кн1ч2гл7-8

Глава 7.

Неоконченная дуэль.



Приближался новый 2071 год. Восстание постепенно переросло в настоящую гражданскую войну, которая длилась вот уже более двух месяцев.

С чего же все началось? Ромео де Пункра был направлен в одну из провинций Туффиса на восточном побережье для подавления локального крестьянского бунта. Тамошний землевладелец засек до смерти одного из своих крепостных за какую-то мелкую провинность и не давал его похоронить, повесив на дереве и приставив стражу, в устрашение другим.

Тогда крестьяне напали на господина, сожгли дом, захватили его семью, подняв красный флаг и требуя справедливого суда над живодером. К ним присоединилась соседняя деревня.

Но посланные крестьянами парламентеры в Туффис были перехвачены и казнены карательным отрядом Ромео. Вскоре тяжелая расплата ждала и остальных бунтовщиков.

Именно эти события ускорили выступление отрядов Ирен. Не так ей мыслилось все это. Добиться победы как можно меньшей кровью – такой была задача-максимум.
Это было бы возможно при внезапном выступлении и быстром захвате власти сразу в нескольких провинциях и крупных городах.
Поэтому со всей возможной конспирацией и тщательностью восстание планировалось около двух лет, и, будучи еще слишком слабыми, люди Ирен не могли поддержать бунт, подавленный год назад герцогом Фьюссом.
Правда, тогда весь план был на грани срыва, поскольку часть сторонников Ирен начала роптать о бездействии, в то время как их земляков и товарищей подвергали пыткам и казням.

Но уже тогда образованный революционный совет решил, что выступление в таких условиях приведет к гибели еще большего числа людей – реальных шансов на победу не было, поскольку вся армия герцога была поднята в штыки, шпионы, казалось, шныряли повсюду, а в горах еще только начинала свою деятельность будущая типография, и только устанавливались связи с заводами в городах для производства пушек, огнестрельного и холодного оружия для грядущего восстания, прорастали сети на Юг, в те районы, которые стратегически могли быть важными для восставших.

А пока приходилось ждать и, стиснув зубы, молча терпеть, видя, как погибают те, кто выступил слишком рано.

Когда же до Ирен и ее соратников донеслась весть о новом стихийном бунте и карательном отряде Ромео, могли ли они снова бездействовать? Их совесть больше не позволяла им промедления.

И тогда они выступили. Но вместо малой крови, возбужденная возросшей за всё это время ненавистью с обеих сторон, кровь полилась всё более устрашающим потоком.

Об этом, терзаясь, с болью думал Александр де Трильи, пока ехал шагом вместе с шестью другими всадниками. На всех них были короткие белые плащи, а передовой – полковник де Вандини, еще держал в руке древко с белым полотном. Герцог направил их  парламентерами в штаб восстания для переговоров.

Где находится штаб, никто не знал, но знали, что на первой же заставе по ту сторону фронта их остановят, и тогда будет ясно, как действовать дальше.
Каждый понимал, чем может грозить им такая остановка, если вдруг они нарвутся на не слишком сдержанных бунтовщиков.
Но эти мрачные мысли приходилось гнать от себя, думая лишь о предстоящей встрече с первыми лицами восставших.

Примерно так все и случилось. Когда они углубились в лес, раскинувшийся на их пути в сторону Туффиса, их окружили, заставили спешиться, разоружили.

Де Вандини, сдерживая гнев и брезгливость к этим бородатым, не очень чистым и нехорошо пахнущим людям, кричал:
-Мы парламентеры! Мы пришли говорить о мире! Нам необходимо видеть Ирен де Кресси или ее ближайших соратников. Прошу доставить нас в штаб.

Судя по разношерстной одежде, по которой невозможно было понять их сословную принадлежность, это были партизаны.

-Парламентеры, говоришь? Вот мы сейчас посмотрим, какие вы парламентеры и можно ли вас в Главный штаб направлять. А то, может, вы достойны только того, чтобы болтаться на толстом суку? Ну-ка, Валентино, погляди, нет ли среди них Ромео де Пункра, - один из бородачей, как видно, предводитель, повелительно махнул рукой другому, хмурому, седому, но не старому человеку, почти не смотревшему на плененных.

-Нет, - мельком взглянув в напряженные лица дворян, Валентино отвернулся.

-Эй, ребята, зато среди них я вижу графа Александра де Трильи! Что вы-то здесь забыли, господин граф? – веселый молодой паренек подошел к ним почти вплотную, радостно улыбаясь, будто встретил любимого родственника, с которым давно не виделся.

Де Трильи вздрогнул от своего имени и узнал работавшего у него до восстания крестьянского парня – сына тети Паччолли, которого вместе с другими он беспрепятственно отпустил со двора на это вот партизанство.

-Как же так, господин граф? – не унимался тот. – Неужто вы все еще с этими? – он насмешливо кивнул на притихших спутников де Трильи, недоверчиво наблюдавших за происходящим.

Александр, наконец, поняв, что все – и те, и другие, - смотрят на него в ожидании ответа, скрепившись, заговорил:
-Насколько мне помнится, Кари, вам я уже объяснял, что, как военный человек, не могу изменить раз данной присяге государю, поэтому я защищаю его честь и его власть на этой земле. Но присутствующие здесь мои товарищи и я, действительно, прибыли по приказу его светлости искать мира. Мы просим вас, да, просим дать нам возможность переговоров с вашим командованием и надеемся, что общий мир может быть достигнут.

Кари задумчиво вгляделся в бывшего господина, пожал плечами.
-Это вы верно заметили. Мир нужен всем нам. Народ не видел его с тех пор, как умер Командор. Так, говорите, вам в штаб?


