кн1ч2гл11-12

Глава 11.

Наказание.



Полтора часа назад де Трильи вели по длинному полутемному коридору со многими ответвлениями, между обшарпанных высоких стен, по которым были расположены отдельные перегородки, внутри которых… О, он, Александр де Трильи, никогда не думал, ЧТО может происходить под светлыми залами прекрасного замка его светлости!

Рай – там, наверху, где проходили бесконечные балы, где даже сейчас, когда восстание подкатилось уже очень близко, радовались жизни, влюблялись и смеялись.

И ад – прямо здесь, под ногами танцующих, веселящихся, беззаботных людей. Ад, в котором несчастных жгли каленым железом, опускали на цепях в пылающий костер, ломали кости, раскладывая человека, как некое устройство, на станке, перед этим завязав осужденному рот, не дозволяя безумному крику вырываться из него, а только слабым стонам.

Пьяному от того, что он видел, де Трильи казалось, что они идут очень медленно, ему хотелось бежать, бежать вперед, туда, куда его вели, только чтобы все поскорее произошло и закончилось.

Так процессия оказалась в конце коридора, где за перегородкой стояли два столба чуть выше человеческого роста с железной перекладиной.
Человек в черном фартуке сверкнул на де Трильи крупными белками глаз сквозь прорези в красном балахоне на его голове, неподвижно выслушал от майора приказ герцога, потом кивнул и привычно подвел Александра к перекладине.

-Помогите графу раздеться до пояса, - громко, чтобы заглушить стоны, несущиеся из-за соседних перегородок, сказал палач оцепеневшим стражникам.

-Я сам, - сдавленно проговорил Александр.
Ему не было страшно, все вокруг представлялось настолько нереальным, что вызывало лишь удивление. Разум отказывался понимать и принимать происходящее.

Прочные веревки скрутили ему запястья и подняли к перекладине, так что ноги теперь едва доставали до пола.

Первый удар острой болью словно разрезал тело пополам, и на мгновение де Трильи решил, что больше не выдержит.
Но удары опускались на его спину один за другим, и скоро он уже почти не чувствовал их, потому что тела будто не стало, а вместо него осталась только тяжелая, непреходящая боль, от которой плавали перед глазами кровавые круги и к горлу подступала почти невыносимая тошнота.

Потом Александр почувствовал, как что-то горячее стекает по пояснице и ногам вниз. Думать об этом он не мог, но приоткрыл глаза и увидел на полу под собой медленно расползающуюся темную лужу.
«Это моя кровь?» - удивился он и снова закрыл глаза.

Палач то и дело подходил к нему с одним и тем же вопросом:
-Граф, вы слышите меня? – и де Трильи отвечал «да».

Через некоторое время майору пришлось поставить табурет, потому что стоять у него уже не было сил, но, едва присев, он снова вскочил и, подбежав к палачу, утирая рукой обильный пот, дрожащим голосом пролепетал:
-Сделайте что-нибудь, чтобы он потерял, наконец, сознание! Это невыносимо! Я больше не могу на это смотреть!

Палач опустил уже занесенную руку с кнутом, с горькой усмешкой, как показалось майору, посмотрел на него.
-Я выполняю приказ его светлости. Вы передали мне его. Прикажете прекратить, и я остановлю казнь. Для меня это – всего лишь работа, за которую хорошо платят.

Майор топтался на месте, не решаясь продолжать. Сам отменить приказ герцога он не мог, вернее, опасался, и поэтому не знал теперь, что делать.

-Де Трильи! Опомнитесь, назовите того или любого другого, вы же погибнете! – наконец, несмело подойдя к перекладине, брезгливо стараясь не задеть забрызганную кровью стену, взмолился майор. – Его всё равно найдут и казнят! Но вам это уже не поможет!

Александр чуть повернул голову в его сторону и слабо улыбнулся.
-Я…не знаю…, о чем вы... говорите…

-Черт побери, что же это такое! – возмутился майор, всплеснул руками и снова бросился к палачу.
-Но почему, почему он не теряет сознание? Объясните мне, почему!

Тот невозмутимо пожал плечами.
-На моем веку я тоже вижу это впервые, господин майор, поэтому, увы, у меня нет подходящего объяснения.
Но если вам так наскучило здесь, то, может, вы соизволите доложить его светлости о целесообразности прекращения всего этого?
Смею вас уверить, если продолжать в том же духе, через несколько минут он умрет, - и указал кнутом в сторону Александра. - Хотя вероятность этого велика уже сейчас.

