кн1ч2гл13-14

Глава 13.

Допрос.


-У меня несколько вопросов. И вам надлежит ответить на них. От этого зависит ваше будущее, - резко начал герцог. – Садитесь! – жестом, не допускающим пререканий, он указал рукой на второе, незанятое кресло, стоявшее посередине комнаты.

Кресло было глубокое и низкое.
Де Трильи понял, что для того, чтобы сесть, ему придется согнуться едва ли не пополам, а в его положении это было почти невозможно.
Поэтому сказал как можно спокойнее:
-Позвольте мне говорить стоя, ваша светлость. Сесть в это кресло мне помешает спина.

-А я хочу, чтобы вы сели! – повысил голос Фьюсс. – Я приказываю вам сесть!
-Но я же теперь не подчиняюсь вашим приказам, государь, – сдерживая насмешку, напомнил Александр.

Герцог, едва подавляя страстное желание броситься на него и убить прямо здесь, тяжело дыша, подошел почти вплотную.
-Сядьте немедленно! Или предпочитаете, чтобы вас заставили силой?

Де Трильи с интересом несколько секунд разглядывал это лицо, пылающее перед ним, как отражение живого, но раненного сердца, с трудом продолжавшего свою нелегкую ритмичную работу.

-Ах, да! – усмешка искривила аристократичные, четко очерченные губы Александра. – Вы ведь просто хотите посмотреть, как я еще раз вытерплю эту боль? Не так ли?
Но, ваша светлость, уверяю вас, это вовсе не больно, только неприятно.
Что ж, так и быть, доставлю вам удовольствие, – он придвинулся к креслу и с размаху сел, толкнувшись наручниками в его спинку.
Отдышался довольно быстро и снова насмешливо посмотрел на Фьюсса.

-Так-то лучше, - удовлетворенно заметил тот и без перехода продолжал. – Что это, по-вашему? – перед лицом де Трильи заколыхался белый батистовый платок.
-Платок, - спокойно сказал Александр.
-Чей он?
-Не знаю.

-Этого не может быть, потому что это ваш платок, его нашли при обыске ваших карманов, перед тем, как подвергнуть вас наказанию. Но чьим он был до того, как стал вашим? Отвечайте, Александр! – стоя над ним, герцог говорил срывающимся голосом, вот-вот готовым перейти не то в крик, не то в рыдания.

-Не припоминаю.

Фьюсс зашелся в нервном смехе.
-Ты слышишь, Реджинальд? А ты говорил, что де Трильи никогда не лжет! Ха-ха, Александр, вам так часто дарят платки, что вы не запоминаете имен их прекрасных обладательниц? А мы-то считали вас затворником, тихоней! – и вдруг налетел на него со всей силой прорвавшейся злобы. – Хватит! Вы и вправду не умеете лгать! Так что отвечайте, чей это герб, ну?  - он расправил платок перед самым носом де Трильи.

Граф с видом человека, которому все это ужасно надоело, прислонился затылком к спинке кресла. «Платки влюбленных приносят несчастье», - Ирен и тут оказалась права. Как все глупо и банально!

-Государь, в Командории несколько тысяч дворянских семей, и у каждой свой герб. Я прилежно изучал геральдику в пажеском корпусе, но я не обязан помнить их все.

Фьюсс спрятал платок и приблизил к Александру свое безумное лицо.
-Этот ты обязан помнить, - заговорил он тихо, и голос его стал особенно зловещим. – Этот должен сниться тебе в кошмарах каждую ночь, потому что именно он развевается теперь на красных флагах по всей Командории! – под конец фразы герцог уже кричал.
-Ну, что же ты не назовешь это имя? Смелее, ну же! – опираясь на подлокотники, нависая над Александром, кричал он.

-Вы знаете его, государь, - тихо и устало проговорил де Трильи. – Тогда к чему этот разговор? Или вам самому страшно произнести его? Неужели вы боитесь даже имени этого человека?

Его светлость осекся и, едва отдышавшись, признался:
-Страшно, – вдруг он схватил Александра за ворот и затряс с такой силой, словно хотел вытряхнуть из него всю душу.

-Ну, говори, говори же! – в исступлении завопил Фьюсс. - Расскажи, как ты познакомился с ней, как вы встречались! Что ты делал с ней, как целовал, ласкал? Как ты ее…?

-Замолчите! – крикнул де Трильи так, что даже невозмутимый де Нейлок вздрогнул и привстал со своего места, изумленно уставившись на него.

-Я люблю ее, и не позволю говорить о ней таким тоном и в таких выражениях, - жестко сказал Александр.

Фьюсс выпрямился, пошатнулся, и де Нейлок бросился к нему, чтобы в случае обморока поддержать. Но герцог не собирался терять сознания.

-Лю-бит, - раздельно прошептал он и, глядя на своего фаворита невидящими глазами, указал дрожащей рукой на дверь. – Выйди, де Нейлок.

Реджинальд опасливо покачал головой и пробормотал:
-Ваша светлость, вы в таком состоянии, что можете убить человека, я не могу этого допустить, позвольте остаться…

-Выйди, если не хочешь оказаться на его месте, - скользнув взглядом по окаменевшему де Трильи, тихо и угрожающе повторил герцог.

Де Нейлок пожал плечами.
-Этого я тоже не могу допустить. Поэтому удаляюсь. Простите, граф, я всего лишь хотел вам помочь, - слегка поклонился он.

-Не стоит, - устало ответил Александр.
М-да, раньше он никогда не предполагал, как жутко остаться наедине с, безусловно, больным безумцем.

После ухода де Нейлока на минуту установилась непонятная тишина, в течение которой Фьюсс, казалось, спокойно раздумывая, мерил шагами кабинет от окна к двери и обратно, глядя себе под ноги.

Александр молчал, тоже уставившись в пол и стараясь не думать о том, что будет дальше.

Герцог остановился, присел на корточки перед ним, жадно заглядывая в глаза.
-Боишься меня?

