Время придет, кн2 ч1 гл4-6

16+


IV


Александр не помнил, как пролетели означенные доктором дни, наполненные приятной и томительной суетой, когда он бегал из Академии домой, из дома по рынкам и магазинам, покупая хорошие и дорогие продукты на те сбережения, которые они с Ирен откладывали со времени его рыболовства. А потом Трильи несся в больницу, чтобы передать все это Ирен.

При виде ее в окне второго этажа с маленьким розовым существом на руках, все переворачивалось внутри Александра.

Это было невероятным. Он знал, что это чудо, что оно совершилось, но все же будто никак не мог поверить.

За час перед тем, как отправиться в больницу за девочкой и Ирен, когда все необходимые дела были переделаны, а вещи, приготовленные для малышки, покоились на новых дополнительных полках шкафа, которые Трильи пришлось устраивать самому, он, почти без сил от всех своих переживаний, сел за стол и глубоко задумался.

Мысли его в этот момент представляли собой некое подобие бесформенной коряги с речного, илистого дна и никак не хотели выстраиваться в нечто более правильное и понятное. Так продолжалось минут пять.
Наконец, додумавшись, как он решил, до чего-то стОящего, Александр торопливо, как все, что он делал в последнее время, вышел из дома и быстро пошел в сторону центра по тихой послеобеденной улице.

На углу площади располагался небольшой цветочный павильон. Разглядывая разбегавшееся в глазах разноцветье, Трильи поймал на себе заинтересованный взгляд девушки-продавца и поскорее спросил:

-Скажите, пожалуйста, у вас много роз? Вот на это хватит? – он протянул несколько денежных купюр.
-На все? – до глубины души изумилась та.
-Да-да, - улыбнулся Александр своим мыслям.

Девушка долго провожала глазами красивого сумасшедшего покупателя, уносившего огромную охапку едва распустившихся роз, который, кажется, так и не понял, чему она удивилась.

Теперь в его доме все было готово к возвращению Ирен и принятию нового жильца.
-Пора! – сам себе вслух сообщил Александр и, взяв один из розовых букетов, отправился в больницу.


За последние дни он уже привык, сроднился с теми ступеньками, которые вели к заветной двери, из которой сегодня должна была выйти Ирен с маленькой дочкой.

Это был особенный день. Единственный в своем роде. Ни на что не похожий.

Особенным было все: солнце, небо, мостовые, дома и деревья, люди, - как-то особенно подчеркнуто яркое, светлое, теплое. Даже, казалось бы, знакомые ступеньки. На них сегодня было особенно приятно стоять, постукивая каблуками, ощущая под ногами крепость старого камня.

С птицей бьющимся сердцем, Александр минуту потоптался здесь, пытаясь унять волнение, а потом почти влетел в вестибюль приемного отделения и снова запыхался.
«Фу ты, да что ж это со мной?» - поморщился он своей несдержанности, но испортить его настроение сегодня ничто бы не смогло.

Глубоко вздохнув, словно окончательно утверждая что-то, Александр одернул тонкий черный китель и излюбленным манером принялся расхаживать вдоль стен, на которых висели картины и плакаты на медицинские темы. Только чуть подрагивали в такт сердцебиению и шагам розы, которые Трильи держал так, будто боялся их невзначай задушить – живые и слабые существа.

Выписка была назначена на 15 часов дня. «Уже половина четвертого! Боже мой! Ну что же это такое?!» - восклицал он про себя, в который раз подходя к терпеливой регистраторше осведомиться, когда же, наконец…

Но старушка, как заведенная, с улыбкой отвечала одно и то же:
-Вам придется еще немного подождать.

На этот раз, действительно, этому сладкому и мучительному ожиданию суждено было закончиться, потому что со второго этажа долетели приглушенные человеческие голоса, тихий, беззаботный смех.

Трильи всем телом повернулся к лестнице, напрягая слух.
В памяти сверкающим лучом пронеслись: полумрак коридора в особняке де Летальенов, цветные гирлянды под потолком, постукивание о паркет маленьких каблучков, легкий шорох золотистого платья и это милое прекрасное лицо. Вот оно!

По лестнице спускалась в сопровождении доктора и нянечки Ирен с белоснежным свертком в руках.
Она тоже была в белом, и сквозь это белое исходил неясный и притягательный свет.

Мать. Какое чУдное слово. Каждый может назвать им только одного человека, но сколько же заключено в нем, таком коротком и простом! Что-то божественное, великое в своей простоте, своей любви.

«Крик здорового появившегося на свет младенца – что может быть прекраснее? - вспомнились Александру слова доктора. – И что может быть лучше глаз женщины – матери твоего ребенка?»

-Ирен! – он все сказал этим, подошел, принял из ее рук сверток, отдал букет и крепко поцеловал жену.

Доктор, почти не мигая, радостно смотрел на них.
-Ну что ж, от имени всех наших работников желаю вам и вашей дочурке жить долго и радостно на нашей земле, строить новую жизнь, делать ее еще красивее, подобной вам! – что-то похожее на скрытую печаль обычно наполняло слова доктора в тот момент, когда он провожал очередную счастливую пару.

То, что он говорил, он желал искренне, но иногда сам не верил в то, что эти пожелания, действительно, осуществимы. Кто знает?

Пока молодые родители шли к воротам больницы, Ирен упросила мужа добираться до дома пешком. Слишком хорош был этот день, чтобы пронестись мимо него в экипаже или даже в автомобиле.

Трильи, к своему удивлению, чувствовал, что Ирен благодаря тому маленькому с красноватым личиком существу, скрытому белым покрывалом, словно бы отдалилась от него. Его это напугало.

Но Ирен, видимо, сама все понимала, потому что, помолчав вместе с мужем некоторое время, заговорила первой, ласково и примирительно:
-Сандро! Где ты достал такие необыкновенные цветы? – она склонила лицо к букету и блаженно зажмурилась на секунду от свежего аромата. - Какие-то особенные... Слишком живые...

-На углу площади, в ближайшем киоске, - почему-то смущенно ответил Александр.
-Мне кажется, их нельзя продавать, они такие чистые, хрупкие…

Александр улыбнулся на ее слова, но как-то отчужденно.