Вот тогда-то майор и отправил наверх одного из стражников, которым волей-неволей тоже пришлось присутствовать при всей экзекуции.
Только в отличие от своего начальника бедняги стояли, прижавшись к стене коридора, не в силах ни отойти, ни отвернуться, словно заколдованные ужасным зрелищем.

Пока солдат ходил с докладом к герцогу, палач поднес Александру плошку с водой, сказал таким тоном, будто приказывал, склонившись к самому уху:
-Пейте, граф! – и пока тот, давясь, с жадностью пил до дна из его рук, продолжал вполголоса, только для де Трильи. – Хочешь жить, сынок?

-Да, - едва слышно ответил Александр.

-Если сейчас мне прикажут продолжать, ты умрешь. Если отменят казнь, ты все равно можешь умереть, потому что потерял много крови, и потому что оставшаяся в тебе кровь может быть заражена от этого грязного кнута. Но я могу дать тебе шанс.
Есть один настой, я придумал его сам, сложив из многих трав. Если облить им раны, они быстро заживут. Но это очень больно, жгуче, не каждый выдержит. Ты можешь умереть в тот миг, когда эта жгучая боль охватит тебя. Если ты не будешь готов. Подумай об этом.

Майору минуты представлялись часами, так долго тянулось время ожидания решения его светлости.

Наконец, стоявшие в коридоре двое стражников почти одновременно воскликнули:
-Он возвращается! Возвращается!

Солдат преодолел весь коридор почти бегом, запыхавшись, остановился перед майором.

-Он должен остаться живым! – выпалил молодой человек. – Государь сказал, вы отвечаете за это своей жизнью!

-Я?! – ужаснулся майор, и его затрясло так, что зубы не попадали друг на друга. – Господин палач! Сделайте же что-нибудь! – всхлипнув, воскликнул он.

Палач снова смерил его насмешливым взглядом, вернулся к Александру, приподнял рукой его упавшую голову.

-Герцог сказал – ты должен жить. Прости, но в таком случае и я должен сделать то, о чем предупреждал тебя. Ты готов?

Собравшись с силами, де Трильи едва заметно кивнул.

Зачерпнув ведром из объемного бочонка, стоявшего в углу, прозрачную желтоватую жидкость с едким запахом, палач молча подошел к осужденному и с размаху плеснул на него.

Александр страшно вскрикнул от вспыхнувшего внутри него пламени, дернулся всем телом и неподвижно повис на веревках.

-Что вы наделали?! – завопил майор. – Вы его убили! – он оттолкнул палача, бросаясь к де Трильи, забыв про брезгливость, ощупал его шею и с облегчением вздохнул. – Жив! Но, черт возьми, почему вы не использовали этого раньше? Он бы потерял сознание, и все были бы довольны.

-Вы так думаете? – невесело рассмеялся палач. – А если бы его светлость решил покончить с графом, вы бы несомненно доложили ему, как я избавил де Трильи от долгих мучений и специально вызвал глубокий обморок, облив его каким-то снадобьем.
Кто был бы тогда виноват, сударь?

-Мерзавец! – сплюнул майор в пол и крикнул солдатам. – Отнесите графа в его комнаты и вызовите доктора.


*    *    *


Николай вбежал к Ирен без стука, вне себя от злобы и отчаяния, размахивая листом бумаги.

Де Кресси с изумлением подняла голову от карты Командории, разложенной на столе, испещренной множеством пометок и штриховок.

-Ну что? – закричал на княгиню Бремович, ужасно вращая глазами, бросив листок на стол поверх карты. – Теперь-то ты будешь удовлетворена и, может, наконец, успокоишься! Радуйся! Ты погубила не только своего отца, не только де Летальенов, но и еще одного хорошего человека! Да какого одного! Сколько сотен или даже тысяч ты уложила в этой бессмысленной бойне! Ты вся в чужой крови! Ты – исчадие ада, Ирен, я видеть тебя не могу!

-Зачем же тогда пришел? – с ожесточением воскликнула она, и
Бремович осекся, так и не сказав самых страшных слов, остановленный холодной логикой этой фразы.

-Говори, что случилось, – повелительно спросила де Кресси.

Едва сдерживая переполнявшие его чувства, Николай рассказал о наказании Александра де Трильи.

