кн1ч2гл5-6

Глава 5.

Черное и белое.


Откуда-то сверху доносилось пение птиц, шумели листья деревьев, негромко переговаривались люди.
Чиро услышал голос того самого офицера, который командовал солдатами, схватившими его. Не открывая глаз, не разжимая кулаков, Бронак лежал, притворяясь, будто был без сознания.

-Когда же вы приведете его в чувство? – требовательно спрашивал офицер, и другой голос, старчески скрипучий и сердитый, отвечал:

-Как только вы дадите мне возможность спокойно выполнять свои обязанности, сударь. Вы боитесь, что он сбежит? Посмотрел бы я на вас, как бы вы побежали в таком состоянии, – с едкой насмешкой продолжал старик.

Офицер, похоже, ретировался. Чиро услышал удалявшееся недовольное звяканье шпор и снова – неприятного старикашку, который все так же насмешливо вполголоса сказал:
-Ну, хватит притворяться. А то я не знаю, что будь ты без сознания, твои кулаки раскрыли бы все твои тайны.

Молодой человек от такой наглости приоткрыл глаза и увидел себя в белой палатке, лежащим на широкой скамье перед худым человеком с высушенным ветром и солнцем лицом.
Он оказался совсем не таким старым, как представлялось по голосу. На человеке был белый передник с белой повязкой на руке, и Чиро догадался, что это, должно быть, доктор. Когда он ехал с солдатами поперек седла одного из них, он, действительно слышал, будто его везут в госпиталь. Но все тело болело, и он плохо соображал, что с ним делают.

Доктор обтер его изодранное лицо бинтом, намоченным какой-то щипучей жидкостью, отчего Бронак даже застонал.
-Будет тебе, потерпи. Это все чепуха, по сравнению со сломанным ребром. Впрочем, может, серьезного перелома и нет, но треснуло оно у тебя точно, - бормотал сам с собой доктор. – Сейчас тебя перевяжут, и…

В палатку снова шагнул офицер, придерживая длинную шпагу. Его строгое, острое лицо расплылось в усмешке удовольствия.
-Очнулся! Доктор, да вы просто волшебник! Ну, так как нас зовут и куда мы так спешили? – проговорил он, уперев руки в бока, не сводя металлических глаз с лица Чиро, словно хотел приковать его к себе на всю оставшуюся жизнь.

Бронак брезгливо отвернулся.
-Молчишь? Это пока. У нас не так много времени, поэтому сейчас тебя отведут туда, где ты сам все расскажешь. Если же нет, то после всего, что с тобой сделают, даже волшебство доктора не приведет тебя в чувство.

Доктор неодобрительно фыркнул и подошел вплотную к усмехавшемуся офицеру.
-Вот что, сударь, пока хозяин здесь – я, и поэтому вы сможете забрать этого молодого человека, кем бы он ни был, только после того, как я позволю вам сделать это.

-Забываетесь, господин лекарь! Это мы доставили его сюда, когда нам было нужно, и заберем его тогда, когда нам будет нужно, без всякого разрешения. Этот человек подозревается в государственной измене и пособничестве мятежникам, так что, если я захочу, он расскажет мне немедленно, кто он такой и куда и за какой надобностью так спешил. Говори! – страшно закричал офицер и сильно толкнул лежащего Бронака в грудь.

 «Гад, наверное, сломанное ребро задел», - пронеслось в уме Чиро, потому что толчок отозвался острой болью, и паренек застонал.

-Прекратите! – возмутился доктор, заслоняя собой пациента. – Это не здесь, а в другом месте и позже. Имейте человеколюбие, сударь!

-Человеколюбие?! – в злобе воскликнул тот, взмахнув руками. По лицу его пошли красные пятна настоящего гнева. – Эти выродки, ублюдки, оборванцы повесили моего престарелого отца! Кому он помешал, за всю жизнь не сказавший грубого слова, копавшийся только в своих растениях? Не будет никакого человеколюбия, не дождетесь! – он выхватил  пистолет, и Чиро с ужасом понял, что этот страшный человек сейчас, действительно, выстрелит. В него – Чиро Бронака!