-Почему ты молчишь? – со своей спокойной прямотой спросила Ирен, глядя на него сбоку.
-Не знаю, что нужно говорить, - тихо ответил Трильи, не поднимая головы.

Ей стало грустно и жаль его, смелого и сильного человека, который теперь пребывал в такой ужасной, неподобающей ему растерянности.

Прохожие заглядывались на них, смотрели восхищенно и радостно. А через их счастье пролегла эта странная темная полоса.

-Сандро, родной мой Сандро, я понимаю, что ты чувствуешь. Но она не разделила нас, нет, наоборот – соединила еще крепче. Она ведь и твоя тоже, как все, что у нас с тобой есть. Она – наше продолжение. Посмотри, она же улыбается – улыбается тебе!

Ирен, остановившись, отогнула угол покрывала, открыв маленькое круглое личико с разъезжавшимся во всю ширину беззубым ртом и быстрыми, иногда косившими к крохотному носу глазками, которые пока без особого разумения перебегали от Александра к Ирен и обратно.

Эти глазки, кнопка носа и рот, вместе издававшие смешные пыхтящие звуки, потрясли Александра.
Что-то неожиданно новое возникло внутри него, и он только тут окончательно понял, что жить дальше так, как жил он, не ради кого-то, кто будет расти и помнить о тебе даже после твоей смерти, глупо и даже жутковато.

-Спасибо, Ирен, - прошептал Трильи.

Она засмеялась, весело, по-доброму.
-А я боялась, что ты мне не поверишь! Значит, я тебя еще не до конца знаю.

-Что ты, Ирен, - наконец, успокоившись, улыбнулся он. – Да если и так. Мы счастливы. Чего еще человеку надо?

-Твоя правда, Сандро. Мне тоже кажется, что больше – ничего. Вот оно какое, счастье! – снова засмеялась Ирен и, вдруг вспомнив о чем-то важном, спохватилась. – Слушай, до того, как мы придем домой, надо придумать имя нашей девочке. Иначе как же она войдет в свой дом без имени? Нехорошо.

-Ты уже придумала?
-Нет, я хотела вместе с тобой.

На противоположной стороне улицы у небольшого сквера играли дети, чертя по мостовой мелом и по очереди прыгая на одной ножке. Они были так увлечены своим занятием, что до остальных прохожих, даже до их родных мам и бабушек, расположившихся в том же сквере на скамейках за вязанием или чтением газет, им не было никакого дела.

-Может, назовем ее…, - задумчиво протянул Александр.

В это время одна из мамочек поднялась со скамейки, сложив газету, и помахала рукой в сторону группы детей:
-Элис! Мы идем готовить ужин. Иди к маме, Элис!

Ирен и Александр, подумав об одном и том же, переглянулись и прыснули оба.
-А ты что хотел сказать?

Трильи улыбался:
-Какая теперь разница, если сама судьба распорядилась, – и произнес торжественно, заглянув под край покрывала:
-Так-то, Элис.

Вот, наконец, и большой дом на старой улице, теперь увенчанной пока еще голыми электрическими столбами, подряхлевшие ступени, истоптанные десятками ног тех, кто здесь живет.
Стоя возле двери, ведущей в их квартиру, Александр, одной рукой держа запеленатую Элис, другой пошарил в кармане, доставая ключ.

-Давай, я открою или Элис подержу, - предложила Ирен.
-Нет уж, стой так, - он усмехнулся, толкая открытую дверь плечом.
-Ах!...

-Видишь, Ирен, я был прав, что не отдал тебе Элис, ты бы ее, пожалуй, уронила, - посмеиваясь, сказал Трильи, устраивая девочку на кровати, потом подошел к жене и оторвал ее от стены, к которой та почти приросла.

-Как… Как ты это сделал? Ты что, потратил все наши деньги? – она, и радостная,  и непонимающая, задыхалась от окутавшего все вокруг благоухания роз, стоявших на столе, на полу, подоконниках, полках в стеклянных банках, в единственной вазе, в двух ведрах, доверху наполненных водой.

-Нет, Ирен, они не так дорого стоят.
-Это чудо, Сандро, но…, - она вдруг с грустью взглянула на мужа, мягко обнявшего ее. – Они же умрут. Все.

-Так же, как все живое когда-нибудь умирает. Но это потом. Ирен, я не знаю, что будет завтра. Я знаю только, что сейчас ты счастлива. Мы счастливы. Только это для меня важно.

-Да. Я пытаюсь понять, Сандро. Так странно. Мы были богаты, мы многое потеряли. Но то новое, что мы нашли – это ничем не измерить.

Он целовал ее с такой лаской и любовью, от которой – им обоим казалось – внутри них растет, как расправляющая крылья птица, одна необъятная душа, заполняя собой, поглощая все вокруг: и квартиру, и улицу, и город, и весь мир, чтобы снова сойтись в единственной точке – его центре, которым и были сейчас он и она.

-У нас бедно, но как же здесь хорошо, Сандро! Почему так хорошо? – волнение Ирен передавалось даже старому паркету, начищенному заботливыми руками мужа, и ей чудилось, что пол тихонько покачивает их на своих волнах, как море, в тихую погоду – играющее утлой лодочкой, чем-то понравившейся ему.

-Потому что здесь – ты, я и Элис, - весело сказал Александр и наклонился над девочкой. – О! Наша дочка, кажется, хочет кушать, - Элис, действительно, очень живо корчила свой маленький рот, то вытягивая его трубочкой, то, наоборот, раскрывая в широкую улыбку, ворочая непослушным смешным язычком.

Трильи поскорее переставил цветы в одно ведро, освободив второе, деловито спросил:
-А я пока в колонку за водой схожу, вскипятим и искупаем Элис. Да?
-Конечно, Сандро!

«Элис спокойная, с ней хорошо. А мне – очень странно. Такие новые и необычные, удивительные проблемы», - думала Ирен, засыпая поздней ночью.
Несколько раз она просыпалась, чтобы покормить дочь.
А под утро ей приснился правдивый сон, и Ирен было радостно и немного стыдно. Радостно от приятного воспоминания о том, что произошло так давно. А стыдно – за свою детскость и романтичность. Хотя, впрочем, что в этом такого?


