. Еще и с ножиком…».
 
Я поцелуями покрою
Уста и очи, и чело.


Но на месте преступления все было уже, на мое счастье, кончено. Вряд ли Сашка сумела куда-то позвонить --- в их двухэтажном бараке и телефона-то не было. Просто бандитки, забрав деньги, пальто, шапку и пиджак прохожего, убежали. Сам он, рассказала потом Александра, дошел до ворот депо и достучался до сторожа. Более того, прибывшие на вызов менты хорошо знали криминогенную обстановку, пошли этой же ночью шмонать состоявшие на учете хулиганские квартиры и к рассвету не только переловили членов малолетней банды, но вернули  бедолаге, если не деньги, то хотя бы вещи, столь необходимые в нашем суровом климате.

Все равно, Сашку я больше домой после ШРМ не провожал, а когда где-то слышал нежные строки? «Я поцелуями покрою уста и очи, и лицо», всегда представлял чернильного цвета февральское небо, брустверы снега и жалобный нетрезвы голос: «Ребята, не надо… Не надо, ребята, не бейте…».



...