-Зачем ты поехала туда? Он пострадал из-за тебя, из-за одной тебя! – на глаза Бремовича наворачивались слезы. – Ты не можешь себе представить! С него живого содрали кожу, Ирен! Ты не сможешь этого представи-ить! – заикаясь от отчаяния и ужаса, почти кричал он, стискивая голову руками.

-Слишком представляю, - едва слышно сказала Ирен с серым лицом, похожим на лицо ожившей каменной статуи, трясущейся мелкой дрожью, вот-вот готовой рассыпаться в песок.
Но Бремович не замечал того, что с ней происходит, сам утопая в своём горе.

-Лазутчик вернулся, говорит, Александр лежал без сознания пять дней, только вчера очнулся. А того конюха, который управлялся с твоим Орликом, засекли до смерти.
Герцог решил, что это заговор, что ты поддерживала с ним связь, что Александр специально приказал выпустить коня. Что ты наделала, что, что, Ирен?!

-Я не понимаю, - дрожащими губами прошептала Ирен, - почему? Орлик сам выбил щеколду, у него на ноге рана. Почему герцог решил, что кто-то специально выпустил его?

Не ответив ей, Николай указал на листок:
-Вот, читай, ультиматум Фьюсса. Александра казнят, жестоко и страшно, если ты в течение пятнадцати дней не сдашься на милость герцога.

-Бред! – вскрикнула Ирен, широко зашагав по комнате, обхватив себя руками, чтобы сдержать нервную дрожь. – Николас, это невозможно, я не могу этого сделать!

-Не…можешь?! – ахнул Бремович, поняв вдруг, что, несмотря на свою любовь к Ирен, он в последнее время всё чаще стал испытывать в ее присутствии настоящее омерзение к тому, что она делала. – Значит…, ты готова оставить его, не попытавшись помочь? Оставить смерти? Оставить им рвать его на куски? Теперь ты боишься, хотя раньше сама пробиралась в логово этого зверя? Теперь тебе все равно, да?

-Замолчи, Николас, - с болью сказала де Кресси, не поднимая глаз, дрожа нервными руками, перебиравшими бумаги на столе. – Тогда я неожиданно появилась и так же быстро исчезла, у меня были неоспоримые преимущества.
Теперь нас там ждут специально. Это бессмысленно, мы не поможем Александру и погубим себя.

-Но герцогу нужна только ты, он выполнит любое твое желание, любую прихоть – он остановит войну, если ты попросишь!

-Нет, Николас. Он думает лишь о своих прихотях. Пойми, я печалюсь не о себе, я не боюсь, но моя жизнь мне не принадлежит. Будь я одна, а не во главе восстания, я бы, скорее всего, сдалась герцогу…

-Скорее всего? - горько усмехнулся Бремович.

-Да! Потому что Фьюсс может не сдержать свое слово, и тогда Александр в любом случае…, - она отвернулась к стене, и ее плечи под глухим серым дорожным платьем снова задрожали.

-Но…он же дал слово…, - несмело сказал Бремович.

-Кто? Герцог? – засмеявшись сквозь злые слезы, воскликнула Ирен, снова оборачиваясь к другу. – Когда он в последний раз хотя бы пытался его сдержать? Я даже знаю, что он сделает в случае нашей сдачи – заставит смотреть, как Сандро будет медленно и мучительно умирать. Я не хочу и не могу этого видеть!

Бремовича передернуло.

-Во всяком случае, - продолжала Ирен, - если была бы обратная ситуация, и я бы обещала герцогу, что в случае сдачи сохраню ему жизнь, то, окажись он в моих руках – я бы не пощадила его, Николас. Не сдержала бы своего слова.
Я бы убила герцога, пусть и не так изощренно, как это любит делать он.
Я бы сделала это, уверенная в том, что он – стопроцентный подлец и достоин смерти, - красивое лицо ее исказилось отвратительной злобой, так что Николай даже отступил на шаг, не в силах смотреть ей в такое лицо.

Но она еще так ярко помнилась ему другой – доброй, ясной, чистой, что ему вдруг стало больно за нее. После всего пережитого им здесь, в Тузе, он и сам стал другим, словно с глаз спала пелена беспечной юности, и он увидел все вещи такими, какие они есть на самом деле, порой заключавшими в себе сочетание несочетаемого.

Как же она может так разрываться между любовью и тяжкой ответственностью, добровольно взятой на свои плечи, ответственностью перед тысячами людей? В чем смысл этого?