*    *    *


Всю первую после свадьбы ночь они с Александром бродили по Тузу.
Им больше некуда было идти, у них теперь не было ничего, кроме друг друга.
Но думали и говорили они о многом: о будущем, которое хотелось строить, о новой работе и жизни, которая ждала их после рассвета.

Когда на востоке посветлело, Ирен и Александр направились к дому, где теперь помещался революционный штаб помощи крестьянам.
Наступила пора сбора урожая, и хотя по полученным сведениям он был небогат – почти полгода восстания и войны дали себя знать, - людей в крестьянских хозяйствах тоже было мало, и города организовывали отряды добровольцев для уборки хлеба, овощей и фруктов – всего, что выросло и созрело после только что окончившегося короткого весеннего сезона дождей.

В Тузе таким штабом руководил бывший барон д’Инзаро.
Несмотря на ранний час, в который Ирен и Александр явились к этому большому, хорошо сохранившемуся зданию недалеко от самого центра Туза, часовой охотно пропустил их, сообщив, что Грето уже не спит.

Они вошли в полупустую комнату со светлым окном на улицу.
В кабинете на пыльном затоптанном полу было полно всякого хлама, который новые хозяева еще не успели разобрать и вынести: газеты, плакаты, обрывки выцветших обоев и каких-то документов, доски и сломанные стулья, которые, как дразнящиеся дети, корчили рожки своими изогнутыми, ободранными ножками.

У окна стоял широкий стол с такой же выразительно ободранной кое-где полировкой, заваленный документами – отчетами, докладами, списками, справками и заявлениями.
За столом сидел Грето Инзаро и спокойно попыхивал простой, грубовато сделанной трубкой.

Вошедшим показалось, что за последнюю неделю он постарел еще на несколько лет. Глаза их доброго товарища были красны от бесконечного недосыпания, кожа под ними иссушена и морщиниста.

-А, здравствуйте, молодожены! – радостно пересиливая свою усталость, Грето оторвал тяжелую голову от рук, на которых та покоилась, встал, потягиваясь и улыбаясь. – Извините, тут сесть больше негде.

-Ничего, - засмеялась Ирен. – Мы можем и постоять, потому что просто рады тебя видеть. А вот ты, кажется, очень устал…

-Да, сплю часа по два в сутки. Народ агитируем. Вот, целый отряд набрал, - он со скрытой гордостью кивнул на стопку заявлений на столе, довольно взъерошил курчавые волосы, но виновато заметил, двигая своим длинным носом над когда-то тонкими, а теперь пышными усами. – Вы уж простите меня, что не смог вчера до вашей свадьбы добраться – дел много, весь Туз, можно сказать, своими ногами обошел.

-Послушай, Грето, - заговорил, наконец, Александр. – Ты вот так надрываешься, а ведь нам с Ирен теперь нечем заниматься, мы тоже могли бы помочь тебе.
-Так как, Грето? – подзадорила Ирен.

Тот растерянно смотрел на них обоих.
-Вы что же, за этим и пришли?
-Ну да, нам больше некуда, - пожала Ирен плечами. – Мы и так целую ночь по Тузу гуляли. Он теперь совсем другой. Такой чистый. Свободный, - торжественно сказала она.

-И что, вас даже патруль не задержал? – усомнился Грето.

Ирен с Александром понимающе переглянулись и почти одновременно усмехнулись.
-Почему же? Остановили однажды…

Ирен весело пояснила:
-Один из солдат узнал меня в лицо. Так что обращайтесь, в случае чего, я как живой паспорт или пропуск ходячий.

Трильи задумчиво прислонился к косяку двери.
-А что, Грето, много шального народа в Тузе?

Тот озабоченно почесал в затылке:
-Вся милиция на ногах, ловят банду барона Перрито. Говорят, их немного, но эти сволочи мигрируют по всей Северной Командории, так что пока все наши усилия безрезультатны. Вчера на западной окраине Туза ограбили два продовольственных магазина, сторожей убили и какого-то случайного прохожего.
Так что вам крупно повезло, ребята, что вы оказались не там, - обводя друзей грустным взглядом, закончил Грето, наблюдая, как помрачнели их лица, и в волнении затушил трубку.

-Ладно, вам ли робеть! Где жить собираетесь? Что делать?
-Пока не знаем, - Александр пожал плечами. – Может, ты посоветуешь. Мы к любой работе готовы, и на любой угол согласны.

Грето задумался, припоминая что-то, потом хлопнул себя по лбу, порылся в пачке заявлений, лежавших у него на столе.

-Да! Точно! Тут один товарищ состоит в жилищном комитете. Они занимаются распределением квартир в бывших дворянских особняках. Их теперь сдавать будут, говорят, дешево и удобно. Сегодня в пять утра у нас общий сбор отряда и отъезд в деревню Морская, на уборку урожая. Если хотите, оставайтесь, я вас с этим товарищем сведу, а там – сами разберетесь.

-Слушай, Грето...! – оживленно воскликнула Ирен и посмотрела на мужа.

-Возьмешь нас с собой? – закончил тот за нее.

Инзаро снова несколько растерялся, но обрадовался.
-Как скажете, - он развел руками и деловито осведомился. – Оружие есть? Мы же в открытую степь едем.

Оружие – кому револьверы с несколькими запасными обоймами, кому ружья, шпаги и сабли, – им и другим работникам отряда выдали чуть позже, на складе, устроенном в подвале этого же здания.


V


Ровно в пять часов утра обоз из семи телег и полусотни человек – мужчин и женщин – двинулся с внутреннего двора особняка, через распахнутые ворота, по широкой улице мимо спящих, молчащих домов, в бескрайнюю степь, по, кажется, бесконечной дороге, пылинки которой причудливо блестят на ярком и прохладном утреннем солнце.
Люди шутят, смеются, одни облепили телеги, на которых также лежат мешки с солью, сахаром, спичками, одеждой и оружием для сельчан, кое-кто идет рядом пешком.