*     *     *


Бывший обеденный зал дворца де Релетто был, как и прежде, уставлен кадками с пальмами и кактусами. Но теперь здесь все казалось пустым и никчемным, неухоженным, ненужным, кроме широкого и длинного стола, застеленного потертым зеленым сукном, по разные стороны которого сидели представители герцога и офицеры революционного совета.

Переговоры вели непосредственно Грето д’Инзаро и полковник де Вандини.

У Александра отпустило замершее было сердце, когда он не увидел за столом Ирен - он не знал, как ему следовало бы вести себя с ней, и боялся этого.
Наверное, она опять бессонными сутками летает где-то на неуловимом Орлике. И де Трильи не знал, радоваться этому или печалиться. Но в глубине души все-таки радовался хотя бы тому, что она жива.

-Государь понимает, что, сложив оружие, вы пойдете на большой риск. Однако я уполномочен заверить вас, что в случае подписания мирного соглашения с момента этого подписания ни один волос не упадет ни с чьей головы. Это обещание его светлости.

-Господин де Вандини, его светлость хочет разжалобить нас общим числом погибших, чтобы мы, желая предотвратить дальнейшее кровопролитие, просто сложили оружие? По-вашему, это возможно? – с грустной усмешкой ответил вопросом Грето.

Он постарел, подумалось Александру, лицо стало жестче, худее, углубились морщины. А ведь он, кажется, ровесник де Трильи. "Да, вот так. Здесь всё и все, они и мы, весь наш человеческий мир, все мы в нём – словно поруганная, разрушенная, оскверненная нами же красота, когда-то созданная Богом", - с явственно ощутимой болью подумал де Трильи.

-Скажите по совести, по-человечески, - вздохнул полковник. – Вам самим не надоело воевать и убивать?

Д’Инзаро прищурился, склонив голову на бок, оглядев всех представителей противоположной стороны, задержавшись взглядом на Александре.

-Те, кому всегда хочется воевать и убивать, присутствуют по обе стороны фронта в достаточном количестве.
Но я вел речь не об этом, господин полковник.
Люди, народ поднялся по вполне определенным причинам.

Я не думаю, что эти причины неизвестны его светлости: пропасть между характером жизни разных сословий, тяжелый бесплатный труд крепостных, издевательства над ними землевладельцев, длительность рабочего дня в городах, при которой люди умирают прямо в горячих заводских цехах, отсутствие элементарного медицинского обслуживания и пенсий в случае инвалидности или потери кормильца.

Это кабала, господин полковник, и никто и ничто, никакие жертвы не заставят людей вернуться в нее, как побитых псов, даже если им будет обещана жизнь.
Наоборот, уже принесенные жертвы вопиют о смысле их принесения. Никто не хотел бы погибнуть напрасно.
Люди умирают за свободу, пусть и за ту, которую суждено увидеть лишь их оставшимся в живых товарищам, а не им самим.
Поэтому, уверен, здесь никто не согласится сдать оружие даже в том случае, если государь согласится справедливо наказать хотя бы некоторых из тех, кто был слишком жесток по отношению к простолюдинам.

Еще мы считаем, что устранение любой из вышеуказанных причин возможно только под контролем со стороны выборного органа, в который вошли бы представители разных сословий.

Заметьте, мы даже не требуем парламентской республики как таковой. По нашему мнению, вовсе не важно, кто стоит во главе государства. Важно, чтобы осуществлялся контроль за соблюдением закона, причем такого закона, который мог бы устроить наибольшее число представителей противодействующих сторон.

Таким образом, если хотя бы один из вышеперечисленных пунктов не будет принят во внимание его светлостью, о каком мире вы собрались здесь говорить? О ВАШЕМ мире, мире для ВАС, но не для тех, кто сейчас толпится под этими стенами в ожидании результатов нашей беседы.


Де Вандини вздохнул, потупившись.
-Я обязательно передам ваши требования его светлости. Прошу оформить их надлежащим образом на бумаге. Надеюсь, в отсутствие Ирен де Кресси вы обладаете достаточными полномочиями. Обещаю лично содействовать перед государем о положительном рассмотрении всех указанных вами требований.

Однако на это потребуется много времени. Поэтому, в связи с началом переговоров, я также обращаюсь к вам с просьбой о перемирии, то есть о временном прекращении каких-либо военных действий, и со своей стороны заявляю о прекращении таких действий армией государя.

Члены революционного совета, казалось, впали в ступор. Переглядываясь, все несколько секунд сидели в тягостном молчании.

Грето, наконец, улыбнулся и раздельно произнес:
-Мы можем гарантировать перемирие только со стороны наших регулярных войск, но не партизанских отрядов, со многими из которых мы не имеем постоянной связи.
Так что любая вылазка этих людей может спровоцировать нарушение перемирия и ответные действия вашей армии, что соответственно нарушит и весь ход переговоров. 
Судите сами, господин полковник, в каком шатком положении все мы находимся, - и снова хитро улыбнулся.

Сейчас он не был похож на самого себя, словно специально надел подходящую к такому событию маску дипломата, игрока от политики.

«Это их погибель! - вдруг дошло до Александра. – Перемирием герцог хочет протянуть время, замучить их ожиданием, а сам спокойно будет собирать силы для решающего удара. Чудовищный обман! Неужели это и впрямь никак нельзя остановить?!».

-Позвольте мне выйти, - дрогнувшим голосом произнес он и, покачнувшись, встал.

Барон д’Инзаро исподлобья взглянул в его сторону.
-Надеюсь, вы понимаете, господин де Трильи, что ваше самостоятельное передвижение ограничено пределами этого дворца.

Мимо редких чужих лиц, мимо отдельных небольших групп повстанцев, он быстро шел по знакомым коридорам, не зная, куда, и что именно ему там нужно.

Неужели Грето и его друзья так глупы, что не понимают, к чему ведут эти переговоры? Что делать? Кого предупредить о возможных планах герцога? И имеет ли он это право – предупредить? Это было бы изменой. Кому? Герцогу? А если не предупредить – это измена ей. Ирен.