Он был ясен ей. Но Николай почему-то чем дальше, тем меньше понимал, что и зачем она делает.

-Успокойся, Ирен, и – прости меня, я не хотел тебя обидеть, - глухо сказал Бремович, сжав ее плечо. – Александр де Трильи – мой друг. Я должен его спасти, поэтому к герцогу пойду я. Но не сдаваться, а…

-И не думай! – вдруг вскинувшись на него с пылающим, мокрым от слёз лицом, закричала де Кресси, сжимая кулаки. – Я не позволю тебе отправиться на верную гибель! Никогда! Я не прощу себе этого!

Николай, осмелев, обнял ее повыше талии, прижал к себе, хотя она уперлась руками ему в грудь и настороженно всматривалась в голубые, похожие на бурлящее море, глаза.

-Ты не можешь запретить мне того, что требует моя совесть. Две недели – это много, Ирен. Достаточно, чтобы организовать побег.
Грето поможет мне, но туда я пойду один. Это – мой выбор, ты должна понять, потому что сама однажды тоже сделала его, - он почти поцеловал ее, но остановился под взглядом Ирен, в котором была боль – не за него, а он-то подумал!

-Ты думаешь, после того, что с ним сделали, - Ирен судорожно вздохнула, она едва могла говорить, - он сможет уйти оттуда?

Николай смотрел на ее дрожавшее от напряжения лицо.
-Я…постараюсь, Ирен. Я очень постараюсь, чтобы он смог это сделать.

-Ты совсем забыл об Ольге, - тихо сказала девушка. – Что будет с ней, если ты…

-Она простит. И ты прости! – выдохнул Бремович и, выпустив ослабевшую Ирен, быстро вышел из комнаты.



Глава 12.

Немного о небезразличии.



«Что это? Что-то странное произошло. Нужно вспомнить…
Кто-то стоит надо мной, склонился ко мне. Ирен?
Нет, невозможно! Где я? Где мы? А, все здесь же.
Тогда зачем, зачем ты здесь, Ирен? Он только этого и ждет.

Если тебя схватят, все пропало! Прошу, уходи! И умоляю – прости мне мою глупость, прости, что не поверил тебе тогда.

Теперь я знаю, как отвратителен герцог в своей жестокости. Что я видел там, в подвале! Что он делает с людьми! Страшно. Невозможно. Уходи, Ирен, ты должна жить и бороться. Только тогда ты сможешь противостоять ему и победить, Ирен...»

Александр попытался открыть глаза, и ему удалось. Однако все вокруг расплывалось, терялось, словно в тумане. Граф несколько раз моргнул и лишь тогда разглядел сидевшую рядом девушку.

Это была не Ирен, а другая, белокурая голубоглазая красавица, показавшаяся ему знакомой. Только разум никак не мог сосредоточиться, чтобы вспомнить все, что произошло.

Поняв, что де Трильи пришел в себя, девушка улыбнулась.
-Наконец-то, Александр! Как я счастлива, что вы очнулись! Пять дней лежали в жару, в бреду. Я так боялась, что вы умрете.
Но доктор сказал, у вас крепкий организм, и вы справитесь. Так и случилось. Какое счастье! – она ласково погладила его по щеке, и де Трильи ощутил, что давно небрит, что лежит на правом боку, перебинтован так, что почти не может двигаться.
На спине чувствовалось что-то влажное, должно быть, повязка с лекарством.

-Кто вы? – спросил граф, удивляясь своему слабому голосу и своей забывчивости. – Мне кажется, мы знакомы… Но я не помню, простите.

Ее это огорчило.
-Да, знакомы. Как же давно это было! Рыцарский праздник, бал у де Летальена, Салли подвела вас и представила…

Де Трильи наморщил лоб и произнес:
-Элеонора…
-Де Зелли, - договорила она.

-А…почему вы здесь?
-Мои родители уехали в Спиридонию, подальше от восстания. Но я решила остаться с его светлостью. Уехать всегда успеется. Поэтому пока я состою при дворе государя. Услышав, что с вами случилась беда, я не могла не помочь, и была все эти дни вашей сиделкой, сменяя Данте.

-Его светлость позволил вам делать это? – Александр попробовал улыбнуться, получилось слабо. – А мне показалось, я больше не нужен государю.

Элеонора загадочно посмотрела на него.
-Думаю, вы ошибаетесь, милый Александр. Ему очень важно, чтобы вы остались живы.
-Почему же? – вызывающе спросил де Трильи.