Ирен и Александр замыкают всю процессию. Он рассказывает ей что-то веселое, протягивает отломленный кусок свежего хлеба, выданного на завтрак всем членам отряда, и девушка открыто, по-детски смеется.

Кажется, нет предела этой идиллии, счастью свободно дышать так, что не хватает объема легких, чтобы надышаться.
Лишь странное, легкое беспокойство витает над обозом, который, несмотря на внешнюю беспечность, в глубине каждой человеческой души ждет, готов к чему-то, о чем не хочется говорить, но о чем следует помнить. И всех связывает одна цель.

Цель – предел жизненной дороги, или ее этапа. Люди – как странники, идут, ищут, теряют и находят. И снова теряют.

Судьба – словно безжалостная кокетка, играющая с тобой в шахматы. Порой она благосклонна, на губах ее блуждает ласковая улыбка, нежные пальчики умело и уверенно переставляют фигуры.

Но иногда вдруг гневно сдвигаются тонкие изогнутые брови. Шах! Мат! Конец всему! И ты – на самом дне, в темной пучине жизненного моря.
Но и это еще не самое страшное. Пройдет ее гнев, и она – судьба – снова смилостивится. Хуже, если она решит подшутить и, дьявольски хохоча, смешает на доске все фигуры. Вот что ты тогда будешь делать, вечный странник?...

Но судьба этих веселых, открытых людей, шагающих с обозом, шла сейчас вместе с ними, такая же молодая, веселая, полная сил и стремления к лучшему. Сейчас она была им не госпожой, но верным другом, товарищем.

Грето отделился от головной телеги, перебросился парой слов с теми, кто шел следом, пошутил над кем-то, клевавшим от недосыпа носом, кому-то сделал замечание, указав на мешок, что собирался вот-вот вывалиться из телеги, - и, наконец, Инзаро добрался до приотставших друзей.

-Чего отстаете, молодожены? – крикнул он, не доходя нескольких шагов.

Парочка поскорее нагнала последнюю телегу.
-Никак нет, товарищ командир! – отрапортовал Трильи.

Грето смешливо отмахнулся:
-Да ладно вам, командир. Я серьезно. Это может быть опасно, так что отделяться здесь не советую, - и, сдвинув на затылок старую шляпу, отряхнул посеревший от пыли тонкий кафтан. – Эх, устанут теперь люди с дороги, а отдохнуть не придется, надо работать, в садах фрукты сохнут, в поле трава не кошена. Много работы, ребята!

-А нас там ждут? – спросил моложавый рабочий в робе, шедший рядом с последней телегой.

Грето с готовностью кивнул.
-Очень. Беспокоюсь только, где они всех нас на ночевку разместят. Деревня небольшая. Но, думаю, на месте все решим.
-Да, - донеслось спереди. – Главное, добраться без приключений.

Трильи спокойной рукой тронул Грето за плечо.
-Послушай, раз такое дело, что опасность нападения, то расположиться лучше близко друг к другу, чтоб в случае необходимости быстро всех собрать для обороны. И хорошо бы, чтоб это было какое-нибудь возвышенное место…

-Ишь, чего захотел, все удовольствия! – присвистнул Инзаро. – Где же я тебе такое место найду?

-А ты в Морской никогда не был? – спросил все тот же рабочий, теребя длинный русый ус от нетерпения высказаться. – Так вот, слушай. Там на краю деревни большой барский дом стоит. Бывший, конечно. Самое место для нас, - коротко заключил он.

-Посмотрим, - согласился Грето.
-А почему эту деревню Морской назвали? – поинтересовалась Ирен. – Море от нее в полусотне километров.

-Оттуда родом известный в прошлом адмирал…, - снова заговорил рабочий.
-Де Рочетти? – припомнил Трильи.
-Откуда вы знаете? – удивился тот.
-Он морской офицер, - пояснил Грето.
-Может, вы и под его началом служили? – продолжал рабочий.
-Приходилось, уже перед самой его смертью, во время конфликта со Спиридонией, - Александр ответил неохотно. Он не любил думать о войне и вспоминать ее. – А вы откуда о нем слышали?

Рабочий усмехнулся.
-Я сам в Морской родился, только родители мои по молодости на заработки в Туз подались. Вот и осели там.

Инзаро мечтательно покачал головой.
-А вот мне больше всего по душе именно деревенская жизнь. Там мой отец жил, там я босым мальчишкой бегал. Там и останусь. К земле ближе, спокойнее.
-Это как посмотреть, - задумчиво проговорил рабочий.

-Стойте! – вдруг крикнул кто-то спереди.

Из ближайшего леса вылетело на равнину десятка три всадников и с гиканьем понеслось прямо на обоз. Пули запели совсем близко. Впереди кто-то вскрикнул от боли.

-Ложи-ись! – не своим голосом заорал Грето и побежал, пригибаясь, за телегами, вдоль обоза, выхватывая из-за пояса револьвер.

-Лошади! – вырвалось у Александра, и они с Ирен бросились вдогонку за Инзаро, чтобы попытаться заставить животных тоже лечь на землю – потеря нескольких лошадей могла привести почти к полному параличу движения отряда.

От земли повалил густой белый дым – бандиты использовали несколько дымовых шашек. Но, выскакивая из-за созданной завесы, они натыкались на пули тех, кто отстреливался.

-Один…. Два…, - шептала Ирен, коротко целясь и стреляя без промаха. Револьвер почти не вздрагивал в ее руке.

После потери нескольких человек нападавшим пришлось повернуть назад.
-Тьфу, недоумки! – кипятился Грето, утирая рукавом вспотевшее смуглое лицо. – Кто же на равнине на крупный обоз нападает! Значит, еще не привыкли на большой дороге грабить, сволочи, - злая улыбка сверкнула на его белых зубах.

-Повезло, - сказала Ирен, поднимаясь из-под телеги, откуда она стреляла, и тревожно огляделась в поисках Александра.