Задыхаясь от волнения, де Трильи распахнул дверь в боковое ответвление коридора, снова пошел вперед.
Напоминавший по форме куб, дворец де Релетто весь состоял из множества коридоров и очень небольших проходных комнат, помимо двух обширных залов – для приемов и обеденного, где сейчас продолжались переговоры.

Александр заставлял себя думать, понукал мозг, но тот отказывался принимать достойное решение.

От этого бессилия де Трильи, как заведенная игрушка, снова и снова рвал на себя ручки очередных дверей, попадавшихся на пути.

Кажется, это был комнатный сад де Релетто. В зарослях тропических растений, светлая, с четырьмя окнами комната, в которой деревянная, витая лестница с резными, узорчатыми перилами вела куда-то наверх, может быть, в рай.

Де Трильи прикрыл за собой дверь и прислонился к ней, прохладной, лбом. «Думай, думай!» - стучало в его висках.

Но, почувствовав чье-то присутствие, Александр вздрогнул и посмотрел на лестницу.

Там стояла, вся в черном, опершись на блестящие, отполированные перила и замерев, Ирен и изучала его пристальным взглядом.

Мужской костюм и черные локоны делали ее слишком строгой и даже высокомерной. На ней словно лежала тяжелая печать траура.

У Александра защемило сердце.
-Ирен, - только и мог прошептать он, все еще пытаясь успокоить дыхание.

-Ты так быстро убегал от своих попутчиков, Сандро? Должно быть, они здорово надоели тебе, - холодно произнесла она.
-Нет, - граф попробовал защититься.

-Значит, ты не изменил взглядов на жизнь? – все-таки ее голос не удержался и дрогнул.
-Нет.

Лицо Ирен передернулось так, будто ее больно кольнули в самое сердце.
-Тогда тебе не худо будет узнать, что сегодня на рассвете Лукас, Анита и Салли де Летальен были расстреляны по приказу его светлости герцога Фьюсса.

Такого ужаса де Трильи не испытывал давно, возможно, еще никогда.
-Не может быть! Откуда эти сведения?

-Мы добываем их сами, порой рискуя жизнью. Но ты… Сколько еще ты будешь повторять «не может быть», зная, что все уже случилось, и ничего изменить нельзя? Что еще должно произойти, чтобы ты, наконец, понял, что это за человек, и ужаснулся тому, что он делает? Что, Сандро?! – словно смертельная стрела перечеркнула ее правильные, красивые черты, и де Трильи, желая заслониться от устремленного на него страшного взгляда, поднял руку.

-Не возвращайся к нему, прошу. Он убьет и тебя. Прошу, Сандро, - очень тихо сказала княгиня. – Его невозможно заставить отвечать за свои поступки. Пожалуй, даже мне это может быть не под силу, хотя было под силу и удалось заставить отвечать своих людей, наказать их за убийство невинных, за де Релетто…

-Ты…, - ноги Александра стали ватными, все тело ватным, слезы против воли просились из глаз. - Вы... Ваши люди три дня назад сожгли еще одно дворянское поместье. Сожгли вместе с детьми. С маленькой обителью, где сёстры помогали раненым. Их всех били, потом сбросили в общую яму и еще живых забросали землей. Женщин, беззащитных монахинь, просивших только о милосердии к раненным врагам... За что? За что, Ирен? Чем же вы лучше нас, тех, кто расправлялся с немощными бедняками?! И что же это за справедливость?! Жертвы которой - невинные дети?!

Ирен закрыла глаза и молчала, как неживой истукан, закрытый от посторонних толстой каменной кладкой, и будто не слышала, не понимала его. И это причиняло Александру еще бОльшую боль.

-Кому верить после всего этого? Как жить дальше, Ирен? - почти взмолившись, шепотом проговорил де Трильи.

Княгиня, не поднимая глаз, отвернулась, заговорила сдержанно:
-Ты солдат и должен знать, что такое война. Это – война. После всего, что случилось, после казни де Летальенов, мы никогда не пойдем на перемирие с герцогом, не дадим ему этой возможности легкой передышки, - медленно повернувшись, княгиня пошла вверх. Как же она была теперь далека!

-Ирен! – вырвалось у графа, словно предсмертный крик подстреленного зверя.

Она обернулась – боль и ласка струились из ее глаз. Значит, она всё понимала. Но что теперь это могло изменить для Александра?

-Пожалуйста, не возвращайся к нему, - шепот Ирен был похож на дуновение ветра.

-Прощай! – де Трильи мотнул головой, распахнул дверь и бросился бежать, но только подальше, подальше от страшной комнаты.

Ирен, закусив губу, присела на ступеньку и даже не почувствовала, как по щекам медленно ползут непроизвольные слезы, похожие на спокойных, ленивых, нагретых солнцем шелковых гусениц. «Вот и всё. Прощай».


*    *    *


Почти до самой условной линии фронта парламентеров сопровождал небольшой отряд повстанцев, во избежание недоразумений со стороны партизан.

Когда сопровождавшие остались у кромки леса, а шестеро дворян продолжили путь по своей территории, общее напряжение, наконец, начало спадать.

Декабрьский день, пронизанный уже теплым солнцем, как вестником окончания сезона дождей, клонился к закату.
Степь под копытами лошадей дышала спокойно и ровно, похожая на добрую старую кормилицу, прикорнувшую в кресле с вязанием, потихоньку наматывая за золотистые нити все ближе к себе послушный клубок солнца.

Де Трильи молчал всю дорогу. Перед его мысленным взором снова и снова проносились: белое платье сестры и ее смех, улыбка матери, отец, подбрасывавший вверх его, маленького счастливого Александра, Салли, беззаботная и веселая, в танце на балу рыцарского праздника, Лукас и Анита де Летальен, смешливо говорившие о «двух солнцах»...