Де Трильи отрицательно качнул головой.
-Боишься, - удовлетворенно улыбнувшись, продолжал герцог, угадав его мысли. – По глазам вижу, что боишься. Потому что знаешь, что сейчас ты – весь! – в моей власти. Как эта комната, это кресло, в котором ты сидишь. Весь – мой! От малого мизинца до последнего волоска на твоей прекрасной голове.
Ты знаешь, что я могу сделать с тобой все, что захочу, - он выпрямился, обошел кресло сзади, и де Трильи стало совсем не по себе, потому что холодные длинные пальцы его светлости сжали ему горло, и он уже почти не мог дышать, а пальцы снова то сжимались, то разжимались, с торжеством играя чужой жизнью.

-Могу умертвить тебя прямо здесь, и никто не потребует у меня ответа за это, - герцог нервно рассмеялся и, наконец, отпустил руки, дав ему отдышаться. – А могу освободить тебя, и ты получишь возможность идти на все четыре стороны. А еще я могу снова отправить тебя в мои подвалы, - он наклонился сзади к уху Александра, жарко зашептал.

-Ты же был там и сам все видел. Но это лишь малая доля того, что можно сделать с человеком, чтобы он перестал им быть. Мои палачи знают в этом толк.
Я прикажу раздеть тебя донага, отрубить тебе конечности и по частям бросить голодным псам. И ты сам долго будешь смотреть, как они, упиваясь твоей кровью, рвут твое так недавно красивое тело на куски.
Тогда ты будешь молить о смерти, потому что только она станет для тебя избавлением от этих ужасных мук.

Де Трильи закрыл глаза и содрогнулся.
Ему вспомнился давний разговор с Ромео де Пункра, когда Александр, еще будучи курсантом морского училища, приезжал сюда на каникулы.
На дружеском приеме в замке герцога, сидя за одним столиком с Александром и хорошо выпив, Мио как всегда рассказывал о своих похождениях. Последняя история касалась удачной охоты на человека.

Мио поведал, что государь содержит специальную псарню, где голодных собак науськивают на живых людей.
В отведенный для охоты лес выпускают кого-нибудь из заключенных или просто подвернувшегося по случаю перепуганного крестьянина. Потом спускают по его следу свору здоровенных бойцовых псов.

На такую охоту приглашают только избранных приближенных государя. Все они, верхом на лошадях, наблюдают за ходом этого развлечения, иногда стреляют по жертве.

Мио горделиво похвастался, что не далее, как вчера, он удостоился чести побывать на такой охоте и даже, сжалившись, лично пристрелил несчастного, практически оставшегося без ног и смертельно покусанного в шею и живот.

Хотя де Трильи знал пристрастие Мио к излишним выдумкам и привиранию в подобных историях, всё же его передернуло.
-Этого не может быть, Мио. Ты лжешь!
-Когда я тебе врал? Не веришь? А вот спроси самого государя, - усмехнулся пьяный де Пункра.

Но ни тогда, ни позже Александр не решился спросить у Фьюсса, правду ли говорил Ромео.

Теперь же всё это пронеслось в голове де Трильи за один миг, против воли подумалось: «Значит, тогда Мио сказал правду. А я был слеп…».

До него, как из другого мира, вновь донесся тихий и торжествующий смех герцога и его слова:
-Как упоительно, как сладостно безраздельно владеть таким прекрасным, таким совершенным существом, как ты! Совершенством, созданным Творцом, которое я так просто могу превратить в грязный кусок мяса!

Александр, наконец, с трудом разжал пересохшие губы, смог усмехнуться:
-Совершенен только Бог, государь. А я – человек.

Герцог покачал головой:
-Ты совершенный человек. Ведь ты совершенен, Александр, и телом, и душой!

Пытаясь улыбнуться, де Трильи сказал:
-Душами мы все несовершенны. А я и телом теперь – уже нет.

-Ты о спине? – Фьюсс махнул рукой. – Это пустяки. Все заживет, если ты останешься жив, - помолчал немного и вдруг попросил, просто, по-человечески, отчего Александр, не поверив, вскинул на него глаза. – Расскажи о ней, прошу тебя.

-Зачем, ваша светлость? Зачем вы хотите травить себе душу воспоминаниями? Какое в этом удовольствие?

Герцог улыбнулся. Боль, зависть, ревность, обида и, вместе с тем, горькая, но победа, – все смешалось на его лице, все более поражавшем де Трильи.

-Я хочу знать, что ты чувствовал. Ведь ты тоже владел ею, хотя бы миг, час, не знаю. Тоже владел совершенством. Только другим, принадлежавшим тебе по собственному желанию, а не силой…

Александр болезненно поморщился и покачал головой.
-Вы ошибаетесь, ваша светлость! Как вы ошибаетесь! Если не верите мне, то вспомните ее саму, Ирен де Кресси. Она бы никогда…, - граф даже не нашелся, что сказать, как описать словами те чувства, из которых она была соткана. – Ирен говорила: «Никто не смеет обладать человеком!» К ней это относилось в первую очередь.

Фьюсс чуть не задохнулся.
-Ты хочешь сказать, что между вами ничего… не было? – он снова переменился в лице, глаза его широко раскрылись от удивления.

-Это правда, государь. Она невинна и чиста, как небо после июльского ливня.

-Она-то невинна? – Фьюсс поперхнулся собственными словами. – Она, среди этих грубых холопов, уже оставившая за собой сотни, тысячи трупов? И ты называешь ее невинной?

-Это не ее вина. И эти холопы, как вы их называете, вовсе не так грубы, как кажется.
Наверное, это судьба, потому что все не могло быть по-другому. Подумайте, ваша светлость, ведь все шло к этому бунту и войне.
Ничего нельзя было изменить, потому что ничто не может изменить нас, против таких, какие мы есть, помните, вы сами говорили об этом, - пытаясь донести до Фьюсса смысл своих слов, несколько раз повторил Александр. – Но ее помыслы чище, чем у любого из нас. Поэтому я никогда бы не позволил себе…

-Что?! Ты?! – герцога затрясло от нервного смеха. – Романтик! Мальчишка, дурак!

