кн1ч2гл17-18

Глава 17.

Неожиданный поворот дела.


Александр пробыл в землянке командира целый час – они обсуждали план действий будущей группы.
Времени на подготовку было не больше дня.
Де Трильи предложил отобрать людей, которые, прежде всего, умеют хорошо плавать.

Как бы ни стояли корабли в заливе, все равно незаметно подобраться к ним на каком-либо плавучем средстве будет практически невозможно.

Весь план, собственно, заключался в том, чтобы подвести и закрепить к деревянным бортам взрывчатку.
Как не замочить при этом порох, как суметь поджечь его так, чтобы первому взрыву ответили пороховые погреба уже самих кораблей?

Немаловажным моментом было – не распространяться особенно в отряде о целях похода этой группы.
Ружеро отрекомендовал де Трильи четырех человек, из бывших рыбаков. Для них почти всем отрядом по приказу командира собирали две подводы, на которые грузили нарубленные поленья, толщиной в ствол молодого дерева.
В каждом из них было выдолблено место, куда насыпали немного пороха, плотно и незаметно затыкая сверху соответствующим по размеру деревянным клином.
Чтобы предотвратить высыпание, все поленья, поделив их общее количество на пять групп по числу кораблей, связали между собой крепкими бечевками. Взяли с собой и бурдюки с маслом для разжигания огня.

Александр и Ружеро, вдвоем, несколько раз со всех сторон обошли это творение партизанских рук и умов.
-Похоже на то, будто кто-то заготовил лес для печи, - вслух подумал де Трильи.
-А что, - оживился Ружеро, – знаешь, к западу от Командона есть старый христианский монастырь? Там осталось несколько монахов. Вы бы сошли за них, ну, как будто братья послали вас за этим топливом.

-Через линию фронта? – усмехнулся Александр.
-А если святые отцы заблудились? Война, пальба! Тут сам черт заплутает!
-Ладно, но тогда нам потребуются черные рясы и нательные кресты.

Это было не проблемой. Из старых перештопанных юбок к вечеру женщины смастерили им некое подобие монашеской одежды.
Знатоков обрядов она, пожалуй бы, несколько смутила, хотя швеям советовал Данте, больше других разбиравшийся во всем этом.
Однако перед возможно встреченным противником огрехи в одежде всегда можно было объяснить тяжелой жизнью последнего времени в монастыре, отсутствием, порой, самого необходимого. Маленькие кресты из веток вырезали дети партизан.

Старик Данте, наблюдая за этими приготовлениями, укорительно качал головой.
-Грех какой! – бормотал он, подавая Александру черный балахон с капюшоном. – На убийство в монашеском обличье идти.

Де Трильи сумрачно взглянул на верного слугу.
-Не на убийство, Данте. Все, что мы должны убить – так это пять адских машин. Даже если они полностью затонут в заливе, их команды успеют спастись на берег.

-А вдруг кто утонет, сгорит? Ах, сударь, вот, возьмите, - он вдруг снял с себя свой медный крестик на тонкой бечевке и надел на Александра.
-Данте? – опешил молодой человек. – А как же ты?
-Я с вашим деревянным похожу. Храни вас Бог! – и перекрестил своего господина.

Де Трильи потупился и смущенно спросил:
-Данте, прости, я давно не понимаю… Скажи, почему ты помогаешь бунту? Бог же заповедал повиноваться власти.

Старик вздохнул, смиренно улыбнулся.
-Повиноваться власти, чтущей Бога. Но герцог, его вассалы - нет, это фарисеи в самом худшем смысле: на словах – божьи, но души, дела их... замутнены. А Ирен душой за обездоленных болеет, ради них – значит, божье дело делает.
Так, грешный, думаю, - несмело закончил он.

У палаток кто-то из молодых партизан заиграл на старенькой гитаре – вначале робко, задумчиво перебирая струны, словно вспоминая старое, доброе, подбирая подходящую мелодию. Потом – всё настойчивей, громче.

Две девушки, помогая ему, подхватив бубны, выскочили в круг у костра. Застучали в такт босыми ногами, зазвенели бубенчиками – сильно, ярко, горячо, славя этим танцем жизнь, утверждая неколебимую веру в силу добра.
Одна из них, Оливия, осмелев, дернула за руку стоявшего вместе с другими зрителями Александра, приглашая в свой круг.
И он, удивляясь себе, радостно пошел за ней. И так же, как девушки, с чувством бил босыми пятками в теплую, утоптанную землю, раскинув руки, кружил девушек – то одну, то другую, под одобрительные хлопки развеселившихся партизан.
Он плясал этот старинный народный танец не только ногами, телом.
Он плясал его всей своей освободившейся душой.

В эту ночь многие не спали.
В роскошной спальне своего замка на огромной кровати лежал с открытыми глазами герцог Фьюсс. Рядом спала его очередная любовница, а он не спал от мучивших его мыслей о будущем и то и дело прикладывался к бутылке с коньяком, стоявшей возле, на столе.

Не спала в походной палатке Ирен, снова и снова изучая карту, сверяя по ней данные разведки, потирая уставшие от постоянного напряжения глаза руками.

Не спали отряды повстанцев на марше, идущие к Командону на помощь Делошу.

Не спал и сам Делош, тревожный – справится ли? – ходил нервно, поглядывая на темный ночной Командон с холма перед южной столицей.

А здесь, в отряде Рокко Ружеро не спали, ловя короткие минуты простого отдыха.
И вместе со всеми не спал Александр.
Он плясал с друзьями старый добрый танец и улыбался радости свободы – здесь не нужно было ни притворства, ни учтивости, ни правил этикета.
Здесь ты был самим собой – и всё здесь было правильным – настоящим.

Из леса незаметно ушло солнце, направляясь на закат. Стало прохладно и грустно.
Далеко за полночь две понурых лошаденки повезли подводу в обход горы, через короткий перевал, в сопровождении пяти черных человеческих фигур, сливающихся со стволами деревьев.

Александр запретил брать огнестрельное оружие, чтобы в случае обыска не вызвать подозрений – хороши монахи с ружьями! С собой у каждого были только ножи, которые могли служить и для самообороны, и для обработки сучков и веток при разжигании костра.

Они уже отъехали лесом на достаточное расстояние от лагеря, с которого были еще различимы горевшие костры – оставшиеся люди также готовились двинуться с места в ночь, к новым сражениям за свою свободу.

-Сандро! – услышал де Трильи позади себя тонкий голос.
-Я догоню, - кивнул он изумленным спутникам и повернулся к запыхавшейся от бега Оливии.

-Так боялась, что не успею, - еле выговорила она и протянула ему тряпичный сверток.
Александр взял его в руки, ощутив горячее тепло и приятную мягкость. В ноздри ударил запах домашнего хлеба.

-Это вам в дорогу, - не поднимая глаз, смущенно сказала девушка. – Я только что испекла.
-Спасибо, - ответил де Трильи, растерянно перекладывая сверток из одной руки в другую.

Оливия вдруг порывисто обняла его, как маленького ребенка, которого очень хотелось уберечь от зла, болезней и смерти, и прошептала:
-Выживи, пожалуйста! Я буду молиться за тебя! За всех вас...