Но доктор, смягчившись, вдруг обнял взбешенного офицера за плечи, подставляя под ствол револьвера собственную грудь. Заглядывая в невидящие, мутные глаза, тихо сказал:
-Мой сын тоже погиб в бою с мятежниками. Но, уверяю вас, этот молодой человек еще никого не убивал. И нам с вами не за что его ненавидеть. Поэтому позвольте мне исполнить свой врачебный долг, а уж потом вы будете выполнять свой.

Офицер отдышался, словно очнулся от долгого сна, взглянул как-то сквозь Чиро и, развернувшись на каблуках, быстро вышел из палатки.

«А этот, может, еще хуже, если у него сына – того…, - подумалось Чиро. – Хочет казаться добреньким, а сам наверняка…»

-Натаэла! Иди сюда, нужна твоя помощь, – выглянув из палатки, позвал доктор, и через несколько мгновений перед их взорами оказалось юное и нежное создание, по-видимому, выполнявшее тут роль сестры милосердия или кого-то в этом роде.

-Я наложу повязку этому юноше, у него сломано ребро, а ты пока приготовь морфий. Ему надо сделать укол…

-Очень нужен мне ваш морфий, - озлился Чиро. – Думаете, я не понимаю, что если от него потеряю сознание, то вы со мной будете делать все, что вам заблагорассудится? А вот врете, не потеряю! И вы ничего не узнаете!

-Дуррак! – смешливо отрезал доктор, переглядываясь с испуганной Натаэлой. – Молодой еще. Очень нужны мне твои тайны! – обидно передразнивая Бронака, продолжал этот противный старик. – Тебе надо избавиться от боли, чтобы ты смог отсюда спокойно и быстро уйти, - совсем тихо закончил он.

-Что? – Чиро не поверил ушам и, как очумелый, смотрел то на доктора, то на девушку.

-Успокойтесь, сударь, - заговорила та, и ее голос показался Чиро самым прекрасным голосом на свете. – Я проведу вас в подземный ход, и вы окажетесь в лесу, далеко отсюда. Так что лежите смирно и делайте, что говорит наш дорогой доктор, - шепотом закончила Натаэла.

-А вы? – вырвалось у Бронака. – Этот офицер убьет и доктора, и вас…
-Не убьет, - усмехнулся старик. – Иначе здесь некому станет лечить страждущих.

После укола Чиро, действительно, здорово полегчало.
Доктор молча вышел, за стенами палатки послышались его короткие и четкие приказания, отдаваемые кому-то.

Натаэла схватила Чиро за руку.
-Скорее! Он дал знак, что солдат нет поблизости.

Бронак, с перевязанной головой и грудью так, что теперь, пожалуй, и родная мать не узнала бы его, быстро спрятал за бинты сильно помятый лист со схемой укреплений и прошмыгнул вслед за девушкой за полог палатки.

Перед ним открылся удивительный вид на широкий, залитый солнечными лучами, зеленый двор старого замка, блестевший росинками обильно смоченной дождем травы.
Раненые солдаты, такие же перевязанные, как Чиро, бродили по чистым гравиевым дорожкам. Нескольких несли на носилках от раскрытых ворот к палаткам, раскинутым во дворе, ближе к самому замку, и доктор переходил от одних носилок к другим, переговариваясь с носильщиками – судя по их виду, простыми крестьянами.

Натаэла в белой косынке и широком переднике и перевязанный белым Чиро затерялись среди этих людей. Ослепленный обилием белого цвета, Бронак, однако же, заметил, что тот офицер, который доставил его сюда, разговаривает со стражей у тяжелых ворот замка. Вид у него был скучающий.

Чиро никогда раньше не бывал в дворянских замках, и для него все здесь было странным – холодные каменные стены, огромные залы, путаные коридоры. Неужели в таком большом помещении можно было жить? Ему казалось глупым занимать такое пространство земли – зачем так много одному человеку?

-А что ж они раненых сюда-то не несут? – не удержался Бронак и съязвил. – Брезгуют что ли?

Натаэла укоризненно взглянула на него.
-Во дворце в период дождей холоднее, чем в палатке. В ней за день воздух прогревается, и на ночь хватает. Поэтому доктор приказал всех в палатках размещать.