Де Трильи вспыхнул и зло выговорил:
-Я не понимаю, ваша светлость: сначала вы готовы растерзать меня за мои поступки, а теперь меня же упрекаете в том, что я их не совершал. Забавная непоследовательность!

Перестав смеяться, Фьюсс снова остановился над ним, глядя сверху вниз, как хищный коршун на жертву.

-А я не могу понять, почему – ты. Красив, да. Но и я далеко не урод. Ты молод, но я опытен, и мог бы дать ей то, что ты не скоро еще поймешь. И потом, я мог бы дать ей ту власть, которой она так жаждала. Я сделал бы ее герцогиней! У нее было бы все, чего она только пожелает.

-Вы снова о власти, богатстве и независимости? – усмехнулся Александр. – Но разве это ей нужно? И разве у нее этого нет? Пожалуй, поболее, чем у вас, государь. И она за это никому не должна.

-Если так, то мы с тобой практически в равных условиях. Мы оба – только мужчины, и оба любим ее. Ведь ты тоже хотел ее? Отвечай! – снова зашелся герцог в крике.

-Да, хотел. Но это не повод…

Перебивая его, Фьюсс огрызнулся:
-Тогда скажи мне, почему! Почему – ты?!– злобно схватил его за подбородок, больно задирая Александру голову, чтобы видеть глаза.

Резко отвернувшись, граф высвободился, яростно проговорил:
-Неужели вы и этого не понимаете? Оглянитесь вокруг, ваша светлость! Здесь – вы, готовый на своем пути к ней уничтожить все живое, лишь бы безраздельно обладать ею, а я готов умереть за нее, благодарный только за то, что знал ее, говорил с ней, умереть счастливым с ее именем на устах! Чего здесь непонятного?

-Так почему ты не пошел за ней, с ними? – ядовито фыркнул герцог.

Теперь усмехнулся де Трильи.
-Пожалуй, вы и этого не поймете. Я был верен вам, не мог и не хотел нарушать клятвы…

Фьюсс, морщась, только покачал головой.
-Глупец. Изображающий себя благородным, глупец! Знай, Александр, твое благородство когда-нибудь окончательно погубит тебя. Если бы ты назвал имя этого конюха, как, бишь, его… Запамятовал, - усмехнулся герцог. – Если бы ты назвал его, ты был бы теперь жив и здоров.
А он вот показал на тебя, будто это ты приказал ему выпустить Орлика, - и с нескрываемым удовольствием смотрел, как изменяется лицо Трильи, как вздрагивают на нем мелкие мышцы у висков и губ.

-Что… Что вы сделали с ним? – выговорил Александр.
Жуть, мрачная, густая, непроглядная, как глубокая ночь с ее страхами и неизвестностью каждого шага, наползала на него, окутывая душу.

-То же, что и с тобой. Только он оказался менее терпеливым и быстро отправился на тот свет, - Фьюсс с притворной печалью развел руками. – Вот такое оно, твое благородство.

-Ну да, - пытаясь овладеть собой, кивнул де Трильи, - по-вашему, я снова дурак, мальчишка.
Пусть так, государь, мальчишка...
Хотя знаю и повидал не меньше вашего..., - внезапная мысль, как молния, ударила в голову Александру, и неожиданно для себя он сказал тихо. - Не знаю только и давно хотел спросить вас – кто виновен в смерти моих родителей и сестры.
Вам должно быть это известно, – он в упор посмотрел в ставшие круглыми и ужасно светлыми глаза Фьюсса.

-Это она тебе наплела, больше некому, – страшным замогильным голосом сказал герцог. – Я так и знал, что это она копалась в моей старой переписке с де Нейлоком-старшим, больше никто из смертных не мог проникнуть туда, - и, заметив, как сильно побледнел и замер де Трильи, продолжал с кривой усмешкой. – Да-да, Александр, это я один всех уничтожил, хоть и чужими руками: и их, и де Летальенов.
И князя де Кресси, который сам застрелился, не желая сдаваться на мою милость.
И его жену, мать Ирен, приказал отравить я, после ее бесчестия, нанесенного мной же.

-... Вы?! – вырвалось у де Трильи, и земля пошла кругом под его ногами, стены кабинета, увешанные оружием, зашатались, в голове зазвенело, словно разбитое стекло.

-Ты ничего не поймешь! Я любил твою мать, Анну!
Но де Трильи каждый раз переходил мне дорогу. Он всегда был на шаг впереди меня, что бы я ни делал.
Она отказалась выйти за меня из-за него!
Если бы ты знал, какая это мука – видеть, как любимая женщина рожает детей от другого!
Такой, как ты, мог бы быть моим сыном, наследником!

-Ошибаетесь, я знаю, что это такое, - от сильного потрясения у Александра хрипело в горле, язык почти не слушался.

-Ты о своей проститутке…, - брезгливо поморщился Фьюсс.
-Не смейте ее так называть!

-Это ты не смей сравнивать свою мать с падшей женщиной! – заорал герцог. – Она была…, - не договорив, он разрыдался, и граф со смешанным чувством ненависти и презрения смотрел на эти слезы.

-Вначале ты тоже был похож на нее, но потом с каждым годом стал все больше походить на отца. И вот теперь точно так же, как он, словно в заколдованном круге, перешел мне дорогу!
И ты еще смеешь говорить о верности! О, как же я вас ненавижу, вас, изуродовавших мою жизнь, мешавших мне быть счастливым! – герцог в бессильной злобе потряс решетки на окне и прислонился к ним мокрым лицом.

-Если вы любили ее, как вы могли допустить, что она…что ее…тоже убили? – с усилием договорил де Трильи и закрыл глаза, не желая больше видеть этого омерзительного человека.

Фьюсс всхлипнул, утерся платком, подошел и сел за массивный стол.