Он торопливо шел от головы обоза.
-Двух лошадей убило, пятеро человек ранено, - коротко доложил Трильи. – Надо бы бандитских лошадей позаимствовать, пригодятся, - кивнул он на степь, где уныло остановилась пара животных, которых нападавшие не успели угнать с собой.
Конские морды, словно не веря, тупо тыкались в траву, обнюхивая своих мертвых хозяев.
-А этих…похоронить бы…, - неуверенно сказал Александр.

Но Инзаро отрицательно качнул головой.
-Бесполезно. Все равно шакалы выроют.

-Что у тебя с рукой? – взволнованная Ирен указала мужу на его окровавленную кисть.
-Поцарапало, по касательной, - и успокоил. – Я сам перевяжу, а ты помоги раненым, пока мы с лошадьми разберемся.

Задержка длилась час. Было уже далеко за полдень, и солнце стало терять свою полную силу, когда обоз спустился в соседнюю долину, по которой текла небольшая речка со старой мельницей. По берегам раскинулась Морская деревня – дворов на триста, но с поредевшими жителями.
Дома, сожженные солдатами герцога во время восстания, здесь почти отстроили.
Садовые деревья, окружавшие их, сгибались под тяжестью спелых плодов, словно кланялись вновь прибывшим, прося поскорее облегчить их от этой ноши.
Поле на краю деревни отливало золотом пшеницы и ржи.

-Добра-то сколько! – завороженно сказал рабочий, который в пути говорил об этой деревне.
-И работы, - прибавил Грето.
-А, вот и подмога прибыла! – обрадованные крестьянки встречали весело.
Обеспокоились только ранеными, но благодарили про себя судьбу за то, что раны были несмертельны.
Пострадавших устроили первыми – в бывшем барском доме, в самой светлой комнате, приставив молоденькую девушку-сиделку. Нашелся и местный знахарь – уже пожилой человек, вызвавшийся удалить пули.

У чьего-то широкого двора под сенью старых лип накрыли несколько столов с небогатой, но родной пищей – хлебом, мелкой рыбой из своей речушки, теми же фруктами и овощами.

После трапезы Грето распределил работников по участкам – мужчин частью на поле косить хлеб, частью – на строительство жилых домов и хозяйственных построек, женщин – в сады и тоже на поле.

Ирен досталась в помощницы одной вдове.
-Меня Стеллой зовут, - просто сказала та.

Голубые-голубые, совсем молодые глаза ее с необычным белым ободком вокруг темных зрачков доверительно всмотрелись в девушку.
Поначалу Ирен показалось, что эта женщина неуклюжа, неловка – слишком крупно и грубовато была она сложена.

Но со временем Ирен заметила, как легко и споро работает новая знакомая. В ней как будто закипала радость от того, что она делает, откуда-то из недр организма возникали упругие силы, и Стелла наливалась ими. Ее руки, все тело становилось энергичным, гибким, не знающим устали.

-А вы молодец, - смущенно похвалила она Ирен, которая тоже старалась не отставать, по много раз разгибаясь, вытянувшись к ветке, чтобы сорвать персик или хурму, сгибаясь, чтобы подобрать упавшее яблоко, и снова разгибаясь, чтобы положить фрукт в корзину.

Корзины, одна за другой, наполнялись, и их уносил в сарай мальчик-подросток, сын соседки Стеллы.

-По вам не скажешь, что вы княгиня, - продолжала крестьянка.

Ирен легонько пожала плечами.
-Была. Но это не важно. Мне нравится быть такой же, как вы, и я хочу этого. Все эти условности с сословиями когда-то придумали люди. Они вносили столько сложности в человеческие отношения! Слава Богу, теперь этого нет.

Стелла задумчиво наклонила крупную голову с выступающим из-под платка лбом.
-Не скажите, Ирен. Ведь вы совсем другая, не как я. Что я? Простушка, не видавшая мира. Ни читать, ни писать не умею. Кроме своей крестьянской работы, ни к чему не способна. А вы вон что совершили. Освободить целую страну, ее народ! – она благодарно качнула головой, но Ирен нахмурилась под ее восхищенным взглядом.

-Это не я. Мы все вместе сделали это, Стелла. Потому что такой была наша общая судьба. Вы простите меня, что спрошу, - вдруг мягко сказала Кресси. – Ваш муж тоже, наверное, сражался?

Печально вздохнув, Стелла посмотрела куда-то в сторону, за уходящий в небо край сада, словно собираясь с мыслями.

-Нет, его еще до восстания каратели герцога до смерти плетьми засекли. За неуплату отцовских долгов наместнику. Вот я одна и осталась. А детишек мы не успели…

Ирен во все глаза смотрела на нее, продолжавшую спокойно и размеренно собирать и укладывать фрукты. Неужели эта женщина все уже перестрадала, что в ней не осталось ни капли сожаления или обиды?

Словно в ответ на этот немой вопрос девушки, Стелла продолжала:
-Я ведь никого не виню. Кого винить? Все – под Богом. Каждому – свое. Не герцог же приказал мужа моего умертвить. И солдаты сами не знали, что делали. Значит, такова была его судьба. И моя. А теперь революция победила. Мы стали свободны. Нет никаких наместников. Хорошая жизнь настанет. Так что мне неплохо теперь. Одиноко немного. Ну, да это поправимо – вон, сколько соседок, товарок. С ними не соскучишься, у нас народ веселый, задиристый, - Стелла покойно улыбнулась.

«Вот эта женщина, - вдруг с щемящим чувством подумалось Ирен. – Она же несчастна! Но не понимает этого. Может, в этом непонимании и есть ее счастье? Незнающий счастлив незнанием своим?»

-Вы счастливы? – вслух выговорилось у нее.
-Мне хорошо сейчас, - просто сказала Стелла и удивленно рассмеялась, показывая Ирен под одно из плодовых деревьев, ветви которого своими усталыми от плодов ветвями почти касались земли.

Под веткой сидел маленький черный котенок с белой грудкой и носочками. Он с серьезным видом трогал мягкой лапкой один из листьев, шевелимых легким ветром, словно несильно бил по плечу старого знакомого, проверяя его реакцию.