Спутники обсуждали переговоры.
-Думаете, д’Инзаро можно верить, будто он говорил от имени их всех? А вдруг завтра бунтовщики из низших сословий откажутся подчиниться барону, обвинив его же и его соратников в измене революции в связи с этим перемирием?

-Это будет на руку нам. Разрозненные, они потеряют свою силу.

-Подождите, господа, по-моему, все это вилами по воде писано. Мы не видели и не говорили с Ирен де Кресси. Без нее все наши переговоры и подписанное соглашение – пустой звук. Что, если это они нас, а не мы их обмАнем этим перемирием, которое и не собирались соблюдать?

-Гм, и его светлость нас не похвалит. Как этот д’Инзаро сказал, где она находится?
-В отъезде по срочным делам.

-Господин де Вандини, я же говорил вам, надо было настоять и дождаться ее.
-Спокойно, господа, это только начало. Думаю, скоро нам придется встретиться и с княгиней.

-Де Трильи, а вы-то что молчите? Мы, конечно, благодарны вам за помощь в избавлении от партизан, но потом вы как-то странно себя вели. Куда вас понесло из зала переговоров?

Александр поднял на полковника замутненные глаза и тихо сказал:
-Простите, я не обязан в этом отчитываться, - и тот, понимая, что де Трильи не в себе, сочувственно вздохнул, не собираясь больше спрашивать.

Кто-то из дворян насмешливо фыркнул.
-Конечно! Он ведь раньше часто бывал у де Релетто. Не иначе, какая-нибудь бывшая зазноба. У старика-барона, помнится, были смазливые служанки…

-Но почему же наш прекрасный друг столь расстроен и уныл?
-Что-то не сложилось?
-Ну конечно, кто может усладить такого притязательного красавца? Разве что сама Ирен де Кресси!
-Ха-ха!

Де Трильи душил их пошлый смех, и, не выдержав, он бросил им с той же злобой и горячностью, с которой кричал в дворянском собрании:

-Прекратите, господа! Если вам приспичило сплетничать, как старым девам, имейте совесть делать это в ином месте, а не на виду у предмета этих сплетен!

Смех прервался.
-Бросьте обижаться, Александр, мы в шутку…


Наперерез им двигался крупный конный отряд полицейских. К парламентерам подскакали их командир с ординарцем, осадив лошадей в полуметре от де Вандини.
-Кого я вижу! Граф де Пункра! – воскликнул удивленный полковник.
-Капитан де Пункра! - Мио весело отдал честь старшему по званию, красуясь в седле.

-Все воюете? А мы вот возвращаемся с мирных переговоров…
-Да, я слышал о планах его светлости, - усмехнулся граф, щелкая плеткой.
В этом движении, казалось бы, вальяжном и нарочито простецком, в этой усмешке де Трильи уловил скрытую злобу, словно некто лишь силой сдерживал Мио от того, чтобы он, выхватив оружие, с диким ревом не стал бы крушить все живое.
-Это, конечно, мое личное мнение, - продолжал Мио, - но, думаю, мира не будет. Пока мы не выжгли каленым железом эту нечисть, этот дух свободы в холопах до седьмого колена. Что, Александр, тебе, как любителю черни, снова неприятно это слышать?

Полковник с изумлением покосился на Ромео, а тот, не дождавшись ответа от хмурого де Трильи, снова заговорил:
-Да, только огнем и мечом можно их остановить, и исцелить Командорию. Знаете, очищение организма через кровопускание?

-Представляю, - невесело усмехнулся де Вандини. – По вашей милости, Ромео, мы все чуть не оказались на виселице. На пути в штаб повстанцев попали в руки к их партизанам, которые ищут вас и мечтают вздернуть. Если бы вы были среди нас, конец всему!

Мио злорадно рассмеялся. Все его красивое лицо рассыпалось в этом смехе на мелкую колкую мозаику.

-У них много причин желать моей смерти. Я и мои ребята здорово насолили этому отребью. В том поместье, откуда все началось, под Туффисом, мы отлично повеселились…

Он рассказывал о карательной экспедиции, которая дала толчок выступлению Ирен и Делоша, говорил о пытках крестьян, примененных карателями с целью выявления всех организаторов бунта, о том, как он лично руководил этим, о насилии над женщинами, о казнях.
Говорил, смакуя ужасные подробности, от которых у человека стынет кровь в жилах, словно забавлялся тем, что полковник де Вандини только удрученно покачивал головой, и остальные парламентеры стыдливо молчали.

Но когда Ромео начал разглагольствовать об уничтожении бунтарского духа «до седьмого колена» и о том, как он разбивал о камни головы малолетних детей бунтовщиков на глазах у их обезумевших матерей, де Трильи, подъехавший к нему почти вплотную, сдернув с руки тонкую перчатку, расчетливо со всей силы ударил его в челюсть.

Мио, ноги которого висели, отдыхая от стремян, от неожиданности не удержался в седле и слетел на землю, едва не запутавшись в подпруге.

-Что вы делаете, де Трильи?! – раздалось сразу несколько голосов.

Александр вытер белоснежным платком испачканную руку, надел перчатку и устало сказал:
-Должен же был кто-нибудь остановить этого мерзавца.

Задыхаясь от ненависти, пылающими глазами озирая присутствующих, Мио поднялся с травы, утирая разбитые губы, схватил спокойную лошадь де Трильи под уздцы и бешено дернул, стараясь вывести и ее, и седока из равновесия.

-Ты нанес мне смертельное оскорбление…
-Тебе за него никто не ответит.

Мио снизу вверх злобно следил за давним товарищем, по-прежнему, спокойно сидевшим в седле. Его попытки дерганьем узды вызвать раздражение лошади, чтобы она сбросила де Трильи, были бесполезны.