Но графиня вместо ответа подала ему свежий сок и придержала голову, пока он пил.
-Вам нужно теперь хорошо питаться и пить, чтобы восстановить силы, - она наклонилась, задев полуоткрытой грудью его руку, и, едва коснувшись, поцеловала в губы.

Александр вздрогнул.
-Зачем вы это сделали? – тихо проговорил он.

Де Зелли обожгла его пылким взглядом, усмехнулась:
-Потому что вы мне небезразличны, - поднялась, собираясь уходить. – Сейчас вам принесут обед, а я зайду позже. Не скучайте!

За дверью, кивнув двум стражникам, графиня направилась по коридору, свернув затем в одну из укромных ниш под аркой, ведущей в отдельную комнату.

Здесь ее ждал герцог Фьюсс, прижал к стене, отгородив от остального мира своими руками и, возбужденно блестя глазами, нетерпеливо заговорил:

-Ну, так что? Говорите же!
-Он снова бредил.
-Называл кого-нибудь?

Элеонора загадочно усмехнулась:
-Позвольте полюбопытствовать, государь, почему вы сами не были у него, спросили бы прямо…

Фьюсс, весь дрожа, покачал головой.
-Неужели вы не понимаете? Это…страшно. Услышать самому…

Девушка вздохнула, напряженно наморщила лоб.
-Было одно имя, я не разобрала… Такое короткое, смелое, зовущее и ласковое…

Его светлость зажмурился, словно от боли.
-Я знаю, – злые слезы показались на его глазах, и сквозь зубы он прошептал. – Ирен!

-Это, точно, она! – графиня вспыхнула, схватила Фьюсса за полы камзола. - Они очень хорошо знакомы! Это произошло на балу у де Летальенов, на рыцарском празднике.

Герцог, слабея, покачал головой.
-Да, конечно…, - потом как-то странно взглянул на девушку и хрипло спросил. – Но скажите мне, Лора, как женщина, скажите, неужели в нем привлекает только внешность, или есть еще нечто, что…

Де Зелли тихо засмеялась грудным смехом, запрокинув голову, показывая красивые белые зубы.
-О, ваша светлость! Я не знаю, что ответить, потому что сама не понимаю. Наверное, есть…
-То, чего нет во мне? – задыхаясь, закончил герцог, любуясь ее лицом.

Лора перестала смеяться, пристально и нежно посмотрела на побледневшего Фьюсса.
-Государь, как вы можете так говорить! Он очень молод, почти мальчишка, а вы…, – прошептала она задушевно, обвивая руками его шею.

Герцог горько усмехнулся.
-Госуда-арь! – передразнил он ее.
-Нет, - покачала головой графиня. – Мужчина.

Фьюсс подхватил Лору на руки, ловко не запутавшись в ее пышных юбках, и толкнул ногой дверь в комнату.


*    *    *


Прошло еще три дня, мучительных для де Трильи, потому что он по-прежнему лежал практически без движения, и ему разрешали поворачиваться, только когда приходило время перевязки.
Данте кормил его вкусно и помногу, но больше приходилось пить. Кроме того, Александр упросил Данте и самостоятельно побрился. Оставалось помыться – и можно было неплохо жить!

Но Данте ни за что не позволял своему господину подняться с постели, поскольку доктор, все еще боясь, что граф слишком слаб, запретил подобные вольности.

Лора подолгу сидела у постели де Трильи, либо читая ему книгу, либо рассказывая о последних событиях: повстанцы вплотную подошли к порту Якорь, стянули туда свои главные силы, порт вот-вот падет.
Его светлость почти в отчаянии, потому что в войсках наблюдается разброд и шатание, много дезертиров и даже прямых перебежчиков на ту сторону.
Идет укрепление самого замка герцога, поскольку после возможного взятия Якоря у повстанцев только один путь – сюда, в главный оплот власти государя.

Де Трильи слушал рассеянно, словно его это вовсе не интересовало. Его занимала мысль, если Ирен права, и герцог, действительно, как-то замешан в гибели его родных, почему тогда он решил сохранить жизнь ему, Александру.

Ответов на эти вопросы у него не было, и оттого еще мучительнее представлялось то бездействие, на которое он был обречен.