Александр неловко, боясь обидеть, тоже обнял ее, худенькую, дрожащую от страха за него, не видя, поцеловал куда-то между шеей и щекой, и мягко оторвал от себя.

-Спасибо тебе, - тихо сказал он, почти не различая черты ее светлого лица в густой лесной тьме.
-За что? – всхлипнула Оливия.
-За то, что ты такая есть, - и быстрым шагом пошел догонять свою группу.


*    *    *


На следующий тихий и чистый вечер, когда переодетые монахами партизаны проезжали вдоль леса, неподалеку от большой деревни, расположенной на восточном побережье предгорной Южной Командории, их остановил конный разъезд солдат.

-Откуда и зачем путь держите, святые отцы? – окрикнул старший офицер.
Голос у него был усталый, наверное, служба сегодня не удалась.

Из-под опущенных на лица капюшонов никто из партизан не мог полностью видеть своих противников.
И только нетерпеливо переступавшие ноги лошадей да крепко сидящие в стременах несколько пар чужих сапог, простых и одних – из добротной кожи, обступившие путешественников, торопили их в необходимости дать короткий и точный ответ.

Де Трильи выступил вперед и вначале молча поклонился.
-Мы из монастыря Святой Марии, что под Командоном. Посланы братьями на заготовку леса. Братьям не на чем готовить пищу, а хлеб насущный необходим всем.

Офицер присвистнул.
-Далеко вас занесло! А что, рядом с монастырем так уж и леса нет?

Александр вздохнул, переминаясь с ноги на ногу.
-Сын мой, в той стороне леса заповедные да редкие. Много всякой живности водится. Всем нашим братьям жаль губить эту жизнь божьих тварей.
А у вас леса густые, поэтому наш настоятель рассудил, что сам Господь не будет против, если мы воспользуемся таким природным богатством.
Заблудились мы немного, сын мой. Туда ехали, кажется, дальше к западу.
А теперь вот и побережье совсем рядом. И постреливают иногда.
Не подскажете ли более безопасную дорогу?

-Это вы проповедовали в деревнях? Тут слухи ходят, - заметил один из солдат.

Де Трильи, боясь нарваться на осведомленного в последних событиях человека, чтобы не наговорить лишнего и не выдать себя, задумчиво произнес:
-Мы или не мы, верно сказать не могу.
Скажу лишь, что вся монастырская братия молится и просит о скорейшем наступлении мира на нашей многострадальной земле.
Ходим по деревням и городам, призываем сложить оружие, остановить кровопролитие, подчиниться верховной власти, Господом установленной.

-Сладко вы поете… Голос у вас совсем молодой, святой отец, - без особого выражения усмехнулся офицер. – Покажите-ка свое лицо.

Александр откинул со лба капюшон, громко бросив своим товарищам:
-Прошу и вас открыться, братья.

Шестеро вооруженных конных людей объехали их со всех сторон, еще раз подозрительно оглядели подводы. Один даже спрыгнул с лошади и залез под каждую телегу, ощупал и осмотрел дно. Но сквозь щели увидел лишь все те же перевязанные поленья.

-Огнестрельного оружия нет, господин капитан.
-Уж позвольте еще вас самих обыскать, святые отцы. Извините, служба, - офицер развел руками, спешился.

Де Трильи теперь разглядел их всех – этого офицера, действительно, замученного службой, от которой его когда-то бравые, но начавшие седеть усы, теперь уныло опустились ниже уголков рта; солдат, наверняка простых крестьянских парней, не понимавших, что и для кого они делают, выполняя приказы по одной лишь вековой привычке подчиняться тому, кто приказывает.

-А вы красавец, святой отец, - улыбнулся офицер, глядя, как солдаты ловко и быстро ощупали одного за другим каждого монаха и ни с чем вернулись к лошадям. – Моя сестрица старшая как-то, еще в лучшие времена, бывала у вас в монастыре, вернулась и уж так сокрушалась!
Говорит, что ни монах – то красавец.
И почему, говорит, таких на служение Богу тянет, вместо того, чтобы отцами красивых детей становиться?
Представьте, она у меня ведь так старой девой и осталась.
Так что я бы на вашем месте в монахи не пошел, вы этим женщин весьма обидели…, - не договорив, он невесело рассмеялся, но Александр только удрученно вздохнул и, молитвенно сложив кисти рук, сказал:

-На все воля Божья.
-Ну да. Стало быть, и вы потому так смело разъезжаете по стране, что на эту волю полагаетесь. А то ведь повстанцы вас, монахов, не жалуют, дескать, проповедники верховной власти.
-На всё воля Божья, - твёрдо повторил Александр.

Офицер поклонился и с улыбкой попросил:
-Ну, тогда уж и благословите, святой отец, на добрую службу.
-Бог благословит, - де Трильи, как положено, сложил пальцы для благословения, потом протянул спокойную руку для поцелуя. Подумал: «Спасибо тебе, Данте, что научил меня этому. И прости меня, Господи, за это кощунство. И да будет на всё воля Твоя, Твоя справедливость…»

-Поезжайте прямо, - офицер махнул рукой. – Дальше лесов будет меньше. Держитесь положения солнца. В деревни лучше не заезжать, там, действительно, стреляют. Выйдете к заливу Синтетти, обогнете его справа. Там до монастыря Святой Марии будет не больше полудня вашего неспешного ходу…

К заливу партизаны добрались уже за полночь.

К самому морю подступал негустой смешанный лес, раскинувшийся широко и далеко, почти до близлежащих к Командону деревень.

Залив Синтетти полумесяцем вдавался в сушу. Здесь почти всегда стоял практически полный штиль.
В эту безлунную звездную ночь границу моря и земли можно было угадать по неподвижному отражению крупинок звезд в зеркале морской глади.

Но не было границы между небом и морем. Небеса висели над сушей и водой высоко, и звезды – как настоящие, так и их морские двойники – казались рассыпанной кем-то мельчайшей солью, хранящей в себе тайную суть всего бытия.

Невдалеке, примерно на середине залива, на фоне темной тени покрытых лесом холмов с другой его стороны высвечивалось еще несколько похожих на звезды огней.

-Вот они, - прошептал де Трильи, не сводя глаз с вереницы этих рукотворных звезд, и прислонился к стволу дерева, прохладному и спокойному, чтобы унять собственное волнение.

-На берегу никого нет, Сандро. Давай начинать, - здоровенный Каро мягко положил ему руку на плечо.

Они, не торопясь, почти на ощупь разгрузили телеги, разложив связанные поленья на пять кучек, в каждой из которых их было около трех десятков.
Облили маслом их, а также несколько колец свободной бечевки.
Не снимая черной одежды, спустили поленья на воду.
В ней было теплее, чем на земле, в этот поздний, ночной час.

-Спички не замочите. Остальное, как договаривались, - вполголоса предупредил де Трильи.