Замок был будто необитаемым, нежилым, так пусто и глухо звучали шаги по мрамору полов. Чиро не верил глазам, не верил ушам, все представлялось невероятным сном, который, однако, никак не кончался.
Только эта девушка, так неожиданно появившаяся в его жизни, почему-то была очень реальной и близкой. Ее горящие глаза, взволнованный голос – все было настоящее.
Натаэла скоро вела его по бесконечным переходам.

-Почему вы так хорошо знаете, куда надо идти? – полюбопытствовал Чиро. – Почему вообще решили помочь мне бежать? А доктор? Ведь у него сына убили.

Девушка молчала, потупив глаза, и быстрыми шагами, так что молодой человек едва поспевал за ней, шла вперед.

Вдруг она резко распахнула одну из дверей в темной стене коридора и кивнула Чиро, чтобы он вошел.

Это была библиотека, или рабочий кабинет, кто их разберет, назначение комнат этих богачей. В просторном помещении вдоль стен и посередине стояло несколько деревянных стеллажей и шкафов с книгами, массивный стол с дорогими письменными приборами, пахло пылью, два широких окна были завешаны тяжелыми шторами.

-Сюда, - шепнула Натаэла.
Они остановились возле шкафа, подпиравшего собой дальнюю стену комнаты.

Девушка уперлась спиной в стену, руками в шкаф, пытаясь сдвинуть его с места.
-Вы сумасшедшая! – не выдержал Чиро. – Разве женщине это под силу?! – и, слегка оттолкнув ее, сам встал к стене.
-Вам нельзя – ребро, – напомнила она, не отпуская рук от шкафа.
-Это мое дело, значит, я должен сам!
-Значит, вместе, – заключила Натаэла.

Шкаф, и правда, поддался их общим усилиям и отодвинулся в сторону.
За ним оказалась крохотная дверь в стене.

-Вот и все, - устало сказала девушка. – Хоть скажите, как вас зовут, за кого Бога молить?
-Чиро Бронак, - просто ответил он. – Может, и вы скажете, почему?

Натаэла грустно вздохнула.
-На этой земле у каждого – свои горести и своя правда. Для каждого они – самые тяжкие и настоящие, по сравнению со всеми иными. Но есть только одна истина, одна справедливость, не зависящая ни от кого из нас. Счастлив тот, кому она открыта. Так говорит доктор Лотти. Он очень справедливый и добрый. Его сын был моим женихом, а я – хозяйка этого замка, наследница, мои родители умерли еще до восстания.

-Так почему, если у вас отняли дорогого человека, вы…, - Чиро смотрел на нее во все глаза, силясь понять невозможное.
-Доктор обязан возвращать жизнь, а не отнимать ее, независимо от того, чья это жизнь – друга или врага. Доктор Лотти знает это лучше, чем кто бы то ни было. И верит в вашу справедливость. А я…, - она немного смешалась. – Вы напомнили мне… Впрочем, это неважно. Ступайте, вам пора. Жаль, мы не можем дать вам лошадь. Но возьмите хотя бы это, - она протянула ему на ладони маленький компас. – Это север, это юг, сюда – на запад, а здесь – восток. С ним вы никогда не заблудитесь. Вы ведь куда-то спешили…

-В Туффис.
-Тогда вам на юго-восток. Да, и снимите повязку с головы – это была только маскировка, – с печальной лаской усмехнулась Натаэла. - Удачи!

-Вы не можете остаться! Вас схватят! – в лихорадочном порыве, забывшись, вскрикнул Чиро. – Идем вместе!

Натаэла покачала головой и улыбнулась.
-Я не могу оставить доктора. Один он не справится. И еще мне нужно задвинуть на место этот шкаф, чтобы никто ничего не узнал.

Сердце Чиро разрывалось от какого-то чувства, которого он раньше не испытывал. Ему следовало уходить как можно скорее, но и оставить эту хрупкую девушку одну наедине с неподвижным шкафом он тоже не решался.

-Да уходите же! – повелительно вскрикнула она и втолкнула его в темный проем двери подземного хода, откуда несло сыростью и грызунами. – Зажгите фонарь и – прощайте.