На четвертый день граф не выдержал, и когда Данте зашел в комнату, решительно потребовал помочь ему подняться.
-Нет и нет! Доктор не велел еще хотя бы дня два…

-К черту, Данте! – воскликнул Александр и, заметив, как вытянулось лицо верного слуги, сказал. – Прости, что помянул твоего главного идейного врага, но я, правда, очень прошу помочь мне.
Я сам уже чувствую, что могу встать. Вот, смотри, - опираясь на руки, морщась от боли, он сел на кровати.

Спину тянуло вниз, словно острые нити пронзали всё его тело, даже до ступней.

Данте, охая, встал рядом с ним, и де Трильи, почти карабкаясь по нему, как по канату, поднялся во весь рост.
-Вот видишь, получилось! – торжествующе сказал граф. – А теперь, пожалуйста, развяжи бинты, я хочу посмотреть, что со спиной.

Данте молитвенно сложил руки и покачал головой.
-Вам не следует на это смотреть. Там еще ничего не зажило.

-Я очень прошу тебя, Данте, пожалуйста. Ну, неужели ты не снизойдешь до моей нижайшей просьбы? Умоляю тебя! Я должен знать! – снова и снова просил его де Трильи.

Продолжая охать, Данте принялся неторопливо сворачивать бинты. Наконец, Александр почувствовал, что ничего не давит на тело, влажная повязка со спины также была удалена, и приятный холодок комнаты ласкал уставшую кожу.

-Давай подойдем к зеркалу. Ну, пожалуйста! – видя, что слуга опять колеблется, снова взмолился де Трильи. – Если бы я мог, то встал бы перед тобой на колени. Дай мне еще одно зеркало.

То, что он увидел позади себя, повергло его на несколько секунд в ступор. Глубоко вздохнув, Александр опустил голову.
Вспомнился тот погожий день, когда он признался Ирен… Да, шкатулка судьбы! Игрушка! Неужто все сбылось? Он был счастлив, и теперь – калека?

-Как ты думаешь, Данте, - тихо спросил де Трильи, - это когда-нибудь заживет?

Старик с сожалением оглядел красную, едва наметившуюся молодую кожу, неотпавшие кое-где корки на ранах, грустно пожал плечами, сказал:
-Доктор обещал. Только, говорит, рубцы останутся на всю жизнь.

Александр озабоченно кивнул.
Дверь открылась, и в комнату вошла Лора. Де Трильи, осознав, что стоит в одних подштанниках, в ужасе взмахнул руками.

-Нет, Лора! Прошу, не входите, я не одет! Данте, что же ты стоишь, дай мне…, - и осекся, поняв, что одеться все равно не сможет. – Я хочу лечь, пожалуйста, отведи меня, - видя, что Лора вовсе не собирается выходить, тихо сказал он Данте, опустив глаза от стыда.

-Данте вообще может быть свободен, - беспечно улыбнулась девушка. – Ну же, Данте, ступай!

-Нет! Не уходи! – почти прокричал Александр слуге.

Старик жалостливо смотрел то на него, то на де Зелли, понимая, но не решаясь, кого из господ послушать.

-Сударыня, ради Бога, сделайте, как он хочет, – наконец, просительно обратился сам Данте к графине. – Ведь, в самом деле, нехорошо…

-Молчать! Не смей мне указывать! – гневно прикрикнула на него та. – Выйди вон! – и топнула ногой.

-Как вы можете…, - начал было, покраснев, де Трильи, но Данте, сгорбившись и виновато глядя на господина, сделал шаг к двери.

-Простите, сударь, дама требует. Помоги вам Бог, - он торопливо перекрестил господина уже от самой двери.

Заметив эти жесты старика, Лора снисходительно рассмеялась.

-Черт! – само вырвалось у Александра, когда слуга скрывался за дверью. Теперь он беспомощно стоял посреди комнаты, зная, что одному до кровати ему не добраться, стыд и гнев жгли его пунцовым румянцем.

-А чего, собственно, вы так устыдились? – беззастенчиво разглядывая его, обходя со всех сторон, спросила Лора. – Своей красоты или вида вашей спины? Но я уже видела и то, и другое. Я видела вас, Александр, и в одежде, и без - все-таки все эти дни, когда вы были в забытьи, я была вашей сиделкой и ухаживала за вами.

-О, что же вы говорите? – прошептал де Трильи, готовый со стыда провалиться сквозь пол.

-Успокойтесь, Александр, я всего лишь перевяжу вас, - она достала из ящика большого комода новый бинт, склянку с лекарством, подошла к графу и с завидной сноровкой приступила к работе.
Руки у нее были ласковые, мягкие, их прикосновения не вызывали боли, как бывало, когда его перевязывал кто-то другой.