Деревянная «флотилия» медленно направилась к манящим ее сторожевым огням. Александру казалось, что оттуда, сверху, с палубы могли бы увидеть блеск глаз тех, кто, словно в деревенском праздничном хороводе, сейчас окружает крепкие деревянные борта каждого из кораблей связкой поленьев, старательно привязывая масляную бечевку к крепившим борта гвоздям и скобам, почти по ватерлинии, морскими узлами сцепляя хвосты этой бечевки от разных кораблей между собой.

Одна вспышка спички – и перед их глазами возникло яркое пламя того огненного ожерелья, которое они только что изготовили и повесили на шею врагу собственными руками.

-Скорее, к берегу! – уже не сдерживая голоса, закричал Александр, потому что на палубах забегали, послышались вопли, ругательства, выстрелы.
И, наконец, долгожданный – первый, второй, третий, четвертый. Еще и еще – взрывы!

-Всё! Всё! – лихорадочно шептал себе де Трильи, что есть сил плывя к берегу, превозмогая привычную боль, иногда ненадолго полностью погружаясь в соленую воду, чтобы уберечься от горевших на ее поверхности следов масла и долетавших до воды случайных пуль.
Где-то рядом, отдуваясь, отмахивали широкими гребками Каро и трое других рыбаков.

Когда они, обессиленные, выползли на берег – позади них полыхало огромное зарево, растянувшееся почти на весь залив. В нем рушились мачты, трещали напалубные постройки. Матросы или пытались спустить шлюпки, или просто прыгали в воду – так было вернее.

-Надо уходить, товарищи, - едва отдышавшись, проговорил де Трильи. – Сейчас часть из них будет здесь, - он, прикрываясь рукой от яркого света пожара, кивнул на него головой.

-Не передумал? – спросил его средних лет рыбак с суровым лицом. – По одному пойдем?
-Да, - твердо сказал Александр. – Так лучше скрыться. Пусть двое из вас возьмут лошадей.

Когда первые матросы с гибнущих кораблей достигли берега, на краю леса полыхали две пустые телеги. Звезды, словно обидевшись на слишком освещенную землю, потускнели и стали исчезать, оставляя в небесах белесые, похожие на легкую дымку, следы.


*    *    *


Лес, украшенный утренними росинками, в каждой из которых сияло солнце нового дня, разбудил де Трильи, ненадолго уснувшего в густых зарослях кустарника, для тепла зарывшись в палую листву. Одежда Александра практически высохла за те недолгие часы, оставшиеся от ночи, большую часть которой он с товарищами отдал выполнению задания Рокко Ружеро.

Просыпались птицы, посылая в воздух и прозрачные небеса первые, распевочные трели на разные голоса, образуя, словно под руководством великого, но невидимого дирижера, удивительно гармоничный хор без какой-либо партитуры.
В него вливалась  тонким серебристым голоском журчавшая неподалеку вода холодного ключа.

Александр с облегчением и удовольствием освободившегося человека, который закончил важное дело, приник губами к обжигающим струям, умылся, утер усы и бороду собственным рукавом.

Но вдруг внутри встрепенулось сердце, и, не поднимаясь с колен, взглянув вбок, он увидел стоящего в каких-нибудь трёх шагах от себя – Ромео де Пункра.
Капитан, удовлетворенно улыбаясь, держал его на прицеле револьвера.

-Ну, здравствуй, Александр, – Мио едва сдерживал переполнявшую его радость, от которой даже голос у него дрожал. – Как же долго я тебя искал!

-Зачем? – сухо спросил де Трильи, соображая, как поступить.

Одно было ясно – если Мио не выстрелил сразу, значит, он не собирается убивать его здесь. Однако наверняка где-то рядом находятся и солдаты, тогда выгоднее было бы потянуть время, чтобы раскрылись все карты.

-А тебе отлично идут усы и борода. Почему ты не носил их раньше? Не было необходимости? – усмехнулся капитан, не ответив на вопрос де Трильи.– Ну что, пошли? – он кивнул в сторону.

-Куда? – не двигаясь, снова спросил Александр.
-Это уже не должно тебя беспокоить, - с притворной скорбью на лице качнул головой де Пункра.

-А если беспокоит?
-Постарайся безо всяких твоих штук. Надеюсь, тебе понятно, что я здесь не один, и ты все равно никуда не скроешься от его светлости…

-Я умер для герцога, - сквозь зубы проговорил де Трильи.
-Не совсем,- Мио нагловато рассмеялся.- Чуть-чуть не умер, самую малость "не до", в который уже раз. Я слышал, ты проделывал нечто подобное в постели со шлюхами, они рассказывали. Как ты ублажал их растянутым удовольствием с "не до". Не знаю, как ты угадывал этот момент - совсем чуть-чуть не до конца, потом немного отпускал, а потом опять чуть "не до" и снова отпускал, и да, и еще, и еще так много раз, и только потом уже, наконец, - совсем до, - грязно ухмылялся Мио.- И за это растянутое удовольствие они все были без ума от тебя. Но с его светлостью фокус с твоей "не до" смертью слишком уж затянулся, и удовольствие тут сомнительное! Придется исправить и закончить за тебя, - Мио живописно повел рукой с револьвером.

Только этого и надо было Александру. Он набросился на бывшего товарища, выбив оружие из рук, повалил Ромео на траву, навалившись всем телом, пытаясь захватить его за горло.
Однако тот не уступал ему в силе и, рыча, пытался спихнуть с себя.
Боль в спине мешала де Трильи развернуться, но, наконец, он сильно ударил кулаком по этому ненавистному, злому, расколотому на множество льдинок лицу, и Мио потерял сознание.

Подхватив выпавший у капитана револьвер, Александр вскочил.
Со всех сторон к нему, окружая, цепью шли солдаты.

Почти не целясь, он успел выстрелить в двоих, и те упали в траву. Но в его плечо тоже попала пуля из солдатского ружья.
Де Трильи, морщась, переложил револьвер в левую кисть, и выстрелил еще дважды. На него набросились с другой стороны, повалили, до боли выкручивая руки, нанося удары в грудь и живот.

Когда Александра связали и подняли с земли, пошатываясь, подошел улыбающийся Мио, придерживая у побитого переносья смоченный в холодной воде родника платок.

-Вот и все, господин де Трильи, теперь - мой черёд растягивать удовольствие, - вздохнул он и, отбросив платок, размахнувшись, ударил пленника в лицо.

Солдаты удержали Александра от падения, и, пытаясь отдышаться после удара, он только сплюнул юшку.

-Это за то, что ты сделал со мной сегодня, сейчас. Это – за то, что убил трех моих молодцов. Это – за его светлость! Это - за сожженные корабли! А вот это – за нашу неоконченную дуэль! - продолжал бить Мио.

-Отличный…пример…подчиненным, господин…капитан, – еле выговорил де Трильи. – Бить безоружного, раненного, связанного, бывшего друга... И в этом весь ты, Мио.

-Это – за то, что не дал мне проткнуть твоего русского, - снова ударил капитан. – А это – за Ирен! – Мио ударил с такой силой, что де Трильи показалось, будто на мгновение сознание покинуло его гудевшую от этих ударов голову.

-Она-то здесь при чем? – пытаясь овладеть собой, усмехаясь разбитыми в кровь губами, наконец, переспросил Александр.