Лист, наконец, оторвался, спланировав на землю.
Котенок, наклонив голову, внимательно проследил его полет и прижал лапой свою добычу.
Потом отпрыгнул, забил себя коротким хвостом-морковкой по бокам, выгибая спину, набросился на неподвижный лист, снова замутузил его лапками, поднимая с земли облачка пыли.

Он то вновь кидался на своего условного противника, то отскакивал от него и прятал мордочку меж передних лап, так что вверх торчали лишь непропорционально большие уши.
Однако добыча скоро пришла в негодность, изрешеченная крепкими коготками.
Тогда котенок опять устроился под веткой, обогнув себя хвостом, и принялся за следующий лист.

Женщины, собиравшие фрукты, помогавшие им подростки, оставили работу, и со смехом несколько минут наблюдали за повторяющимся спектаклем.

-Красота-то какая! – сказал кто-то. – Вот ведь, тоже занятие!
-А чего ему еще делать? Он свои уменья природные шлифует. Сначала листик, потом – мышь. А там, глядишь, знатным крысоловом станет.

-Смотрите, ребятишки! Учитесь у этого малого, как сильнее и умнее становиться, самого себя воспитывать.

Босоногие мальчишки под эти взрослые разговоры, весело подзуживая друг друга, толкаясь в бока, наконец, рассыпались своей стайкой по саду.
Котенок, мгновенно почуяв детские шум и беготню, вскинулся и тоже дунул в глубину сада.


К позднему вечеру, почти в сумерках  уставшие работники вышли на помывку к реке. Вода, теплая, темная и густая под закатным солнцем, медленно катилась в сторону далекого моря. Громкий людской смех, плескания переливались в неподвижном воздухе, как сияющие капли взбитого масла.

Ирен, переодевшись в чистую холщовую блузу, вышла из камышовых зарослей, в которых ополаскивались женщины, и пошла вдоль берега в ту сторону, где слышался мужской говор.

На ходу выжимая только что постиранную старую одежду, услышала, как пожилой рабочий, стоя выше колен в воде, весь мокрый – от штанов до голого торса, говорил такому же мокрому молодому человеку, который старательно, почти досуха, пытался отжать свою рубаху:
-Да не старайся, назавтра силы береги. Мы и половины не сделали. Найдем тебе новую рубаху. А эта сама до утра высохнет.

Ирен вдруг увидела спину молодого человека, изрезанную страшными, уродливыми рубцами, и вскрикнула, словно от боли. Мужчины оба оглянулись.

-Сандро, - у нее отнимался язык, но она договорила почти шепотом. – Почему я его тогда не убила?
-Герцога? – тихо переспросил Трильи и устало улыбнулся. – Значит, не судьба. Все прошло, Ирен. Теперь – все хорошо.


VI


Александр повесил на крюк старый керосиновый фонарь, кинул на траву широкий плащ.
Вокруг него, в его ноздрях стоял теплый аромат скошенного сена, как в детстве, когда он с мальчишками по ночам слушал старинные страшные истории, так же вдыхая этот запах диких вольных степей.

Он подбил себе под голову плотную охапку полусухой травы и, устроившись поудобнее, принялся читать.
Однако теперь мысли мешали ему сосредоточиться. Зачем он ушел оттуда? Она будет его искать. Пусть. Пока так нужно.

Эх, Грето! Зачем он не позволил им обоим заступить сегодня в ночной дозор? Да, ни Александр, ни Ирен не спали уже больше суток... Но спать вовсе не хотелось.

Зато слишком беспокойно билось сердце. Эх, Грето, Грето…

Трильи наморщил лоб, снова пытаясь углубиться в книгу, но за тонкой дощатой, щелястой дверкой, отделявшей просторный чердак барского дома от ночного неба и весеннего сада, послышался скрип лестницы.

Трильи затаил дыхание и, вытащив из-за пояса пистолет, щелкнул предохранителем.
-Кто здесь? Стой, или стреляю через дверь! – громко сказал он.

Скрип стих, и послышался голос, заставивший его испугаться больше, чем если бы это было нечто иное.
-Сандро, это я, Ирен.

Через несколько мгновений она оказалась перед ним, тоже несколько испуганная, нервно отряхивая пыль и травинки с блузы и широкой крестьянской юбки.

-Зачем ты здесь? – наверное, в его голосе послышалось раздражение и недовольство, потому что Ирен вовсе растерянно отступила на шаг назад, не решаясь – то ли остаться, то ли вернуться вниз.

-Там наши спать укладываются. Я тоже собралась, а мне говорят – Александр полез на чердак…, - она сбивалась, не зная, как лучше и правильнее объяснить. Такой неловкой Трильи ее еще не видел. – Ну, мы же с тобой муж и жена. И, значит, должны быть вместе.

-Да, - Александр опустил голову, затрудняясь вообще что-либо сказать. – Странно, когда я уходил, меня никто не видел…

-Это Грето, он курить выходил… Ты мне не рад? – грустно и все еще растерянно спросила Ирен.

Трильи вскинул на нее пылающее лицо.
-Ты и представить себе не можешь, как я рад видеть тебя, Ирен! - выговорилось у него.

Он почти справился с собой и, пытаясь улыбнуться, указал рукой на постеленный плащ:
-Ну, располагайся, где пожелаешь, здесь места много. Можно на плаще, а можно прямо на траве, только в ней еще полно всяких живых полевых насекомых.

-Я их не боюсь, - просто усмехнулась девушка. – Спасибо, - и несмело присела на краешек плаща, обхватив руками колени под длинной юбкой. – Как твоя кисть, ты что, снял повязку? – недоуменно спросила она. – Покажи.

Трильи махнул рукой.
-В поле слетела, да почти все зажило, чепуха, царапина, - но, видя ее строго сведенные к переносице брови, все же показал, и Ирен несколько успокоилась.

Молчание было невыносимым, он проклинал себя, но не знал, что ему делать, и, как нерадивый ученик, которого наказали приказом прочитать «от сих до сих», угрюмо уткнулся в книгу.