Вдруг она стала целовать его плечи там, где кожа сохранилась, скользя по ней одними губами.

-Лора! Что вы делаете? Зачем…, – как ужасно быть беспомощным, когда ты сам не можешь лишний раз пошевелиться! – Не надо! Уйдите, прошу вас!

-Я же сказала, что вы мне небезразличны. Вам это неприятно? – мягко спросила графиня, близко подойдя к нему спереди и глядя прямо в глаза.

-Нет…, то есть да…, то есть…, - он совсем потерялся под этим требовательным взглядом, зажмурился и почти простонал. – Пожалуйста, не надо, это мучительно для меня. Вы играете со мной, как кошка с мышью. Это очень унизительно, поймите и простите.
Прошу вас, позовите Данте.

-Почему вас так шокирует мое отношение к вам? Ведь для вас не может быть новостью то, что вы прекрасны, в одежде или без нее. Так что с того, что я говорю вам этот комплимент, как поступила бы любая на моем месте? Вы же отлично знаете, что происходит между мужчиной и женщиной, такими, как вы и я, – насмешливо и сладко протянула де Зелли, не сводя с него жарких, жаждущих глаз.

Александр, сдерживаясь под этим тяжким для него взглядом, тихо сказал:
-Знаю. Но это происходит не всегда. А комплименты обычно говорят женщинам, Лора.

-Оказывается, тоже не всегда. Но, пожалуй, я вас, понимаю, - снисходительно улыбнулась она.
Де Трильи прикрыл усталые глаза и повторил:
-Ради Бога, пожалуйста, позовите Данте.

Графиня неторопливо вложила в его руку продолжавшийся рулон бинта, выглянула за дверь, где переминался с ноги на ногу верный старый слуга.

-Данте, закончи перевязку! – приказала графиня, с весёлой усмешкой еще раз взглянула на де Трильи, имевшего такой несчастный вид, что Данте поскорее бросился выполнять ее приказание, - а сама исчезла в удаляющемся шорохе юбок.


*    *    *


Вечером одного из следующих дней Лора радостно вошла в комнату Александра. Распахнув, словно для объятий, руки, воскликнула:
-Доктор позволил вам гулять! Поднимайтесь, милый Александр! Мне поручено сопровождать вас. Вижу, теперь вы уже одеты, – смешливо напомнила она о недавнем происшествии.

Де Трильи весьма удивился такой щедрости доктора.
-Гулять? А государь не боится, что я убегу от такого конвоира, как вы, Лора?

-Думаю, ему нечего бояться, - спокойно улыбнулась графиня. – Ну, куда вы побежите, в степь, в лес? Кто выпустит вас за ворота? Замок и все ближние подступы к нему кишат солдатами. А вы еще так слабы. И потом, мы будем гулять во внутреннем дворе.

Когда они вышли за дверь, один из стражников молча протянул де Трильи красивую трость, инкрустированную серебром, с бриллиантовым набалдашником.
-Это дар его светлости, - пояснила де Зелли.

Александр усмехнулся.
-Не понимаю, вначале государь собирался покончить со мной, а теперь, что же, хочет таким образом выкупить обратно добрые взаимоотношения? – но на трость все же предусмотрительно оперся, тем более что с ней, действительно, стало легче передвигать ногами.

Обдумывая ответ, Элеонора заскользила взглядом по обитой расписным шелком стене длинного коридора, по которому они шли, одной рукой поддерживая Александра под локоть.

-Я не могу точно сказать вам, чего хочет его светлость. Возможно, вашей покорности. Возможно, каких-то признаний…

-Да! – с иронией воскликнул де Трильи. – Он записал меня в шпионы, подозревает в связи с повстанцами. Наверное, ждет оправданий. Но мне не в чем оправдываться, я не предавал его.

В одном из внутренних дворов замка герцога был разбит довольно обширный сквер с уютными газонами, беседкой, невысокими, аккуратно подстриженными кустарниками.

Де Трильи давно не был здесь, потому что еще до ареста постоянно находился при исполнении своих обязанностей, и ему недосуг было вот так запросто гулять по замку.

Зато теперь его удивила и взволновала эта обычная в мирное время, но такая непонятная в свете происходящих событий простая красота спокойного ландшафта, поддерживаемая любовью неизвестного ему садовника, взлелеянная лучами доброго солнца.