-При том, что из всех нас она выбрала тебя, - горячо прошептал Мио. – В штаб его, – приказал он усталым солдатам.

Ему подвели лошадь, и процессия двинулась из леса в ближайшую деревню, где расположился знаменитый карательный отряд герцога, видимо, присланный сюда Фьюссом для помощи южным соседям.

Было странно, что герцог отправил часть своих лучших людей так далеко, сам оставаясь в замке, к которому уже очень близко подбирались мятежники. Возможно, он распрощался с мыслью о троне в Северной Командории и еще надеялся, таким образом, заработать себе проценты перед правительством Юга, которое, в случае успешного подавления бунта здесь, могло дать ему достойное убежище.

Деревня, в которую через час привели Александра, была крупной и находилась километрах в пятидесяти к северо-западу от линии фронта под Командоном.

Побеленные домики в два окна с соломенными или черепичными крышами, над которыми повисли ветви расцветающих садовых деревьев, жалко жались друг к другу так же, как их обитатели, высыпавшие из дворов на пыльную улицу.
По ней процессия, возглавляемая Мио, направлялась к большому каменному дому в центре селения, бывшей резиденции наместника правительства, где теперь располагался штаб карателей и местная тюрьма.

-Монаха арестовали! За что же их-то? Они мир проповедуют, никому зла не творят.
-Молодой какой! Как избили, изверги! - шелестело по рядам жителей, жалостливо и трусовато следивших за шедшими мимо солдатами и пленником.
-Да не монах он, из партизан, говорят…
-Господи, спаси нас от этой напасти!

Александр шел, покачиваясь, стараясь не смотреть в толпу. Страшно было думать о том, что все эти люди, плывшие перед ним десятками одинаково широко раскрытых от страха глаз, считают его обреченным. Рана, стянутая веревкой, ныла, с каждым шагом отдаваясь болью в горящей голове.


Глава 18.

Новое испытание.



        …И ни церковь, ни кабак, -      
Ничего не свято!
           Нет, ребята, все не так,
    Все не так, ребята!
                В.Высоцкий



Штаб с прилегающей к нему площадью, выложенной безжизненной брусчаткой, с конюшней и рядом амбаров для зерна и овощей, в которых теперь, помимо съестных припасов, хранили и оружие, оберегаемое от чужих глаз часовыми, был обнесен высоким каменным забором. Верно, еще наместник правительства боялся чего-то, если превратил это и без того крепкое здание в настоящую маленькую крепость.

Де Трильи привели в просторную комнату с широким окном, за которым был виден край площади, и затоптанным грязным дощатым полом, где стоял плохой рубленый стол, несколько таких же стульев и в углу – потемневшая скамья.

Пихнув Александра на стул, стоявший у стола, двое солдат остановились за его спиной. Его мутило от вида этих лиц, не выражавших ничего, как на портретах, написанных бесталанным художником, – никаких эмоций, ни одного человеческого чувства, пусть бы тяжелого и злого, но хотя бы позволявшего увидеть в каждом из них человека.

-Может, все же прикажешь перевязать мне руку? – холодно обратился де Трильи к Ромео, который расположился напротив за столом, где в беспорядке лежали исписанные бумажные листы.
Зрение позволило Александру разглядеть, что содержалось в некоторых из них. Тем более что Мио даже не пытался этого скрыть, а словно нарочно отодвинул бумаги от себя, ближе к де Трильи.
Это были доносы жителей деревни друг на друга.

-Что, страшно? – осклабился капитан, не ответив на вопрос пленника. – Теперь ты понимаешь, что это за людишки? И ради них ты стал предателем, клятвопреступником!

Александр прикрыл глаза и жестко сказал:
-Я не предавал его светлость. Он сам отказался от меня, перестав мне верить. А что касается этих людей, Мио, то такими подлецами их сделали ты и тебе подобные. Это вы принуждаете их доносить на соседей и родственников. Вы поставили их в условия, при которых иначе невозможно выжить.

-Ладно, пусть, - согласился Ромео. – Я и мне подобные, значит, подлецы, поскольку все мы любым путем хотим хорошо пожить на этой земле.
А кто ты, Сандро? Мученик за истину?
Тот, кого, как говорит государь, погубит собственное благородство? Святоша безгрешный?
Ты такой же человек, как я, как они, - указал капитан на бумаги. – Признайся, ведь это так! Чем ты лучше нас? Тебя тоже можно поставить в такие условия, что и ты станешь доносчиком. И сможешь предать.
И сегодня я тебе это докажу.

-Нет, - усмехнулся де Трильи.
-Да, уверяю тебя! – радостно воскликнул Мио. – Потому что все твое благородство – только нелепое притворство. И перед кем? Перед кем ты хочешь казаться лучше, чем ты есть на самом деле? Перед такими же людьми, как ты сам – перед холопами, передо мной. Ведь реально, по-настоящему, между нами нет никаких различий.

-Все верно, Мио. Я – такой же, как все, как ты, так же устроенный, с теми же чувствами, мыслями, желаниями. Я нисколько не лучше тебя. Но одно различие между нами все-таки есть.
Несмотря на все зло, которое живет во мне, как в каждом из нас, я, в отличие от тебя, пытаюсь стать лучше, чем есть – добрее, благороднее, чище.
Пусть не всегда это получается, но я хочу этого. Хотя бы ради того, чтобы не быть похожим на таких, как ты, живущих лишь для себя, шагающих к своему счастью через головы других, - горячо проговорил Александр.

-Но это же ложь! Ты лжешь себе и нам, окружающим, будто ты не такой, как мы. Грешно, святой отец, - бросил ему с нарочитой укоризной Ромео. – Молчишь? Нечем оправдаться! – он удовлетворенно вздохнул и рассмеялся. – И вообще, зачем тебе эта ложь, если она может стоить тебе жизни? Кому это нужно?

-Это не ложь, - тихо сказал де Трильи, – это то, чем я, действительно, живу. Это нужно мне, - с ударением закончил он, глядя в непонимающие глаза капитана.

-Но зачем?
-Я же не спрашиваю тебя, зачем ты хочешь удовольствия, убивая, насилуя, измываясь!

Ромео, ища кого-нибудь, с кем можно разделить свой смех, оглядел охранников, стоявших за Александром наподобие каменных истуканов, но они не отреагировали на улыбку командира – им было все равно.

-А помнишь, я поклялся, что ты пожалеешь, что не убил меня тогда? - возбужденно блестя черными глазами на де Трильи, капитан едко усмехнулся. – Верно, ведь жаль?

-Нет, - сдерживаясь, произнес Александр. – Потому что, убив, я окончательно уподобился бы тебе.

-Однако, это гордыня, святой отец! – Мио насмешливо покачал головой. – Что ж, Сандро, ты должен знать, что все равно умрешь. Но есть выбор – умереть сразу, без лишних мучений, или…, как там у тебя..., снова немного потянуть, чтоб не сразу,"не до", - капитан, усмехаясь, с выжиданием следил за молчаливым лицом де Трильи, на котором, казалось, живыми оставались только мерцающие глаза, ставшие еще больше от этого внутреннего света.