-Ты хорошо машешь кулаками, Александр, совсем как твои холопы в шуточных боях на празднике урожая. Помнится, они всегда выигрывали. Это ты у них выучился? Или у своего русского постояльца? Где же твоя дворянская честь, которую защищают не кулаками, а настоящим оружием? Опять думаешь молча спрятаться в кусты? Опять боишься выйти на честный бой?

Де Трильи усмехнулся:
-Честный? С тобой, давно забывшим, что такое – честь?
-Не тебе судить! – закричал взбешенный Мио и, топнув ногой, выхватил шпагу. – Трус! Девка! Иди сюда, я покажу тебе, что значит честь офицера! Я проучу тебя за то, что ты ударил старшего по званию! Может, ты завидуешь, что я наперед тебя стал капитаном, а, лейтенант?

Полковник де Вандини покрылся красными пятнами, словно все эти оскорбления касались непосредственно его самого.
-Черт возьми, господа, думаю, не стоит так горячиться, вы же все-таки друзья, или были ими. Принесите взаимные извинения, и покончим с этим. Его светлость не будет в восторге от дуэли.

-Друзья? – словно вспомнив что-то, переспросил Александр и соскочил с лошади. - Что ж, Мио, ты сам этого хотел, - он снял плащ и вынул из ножен шпагу.

-Куда вы, де Трильи? Вы же сроду не дрались, Ромео убьет вас! – крикнули офицеры.

Но бывшие друзья уже начали поединок. Пожалуй, самым тяжелым в этом бою для Александра было сдержать самого себя, в то время как из Ромео ненависть лилась безудержно через край его очерненной чужой кровью души. Она летучим призраком врывалась в каждый удар, в каждый выпад капитана и жаждала только одного – смерти противника.

Де Трильи не защищал свою честь. Он вообще ничего не защищал. Но странным внутренним чутьем понимал, что и ему нужен этот бой.
И, несмотря на сложность и тяжесть борьбы с поистине демонической силой Мио, Александр почему-то ясно представлял себе, чем все это закончится. И был хладнокровен.

Дуэль продолжалась не более пяти минут. Любимый прием Яколе оправдал себя и на этот раз. Шпага Ромео вылетела из его разгоряченной руки, со звоном упав в стороне.

-Что же ты не проткнешь меня? Я бы сделал это с тобой с великим наслаждением! – задыхаясь, в злом отчаянии прохрипел Мио, чувствуя, как кровь тонкой струйкой стекает ему за шиворот из того места на шее, куда уперлась шпага де Трильи.

Наверное, если бы капитан мог, то пламенем своих глаз испепелил бы и бывшего товарища, и все вокруг.

Александр знал – одно движение шпаги вперед, короткое, на глубину не более длины маленькой портняжной иглы – и Мио умрет у него на глазах.
«Я могу это сделать?» - спросил он себя.
С болезненной усмешкой, словно ему было жаль этого человека – человека? – Трильи смотрел в его перекошенное злобой и страхом лицо.
Потом отвел клинок и убрал его в ножны.

-Живи, Мио. В отличие от тебя я не испытываю наслаждения от убийства людей. Даже таких отвратительных, как ты, - он вскочил в седло и услышал за спиной слова де Пункра:
-Клянусь, когда-нибудь ты пожалеешь об этом.

-Господа, - обратился де Трильи к подавленным спутникам, – что же вы так приуныли? Господин полковник, поскольку все остались живы- здоровы, и, памятуя о государевом запрете дуэлей на время войны, может, не стоит расстраивать его светлость рассказом о происшедшем?

Де Вандини, пытаясь успокоиться, вздохнул:
-Да уж, будет лучше, если все это останется между нами.

-В таком случае, позвольте мне ехать вперед, меня ждут срочные дела. О ходе переговоров государю будете докладывать вы, господин полковник? Тогда – честь имею, - Александр пришпорил коня и поскакал прочь от все еще не пришедших в себя парламентеров, провожаемый удивленными взглядами полицейских из отряда Ромео.



Глава 8.

Штурм Туза.



-Без доклада не положено, остановитесь, господин де Трильи! – но Александр оттолкнул обоих стражников и, тяжело дыша от долгой быстрой скачки и бега по лестнице, ворвался в кабинет герцога.

Тот сидел за столом один и что-то устало писал при вечерних свечах. В их свете при зашторенных окнах все предметы казались красновато-коричневыми.

-Успокойтесь, я сам поговорю с графом, - Фьюсс отослал стражу и, отложив перо, воззрился на де Трильи, который так же, в упор, блестящими глазами ловил каждое движение на лице герцога, пытаясь унять колотившееся сердце.

-Уже вернулись? Так скоро? Ну, что там? – спросил Фьюсс, часто моргая, чтобы хоть как-то взбодрить себя. Предыдущая бессонная ночь его светлости в Тузе с расследованием предательства де Летальена давала себя знать.

-Ваша светлость, простите меня, но о результатах переговоров вам доложит полковник де Вандини. А я просто не мог ждать и поскакал вперед, потому что…, - Александр измученно покачал головой и еле слышно простонал. – Прошу вас, не гневайтесь на меня. В лагере повстанцев я услышал, что расстреляны де Летальены. Государь, это правда? Что произошло?

Лицо Фьюсса из расслабленного и задумчивого стало болезненно-серьезным.
-То, о чем я говорил в дворянском собрании, Александр. Предательство.
-Дядя Лукас?!

-Да, и мне вдвойне больно, потому что он был одним из тех людей, которым я доверял безгранично. Я был там, и лично вел расследование, вместе с де Нейлоком. Он еще не вернулся… Лукас поддерживал связь с Ирен де Кресси во время восстания. Это значит, что возможна утечка информации о наших силах. Как больно, Александр! – сдавленно воскликнул герцог.