-Так странно, что все сохранилось. Будто и нет никакой революции, нет мук и крови. Нет смерти, - пробормотал он и даже приостановился ненадолго, оглядывая весь сквер одним взглядом, но почти тут же вздрогнул, прислушиваясь.

-Что это? – вслед за ним тревожно прислушалась де Зелли, морща красивый чистый лоб.

Где-то вдалеке словно гигантский пьяный кузнец в ярости, со всей дури беспорядочно заколотил молотом по своей наковальне.
Удары были глухими, как будто их скрывали от посторонних ушей толстые стены кузницы.

-Пушки, - прошептал де Трильи. – Кажется, под портом Якорь.

Элеонора крепче вцепилась в его руку.
-Это бьют из порта или…?
-Пожалуй, и те, и другие, - задумчиво сказал Александр и, изумленный, взглянул на нее.

Графиня дрожала, на лице ее блуждала смертельная растерянность, высокая, почти открытая грудь тяжело вздымалась.

-Господи, как страшно, что люди убивают друг друга, вместо того, чтобы жить, любить и радоваться! – вырвалось у нее. – Почему так несправедливо?

-По-вашему, это несправедливо? – с горькой усмешкой повернулся к ней де Трильи, вглядываясь в красивое, непонимающее, испуганное лицо. – Несправедливо, что эти люди поднялись, чтобы стать такими же свободными, какими привыкли быть мы с вами?

-Что вы говорите! – возмущенно воскликнула Лора, вырывая свою руку из-под его локтя. – Неужели не нашлось никакого иного пути, кроме этого, кровавого, смертоносного для всех?!

-Может быть, и нет. А, может, они его просто не видят. Как не хочет видеть его светлость и еще очень многие и многие, - вздохнув, Александр, прихрамывая, пошел вперед по выложенной серым камнем дорожке, пока графиня не нагнала его.

-Послушайте, Александр, - все еще дрожащим голосом проговорила она. – Я очень боюсь смерти. Я так молода и хочу жить. Ведь я имею на это право! Как вы, как все! Неужто вам не страшно?

Де Трильи опустил голову.
-Страшно, и мне тоже не хотелось бы умирать. Но если так суждено…

-О, боже! – снова воскликнула Элеонора. – Но в ваших силах предотвратить это!

-В моих? – невесело усмехнулся он. – А мне казалось, что это зависит только от государя.

-Если вы попросите у него прощения, он обязательно вас простит! Ведь прямых доказательств вашей вины не найдено. Можно уехать отсюда, например, в Спиридонию, вместе с его светлостью. Тогда все мы спасемся.

Де Трильи с жалостью посмотрел в ее, ставшие очень наивными глаза.
-Вы, действительно, в это верите?

От дверей замка к ним быстрым шагом шли двое стражников, сияя на предзакатном солнце золочеными пуговицами красно-белых мундиров.

-Граф де Трильи, вас немедленно хочет видеть государь.

Александр красноречиво взглянул на Лору, полный грустной усмешки – «ну вот, я же говорил!»

Графиня в этот миг вдруг сделалась очень бледной, и прижала руки к груди, словно боясь, что оттуда вырвется столп некоего огненного чувства.

У кабинета его светлости, у той самой двери, которая не так давно запросто лежала на полу, не прикрывая собой наготу проема, один из стражников забрал у графа его трость, а второй за спиной надел на него наручники.

Дверь открылась, и де Трильи, не без содрогания от воспоминаний, но твердо шагнул вперед.

-А, граф, почти совсем поправились! Мне доложили, что вам сняли повязку, и вы даже можете гулять. Поэтому я пригласил вас на этот разговор, чтобы расставить все точки над «i», - Фьюсс нервно ходил по комнате, время от времени бросая на вошедшего взгляды едва сдерживаемой ненависти.

Ненависть вызывало в нем все: красивое смуглое лицо де Трильи с заметной бледностью, чистая белая сорочка, под которой теперь не просвечивали бинты, даже руки, словно невзначай, по-хозяйски заложенные назад, вся его фигура, спокойно и прямо стоявшая перед Фьюссом.

В углу в кресле, по-прежнему, полудремал де Нейлок.

Но что-то изменилось, уловил Александр. Что-то произошло с герцогом, в котором вместо обычной всепоглощавшей его злобы теперь появилась вполне определенная, целенаправленная, и потому более тяжкая для переносимости. Причина этой перемены не преминула тотчас выясниться.