-Я выследил тебя после того, что вы сделали со спиридонской эскадрой, – вдруг, хватая его за грудки, злобно прошипел Ромео. – Нам пришлось ночью оцепить весь лес!
Но ведь ты был там не один, чертов монах! Один ты не мог этого сделать! Сколько вас было? Где остальные? Где находятся те, кто послал вас? Это партизанский отряд? Сколько в нем людей? Снова молчишь, - удовлетворенно заметил он, толкнув Трильи к спинке стула. – Значит, решил отложить момент своей непосредственной смерти. Напрасно, - покачал головой, прошелся по комнате, собираясь с мыслями, выглянул через окно во двор, потом присел на край стола перед Александром, ловя его взгляд, ища в нем сожаление или страх.

-Думаешь, тебя подвергнут средневековым пыткам? Нет, Сандро. Его светлость кое-что рассказал мне о терпении де Трильи. Собственная боль на тебя, похоже, не действует.
Поэтому ты будешь смотреть на чужие страдания, чужую боль, - возбужденная улыбка Ромео слишком красноречиво говорила о том, что он принял окончательное решение.

Раскрыв дверь в коридор, он окликнул солдат, и когда два каменных лица, такие же, как охранявшие пленника, возникли в дверном проеме, приказал, поглядывая на неподвижного де Трильи:

-Сейчас вы пойдете на улицу и приведете сюда, в эту комнату, первого же попавшегося вам жителя, будь то старик, женщина или ребенок. Здесь вы будете бить его или ее до тех пор, пока вот этот человек, - он указал на поднявшего голову Александра, - не расскажет все о своих товарищах и о партизанском отряде, пославшем их, или до тех пор, пока наша жертва не отойдет к праотцам. Выполняйте!

-Ты не сделаешь этого, Мио, - не веря, попробовал усмехнуться де Трильи.

-Отчего же? – усмехнулся тот. – Я должен выполнять возложенные на меня обязанности. Я – солдат его светлости, и служу раз данной присяге. Расскажи об отряде, и я отменю свой приказ.

Александр подумал несколько секунд и сдавленно проговорил:
-Нас было пятеро. Но после задания мы уходили по одному, так было безопасно. Думаю, мои товарищи ушли еще ночью. У них были лошади. Это я на свою беду задержался, не выдержал и уснул в лесу.
Где сейчас находится отряд, я сказать не смогу, потому что после нашего ухода они тоже снялись с места. Я не знаю, куда они направились, у нас не было договоренности о встрече с ними, потому что никто не знал, что будет на следующий день, как сложатся военные события, чтобы точно определить место и время новой стоянки.
Отряд мал, в нем меньше сотни человек, и вы все равно не найдете его на здешних просторах.

-Врешь, - понимающе улыбнулся Мио. – И так неумело! Ты никогда не умел хорошо врать, Сандро. Думаешь, я не понимаю, что такому маленькому отряду, в котором вряд ли набралась бы пара человек, знакомых с морским делом, не могли доверить столь крупной операции по уничтожению флотилии?

Де Трильи покачал головой, ощущая все нарастающую слабость во всем теле.
-Наоборот. Малый отряд незаметнее, подвижнее. Да и рыбаков и моряков в Командории – каждый третий, если не второй. Это так, Мио.

-А вот это мы сейчас проверим, - ответил капитан, потому что дверь снова открылась, и солдаты ввели в комнату испуганную девушку.

 Александр вздрогнул, увидев это беззащитное существо, в один миг напомнившее ему Оливию с ее наивными добрыми глазами, через которые на окружающих струилась безмерно открытая душа.

-Господин капитан, я ни в чем не виновата! Это какая-то ошибка! – вся дрожа, вскрикнула она.
-Разберемся, - успокоительно сказал Ромео, подходя к ней ближе.

-А ты довольно милая, даже красивая, – нехорошо усмехнулся он, гладя ее по щеке, по шее. – И, похоже, чистая? Как это мои доблестные вояки еще не добрались до тебя, а? – Мио опустил руки ниже и грубо ощупал ее оформившуюся грудь.

Девушка стояла ни жива, ни мертва, с ужасом глядя на разбитое, окровавленное лицо Александра.
-Не тронь ее, Мио, - угрожающе сказал де Трильи, не сводя с них глаз, весь напрягшись, словно хотел прыгнуть вперед.

-А что ты мне сделаешь? – усмехнулся Мио. – Или, может, ты сам хотел бы таких сливок? Ладно, - он отпустил руки. – Сейчас не до нежностей. Приступайте, - и кивнул солдатам.

-Господин капитан, я не…, - успела пролепетать девушка, когда один из конвойных неожиданно сильно толкнул ее в бок. Она дико вскрикнула, отлетев к скамье, и заплакала,  ударившись об угол.

Де Трильи, забыв обо всем, зарычав, рванулся со стула, головой больно ткнув капитана в живот.
Его снова били уже на полу, нарочно попадая по ране, но он не чувствовал даже этого, слыша совсем другие глухие удары грубых солдатских сапог – в маленькое девичье тело, из которого вырывались несдерживаемые рыдания.

И Александр вдруг понял, что ее бьют не для того, чтобы измучить, как его. Ее бьют так, чтобы убить.
-Остановись, Мио! – срываясь, закричал Александр. – Ты же пока человек!

-Я солдат! – жестко отвечал тот. – Скажи правду, и я отпущу ее, - он знаком остановил избиение девушки, и та со стоном едва отползла за скамью, будто эта деревяшка как-то могла защитить ее от неизбежного.

-Мы с тобой оба солдаты, Мио, - задыхаясь, проговорил с пола скорчившийся де Трильи. – И раз это война, то друг перед другом у нас нет никаких правил – только присяга. Воюем только мы с тобой. Но при чем здесь женщины и дети? Делай со мной все, что хочешь! Только прошу, молю тебя – отпусти ее, она же совсем ребенок!

-Расскажи об отряде, и я отменю свой приказ, - спокойно повторил Мио, глядя на него сверху вниз.

-Я все уже сказал! Это правда! – как безумный, прокричал Александр. – Остановитесь, солдаты, хоть вы остановитесь! Останьтесь людьми!

-Людьми? Вся беда, Сандро, как раз в том, что мы – не звери, которые убивают только ради собственного пропитания, чтобы выжить самим. Мы – люди, Сандро. Нам нужно нечто большее. Продолжайте, - де Пункра кивнул равнодушным лицам, и от тяжелых ударов девушка снова громко закричала.

-Нет! Сволочь! – прорычал де Трильи, пытаясь или ногами, или головой хоть как-то задеть Ромео, что, ему казалось, сможет пробудить в том остатки некоей человечности.
Но, крепко связанный, лишь катался по полу под чужими жесткими сапогами, в отчаянии от собственного бессилия.

-Слышишь, Мио? Мне жаль, да, жаль, что я не убил тебя тогда! Сколько жизней спасла бы твоя смерть! Ты это хотел услышать? Ненавижу тебя!