-Это тоже был рок, судьба, ужасная случайность. В тот день я услышал от де Трильи страшные слова.
Мы повздорили из-за смертной казни, из-за моего права как государя назначать ее самолично.
Он сказал, что если я буду поступать так, как поступаю, он отречется от меня.
«Я пойду против тебя, государь!» - он так и сказал. Мы с ним всегда были на «ты».
Я и сейчас слышу его голос.
Это было последней каплей.
Тогда я понял, что нам вдвоем стало слишком тесно на одной земле.
Я приказал ему ехать в Туз, где должно было состояться заседание совета по законодательству. Там мы якобы должны были закончить этот разговор.
Но он заехал домой! Почему она поехала с ним?!
Если бы с ними был и ты, тебя бы тоже, скорее всего, теперь не было в живых. Жаль, что это не так, - пробормотал он. – Де Нейлок с отрядом напал на карету, где должен был ехать один де Трильи.
Никто не собирался убивать женщину и девочку. Их оттащили в сторону и удерживали. Твой отец дрался до последнего, уже смертельно раненный, и когда упал, Анна вырвалась от тех, кто ее держал, и закрыла его собой.
Они умерли вместе, в один миг, - по лицу герцога снова потекли слезы.

Александр все еще лежал головой на кресле, закрыв глаза, но внутри него все сотрясалось от ужаса и щемящей душевной боли.
-Почему…девочку?

-Все нападавшие были в масках. С де Нейлока в драке она слетела. Твоя сестра узнала его... Он ведь бывал в вашем доме. Я говорю тебе с его слов. Но у меня нет и не было причин не верить ему, он-то всегда был верным служакой…

После этого я не мог видеть де Нейлока и отослал далеко на юг, где он мирно почил год назад. А я теперь очень близок с его сыном. Спросишь, что я собираюсь сделать? Покончить, наконец, с тобой, - выдохнул Фьюсс последние слезы, поднимаясь из-за стола.

Де Трильи открыл глаза.
-Нет, ваша светлость, это я теперь должен покончить с вами. По праву мести, -  забыв о боли, Александр привстал из кресла, выпрямился и пошел в сторону Фьюсса.

Герцог изумленно воззрился на него и вскрикнул:
-Да на что ты теперь годен! – но де Трильи поддел ногой стоявший рядом стул и, перевернув, швырнул его ногой же в сторону успевшего выскочить из-за стола Фьюсса.

Почти в ту же секунду герцог, распрямившись, с силой ударил его в лицо.
Александр покачнулся и осел на пол.

Фьюсс подошел, посмотрел на тонкую струйку крови, вытекавшую из носа графа, закричал беспомощно:
-Де Нейлок! Де Нейлок, черт возьми, где ты?

Реджинальд вошел, увидел неподвижно лежащего де Трильи с окровавленным воротником и, с сожалением цокнув языком, присел над ним.

-Жив? – нервно спросил герцог.
-Да. Но как это вы говорили? «Потребуется надлежащий уход»? Неужели вы били в висок? Или в скулу?
-Я не прицеливался! – зло воскликнул Фьюсс.

Де Нейлок со вздохом принес графин с водой, побрызгал на лицо Александра, похлопал его по щекам, тот открыл глаза.
Тогда Реджинальд сам оттащил его к креслу.

-Вот, читайте, - он протянул герцогу немного помятый лист бумаги. – Только что доставили, было подброшено в военный лагерь перед замком. Это ответ повстанцев. Никто не придет.

Фьюсс быстро пробежал глазами по строчкам и с облегчением усмехнулся.
-Ну, вот и всё, Александр. Десять дней назад мы направили Ирен ультиматум: если она не сдастся, ты умрешь.
Это – ее ответ, в котором, попросту говоря, нас посылают ко всем чертям.
Что ж, я бы исполнил свое обещание покончить с тобой прямо сейчас. Но одна прелестная особа на коленях умоляла меня оставить тебя в живых.
Поэтому я даю тебе еще один шанс: если эту ночь она проведет в твоей постели и останется довольна, ты будешь жить, и можете вдвоем ехать куда угодно.
Если нет – на рассвете ты умрешь так, как я обещал – я частями брошу тебя псам.

Де Трильи замотал головой, силясь подняться.
-Вы свихнулись, ваша светлость! Возомнили себя провидением? Думаете, имеете власть не только над телами, но и над душами, мыслями, желаниями, поступками?
Тогда убейте меня сейчас! Я хочу умереть, только бы не видеть больше такого подлеца, как вы!

-Я даю тебе право выбора, это, по крайней мере, благородно. У тебя есть время подумать, - с нарочитой лаской проговорил герцог.



Глава 14.

Цена жизни.


Месяц степь озарил,
Звезды светят вдали,
Покрыты мглою поля,
Тихо дремлет земля.
Солнце скрылось за вершиной горы,
В дальнем море спят корабли.
Счастья прерванный сон –
Душит разум мой он.
Судьбу так долго искал,
Но любовь потерял.
Тихой ночи, ясного дня
Свет и ласку дарит она.
На край света любой
Полетит за тобой.
А я теперь не могу –
Я достался врагу.
Песней этой Богу молись, лети,
Жизнь любимой пусть сохранит.



Александр лежал на кровати, запрокинув голову, и неотрывно смотрел на красный полог, падавший с белого потолка тяжелой струей.
Позолоченная бахрома блестела от огня свечей, и де Трильи казалось, что это не ткань – это его собственная кровь капает со звериных зубов.

Мгновениями ему виделись голодные морды псов прямо над ним, страшным оскалом и хриплым рычанием возвещавшие только одно – смерть, неминуемую, мучительную, жестокую. Его смерть.

«Неужели я схожу с ума? Это так просто – сойти с ума от страха? Нет, я боюсь не смерти, я знаю, что все когда-то умирают. Раньше или позже…Я боюсь не смерти, а бесчестия, связанного с ней, боюсь своей слабости, что мне не хватит воли, чтобы достойно…», - он закрыл глаза, безуспешно пытаясь прогнать навязчивые кошмарные видения.

«Нужно что-то сделать. Сегодня. Не дожидаясь того, что случится завтра. Я должен…», - но сам не знал, что ему следует делать, не в силах поверить в то, ЧТО первый же луч солнца будет означать для него.

В комнату вошла Элеонора, плотно притворив за собой дверь, и только тут он окончательно осознал, что сулил ему герцог не назавтра, а сегодня – в эту ночь.