Бронак, как помешанный, тупо смотрел на закрывшуюся дверь, держа в здоровой руке опущенный керосиновый фонарь, который Натаэла сняла для него со стены этого подземелья.

Ему послышалось тяжелое дыхание там, за дверью. Должно быть, девушка изо всех своих сил пыталась снова задвинуть шкаф.

-Я обязательно вернусь, слышишь! Я найду тебя, Натаэла! – громко крикнул Чиро, стукнув кулаком в дверь.

Когда стихло эхо, установилась полная тишина. Такая бывала в доме Бронаков только глубокой ночью, и эту тишину, странную, неземную, вдруг проснувшись, Чиро слушал иногда подолгу, думая над тем, почему, откуда она бывает, если жизнь, с ее движением и шумом, не кончается даже ночью.

Вздохнув, паренек развернулся и, освещая себе дорогу фонарем, смело пошел вперед по темному проходу.
«Не иначе, я заговоренный. Уж если такое чудо меня спасло, то теперь мне и сам черт – не брат! Значит, я буду жить долго. Значит, все еще только начинается».



Глава 6.

Смерть де Летальенов.


Прошло трое суток с ночного визита Ирен де Кресси. Мэр де Летальен в конце дня угрюмо сидел в своем кабинете в Правительственном посольстве и разбирал последние сводки о погибших и раненых.
Цифры плыли перед глазами, и он уже сам не понимал, то ли это слезы от бессонницы и каждодневного напряжения, то ли настоящие слезы по этим людям, на долю которых выпали страдания и боль.
За что? Почему так вышло, что его народ, трудолюбивый и мирный, снова убивает самого себя? Ирен ли тому виной?
И отвечал себе – нет, не она, ее можно понять. Тем более что восстание вспыхнуло стихийно на периферии, а Ирен лишь выше подняла и понесла его знамя.
Герцог? Тоже нет, ведь он защищает установленный порядок вещей, который худо-бедно позволял людям как-то существовать. Была нищета? Самоуправство на местах? А где их нет даже в современном цивилизованном мире? Это в природе человека вообще.

Тогда – что? Или кто? И что еще не поздно сделать, чтобы это остановить? Что он сам, один, может сделать?
Голова Лукаса трещала. Самым ужасным ему представлялась полная его беспомощность что-либо изменить во всей этой ситуации. Он ощущал некую полумертвость своего организма, и мгновениями удивлялся возможности двигать рукой или ногой, думать, смотреть глазами, дышать.

В кабинет почти неслышно вошел лакей с каменным, тоже полумертвым лицом.
-Принеси мне умыться, дружок, - чужим голосом сказал де Летальен.
-Хорошо, господин мэр. Но к вам государь.
-Что? – очнулся Лукас.
-К вам государь, - чеканно повторил слуга и исчез за дверью.

Кровь де Летальена устремилась вниз, и он вздрогнул от ощущения, что сейчас вся она просочится сквозь его ноги наружу, и он умрет прямо здесь, в луже этой крови за своим рабочим столом. Но, помимо его воли, вся эта неуправлямая жидкость вдруг снова взмыла вверх, к сердцу и голове, и стало трудно дышать.

Герцог вошел в неснятом плаще с глубоким капюшоном, с которого струились блестящие капли дождя.

-Ваша светлость, как? Вы – здесь? – сдавленно проговорил мэр, приподнимаясь со стула, и в ужасе замахал руками на лакея, снова вошедшего с полотенцем и шайкой чистой воды.

-Сидите, сидите, Лукас, - нервно произнес Фьюсс, сбрасывая прямо на мягкий темный ковер мокрый плащ и начиная своим излюбленным манером расхаживать по комнате. – Я прибыл инкогнито с де Нейлоком и небольшой охраной. Уже побывал на крепостной стене, остался доволен вашими укреплениями в лагере. Хотелось бы еще посетить порт…

-Я к вашим услугам, государь, - поклонился де Летальен.