-Значит, все-таки понимаешь. Похвально, что понял так быстро, - сквозь зубы процедил Ромео. – Ну-ка, посадите его на стул, - вдруг снова прекратил избиение капитан, и когда приказание было выполнено, с интересом вгляделся в разбитое лицо Александра. – Красавец! – он усмехнулся и сказал:

-Хорошо, так и быть, я ее отпущу. Если ты встанешь на колени и поцелуешь мои сапоги.

-Не надо, пожалуйста! – пронзительно закричала девушка, протягивая к нему трясущуюся руку в кровоподтеках. – Он все равно нас убьет! Не надо!

Де Трильи словно ожил от этих слов, глаза, как прежде, неугасимо заблестели.
-Обещаешь? – прошептал он, не сводя их с Мио.
-Обещаю.
-Не надо! – в ужасе стонала крестьянка, поперхиваясь кровью.

Но Александр, повернув к ней лицо с улыбкой сожаления, тихо качнул головой. Он сполз со стула на колени, утер разбитые губы о плечо и, наклонившись, коснулся ими пыльного носка офицерского сапога.
Потом выпрямился и с колен сказал требовательно:
-Я сделал, что ты просил. Теперь отпусти ее! Ты обещал, Мио!

Ромео, пораженный тем, что увидел, развел руками:
-Такого я даже от тебя не ожидал! Невероятно! Гордый де Трильи на коленях и целует ноги своему врагу! Но ты сделал не все, Сандро – ты не рассказал об отряде. Поэтому я не могу ее отпустить. Как тебе такое "не до..."? Валяйте дальше! – махнул он рукой солдатам.

Де Трильи еще раз рванулся нечеловеческим усилием воли, которое, пожалуй, в этот раз могло бы разнести всю комнату по доскам и камешкам.
С губ его слетали страшные ругательства и проклятия на Мио, всех его подчиненных, их родственников и знакомых, так что де Пункра изумленно следил за тем, как солдаты пытаются его усмирить.

-Не думал, что ты знаком с такой бранью. От боцманов в порту набрался? - в ответ на свой вопрос Ромео получил ее новую порцию и даже поморщился.

-Похоже, все, господин капитан, - вдруг буднично сказал один из тех солдат, что наклонился над окровавленной скамьей и лежавшей возле нее девушкой.

Де Трильи водворили на стул, и он, продолжая шептать что-то бесчувственными, онемевшими губами, будто не веря, смотрел, как тело протащили мимо него за дверь, оставляя на полу широкий темно-красный след.

-Бросьте за воротами и ведите второго! – крикнул им вслед Мио, потом повернулся к Александру и хрипло сказал. – Это ты ее убил, Сандро! Твое упрямство!

-Нет! Не может быть! – пытаясь оправдаться перед самим собой, с мольбой шептал де Трильи. - Нет!

-Поторопитесь там! – еще раз бросил в дверь капитан.

-Нет, Мио! – вскрикнул Александр, боясь, что потеряет нить мыслей. – Я все скажу! Дайте мне карту! Я покажу! Только не надо! Не надо! – лихорадка, вызванная, должно быть, загрязнением раны, проникала в его кровь, сотрясая тело ознобом, не давая разуму сил сосредоточиться и понять, что именно он будет сейчас говорить и показывать.
Он едва держался на стуле, и солдатам, которые по приказу Мио развязали ему руки, пришлось придерживать де Трильи, чтобы он не упал. Правая рука его беспомощно висела вдоль тела, и Александр почти не чувствовал ее.

«Что я ему скажу? Я могу только солгать. Но смогу ли сделать это так, чтобы он поверил? Я должен. Немного правды, но больше лжи… Всё запутать, да… Говорить, что отряд мал. Тогда и Мио пошлет мало людей, и в случае встречи наши справятся. Правда и ложь... Ну, смог же я обмануть усталого офицера, представляясь монахом.

Но Мио… Мио слишком хорошо знает меня, и рано или поздно узнает правду. Но, может, на счастье, меня к тому времени уже не будет в живых. Иначе сколько еще невинных погубит Мио? Мио?
Но ведь это я ее убил! Я, я, я!» - словно кто-то зло бил его молотом по голове, стараясь нарочно, чтобы он осознал только эту ужасную правду, мешавшую думать о чем-либо другом.

-Я не солгал, Мио. Отряд мал – меньше сотни человек, - отрывисто заговорил де Трильи. – Мы ушли вот отсюда, - он взял в левую руку поданный карандаш, неровной, дрожащей чертой обвел на карте место на лесной горе, где раньше, действительно, стоял лагерь партизан.
Словно во сне, ему вспомнилось, как товарищ Рокко говорил о новом месте их назначения – совсем рядом с линией фронта под Командоном. Наверняка, они где-то
уже очень близко, может быть, даже добрались.

Помутневшими глазами Александр смотрел в карту. Крупный лесной массив, куда направлялись теперь партизаны, лежал перед ним, как на ладони.
Он отвел взгляд в сторону – там тоже был обозначен лес. К этой деревне он находился ближе – меньше дня пути, и там, возможно, скрытно стояли две запасные артиллерийские батареи правительственной армии – об этом несколько раз сообщали разведчики партизан.

Если Мио знает о существовании этих батарей, хотя навряд ли, можно сказать, что партизаны посланы уничтожить их. Пока будут разбираться, так ли это – пройдет время.
Если же Мио не знает о батареях и пошлет своих разведчиков, либо по начальству – проверять, это тоже потребует времени.
Время – это была единственная надежда, оставшаяся у де Трильи.

-Место назначения – здесь, где, по данным разведки, стоят ваши артиллеристы, - дрогнув, он ткнул карандашом и бессильно привалился головой к державшим его солдатам.

Ромео озабоченно взглянул туда, куда указал Александр.
-Отряду приказано их уничтожить? – протянул он задумчиво.
-Да.

Де Пункра вдруг опять весело рассмеялся, пытливо заглядывая в лицо бывшего друга.
-Я же говорил, Сандро, что сегодня ты станешь предателем. И доказал тебе это! Но помни, - он снова взял графа за грудки и встряхнул так, что отяжелевшая голова де Трильи совсем запрокинулась. – Если ты соврал, и я не найду отряд в течение двух-трех суток, я вернусь сюда и прикажу вырезать эту деревню до последнего жителя, а с тебя, еще живого, шкуру спущу собственноручно. И тогда мы, наконец, завершим это твоё "не до" абсолютно и полностью.
Ты захлебнешься своей кровью, будешь плакать кровью, давиться, мочиться кровью будешь. Это я тебе обещаю. Ты понимаешь, что я говорю?

-Да, - не открывая глаз, ответил Александр.

Его бросили в глубокий тюремный подвал прямо на холодный земляной пол. Свет голубого неба, пронизанного солнцем, проникал сюда лишь через маленькое щелевидное окно под самым потолком.

Де Трильи долго смотрел на это окно, становившееся все темнее и темнее, пока, наконец, весь подвал не потонул в полной тьме и тишине. А, может быть, так потемнело только в глазах Александра, потерявшего счет времени.