-Добрый вечер, Александр, - голос у графини был мягкий и словно усталый.
-Лора! Так, значит, вы и есть та, что задумала спасти меня таким странным способом? – с возбужденной и злой усмешкой воскликнул де Трильи, приподнимаясь на руках.

Скользнув по нему легким взглядом, шурша длинным шелковым халатом, облегавшим ее стройную фигуру, графиня подошла к большому зеркалу на стене, поправила белокурые волосы, рассыпанные по оголенным гладким плечам.

Халат тоже был красным, это было невыносимо и все же влекло к себе неудержимой силой. Де Трильи мысленно старательно уговаривал себя не смотреть на нее. Но – не мог.

-Почему же странным? Разве я не говорила, что вы мне небезразличны? – когда она повернулась к Александру, ему стало совсем не по себе, и, пытаясь хоть как-то повлиять на ситуацию, де Трильи заговорил много, долго подбирая слова и запинаясь, словно это могло отдалить то, для чего эта красивая женщина пришла сюда.

-Да, говорили, только я до сих пор… не понимаю, что означает это… «небезразличие». Что? Вы можете мне объяснить? Это любовь или только… плотское влечение? А, может, дружеское сочувствие? Или… материнская привязанность? – почти прокричал он, задыхаясь от злости на самого себя, оттого, что душа уже начала делиться надвое, и он не способен ее остановить.

Зачем, зачем она так хороша? И почему он не может противостоять этой зовущей красоте, подобно утреннему цветку раскрывшейся перед ним?

Лора в пол-оборота присела на кровать, с участием вгляделась в глаза де Трильи, которые вместо бархатных стали теперь похожи на блестящие, как после недавнего дождя, маслины.

-И вам не все равно? В такой час, когда решается вопрос, жить вам или умереть? – тихо спросила она. – Неужто вам будет утешением узнать правду о моих чувствах? Тем более, что я и сама точно не знаю, - она улыбнулась и с удовольствием провела тонкими пальцами по его гладкой щеке и беззащитной шее, задержавшись на том месте, где колотился бешеный пульс, расстегнула ему сорочку с запачканным кровью воротником, и горячие пальцы заскользили по его груди и животу, с невозможной нежностью опускаясь всё ниже.
От этого движения он задрожал почти так же, как от удара кнута, первый раз коснувшегося его кожи.

«Да, с дьяволом именно так это и бывает, как говорил мне Данте. Он всегда рядом, он прекрасен и ужасен одновременно. Он отвратительно прекрасен.
Как яркий ядовитый гриб. Как липкий смертоносный цветок с безумно влекущим ароматом. Как скорпион.
И когда он искушает, от него нет спасения, кроме…». 
«Отче наш, сущий на небесах! Да святится Имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя…», - вспыхнули перед ним слова молитвы, которой учил Данте.

-Прошу вас, уходите, - срывающимся шепотом или одним только дыханием проговорил де Трильи, глядя в сторону, чтобы не видеть ее, мягко окутывающую собой все вокруг. – Я хочу умереть.

-А мне кажется, вы лишь играете в праведного Иосифа, - Лора снисходительно усмехалась.
-Это не игра…Уйдите, прошу…

Но Лора склонялась над ним, так что длинные волнистые пряди волос, едва касаясь, щекотали ему грудь и лицо.

И Александру казалось, они душат, ласково и невозвратно, как и ее руки, ее мягкие, влажные губы, похожие на розовые лепестки. Теперь он чувствовал их, казалось, каждым участком кожи, потому что они были словно везде.

Де Трильи хотел бы высвободиться, однако, это было уже невозможно, и он из последних сил только сжимал пальцами мягкую простыню и мотал головой.
Как больно и сладко! Да, он не должен.
Но как же давно он не ощущал на себе таких обольстительных рук, такой бесконечной женской ласки! Год? Или два? Какая теперь разница?

«Оттолкни ее! Встань! Уйди от нее сам!» - кто-то гневно требовал от него.
«Я не могу! Не могу! Не могу!» - в ответ ему мысленно стонал де Трильи.
«Господи! Помилуй меня, грешного! Прости меня! Дай мне силы! Я не могу! Помоги мне, Господи! Помоги!»

-Пожалуйста, уходите. Я хочу умереть, - чуть слышно повторял Александр, слабо пытаясь отвернуться от Лоры.

-Неправда, ваше тело говорит другое. Вы хотите жить. И я не хочу, чтобы вы умирали. Вы так молоды, красивы и благородны – из-за чего вам умирать?
Из-за этой особы, которой вы, уж это точно, глубоко безразличны, и которая не соизволила явиться перед государем, чтобы спасти вас? Ведь ей бы это ничего не стоило, только сдаться на его милость.
Или, в крайнем случае, прислала бы кого-нибудь из своих головорезов, чтобы устроить вам побег…

-Она не могла… этого сделать! - не узнавая своего голоса, похожего на звук треснутой керамики, вскрикнул де Трильи и вдруг подумал, что должен говорить о ней – об Ирен, может быть, это пока еще могло его удержать и спасти. – За ней… десятки тысяч людей, поверивших в свободу и счастье.
Они поверили ей! Что стало бы… с ними, согласись она… на условия герцога? Думаете, он простил бы… всех?
Значит, вы не помните, что… произошло год назад?
Сколько… виселиц стояло по… дорогам?
Сколько мук приняли те, кто… желал лишь… человеческой свободы и равенства! О, Господи! – он задыхался и кричал так, словно хотел, чтобы этот крик помог ему вырвать себя из предательски ласковых рук.
Они совсем не сдерживали его, но оказались сильнее самых крепких объятий и жгли, разжигали его мучительно медленно и неотвратимо.

-Господи, не надо, прошу вас! – простонал он сквозь пересохшие губы, наконец, ненадолго отвернувшись от нее. Но Лора будто не слышала. – Пожалуйста…! Да поймите же! Я… не ждал от нее ничего, я знал, что она никогда… не пожертвует этими… людьми ради своих, даже самых… больших чувств, и не пошлет… других на верную смерть ради… кого-то, кто ей дорог…
Это бесчестно! Она не умеет так поступать...! Уйдите! Не надо! Прошу, ради Бога! Дайте мне умереть!