Герцог оперся кулаками на стол напротив него, насмешливо изучая светлыми немигающими глазами усталое лицо мэра, и тихо спросил:
-Да?
-Да, я как раз собирался переслать вам в ставку данные по нашим потерям… Ваша светлость, - Лукас, наконец, решился и, не глядя на герцога, очень тихо сказал:
-Ваша светлость, я  вынужден просить вашего заступничества перед шефом городской полиции. С его подачи они хватают жителей десятками, подвергают пыткам и казням, не разбираясь в виновности. Счет пошел уже на вторую сотню, государь. Вешают даже детей, - он уже привычно прикрыл глаза от усталости, которую вызывала в нем непомерная тяжесть этого мира. – Я говорил с начальником полиции, просил, убеждал, но он и слушать не стал. Он же подчиняется напрямую лишь своему начальству в Якоре и вам. И я прошу вашей помощи, надеюсь лишь на вашу милость, очень прошу вас разобраться в этом беззаконии.

-Разберемся, - серые глаза Фьюсса стали нереально-неземными, отражая огоньки нескольких догорающих свеч в канделябрах за спиной де Летальена, и тому показалось, что его опутали золотой цепью, натянув ее между канделябрами и глазами герцога.

-Она ведь была здесь, не так ли, Лукас? - улыбаясь страшной ласковой улыбкой, сказал Фьюсс.
-Простите, но я не понимаю. О ком вы говорите, ваша светлость? – зачем он это спросил, де Летальен не знал, потому что на самом деле не умом, а закатившимся куда-то сердцем понял, о ком говорил герцог.

Фьюсс коротко рассмеялся, словно звякнул столовыми приборами.
-Ирен де Кресси, - так же звеняще, раздельно, по слогам произнес он.

-Неужели что-то дало вам повод подумать обо мне так? – стараясь остаться спокойным, продолжал Лукас.
-Нет, - тихо усмехнулся герцог. – Повода не было. Но есть одна очень значимая причина, Лукас. Я хорошо знаю вас и ее. Она не могла не посетить вас перед началом наступления на порт Туз. Что вы сказали ей, Лукас? – через стол наклоняясь тлеющими холодом глазами прямо к его лицу, Фьюсс по-прежнему улыбался.
Дорого отдал бы де Летальен, чтобы никогда не видеть этой улыбки!

-Вы ошибаетесь, государь, - одними губами ответил он.
-Нет, Лукас, не в этот раз, - и, наконец, прорвался безудержной лавой всего своего отчаяния и гнева:
-Отвечайте! Отвечайте, ну!

Де Летальен сидел ни жив, ни мертв, но, словно почему-то раздвоившись на страх и спокойствие, равнодушно к происходящему проговорил:
-Мне нечего ответить вам, государь. Я лишь старался выполнять свой долг как мэр этого города, призванный вверенной мне властью защищать его жителей. Вот все, что я могу сказать.

Фьюсс позеленел.
-А как насчет повисеть на дыбе, а, Лукас?

Де Летальен проглотил ком в горле, мешавший говорить, и сдержанно сказал:
-На всё ваша воля, государь. И я исполню ее.

Герцог усмехался.
-А, может, мне лучше спросить об Ирен у Аниты и Салли? Они тоже считают, что вы лишь выполняли свой долг, да?

-Прошу вас, не трогайте их, они ничего об этом не знают и не смогут вам помочь, - сдерживая дрожь в голосе, де Летальен опустил глаза.
-А вам? Думаю, они смогут помочь вам вспомнить то, что вы сказали княгине.
-Нет, нет, только не это, - прошептал мэр с замирающим сердцем, но герцог уже распахнул тяжелую дверь кабинета, через которую вошла полицейская стража.

-Лукас де Летальен! Вы арестованы по подозрению в государственной измене.

После их ухода герцог остался в комнате, вызвал к себе одного из офицеров сопровождавшей его свиты.
-Пришлите ко мне всех командующих основными силами города. Возможно, потребуется передислокация войск.


*    *    *


Странно, но ему, мэру города, прежде не приходилось бывать в камерах тюрьмы Туза. Вообще-то он заезжал сюда с инспекционными проверками, но ни разу не удосужился спуститься в подвал, чтобы посмотреть, как живут заключенные. Считал это необязательным, почему-то свято веря в надежность правосудия в своем городе. Может, потому, что хорошо знал судью, очень почтенного человека с твердыми принципами. А может…

Он глядел на Аниту, рыдавшую на жесткой деревянной кровати без постели, и с тоской, слушая густо падающие с потолка капли воды, думал о том, что в этом виноват он, Лукас де Летальен.