-Что читаешь, Сандро? – в голосе Ирен было природное, совсем детское любопытство.
-«Трактат о счастье», Джованни Коретти, семнадцатый век, издание 1900-го года.
-Всего двести экземпляров?! Раритет, который я лишь однажды держала в руках, в библиотеке Командона?! – ее глаза загорелись обрадованно и изумленно. – Вот это да! Где ты нашел ее, Сандро? – она бережно, почти с благоговением взяла из его рук потрепанную тяжелую книгу в деревянной, отполированной многими пальцами и потому коричневой обложке.

-Прямо здесь, на чердаке, сегодня, когда сено устраивали, вон в том углу, - пояснил Трильи, любуясь и удивляясь на те непосредственные чувства, которые играли на лице Ирен.

«Нет, я не смогу. Я не должен этого делать», - обожгла его болезненная мысль.

-Сейчас… Да где же это? – девушка напряженно вглядывалась в толстые грязно-желтые страницы в поисках чего-то, давно прочитанного, но подзабытого.
Ей хотелось сказать это Александру непременно дословно, потому что своими словами, Ирен казалось, это будет вовсе не то.
-А, вот!

Она торжественно вздохнула и прочла:
«Счастье – живой цветок, который скоро вянет и умирает, оторванный от своей земли, источника, питающего его силой и красотой. Даже пересаженный в другую, не менее плодородную землю он может погибнуть, ибо эта земля – источник счастья для иных созданий, чужого счастья.
Счастье – улыбка младенца, возникающая ниоткуда и никуда уходящая, тающая на губах теплота последнего луча заходящего солнца, невозвратимая, но могущая повториться завтра в другом воплощении лишь так же мимолетно.
Потому – чтобы быть счастливым, умей видеть».

Трильи, замерев, боясь дыханием спугнуть нечто необыкновенное, заполнившее в эти мгновения весь чердак, смотрел на Ирен.

Она повернула к нему свое зачарованное лицо.
-Почему ты прочла именно это? – наконец, спросил Александр.

В глазах Ирен вспыхнул и потух грустный огонек – сожаления или вины, Трильи не успел разобрать.

-Мне казалось, я знаю, как надо, чтобы всем было хорошо. Но часто это «хорошо» доставалось очень дорого, через боль и страдания людей, которых я любила. И это может быть счастьем?
Помнишь, та женщина, Стелла, которой я сегодня помогала? Она несчастна, Сандро, но не осознает этого. Она еще молода, но очень одинока, у нее никого нет – мужа до восстания казнили каратели, а детей не было.

Я спросила ее, что она думает делать теперь. Она ответила, что теперь счастлива, потому что свободна, потому что победила народная революция.
Ее ждет все тот же тяжелый крестьянский труд, вокруг нее еще ничего не изменилось, но она уже счастлива одной лишь своей надеждой на будущее.
Мне казалось, это невозможно! – красивое лицо Ирен, надломленное вопросом, на который не было ответа, но с твердой верой на его получение, смотрело бездонными глазами в ласковые глаза сидевшего рядом Александра.

-Многое скрыто от нас, Ирен. Порой мы сами не понимаем, что и зачем делаем.
Иногда мы верим, что наши поступки принесут нам счастье, а выходит напротив.
Иногда, желая осчастливить других, мы делаем их несчастными и потом горюем по этому поводу.
Но здесь хорошо сказано, - кивнул он на книгу. – «Умей видеть». Ирен, придет время, и ты поймешь, что…, - Трильи не сдержался и, едва касаясь, провел ладонью по рассыпанным волнистым прядям ее волос, но, словно одумавшись, вздрогнул, отдернул руку, мотнул головой.

Ирен сидела, как неживая, не отводя взгляда от него – измученного бесконечными мыслями, расстроенного, прятавшего свои грустные глаза.
Но она была живой, лицо сияло внутренним светом, в груди трепетало сердце, так что подрагивала ее белая блуза.

-Я знаю. Я теперь знаю, - дрожащим полушепотом сказала Ирен. – Ты столько перенес, а я не смогла помочь тебе, защитить тебя. И теперь я хочу, чтобы ты всегда был со мной. Но я не могу запретить тебе идти туда, куда зовет тебя твоя мечта, твои стремления. Поэтому мне нужна хотя бы твоя частица, которую я смогу сделать счастливой. Я хочу, чтобы у меня был ребенок. Твой ребенок, Сандро.

-Ирен! Сейчас? Здесь?! – задохнулся Трильи.
-Да, - ее голос сорвался. – Только… Боже мой! - она схватила себя за голову. – Прости меня! Я боюсь, Сандро!

-Меня? – пытаясь хоть как-то успокоить свою лихорадку, спросил он.
-Нет, - Ирен трясло, и Александр не сразу понял, что это не от страха или волнения. Просто он никогда не видел смущенной Ирен и не знал, как это выглядит. – Я боюсь, что не могу, не умею. Боюсь показаться глупой и смешной, некрасивой. Сандро, я привыкла воевать и почти забыла, что я – женщина.
Я была всегда лишь Ирен де Кресси, железной, безжалостной, которая только и ждала, чтобы отразить очередной выпад очередного врага.
Ты дал мне почувствовать совсем другое, и я благодарна тебе, Сандро. Я хотела подарить тебе радость, но вместо этого измучила.
Я вижу, как ты сдерживаешься, как тебе больно, и понимаю, что это я виновата. Но…я никогда не была так близко…близка с мужчиной. И теперь боюсь, что не сумею сделать тебя счастливым.
Потому что не знаю, что для этого нужно: что делать, говорить, как вести себя, чтобы ты был счастлив. Прости меня! – она не смела поднять на него глаз, не знала, куда деть свои дрожащие от смущения и стыда руки, каждое производимое ей движение представлялось Ирен ужасно неловким и отталкивающим.

Александр мягко, но настойчиво притянул к своему лицу ее горячие пальцы.
-Не надо так говорить, Ирен. В этом нет никакой вины. Тем более что и я тоже боюсь…

-Боишься меня? Ты? – не поверила она.

Трильи медленно покачал головой.
-Себя. Потому и сбежал на чердак. Удрал, чтобы не видеть тебя, хотя только этого и хотел. Но не мог, потому что боюсь причинить тебе боль. У вас это бывает больно или неприятно в первый раз, - тихо закончил он, глядя на Ирен со своей всегдашней грустью и нежностью.