-Этого не может…, - де Трильи чуть не подавился этой фразой, которую, по выражению Ирен, он повторял слишком часто, не желая принимать то, что уже произошло. – Анита, Салли…Господи, Бог мой...

-Они занимались пособничеством. Как и несколько его ближайших слуг. Все они тоже казнены.

Граф постоял, как пьяный, держась за косяк. Чувство полной безысходности и никчемности происходящего, которое посещало его после гибели родных, после смерти Дины и расставания с Ирен, теперь снова овладело им.
Пошатнувшись, он кое-как поклонился.

-Позвольте мне идти, государь, - и, получив согласный кивок, пошел в свои комнаты.
Не глядя на растерянного Данте и не раздеваясь, не снимая сапог, чего отродясь не бывало и что повергло Данте в еще большую растерянность, де Трильи повалился на кровать.

-Не трогай меня, Данте. Мне ничего не нужно. Лучше помолись о де Летальенах. Потому что они уже на небесах.

«Неужели она всегда права? И тогда я – всего лишь безвольный и слепой глупец! Но к чему, к чему теперь это самоуничижение? Что там делал де Нейлок? Кто виноват? Лукас не мог… Бедная Салли! Я не сумел ее защитить, и Ирен не смогла. Никто… Но теперь уже все равно-о-о…», - и от нервного истощения забылся в тяжелом и глубоком сне.


*    *    *


С невысокого пологого холма, широко раскинувшегося за крепостной стеной Туза в нескольких километрах к востоку, в долину спускался густой смешанный лес.

Ирен, Грето д’Инзаро и Леонардо Горн несколько минут молча наблюдали в подзорные трубы за передвижением войск герцога, которые лагерем, похожим на полукруг, обступали порт до самого побережья.

-Ты видела? – тихо спросил Горн у княгини.
-Что?
-Корабли. В заливе стоит часть спиридонской эскадры. Герцогу показалось мало семи своих боевых судов, и эти три красавца призваны помочь расправиться с нами, - было заметно, что даже Горн, этот крепкий и хваткий человек, бывший рабочий крупного завода в Туффисе, сомневается в успехе задуманной операции.

Де Кресси усмехнулась.
-На трех кораблях эскадры Туза – наши артиллеристы и часть офицеров. Они не подпустят близко к порту остальных. Более того, куда станут стрелять верноподданные герцога, если в городе начнется неразбериха, когда там окажемся мы?

-А мы там окажемся, - усмехнулся Грето.

Ирен переглянулась со спутниками:
-Идемте, я вам его покажу.

Пройдя через заросли вечнозеленого кустарника в глубину леса де Кресси остановила своих друзей, указав рукой на холм, напоминающий землянку или земляной грот, засыпанный ветками и заросший тем же кустарником. Это, действительно, был грот, вход в подземелье.

-Этот ход, ведущий за крепостную стену Туза, – самый длинный из обозначенных на схеме. И это значит, что отсюда наши отряды смогут легко проникнуть в город…

-Легко? – усмехнулся Горн. – На том конце нас может ждать или замурованная стена, или засада, или бог весть что еще.
-А динамит? – напомнил д’Инзаро.
-Под землей бывает опасно его использовать, - задумчиво сказал Горн и прислушался.

Над лесом, над простирающейся за ним степью до самого города плыл странный неприятный звук, похожий на протяжный, монотонный плач больного младенца, то угасая, то поднимаясь с новой силой.

-Шакалы, - тихо проговорил рабочий, - это они перед боем, чувствуют, что будет мертвечина, вот и спустились с самых гор.

Спокойный Грето, продолжая обследовать замшелую дубовую дверь с ржавым замком, повернул к говорившему свою чернявую улыбчивую голову под потертой шляпой.

-Что ж, попробуем их разочаровать…
-Минимум крови, - закончила за него Ирен.


В шесть часов вечера от одного из причалов порта отошла лодка с небольшой группой моряков и направилась к военному фрегату, стоявшему на якоре в нескольких десятках метров от суши.
Просигналив снизу, чтобы их подняли на борт, гости вскоре, действительно, оказались наверху.

А еще через час в одном из районов города раздался короткий взрыв, и из образовавшейся бреши в стене старого ресторанчика, сквозь пыль и осколки камня, на улицу стали выскакивать вооруженные люди, совсем не похожие на солдат герцога, ходивших по мостовым Туза.

Улицы почти мгновенно заполнились множеством народа. Все куда-то бежали, стреляли, кололи друг друга. Все это можно было бы принять за полный хаос, однако, на самом деле при внимательном рассмотрении становилось заметно, что ворвавшийся через подземный ход первый отряд повстанцев неуклонно приближается к городским воротам. К нему присоединялись вооруженные горожане.

-Дьявол! – кричал из-за угла какой-то офицер, пытаясь собрать своих солдат для отражения атаки бунтовщиков. – Они лезут из этого хода, как черти из преисподней! Скорей же! Вперед!

Но часть солдат, большинство которых сами были бывшими рабочими или крестьянами, завидев перекошенные от победного крика лица наступавших, молча поднимали руки в знак сдачи на милость атакующих.
Из бреши вновь и вновь возникали темные человеческие фигуры.

Ирен, не выпуская из левой руки пистолет, а из правой шпагу, гневно обернулась к Николаю.
-Я приказываю тебе вернуться, слышишь! Ты не имеешь права быть здесь!

Бремович, оскорбленный таким унизительным обращением, зло отмахнулся:
-Это ты не имеешь права мне приказывать! Я хочу быть рядом с тобой.

Новый отряд с короткими перестрелками продвигался к центру города. Их целью было здание Правительственного Посольства – сердце и мозг обороны Туза.

Николай не стрелял, хотя был вооружен так же, как и остальные. Он пробирался вдоль стен домов, особняков за своими товарищами, не желая отставать, и следя за Ирен, которая вместе со всеми двигалась по противоположной стороне улицы. Но сам он убивать – не мог. И только с замиранием сердца каждый раз видел, как падают люди – те, кто только что был рядом с ним, или те, кто целился в них с ТОЙ стороны.