-Что ты молчишь?! Скажи хоть что-нибудь! Почему?! Почему?! При чем здесь ты?! – с жалостью и отчаянием набросилась на него жена, простоволосая, в обычном домашнем платье, в котором ее арестовали.

-Потому что я виноват, Анита, - ответил де Летальен тихо, с тяжелой внутренней болью, поняв которую, женщина, всхлипнув, замолчала. – Виноват, что не настоял на вашем с Салли отъезде еще до того, как Туз стали укреплять. Боже мой, и все это лишь из-за того, что я – тряпка! Если бы я шел прямо и не отступал от тех лучших побуждений, которые рождались во мне, с каким спокойствием и даже радостью я встречал бы теперь это наказание! Я бы знал, за что страдаю, терплю эти муки – за правду, за справедливость.
Но за всю свою жизнь я так и не выбрал для себя, чему служить – установленным людьми несправедливым законам или вечной истине. Как мне не хватало этой прямоты и твердости, Анита, если бы ты знала... Господи! Боже наш! Теперь лишь Ты в силах спасти мой город от большой крови! Ради них, ради их детей помоги им, Господи! А нас, грешных, ... прости и помяни в Царстве Твоем, – прошептал он, сполз с кровати на колени, крест-накрест обхватив себя руками.

Из глаз его тоже потекли слезы, и кровь снова бросилась вниз и вверх от ужаса и страха за свой город - за всех тех, кто жил в нём. За жену и дочь. За ожидавшее их будущее.

Женщина, как безумная, вскочила с кровати, подбежала к широкой железной двери с маленьким закрытым окошечком и что есть силы забарабанила в нее своими тонкими, нежными руками.
-Где моя дочь?! Негодяи, верните мне дочь! Я хочу ее видеть! Она ни в чем не виновата!

Дверное окошко с легким звоном открылось, и бородатая голова немолодого стражника показалась в его светлом проеме.
-Зачем же так надрываться? Тут она, ваша дочь, вон, через две двери, - покладисто сообщил он. – А видеть – не положено, - и окошко затворилось.

Но Салли в это время находилась вовсе не в той камере, на которую указал стражник.
Девушка сидела в просторном и богатом кабинете начальника тюрьмы, со стенами, обитыми цветным шелком, с зашторенными в тон им двумя широкими окнами, с полированными столом и шкафами, мягкими стульями и креслами.
С ней должен был беседовать следователь, но пока почему-то задерживался, и она, нет, страх в ее душе, чем дальше, тем беспокойнее ждал, что будет.

Салли вздрогнула от звука открывшейся двери.
Вошел бесцветный человек средних лет в неброской гражданской одежде, с кожаной папкой под мышкой, закрыл дверь на ключ и оценивающе посмотрел на девушку, отчего ее обжег неприятный внутренний холодок.

-Итак, сударыня, что вам известно о связях вашего отца с Ирен де Кресси? - откинув полы короткого сюртука, он уселся близко от нее, на соседнее кресло и раскрыл свою папку с бумагами. – В ваших интересах и интересах ваших родных отвечать только правду.

-Мне ничего неизвестно, кроме того, что знают все. До восстания мы дружили семьями. Мы – и де Кресси, - глухо проговорила Салли.
-Княгиня посещала вас после начала восстания? Или, может, ваш отец случайно обмолвился о чем-нибудь подобном?

Салли с неприязнью отпрянула, осуждающе глядя на этого человека.
-Неужто вы, сударь, думаете, если я такая молодая, то настолько глупа, что буду наговаривать на родного отца?
-Его – и вас может спасти от смертной казни только правда и чистосердечное раскаяние, - по-лисьи улыбнулся следователь. – Покоритесь законной власти, смиритесь перед Божьей волей и нашего государя.