Глаза Лоры вспыхнули кошачьим огнем. Де Трильи обдало ее горячим дыханием, словно он попал в самый центр огромного костра, обжигавшего все нутро, мешавшего дышать.

-Да она же просто монстр, а не женщина! Ради своих властных амбиций она посылает людей на смерть, а для спасения любимого, значит, не может? Странная привычка! У нее много таких. Например, говорят, она всегда носит закрытые платья только для того, чтобы своими прелестями не возбуждать мужчин.

Де Трильи, хватая ртом воздух, как рыба, бездумно выброшенная на берег, ответил страдальческой усмешкой:
-А вы всегда носите глубокое декольте, чтобы делать обратное?

Графиня изменилась. Ее лицо медленно расплывалось в пространстве, словно сахар в сладком сиропе, принимало неясные очертания, вспыхивая каким-то неземным жарким светом.
Этот свет приближался к Александру, как блестящий черный паук, окутывающий жертву мягкой, теплой, липкой паутиной.

-Да! Потому что я – женщина. Я знаю, что красива, и хочу быть желанна. И я знаю, что вы все тоже этого хотите, – звеняще-шипящим шепотом выговаривала Лора, похожая в эти мгновения на прекрасную и смертоносную змею, готовую ужалить, и не спеша, уверенная в том, что этот момент уже совсем близок, распускала шнуровку на своей груди. – И вы, Александр, вы тоже этого хотите.
Ведь так, да? Да? Да? – все ближе, ближе…

Де Трильи показалось, кто-то вместо него почти беззвучно прошептал это бессильное и отчаянное «да!», и Лора впилась в его губы. Так припадает к чудесному источнику истомившийся путник, много дней проведший в пустыне без глотка воды.

Александра смело диким вихрем, закружило, бросая из стороны в сторону, неумолимо понесло в черноту, и не было возможности ни удержаться, ни зацепиться хоть за что-нибудь, потому что тело не слушалось разума.

Та самая паутина росла, крепла вокруг него, превращаясь в стальную проволоку, и чем дальше, тем сильнее стягивала собой волю, не давая ей пошевелиться, подать голос, чтобы остановить человека.

«Господи, зачем я это делаю?! Я не должен, нет же, нет! Зачем?! Останови это, прошу!».

Кто-то очень маленький и слабый барахтался в этой паутине внутри де Трильи, неспособный к сопротивлению. Пальцы, словно чужие, бесстыдно ласкали нежную кожу чужого тела, запах которого, сладкий и мучительный, впитывался всем существом и растворял его в себе.

Лишь когда Лора откинулась назад, и де Трильи оказался над ней, его спину пронзила острая боль, и он глухо застонал.

-Что? Твоя спина? – голубые, словно подернутые морской пеной, глаза распахнулись ему навстречу, готовые помочь.

От боли он протрезвел. Будто некий важный и сильный человек вдруг вошел в комнату и, громко стукнув по столу крепким кулаком, закричал в гневе: «Я сказал – хватит!».
Паутина лопнула и расползлась, давая свободу движениям и мыслям.

Стон де Трильи перешел в странные звуки, похожие не то на рыдание, не то на истерический смех. Упав в подушки на спину, он, действительно, захохотал.

-Что с тобой, Александр? Ты сошел с ума! – в ужасе вскрикнула Лора и даже отпрянула от него.

Де Трильи перестал смеяться, провел рукой по лицу.
-Скорее наоборот, - отдышавшись, сказал он нормальным голосом, не глядя на нее. – Простите меня, Лора, я не сдержался, потому что вы так прекрасны и влечете меня… Но – жизнь в обмен на любодеяние, - Александр грустно усмехнулся:
-Нет, я не доставлю такой радости его светлости.
Для него это – только забава, изощренное развлечение, он играет с людьми, как с куклами.
Для вас – это способ получения удовольствия.
А для меня…

-Для тебя это единственный шанс спасти твою жизнь, - убежденно сказала графиня.
-Нет. Лучше смерть, чем это бесчестие. Я просто не смогу после этого жить, поймите, Лора. Вам лучше уйти, - наконец, он, больше не таясь, взглянул прямо в ее глаза.

Де Зелли вспыхнула и метнулась к нему, словно разъяренная кошка, схватила за плечи:

-Неправда! Ты обманываешь себя! Ты просто человек, который, как все, желает только жизни и блаженства!

-Нет! – чувствуя, что все начинается сначала, и уродливо красивый, безжалостный паук снова медленно и верно выползает из своего темного угла, де Трильи, сжав зубы от боли, рванулся от Лоры, так что треснул рукав тонкой рубашки, и уткнулся лицом в подушку, обхватил ее почти негнущимися пальцами, чтобы только не видеть эту красивую женщину, не слышать голос, ласково топивший его разум.

«Что ты делаешь? Ведь она права, и ты сам хочешь этого. Зачем же так страдать и стремиться к смерти? Зачем – ведь здесь, совсем рядом тебя ждут радость и удовольствие? Повернись к ней, родной мой, повернись, и ты получишь их и еще свою жизнь в придачу! Подумай только – твою бесценную, единственную жизнь! Она стоит гораздо больше, чем эта ночь.

 Так неужели ты не можешь заплатить за нее столь малую цену? Ну, повернись же! Возьми ее, она так желает этого! Ты можешь сделать ее счастливой и стать счастливым самому. Посмотри, как мало нужно, чтобы получить все это. Поверни-ись!» - страстно шептал в ухо де Трильи он сам.

-Нет! – прокричал в подушку другой де Трильи, упрямо сопротивляющийся первому. – Не мучьте, оставьте меня!

-Глупенький, - тихонько засмеялась Лора, наблюдая со стороны эту странную борьбу организма с самим собой, и, словно подслушав, завторила голосу первого де Трильи, легкими касаниями поглаживая свежие, розовые рубцы на его голой спине и покрывая ее поцелуями, каждый из которых сотрясал Александра дрожью.