Повстанцы были уже на площади перед старинным храмом, удивившим Бремовича в его первый день на этой земле, когда за городом с моря прогремел пушечный выстрел. Потом еще и еще.
Послышалось несколько звонких взрывов.
Бремович, вспомнив план операции Ирен, подумал, что это, должно быть, первой начала бой артиллерия верных повстанцам судов, команды которых были предупреждены за час до начала штурма города.

Николай увидел, как черная точка, появившаяся в небе над площадью, становилась все крупнее и приближалась с нарастающим свистом.

Первое ядро ударило в угол здания. Второе – почти в его середину. От взрывов треснула одна из мощных колонн и, как песочный домик, стала медленно обрушиваться на ступени и мостовую. В окнах Правительственного Посольства появились языки пламени.

А в глазах Бремовича, распахнутых от немого ужаса и дикого, первобытного благоговения перед той безудержной стихией, которая бушевала вокруг, - в этих глазах отражалось ласковое солнце, пожар, веселящийся на развалинах бывшей резиденции мэра города, фигурки людей, которые прыгали с высоты третьего этажа, чтобы спастись от пламени, но насмерть разбивались о камни мостовой.

Он видел, как большая группа повстанцев вместе с Ирен ворвалась в горящее здание, оттуда слышались выстрелы и крики, в которых смешались радость победы и страх смерти.

На площади также продолжался бой, но Николаю надо было туда, куда скрылась у него из виду княгиня. Он бросился через площадь к разрушенной колонне.

-Береги-ись! – долетел до него чей-то испуганный крик.

Наперерез Бремовичу из-за колонны выскочил молодой человек в серой форме, которую Николай раньше видел на полицейских Туза. На лице того горела решимость, но он словно был без памяти, тоже что-то кричал и несся на Бремовича с занесенной над головой саблей.
Может быть, именно ее солнечный блеск не только ослепил на мгновение Николая, но и, кольнув его предчувствием в самое сердце, побудил к действию. Инстинктивно желая заслониться от этого смертельного блеска, Бремович выбросил вперед руки, и только потом вспомнил, что он держал ими штыковое ружье.

Куда-то покатилась сабля, а паренек-полицейский с удивленным упрямством тянул это ружье вниз, на себя, за собой, поближе к земле.
Николай не мог пошевелить одеревеневшими руками и, не выпуская ружья, тоже присел на мостовую, рядом с упавшим на спину человеком.
Глаза, такие же голубые, как у самого Бремовича, задумчиво загляделись в чистое небо.

-Эй, товарищ! Так нельзя оставлять! – услышал он рядом повелительный голос.
Мимо него спешили двое повстанцев, один из них, рослый и крепкий, коротким, резким движением выдернул из груди полицейского штык и поставил ружье перед Николаем, все еще державшим его за приклад.
-Оставь его, он не в себе, - тихо сказал другой.

-Ур-ра! – понеслось над площадью. – Туз наш! Долой герцога! Да здравствует свобода! Ура!

Бремович не видел снова бежавших со всех сторон людей, перемазанных кровью и пеплом пожара, которые кидались обниматься друг с другом и с ним, Николаем Бремовичем.
Не знал, что еще продолжаются последние бои на крепостной стене, куда проник первый отряд повстанцев под командованием Грето и открыл ворота в тот момент, когда на военный лагерь армии герцога обрушились первые пушечные выстрелы с моря. Тех солдат, которые бросались к городу, в эти ворота, либо расстреливали, либо брали в плен.

В это же время на лагерь со стороны леса пошла в атаку конница Леонардо Горна и основные части повстанцев.

Таким образом, штурм Туза был проведен по всем правилам военного искусства – с использованием хитрости и артиллерийской подготовки. Через час все было кончено.

Но Николай пока ничего этого не видел и не понимал. Перед ним лежал мертвый человек, который несколько минут назад хотел убить его.
Почему? – с радостным удивлением спрашивали небо неподвижные голубые глаза, которым, на самом деле, теперь было все равно, ответит ли кто-нибудь на этот простой вопрос.

Бремович встал, опираясь на ружье, едва дыша, дрожащими пальцами снял штык, стараясь не запачкаться кровью. Брошенный металл громко звякнул о мостовую и будто разбудил Николая.
И он увидел под лучами теплого вечернего солнца огромную площадь, на которой валялись осколки здания, стонущие раненые, безмолвные трупы, и стояли сотни людей, смеясь и плача, обнимая друг друга, и палили вверх из ружей.
Ирен с пылающим, ожившим лицом, в окружении повстанцев, приветственно махала им рукой со ступеней Правительственного Посольства.

Он тихо пошел по одной из улиц, не зная, куда она ведет. Ему попадались группы вооруженных людей, таких же радостных и возбужденных, как там, на площади.
Здесь мертвых было мало – видимо, во время штурма улицы преодолевались повстанцами очень быстро, во исполнение приказа революционного совета – минимум крови. Наверное, потому же Николаю встретилась и группа плененных солдат, окруженных конвоем повстанцев, сопровождавших их к центру города. 

Перед Бремовичем возникли раскрытые настежь массивные, кованые ворота.
-Ура! Ура! Свобода! – летело повсюду.

Николай вышел за городскую стену, окинул взглядом степь, усыпанную невдалеке белыми палатками бывшего военного лагеря, копошащимися людьми – пленными и победителями, убиравшими мертвых, собиравшими раненых, сел на придорожный камень и заплакал. От пережитого страха. От боли и жалости ко всем ним – и тем, и другим. От отчаянной неизбежности, невыносимого осознания того, что ни те, ни другие не могли, не умели поступать иначе. Не могли, но тогда... тогда как ЭТО могло называться свободой?