Салли вспыхнула:
-Божьей волей? Бог добрый, и я никогда не поверю, что то, что вы делаете – Его воля!
-Ах, во-от ка-ак вы думаете, - протянул следователь сладко. – Уж лучше, правда, молчите, сударыня, чтобы вам же не было хуже. Например, как ваш управляющий, Джекоб Тоцци. Он тоже арестован и молчит. Пока.

Ее передернуло от этого «пока», но она проговорила просто и прямо:
-Я сказала вам правду. Все остальное будет ложью. Разве вы этого хотите?

-Не совсем, - теперь он усмехнулся так, что Салли успела понять и даже вскочила и бросилась за стол, прежде чем этот гадкий человек протянул к ней руки. Потом она метнулась от стола к окну. От окна – в угол. Из угла – за шкаф. Снова за стол.
Иногда ей казалось, что все происходит неправдоподобно медленно, иногда, наоборот, ужасно быстро, меняясь, словно летящие мимо картины при катании на карусели.

Салли всегда жалела, что у нее нет красивых длинных волос, таких, как у Ирен, или даже длиннее. С каким очарованием она кружилась бы с ними на балу! Но сейчас она поняла, что ее короткие густые русые кудряшки спасали ее в те моменты, когда мерзкий следователь вполне мог бы схватить Салли за длинные локоны, если бы они у нее были.

Однако он все-таки ее схватил. За руку, когда Салли неловко отпрыгнула в очередной раз, как видно, потеряв бдительность от долгого метания по комнате.

-Пустите меня, негодяй! – вырываясь от него, пахнущего приторными духами и табаком, она, как могла, пыталась отбиваться другой, пока еще свободной рукой, хлеща по его ухмыляющемуся лицу, лысеющей голове, плечам, рукам. Он сопел, и это лицо, голова, плечи, руки были все ближе и ближе, казалось, проникая внутрь и сквозь Салли.

За шумом этой борьбы противники не заметили, как дверь, отпертая снаружи другим ключом, снова открылась. Но голос, одновременно и властный, и равнодушный, заставил следователя выпустить Салли из своих цепких рук:
-Оставьте девушку!

-Прошу прощения, господин де Нейлок. Я не хотел, она сама…

-Какой же вы негодяй! Как вы смеете так лгать на меня! – в злых слезах закричала та.

-Ступайте вон, - бросил Реджинальд съежившемуся следователю, не глядя на нее, и чуть слышно прибавил. – Идиот.

Тот попятился задом и, по-прежнему, довольно улыбаясь, будто его затея удалась, испарился.

-Благодарю вас, сударь, – лихорадочно дрожа, проговорила Салли, не смея взглянуть на своего избавителя, как всегда щеголевато-элегантного и невозмутимого. Стыд душил ее и, сев на стул, она отвернулась.

-О чем он расспрашивал вас? – спокойно начал де Нейлок, усаживаясь за стол, напротив девушки.

-Хотел правды об отношениях отца и Ирен в последнее время. Но я не знаю о том, чтобы они встречались! Я не знаю, какую еще правду нужно было говорить этому человеку!

-А мне скажете? – он смотрел на нее через стол в упор так, словно его ледяные глаза были совсем рядом, стоило лишь выдохнуть, и он бы, пожалуй, прикрыл их длинными ресницами от этого движения теплого воздуха, чтобы они не растаяли.

-О, господин де Нейлок! – взмолившись, воскликнула девушка. – Неужели и вы думаете, что мои родители, мой отец способен на предательство, даже при всем его расположении к Ирен? Спросите кого угодно в доме, у него на службе, отца знают все и подтвердят – он невиновен!
Он всегда лишь честно исполнял свой долг перед родным городом, как его мэр, перед всеми его жителями. Вы спасли мне честь. Так, прошу, умоляю вас, спасите его жизнь и жизнь моей матери! Пощадите их!
Скажите государю, что это я, я одна встречала тут Ирен, давала ей нужные сведения, ну, что там было нужно! Я всё признАю, только отпустите их! – она с трепетом держала руки у груди, не сводя с него пылающих глаз.

-Почему же вы не просите о вашей собственной жизни?

Салли, беззвучно рыдая, только покачала головой.
-Смилуйтесь, господин граф, не смотрите на меня так пристально! Я не вынесу. Ах, что же вы ничего не видите? Я же люблю вас! – закрываясь руками, прошептала девушка.