Она задумчиво припомнила что-то.
-Я, кажется, слышала. Но, наверное, это не смертельно, раз каждая женщина однажды переживает это.

Трильи улыбнулся, видя, что Ирен пытается пошутить.
-Что же нам теперь делать? – все с той же растерянностью спросила она, как будто у самой себя, но, случайно повернув голову, встретилась взглядом с Александром.

И под этим проникновенным взглядом они оба поняли, что все равно ничего не изменить, что все уже совершилось где-то, может быть, во сне, в подсознании, или на самих небесах.

-Послушай меня, Ирен, - он легонько взял ее за плечи, повернул к себе, чтобы видеть лицо и глаза. – Если ты, действительно, этого хочешь… Впрочем, что я говорю? Откуда тебе знать, ты же никогда не чувствовала этого. Но все равно. Помни, что я счастлив уже тем, что ты – рядом, что я вижу и слышу тебя, Ирен. Постарайся освободить себя, быть самой собой, не важно какой, не задумываясь о том, что ты делаешь и для кого. Делай то, что тебе хочется в данный момент – двигайся, как хочешь, говори, плачь, смейся, кричи или молчи – все, что захочешь. Не думай обо мне сейчас, попытайся понять только свои ощущения и делать лишь то, что тебе приятно. А если тебе не понравится то, что делаю я – останови меня, оттолкни, просто скажи мне «нет», - Ирен слушала его горячую речь, как будто не ушами, а всей кожей, с удивлением чувствуя, что ей нравится подчиняться, а не командовать, что во всем теле и в мыслях – странная, но тоже приятная пустота, как будто невесомым пухом паришь высоко над землей.

И разве может быть ей плохо, когда куда-то плывет чердачная крыша, унося с собой неровный, колеблющийся свет фонаря? Когда целуют эти губы, когда чувствуешь на себе эти сильные и нежные руки?

И эти глаза! В них всегда – правда. Можно не верить ни речам, ни клятвам, ни губам, ни рукам. Но, лишь раз посмотрев в эти глаза, поймешь – они всё скажут, объяснят и раскроют всё.
-Я очень люблю тебя, Ирен.
…Слова? Мысли? Не все ли равно.
И рука, не глядя нащупавшая и потушившая фонарь.


*    *    *


Утренний неяркий свет пробился через щели в чердачной двери и крыше. Ирен открыла глаза.
Осторожно, чтобы не разбудить безмятежно спавшего Александра, прислонившегося к ее плечу, села, встряхнула головой, прогоняя остатки дремоты.
Потом перелезла к двери и тихонько распахнула ее.
На чердак проник свежий воздух, словно обнял его обитателей мягко, но крепко.

Ирен оглянулась на мужа. «Как интересно лицо спящего человека! Наверное, это лицо его настоящей души, то, чем он, действительно, живет и о чем думает наяву. Милое такое, доброе. И счастливое», - она улыбнулась.

Солнце еще не взошло. Восток только золотился, подготавливаясь к важному каждодневному событию.

И вот, наконец, брызнул первый, самый смелый луч, а за ним – сразу же – сотни тысяч, миллиарды лучей, неостановимой лавиной поглощая собой все сущее.

И на смену сказке ночной пришла иная – утренняя сказка, звезды которой – капельки росы – на листьях, траве – блестели и переливались бесценным алмазным светом.
Так нарождался новый день, такой же, как вчерашний, необычный и неповторимый.

Ирен почувствовала, что на нее смотрят, и еще раз оглянулась.
-А я так хотел проснуться раньше тебя! – с веселым сожалением сказал Александр.

-Я не стала будить. Жаль было. Еще так рано, наверное, часа четыре, не больше.

-Пожалуй, - он присел на плаще, расправляя сонные плечи. – Сейчас коровье стадо сократилось, и в луга его не гоняют – бандитов боятся. Поэтому перед восходом никто не мычал, а то непременно бы разбудили и меня.

-Откуда ты знаешь про стадо? – удивилась Ирен, и Трильи рассмеялся:
-Случайно услышал вчера от мужичков.

Она увидела, что в нем, наконец, будто расправилась какая-то тяжелая давняя пружина, или отпустила старая надоевшая боль, освободив движения, дыхание, зажгла в его глазах другой, спокойный и ровный свет.

-Спасибо тебе, Сандро, – Ирен перебралась к Трильи, обняла, уткнулась лицом ему в грудь, пряча лицо. – Ты так…

Но он прикрыл ей рот рукой и по-прежнему весело сказал:
-Не надо ничего говорить. Это ты молодец. Давай слезать? – и легонько подтолкнул ее к двери. – Наши, наверняка, уже поднялись. Пора перекусить и – за работу.

-Пора, пора! – счастливо повторила Ирен и в последний раз приникла к уже подсушенной траве, чтобы вдохнуть ее еще уловимый, но исчезающий запах.

Тогда Трильи, рассмеявшись, подхватил вскрикнувшую Ирен на руки, выпрямился на просторном, высоком чердаке и, только шепнув ей: «держись!» - бодро сошел со своей ношей по шаткой лестнице на землю.

-Ты сумасшедший! – смеясь и от счастья, и от пережитых беспокойных эмоций, крикнула Ирен, уже стоя на твердой поверхности и одергивая блузу и юбку. – А если бы ты поскользнулся? Босиком! В росу! По деревянной лестнице!

-Испугалась? – не поверив, спокойно улыбнулся он.
-Нет.
-А почему вскрикнула?
-От удивления и неожиданности, - Ирен снова, как вчера, потупилась. – Я не думала, что ты можешь вытворять такое, - смешно растопырив пальцы, она покрутила рукой в воздухе.

-Безрассудное? – уточнил Александр. – Признаться, я сам не думал. Но, как видно, все мы, независимо от себя, когда-нибудь совершаем нечто подобное. А я… Я бы ни за что не поскользнулся, Ирен…

Та, ожидая конца фразы, с нетерпением глядела в его искрящиеся глаза.
-На моих руках была ты – жена, - почти с благоговейным восторгом сказал Трильи.