Его трясла лихорадка, все тело горело сильнее, чем пламя, разожженное партизанами в заливе Синтетти, из пересохшего горла едва вырывалось стесненное и частое дыхание.
Он не слышал ни попискиваний крыс, вылезших на ночную прогулку, ни шороха земляных, влажных червей, которые, подчиняясь природному инстинкту, рыли свои бесконечные ходы.

«Господи! За что Ты позволил ей умереть в таких муках? Почему я не мог сказать того, что хотел Мио, чуть раньше, чтобы спасти ее? Почему Ты отнял у меня разум на эти несколько минут?! И она умерла!

Господи! Почему я не убил Мио во время той дуэли? Почему разум и тогда покинул меня? Неужели это так – неужели иногда лучше убить человека, чем помиловать его?

Убить – ради спасения многих других? Зачем все это, Господи?
Сколько я слышал о Тебе от Данте, сколько читал о том, что Ты воздаешь каждому по делам его!
О себе я знаю, что заслужил всё, что выпало на мою долю. Знаю, что виноват, и потому не ропщу. Виноват, что грешил с женщинами.Виноват,что воевал, а значит, пусть и по приказу, но убивал. Виноват, что желал ту, которой никогда не был достоин.

Но тогда зачем, зачем Ты не уничтожил меня у герцога? Чтобы подвергнуть смерти еще более мучительной, чем быть разорванным псами? Чтобы уйти в могилу, унеся с собой не просто физические муки, а позор неискупленной вины за смерть невинного человека?
Она погибла из-за меня! И Мио, которого я, я оставил в живых, вернется и будет снова убивать! Убивать из-за меня!
Неужели все они погибнут только для того, чтобы наказать меня? Ты не мог так поступить! Ведь Ты справедлив.

Если Мио был послан Тобой мне в наказание, то почему эта невинная девочка? Почему? Почему погибают невинные? Эмили, сестренка. Те младенцы, которых убивал Мио в селах под Туффисом. За что?

Данте читал мне из посланий святых отцов, что Ты забираешь детей к себе, потому что в Твоих райских садах так хорошо, намного лучше, чем здесь.
Но зачем же здесь Ты позволяешь им так страдать, умирая столь мучительной смертью – их, еще ничем не запятнавших свое право быть там, рядом с Тобой? За чужие, взрослые грехи? Грехи родителей?

Но Ты же отдал людям Своего Сына, Своей смертью, Своими муками искупившего их! А они продолжаются. Тогда зачем, зачем так страдал Он?! Выходит, никто из нас не понял этого! Но никто и не просил Тебя об этой страшной жертве! Зачем же Ты был столь жесток с Ним, с Самим Собой?! Ты – всепрощающий, милостивый Бог! За что, Господи?

Ты же Сам создал нас такими, какие мы есть. Ты создал такого, как Мио. Зачем? За всю свою жизнь он никому не сделал добра, и только измывался над другими, врал, совращал, убивал! Зачем он живет на земле? Чтобы потом получить свое наказание?

Но кому тогда, потом, будет нужно это наказание? Его не увидит эта истерзанная девочка! Его не увидит никто другой, чтобы устрашиться и остановиться в этом безумстве, поняв, за что именно Ты накажешь его.

Или это нужно самому Мио? И Ты думаешь, что такой, как он, может раскаяться во всем, им содеянном? И тогда Ты простишь его…

Ты учишь всех нас прощать и молиться за своих врагов, учишь нас быть лучше, чем мы привыкли поступать, и думаешь, что каждый из нас способен на такое.

Но так ли это, Господи? Я помню, Твоя любовь к человеку подобна любви отца к своему ребенку, который, наказывая за проступки, таким образом, учит его разуму, надеясь, что тот станет лучше. Значит, Ты любишь нас так же, как любил Его, Своего Сына, как Самого Себя?
Поэтому Ты посылаешь нам испытания, попускаешь страдания и муки, и тех, кто терпит и преодолевает их, Ты особенно любишь, как и Его?...

Нет, нет! Ты не можешь так извращенно любить! Любить, заставляя страдать тех, кого любишь! Разве это любовь? Так может любить герцог Фьюсс, наслаждаясь собственной властью и безнаказанностью, но не Ты, светлый и бесконечный, всесильный Господи!

Почему Ты не создал нас сразу такими же, как Ты? Нет, не только по образу и подобию. Ты не создал нас такими же мудрыми, как Ты, не раскрыл все тайны мира, а дал лишь возможность мучительных поисков Истины. Дал свободу воли – выбирать свой путь между злом и добром, но не само Добро таким, какое оно есть.

Да и есть ли эта свобода для нас? В чем она? Выбирать между добром и злом, нам, не знающим толком, что есть что? Выбирать между смертью и смертью мучительной? Как сегодня мне предложил Мио? Между смертью и позором, как предлагал герцог?

Неужели и Ты, и Ты можешь так поступать?! Данте говорил, что истинная свобода – только в Тебе, только с Тобой. Но где же эта данная Тобой свобода, если мы не в силах предугадать и предотвратить будущее, если оно – всегда неизбежно, если на все – лишь Твоя воля, Господи?

Значит, вся наша свобода, весь наш выбор – только блеф и обман? И это Твой дар?

Почему Ты раз и навсегда не дал нам просто – Добро, которое есть Ты и которое мы, похожие на Тебя, могли бы бесконечно преумножать и на этой земле, и на небесах?
Неужели мы никогда не узнаем, почему? Для сохранения бессмертной души?
Для вечного сохранения в мире всеобщей гармонии, которая должна колебаться вокруг одной точки от минуса к плюсу – от зла к Добру?

Но в чем же эта гармония и для чего бессмертие души, если ради них так страшно умирают дети?!»

Внезапно в окутывающей его тьме сверху возник яркий свет, словно открылась широкая дверь.
Стало прохладно и тепло одновременно, исчезла так надоевшая боль в ране и в избитом теле.
Александр смог приподняться, потянулся руками к этому свету и – невесомо оторвался от пола, попав на белоснежное облако, которое понесло его туда, вперед, к невиданному, благоухающему, звенящему тысячами хрустальных колокольчиков сиянию.

Из света возникла красивая женщина в белых одеждах.
Она ласково улыбалась ему огромными, мягкими глазами, полными сострадания и любви.
Александру подумалось – Она похожа на Ирен, какой он впервые увидел ее на балу. А, может, на ее мать, будто слетевшую сюда с портрета в старом замке де Кресси, чтобы омыть его раны чистой водой небесных родников, из которых рождаются летние дожди, и одеть его в такое же непорочно белое, в котором была Она.
А, может, на саму Пресвятую Деву, неиссякаемой своей любовью возвращающую надежду и веру в Доброту.

-Я недостоин Тебя, я убил ее, - Александр боялся дотронуться до Нее, чтобы не испачкать своими лохмотьями и кровью.

Но Она только ласково покачала головой, погладила его по мокрым волосам и протянула на своей чистой ладони крест.

Это был его крест, тот самый, что подарил ему старик Данте. Только теперь он сиял золотом, неземным, ослепительным.
Трильи, словно боясь обжечься, с трепетом, несмело взял его, теплый, живой, и надел на себя. И – стал таким же, как Она – белым и чистым.