-Это не я – ты сам мучаешь себя. Но ты же не мальчик, и все понимаешь. Опомнись. Успокойся. Ради чего ты это делаешь? Если ты будешь жить, ты, такой благородный и прекрасный, сколько добра ты сможешь принести людям? Но кому будет нужна твоя честь, если на белом свете уже не будет тебя самого?

Он снова не выдержал и со стоном повернулся.

«Она права, права! - уже не шептал, а кричал в ухо первый де Трильи. – Даже если герцог не сдержит обещания, и ты завтра умрешь, сегодня ты можешь быть так счастлив с ней, как давно уже не был! Пусть в последний раз, но разве этого мало?! Ты страдал и заслужил награду!»

«Теперь – все! – мелькнула у него мысль. – Господи, прости, если можешь! Я больше не смогу! Только Ты…», - и он, задыхаясь, опять полетел в сладкую, вязкую, черную бездну.

-Не двигайся, чтобы не было больно, я все сделаю сама, - прошептала Лора. – А Ирен пусть развлекается с холопами и солдатней!

Звук пощечины прозвучал жестко и хлестко.
Ударил он, но Александру показалось, что это его кожи коснулась чья-то тяжелая, гневная рука – так запылало и без того горящее лицо.

Лора ахнула, схватившись за щеку, не сводя безумного взгляда с непонимающих глаз де Трильи.

-Не может быть! Я ударил женщину? Нет, этого не может быть! – в ужасе воскликнул он. – Простите меня, Лора! Ради Бога… Но что…Что вы сказали?! Что вы такое сказали?!

Лицо графини исказилось от злобы, задрожало, с металлическим звоном выбрасывая из себя страшные, отвратительные слова:
-Ненавижу вас! Я хочу, чтобы вы умерли, сегодня, сейчас же, немедленно! – она вскочила с постели и, на ходу, судорожно, кое-как запахивая халат, бросилась к двери, хлопнув ей так, что зазвенели стекла окон.

«Сейчас она пойдет к нему, расскажет, и тогда…,» - внутри де Трильи опять шевельнулся животный ужас.

Граф нашел глазами часы на стене – было за полночь.
«Я не должен бояться, - сдерживая дрожь, сказал он себе. – Я видел много смерти, я знаю ее, она не так страшна, как кажется на первый взгляд. Я знаю, значит, мне не может быть страшно.

Мне не может быть страшно, как было страшно маленькой Эмили, которая даже не подозревала, что на земле существует смерть.
Ее убили последней, когда она уже поняла, что тех, кто мог бы ее защитить, ее отца и матери, больше нет на свете.
Что должна была чувствовать эта маленькая девочка?
Что чувствовала Салли де Летальен, глядя в свой последний миг в дула солдатских ружей? Что?! Но я-то взрослый человек! Так чего же я боюсь?!»

«Что мне делать, Господи? Если утром он натравит на меня псов, я не вынесу. Как это он сказал – «смерть будет для меня избавлением, и я буду молить о ней»? В этом он, пожалуй, прав…
И я молю Тебя, Господи…О чем же? Нет, я не могу ждать этого утра», - подавляя боль в низу живота и спине, де Трильи с трудом поднялся с кровати, хромая, подошел к двери, распахнул ее и шагнул в плохо освещенный коридор.

-Господин граф! – раздался предупредительный голос стражника, и двое штыками преградили ему путь.
Понимающе окинув взглядом растрепанный вид Александра, один из стражей с плохо скрываемой усмешкой сказал:
-Приказ его светлости запрещает выпускать вас одного из этой комнаты.

Де Трильи вернулся к себе, с тоской оглядел спальню в поисках чего-либо пригодного для осуществления своей мысли.

Посмотрел в окно – до земли метров пятнадцать, хорошо, если вниз головой.
Тряхнул решетки одного, второго окна – они были закрыты, и ключей не было ни у него, ни у верного Данте, который, даже если бы они у него были, все равно никогда бы не дал их, потому что самоубийство – тягчайший из грехов.

«Прости меня, Господи! Прости, если только возможно! Но я не могу по-другому».

Александр устало вздохнул, еще раз посмотрел на красный полог над кроватью, подумал секунду и стянул с постели простыню. Потом разорвал и скрутил ее так, что получилась довольно прочная веревка. Завязал петлю одним из морских узлов, чтобы не распуталась.

Кое-как поднимая руки, – мешала проклятая спина, - перекинул веревку через один из крюков, на которых крепился полог, и снова завязал. Попробовал – прочная, должна выдержать вес.

«Вот и все», - подумал отвлеченно, безразлично, разглядывая в руках тонкую белую ткань.

-Сандро, – послышался ему голос ниоткуда, знакомый и, вместе с тем, словно никогда им не слышанный.

Александр поднял глаза и напротив окна увидел генерала де Корне. Только он был какой-то странный, будто прозрачный, хотя и предстал в полном парадном обмундировании.

-Дядя Иоганн? Вы – призрак? – оцепенев, не веря самому себе, прошептал де Трильи.

На его вопрос привидение не ответило, но заговорило то, что, по-видимому, и пришло сюда сказать:
-Я пришел проститься, Александр. Мне предстоит длинная, непростая дорога, и я не мог оставить тебя, не повидавшись.

-Что с вами произошло? – пересиливая вновь нахлынувший ужас, спросил граф.

-Трибунал. Расстрел. Я приказал не стрелять в повстанцев. Наш полк стоял в степи под портом Якорь, ожидая их нападения лоб в лоб. И они вышли на нас.
Впереди – безоружные женщины, старые, молодые. Но в них я, скорее всего, стал бы стрелять, потому что это война, Александр.
И раз они решили столь геройски погибнуть за свою революцию, что ж, я бы помог им, - призрак изобразил подобие усмешки. – Но на руках у них лежали живые свертки. Да-да, грудные дети!

-Нет! – вырвалось у де Трильи.

-Мои офицеры бесновались, требовали отдать приказ открыть огонь. Но в детей я стрелять не мог и видел, что солдаты тоже не будут этого делать.
А когда повстанцы подошли совсем близко, их свертки полетели на землю. Это были не дети, Сандро, а всего-навсего тряпичные куклы.
Когда я понял свою ошибку, для нас было уже поздно. Они смели наши ряды, и солдаты целыми ротами сдавались в плен победителям, убивая тех, кто препятствовал им в этом. Убивая своих.