Слезы, задержавшись на ресницах, разлагались в спектр и сияли перед глазами, как в старой детской игрушке-калейдоскопе, делая все, что он видел, неправдоподобно, неуместно красивым.

Мимо него к городским воротам проезжали повозки с ранеными и убитыми. От одной из них отделилась светлая фигура, и к Бремовичу подошла Ольга Мори. Ей Ирен также запретила участвовать в непосредственном штурме, и Ольга, с белой повязкой на руке, помогала санитарам.

Словно стесняясь своей простоты и усталости от того, что она видела, несмело присела рядом с плачущим Николаем, обняла за горячую голову и не спрашивала ни о чем.

От этого внутри у него будто растаял острый и тяжелый стержень, и сердце, несогласное с произошедшим, начало успокаиваться.
Но соленые беззвучные слезы все еще застилали Бремовичу глаза, и, как малый ребенок, провинившийся и просящий прощения у доброй матери, он склонился перед ней головой и тихо сказал:
-Я убил человека, Оля.


Чиро Бронак, выскочив из догоравшего здания Правительственного Посольства, подбежал к Ирен.

-Ты позволишь мне отлучиться прямо сейчас? – часто дыша от напряжения и бега, выпалил он. - Тут недалеко, замок д’Энтьеро.
-Кажется, там был их госпиталь? – де Кресси, серая от пыли, странно растрепанная, рассеянно обводила глазами лежащую перед ней площадь. – Он взят, Чиро?

-Да-да, там наши! – радостно воскликнул молодой человек.
-Это еще с утра? - но, не дослушав Ирен, он уже бежал вниз по ступеням, не думая ни о чем, кроме того, где взять лошадь.

Он раздобыл ее возле самого выезда из города, выпросив у своих, которым, в свою очередь, она досталась от пленного офицера.

И снова Чиро скакал по большой и ласковой степи, играя с теплым ветром, прогнавшим с его земли надоевший сезон дождей. Но теперь он уже не боялся, что кто-то чужой и жестокий будет стрелять ему в спину.

На этом пути он встречал повстанцев, идущих маршем к Тузу, их конницу, обозы с пушками и продовольствием, и всем радостно махал рукой. Может быть, из-за этого его радостного вида и открытого всем ветрам сердца, никто не задерживал Чиро.

К замку он добрался через час.
С криком:
-Мне нужна Натаэла! – спешившись, бросился мимо изумленной охраны у ворот, прямо ко входу во дворец.

Здесь, по-прежнему, было много раненых и людей с белыми повязками на рукавах, в белых передниках и косынках. Они по-прежнему выполняли свою скорбную работу.

-Где Натаэла? Прошу, кто-нибудь, скажите, где мне ее найти? – обращаясь ни к кому и сразу ко всем, крикнул Чиро.

Но здесь его радостный вид, полный надежды, кажется, не трогал никого, потому что только несколько голов устало повернулись в его сторону, однако, тут же снова занялись своими обычными делами.

Он уже собирался вбежать в дом, чтобы продолжить поиски там, как вдруг сообразил и снова крикнул:
-А где доктор Лотти?

Один из санитаров-крестьян, проносивший мимо него тяжелый короб с какими-то лекарственными склянками, на ходу проговорил:
-Расстрелян солдатами неделю назад.

Все рухнуло внутри Чиро, как та колонна Правительственного Посольства от взрыва пушечного ядра.

Он осекся и потерянно замолчал, озираясь по сторонам, чтобы защититься, будто кто-то обвинял его в страшном преступлении, которого он не совершал.

-Здравствуй, Чиро, – негромко сказал рядом знакомый, мягкий и грустный голос, и, обернувшись, Бронак неумело и грубовато обнял Натаэлу за вздрагивавшие плечи, не зная, что нужно говорить и нужно ли вообще.

-Он велел мне молчать, запер в чулане. Сказал, что без сына ему все равно не жить. Один за всех страдал. Он хотел, чтобы мы были счастливы. Чтобы люди были добрыми и счастливыми, Чиро. За это умер.

Бронак, с трудом и удивлением понимая то, о чем она говорит, неожиданно для себя наклонил голову и поцеловал ее в губы.
-Прости, если я виноват. Но мне теперь никак нельзя без тебя, - запинаясь, сказал он.


*    *    *


Фьюсс подскочил на постели от страшного, как показалось со сна, стука в свою дверь.
-Де Нейлок! – привычно закричал он, призывая фаворита, который всегда ночевал с ним в одной комнате, но вспомнил, что тот еще не вернулся из Туза, и здесь больше никого нет.

В темноте нащупал спички и свечу, зажег.
-Ваша светлость! – раздался за дверью звучный голос де Нейлока. – Я здесь. Откройте!

Герцог снял с головы ночной колпак, вытер пот, выступивший на лбу, – как ни уговаривал он себя, а все же снова испугался предательства! – вынул из-под подушки револьвер, запахнул халат и, подойдя к двери, убрал задвижку.

Из коридора в глаза ударил свет множества свечей. Реджинальд шагнул в спальню.

-Государь, - спокойно сказал он. – Повстанцы нарушили перемирие. В семь часов был начат штурм Туза, а в восемь вечера город полностью взят их частями. Корабли Спиридонии затоплены в заливе.
Мне с трудом удалось уйти оттуда на одном из судов нашей эскадры. Я добрался к вам круговым путем, через порт Якорь.


Герцог, словно не понимая, молчаливо щурясь, разглядывал фаворита и стоявших за ним стражников.

-Который час? – внезапно спросил он таким тоном, будто ничего особенного не произошло.

-Без четверти четыре утра.

Фьюсс усмехнулся, глядя в сторону, в пол, и сказал бодро:
-Ну что ж, думаю, мы имеем полное право сделать ответный шаг.