-Спасибо Тебе, - улыбнулся Ей Александр и полетел дальше по разлитому сиянию на своем облаке, которое, словно парусник, нес вперед легкий ветер.

Он увидел землю – свою Командорию, ее широкие степи и тихие реки, синие горы, густые леса на склонах курчавых холмов, заливы и бухты самого прекрасного на свете океана.
Он был бесконечен и бездонен. Но Александр не боялся этой вселенской пустоты под ногами.
Как живая, вода манила к себе, обещая тепло и покой, которые отражали в ней сияющие вечные небеса.

Потом выросли перед ним жемчужные волны прозрачного лазурного моря, бьющие о пологий берег невиданного острова. В них сверкали мириады ярких разноцветных рыбок – у самой кромки воды. И дети, маленькие и постарше, в белых рубашечках, играли в ней, теплой и похожей на пенящееся парное молоко, звеня своими беспечными голосами и смехом. А рыбы не боялись их и заплывали в доверчивые ладошки целыми семьями.

По берегу стелилась короткая гладкая травка, из которой маленькими круглыми радугами росли самые разные цветы. Александр увидел, что бос, и спрыгнул на траву. Почувствовав, как она нежна и чиста, присел, чтобы прикоснуться к ней руками и даже лицом.

-Как хорошо! – засмеялся он, раскинувшись на этом мягком ковре, и помахал рукой своему облаку, которое неторопливо уплывало в нескончаемое небесное сияние. – Господи, как здесь хорошо! Там – всё тлен, всё неважно, а здесь – так хорошо! А я, глупец, не знал, не верил в это!

С соседних облаков – их было много, и они парили над самой травой, - на нее соскакивали другие люди – светлые и радостные. И у каждого на груди был такой же, как у Александра, сияющий неземной теплотой, крест.

Одни бежали к цветущему лесу, со смехом осыпая друг друга душистыми розовыми лепестками, возникающими ниоткуда, будто сыпавшимися прямо из их широких белых рукавов. Другие неподалеку от Александра завели хоровод и запели. Из леса им вторили голоса невидимых птиц.
От тихого и чистого ручья возле кромки леса на поющих поднимали головы и животные, пришедшие сюда на водопой, и словно тоже улыбались, по-человечьи, мирные друг с другом – спокойные львы вылизывали жавшихся к ним антилоп, волки добродушно следили за прыгавшими рядом беззаботными зайцами, совы и орлы большими крыльями заботливо укрывали мелких пташек…

Что это была за песня! Александр согласился бы слушать ее всю жизнь, только бы эта песня не кончалась!

На Yesterday once more (оркестр п/у П. Мориа).

Кто не знает места, там, где счастье есть,
ДОма, где оно живёт?
Где нет боли, нет страданий и невзгод?

Может, это там, где каждый всем богат?
Там, где нет ничьих рабов?
Где душе всегда светло,
Где, с вечной радостью знаком,
Счастлив тот, в ком есть Добро! (Любовь, Господь).

Припев:
Это там, где встречает рассвет земля.
Это там начинаются небеса,
И божественный свет
Шлёт нам теплый привет,
Окропляя мир Добром…
Это в сердце твоем,
Если есть в нём Любовь… (Добро, Господь).

Но дорога к счастью так трудна, порой,
Что не каждому дойти,
Лишь тому, кто верен этому пути.
Не страшнО ему тогда любое зло –
Свет его к Себе ведёт.
Зло лишь там, где нет Добра,
И нам с тобой давно пора
В путь - туда, где счастье ждёт!

Припев:
Это там, где встречает рассвет земля.
Это там начинаются небеса,
И божественный свет
Шлёт нам теплый привет,
Окропляя мир Добром…
Это в сердце твоем,
Если есть в нём Любовь… (Добро, Господь)


Де Трильи поднялся и тоже пошел к поющим, пытаясь повторить и запомнить слова и мотив. Трава под ним не приминалась, словно тело его вовсе не имело веса.

Многолюдный круг раскрылся, пуская его в себя.
Александр взялся за протянутые ему руки – они были теплыми и крепкими, очень человеческими, и увидел в этом же кругу, чуть поодаль – смеющихся Салли, Аниту, Лукаса, Иоганна де Корне, всего несколько часов назад несчастную и избитую, а теперь веселую и здоровую девушку, имени которой он не знал.

Увидел своих родителей, красивых, молодых и счастливых, которые, улыбаясь, показывали маленькой и удивленной Эмили на него, ее брата.
Александру захотелось подойти к ним, дотронуться до них хотя бы один раз, как он дотронулся до рук незнакомых ему добрых людей, стоявших в кругу по обе стороны от него.

Но в это время в середину круга опустилось еще одно облако, и с него сошел белый Данте, испещренный мелкими морщинками, в седых усах и бороде, в которых тоже сиял свет, и направился прямо к Александру, как всегда, ласковый и понимающий.

Только теперь в его взгляде не было той услужливости, к которой Александр привык, и которая ужасно не нравилась ему. Поэтому де Трильи, заметив эту перемену, снова радостно засмеялся.

-Как здесь хорошо! Все, как Ты рассказывал. Ты был прав. Теперь я всё понял. Спасибо Тебе.
-Знаю, - сказал Данте непохожим на себя голосом. – Надо верить. Но тебе пора возвращаться, Александр.

Де Трильи открыл глаза.
Он лежал в темноте на подложенном кем-то сене.
Вместо волшебного сияния над головой качался керосиновый ночник, едва освещая склонившееся лицо незнакомого немолодого человека, которого Александр держал за горячую, крепкую руку.
Тот тихонько высвободил ее и, в который уже раз смочив в холодной воде тряпицу, провел ей по лицу де Трильи.

-Пора возвращаться, Александр, хватит бредить. Тебе нужно жить и верить, - повторил он и подал ему пить. – Твое имя я услышал от солдат. Я не из них, не бойся, я здешний, служил надзирателем у старого наместника, и теперь помогаю при тюрьме.
Капитан с сотней человек отправился на поиски партизан. Большая часть отряда осталась. Это точно, все они – звери.
Так что здесь никто из жителей не винит тебя. Наоборот, мы благодарны тебе, что ты спас всех нас.
Потому и ты прости, что из-за нашей деревни тебе пришлось выдать своих товарищей. На твоем месте никто бы не выдержал.
Да поможет Бог вашим партизанам, если они еще живы.
А мы, люди, всё, что можем сделать в такое время, так это – помогать друг другу.

Я перевязал твою рану, но она плохая, как бы не загнила, - незнакомец вздохнул. – Ладно, держись, утром принесу поесть. А теперь – спи.

Де Трильи снова крепко зажмурился. Ему нестерпимо хотелось умереть до того, как вернется Мио.
-Прошу вас, убейте меня. Убейте, чтобы всем вам остаться в живых! Я должен умереть, - задыхаясь от отчаяния, прошептал он. – Пожалуйста, убейте сейчас!

Тот несколько секунд всматривался в лицо Александра, потом снова положил ему на лоб мокрую тряпицу.
-Что ты, что ты! Опять бредишь? Успокойся, все пройдет.