Реджинальд медленно поднялся из-за стола и, продолжая внимательно смотреть на нее, словно боясь упустить из поля зрения, подошел очень близко.


*    *    *


Ранним, прохладным утром, когда над землей стоял легкий, неподвижный туман, предвещавший смену погоды с приходом тепла, в заднем тюремном дворе появилась печальная процессия. Трое де Летальенов: избитый, в изодранной одежде Лукас, потерянная, будто помешанная, растрепанная Анита и, словно не понимавшая происходящего, Салли с заложенными за спину руками шли в окружении солдат конвоя.

Осужденных поставили перед высокой стеной, шершавой от множества выщерблин не выше человеческого роста. «Так вот где все это происходит», - отвлеченно, будто пришло с небес, подумалось мэру.

Шестеро конвойных выстроились напротив и по приказу своего офицера вскинули ружья на плечо.
Из тумана возникли еще две фигуры, и присутствующие узнали в них начальника тюрьмы и графа де Нейлока. Еще чуть позади показался угрюмый тюремный священник в черной рясе с потемневшим крестом.

Начальник тюрьмы развернул бумажный листок с гербовой печатью, в сумраке близко поднеся его к глазам, раздельно прочитал:
-Лукас, Анита и Салли де Летальен приговорены к расстрелу решением военного трибунала под председательством государя Командории его светлости герцога Оттоне де Фьюсса за государственную измену. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Священник, не поднимая глаз, скорбно шептал молитвы, крепко, до боли вцепившись руками в крест, висевший на его груди.

-Реджинальд! – Салли бросилась перед де Нейлоком на колени, обняла его ноги в красивых темных сапогах из дорогой кожи. – Ты обманул меня! Ты же обещал! Этого не должно быть! Пощади их! Пощади! – отбросило эхо к тюремным стенам.

Но де Нейлок стоял и так же внимательно, пристально, как вчера в кабинете, глядел на девушку своими бесцветными глазами.

Сердце Лукаса де Летальена словно пробудилось и зажглось от этого крика дочери.
-Встань, Салли! – звучно сказал он и взял за руку ослабевшую Аниту. Он сам удивился, что, оказывается, способен говорить столь громко и жестко, как теперь, –  как поздно! – Иди сюда, Салли, и не смей унижаться перед этими выродками, паразитами нашей земли. Они будут прокляты. А ты – не бойся, потому что за правду умирать не страшно. Мы же здесь именно поэтому. Встань, дочка, подойди сюда, мы должны быть вместе.

Она, действительно, как завороженная, тут же поднялась и вернулась к отцу, не спуская горящих гневом глаз с де Нейлока.
-Вам отомстит Ирен, слышите! Обязательно отомстит! – так громко Салли не кричала даже в детстве.
Эти слова были очень нужны ей, как последняя линия защиты, единственная надежда. Их обычно выкрикивают маленькие дети, когда их кто-то обижает, и тогда они грозят своим обидчикам местью со стороны старших братьев, сестер или родителей.

Офицер привычно опустил руку и чудом зацепил блестящей вышивкой на обшлаге первый золотой солнечный луч, посылавший прощальный салют обреченным. Шесть ружей вздохнули одновременно и тяжело.

-Идите за могильщиками, - обратился де Нейлок к офицеру, и добавил, повернувшись к начальнику тюрьмы. – Надеюсь, вы не будете против, если трупы закопают прямо здесь, чтобы не везти через весь город? Это небезопасно, - тот зябко пожал плечами.

Священник, еще ниже опустив лицо, мокрое - от слез ли, от пота, повернулся и быстро зашагал к тюрьме.

-Я догоню вас, - отсылая всех рукой, себе под нос пробормотал де Нейлок.

Когда остальные скрылись за туманом, Реджинальд помедлил еще несколько секунд, глядя на мертвые тела, словно раздумывая.
Наконец, подошел к Салли, упавшей почти навзничь, боком, потом встал на колено, бережно приподнял ее, еще теплую, за талию и шею и, нагнувшись, поцеловал в начинающие синеть губы.