-А вы? Почему вы не остались там и не сдались? Эти люди знали вас и пощадили бы!

Призрак беззвучно засмеялся:
-Да! Они знали, что там буду я, и знали, что именно я никогда не стану стрелять в такой ситуации. Но я не привык сдаваться, Сандро, ты тоже это знаешь.
И я выбрал смерть за то, что не выполнил приказ государя, нарушил присягу верности.
Оставшиеся офицеры арестовали и вывезли меня оттуда.
Чему же ты так удивляешься, если сам только что решил умереть, хотя мог сохранить жизнь и получить удовольствие? Выходит, сынок, ты сам ответил на свой вопрос.

Де Трильи судорожно замотал головой.
-Нет-нет, это совсем не то! Я не мог купить жизнь у убийцы собственных родителей за постель с женщиной, которую не люблю. Дядя Иоганн, это невозможно!

Призрак вздохнул, грустно усмехнулся.
-Почему же? Ты мог, но не сделал этого, Сандро. И я горжусь тобой.
И поэтому говорю тебе – иди до конца.
Ты не должен делать то, что сейчас задумал, это такое же бесчестие, как и то, которого ты сегодня уже избежал, справившись с собой.

Александра била крупная дрожь, и он еле выговорил:
-Почему? Разве это малодушие? Великий Ганнибал, и тот покончил с собой, когда враги пришли схватить его. Покончил, потому что не хотел потерять достоинства в то время, когда его подвергли бы унизительным пыткам.

-Все верно. Но в истории есть и иные примеры, Сандро. Иисус Христос не ушел и принял все муки и унижения, какие выпали на Его долю.

-Но я не Бог! – с горьким отчаянием воскликнул де Трильи. – Я только человек, слабый, смертный человек!

-Те, кто пошел за Ним, Его путем, тоже были просто людьми, Сандро. Такими же, как ты и я. И тоже выбирали.
Они выбрали Его Крест, шли на муки за свою веру, надежду и любовь. За верность и дружбу. За то, что возлюбили Свет, а не тьму, и шли к Нему, к Свету.
Они верили, что Он был не только Богом, но и Человеком и тоже выбирал. Как Бог, мог защитить Себя божественной силой, уменьшить меру Своих страданий, оградить Себя от них.
Но не сделал этого, хотя Он был еще и Человеком, из плоти и крови, и Ему тоже было и страшно, и больно.
Так что Свой Крест Он выбрал и принял Сам.
И Его пример во все века давал обычным людям силы претерпеть то, что, кажется, претерпеть уже невозможно.
А коли так, коли ты выбрал Свет, так иди до конца, потому что для каждого из нас Он попускает лишь то, что мы способны вынести.
Значит, и ты можешь вынести все, что тебе уготовано – и страх, и позор, и мучительную смерть, – его слова эхом отдавались в каждой клеточке тела Александра, в каждом закоулке его истерзанной, изрешеченной, как старая тряпица, души, словно хотели вдохнуть в него как можно больше сил, чтобы пережить саму смерть.

-Раньше ты мне никогда такого не говорил, - прошептал де Трильи.

-Раньше я сам многого не понимал… Прости меня, сынок.
Не бойся, тебя ждет не позор и не бесчестие. Это славная смерть, святая смерть всех мучеников за правду и Свет.
И, значит, тебе будет помогать сам Бог, надо только верить в это. Верить Ему. Я тоже не уйду сегодня, Сандро, буду помогать тебе, до конца буду с тобой.
И ты выдержишь все.

-Да, - твердо сказал де Трильи и отпустил из рук несостоявшееся орудие самоубийства.

За дверью послышалась какая-то шумная возня, торопливые шаги сапог, и призрак исчез.

«Я говорил с самим собой? С призраком, рожденным больным рассудком? Значит, я, действительно, сошел с ума», - словно чужому, удивился себе Александр, глубоко вздохнул, медленно повернулся к двери и бесстрашно выпрямился.

Она распахнулась, в комнату влетел Данте, увидев петлю и стоящего рядом графа, издал нечленораздельный звук, торопливо крестясь, стеная, бросился к своему господину.

-Что вы наделали? Что? Слава Богу! Вы целы! – лепетал слуга, ощупывая неподвижного де Трильи. – За вами пришли! – выпалил он, и перед вздрогнувшим Александром в дверном проеме возник Николай Бремович в красно-белой форме охраны дворца.
Он тяжело дышал, как видно, после борьбы со стражниками.

Заметив петлю и кровь на рубашке, все понял, но сказал только:
-Скорее, Сандро! У нас не более пятнадцати минут, чтобы выбраться из замка. Потом наш человек из караула сменится, а он должен уйти вместе с нами, иначе его ждет смерть! Лошади у ворот!

-Он не сможет быстро, – покачал головой Данте. – И на лошадь не сядет…
-Смогу, - сквозь зубы выговорил де Трильи. – Только скажи мне одно, Николас, неужели это она послала тебя сюда?

-Да! Идем же!
-Я не пойду! – отчаянно воскликнул граф. – Она не могла так поступить! Уходи один, с караульным или кем там еще, но без меня. Я должен умереть.

Бремович в первую секунду одурел от этих слов.
-Ты в своем уме? Черт бы побрал твою щепетильность! Нашел время! – и, махнув рукой, словно отгоняя последние сомнения, признался:
-Ну да, да, я соврал! Она не просила, даже запрещала! Дурак, ты это хотел услышать? Она любит тебя, ей плохо без тебя, и мне достаточно, что я сам знаю это.
Ты мой друг, и я не мог оставить тебя погибать. Поэтому я пришел сюда сам.
Мы с Грето жизнью рисковали, пока готовили этот побег, а ты…

Де Трильи вспыхнул и схватил его за руку.
-Прости меня, Николас! Я благодарю тебя и – я готов. Идем!

-Заложи руки за спину, пойдешь, как арестованный – в замке полно солдат.