Время придет, кн2 ч1 гл10-12

16+


X

Тихий, неказистый, небольшой деревянный дом Стеллы Роти на одной из похожих друг на друга кривых улиц Морской деревни, петлявших вдоль реки, вдруг наполнился шумом, говором, беготней.

Хозяйка ахала и никак не могла прийти в себя от нахлынувшего счастья – нежданных, но желанных гостей.

-Радость-то мне какая! – смеялась она, то и дело подхватывая на руки бегавшую вокруг стола хохочущую Элис, удиравшую от Грето, притворно ускорявшегося за ней.

И в ответ Стелле смеялись открытые настежь всему миру, сияющие счастьем детские глаза.

-А мне так надоело одной! Ох, как надоело! – весело жаловалась, обращаясь к Ирен, намолчавшаяся в долгом одиночестве Стелла. - Все стараются объединяться, добру друг у друга учиться, наукам разным. Вот, председатель у нас школу открыл, детям теперь – тоже радость. В наше-то время мы такого не видели и подумать не могли. Все должны быть вместе, заодно. Одному никак нельзя, - твердила она с прежней радостной улыбкой.

Грето переглянулся с друзьями, не зло пошутил:
-Ты же во цвете лет еще, Стелла. Выходила бы замуж!

Женщина полыхнула быстрым румянцем, но смело, даже вызывающе ответила:
-За кого? Уж не за тебя ли, товарищ председатель? – и Грето неловко засмеялся под добрыми усмешками друзей.

-Молод ты для меня, Грето…, - вдруг горько вздохнула Стелла и, прогоняя навязчивые тяжелые мысли, всплеснула руками. – Ну, так садитесь к столу, гости дорогие. Ужинать давно пора.

Инзаро нервно помял в руках свой картуз, искоса глядя, как друзья рассаживаются на скамьи за старым просмоленным столом.

-Нет, я, пожалуй, пойду. Недосуг, еще дел много. Только вот ты, Александр, не забудь, что обоз завтра в четыре утра. Не проспи.

-Это что еще такое? – неожиданно властно сказала хозяйка дома. – А ну-ка, председатель, садись за стол со всеми. И не смей моим гостеприимством брезговать!

-Стелла, да я…, - словно и вправду, перепугавшись, что она подумала, будто он брезгует, а не стесняет их, Грето угловато присел на край скамьи рядом с Александром.

Как ни старался Инзаро, а голодные глаза против воли, не отрываясь, скользили по поднимавшемуся от вареной картошки пару, по глиняному горшку с молоком, пахнущим детством, заливными лугами, добродушными коровами, по краюхе ржаного хлеба, такого мягкого, что надави сверху пальцем на его припеченную корочку – и достанешь до твердой поверхности столешницы. Председатель вспомнил, что с утра ничего не ел.

Ирен неспеша кормила Элис этой простой пищей. Девочка иногда что-то довольно мычала себе под нос, отправляя в маленький рот то кусочек поданного матерью хлеба, то ложку молока.
Она видела, что ее отец и мать, и еще эти хорошие дядя и тетя – отчего-то грустны. Она своим умишком почти двухлетнего ребенка не могла понять, что это, но, не осознавая, чувствовала, что людям, которые ее любят, отчего-то очень плохо, что-то у них не так, как надо.
Как надо, она тоже не знала, но помнила, что было хорошо, когда и мама, и папа, и все окружающие беззаботно улыбались и разговаривали и играли с ней.

А сейчас ей и самой играть не хотелось. И Элис, сидя на коленях матери, привалившись белокурой кудрявой головкой к теплому материнскому плечу, послушно ела, молча глядя, как большой огонь в керосиновой лампе на середине стола то причудливо затухал, то вновь разгорался сильнее.

Стелла принесла из подпола темную бутыль с домашним вином, пояснила:
-С позапрошлого урожая осталось.

Грето наставительно погрозил ей пальцем.
-Ну, товарищ председатель, только по одной – за лучшую жизнь, за счастье! – словно уже хмельная, воскликнула хозяйка. – Я помню, что завтра всем рано подниматься.

-Наливай! – тряхнул головой Александр и задиристо посмотрел на Ирен.
Та с готовностью кивнула:
-Я тоже выпью.

В стаканах пенилась не прекрасная, звенящая, прозрачная жидкость – ровной, тяжелой, густой струей туда лилось почти багровое вино.
И казалось, что замешано оно на крестьянской крови, поте и горьковатых слезах, таких же, как горе, которое снова подступало так близко, словно хотело зажать в своих костлявых объятиях все живое.

-За будущее счастье! – все встали.

Элис, с бормотаньем возившаяся с подушками на кровати возле печи, первой услышала, что кто-то идет со двора.
-Эй-эй! Иди! – позвала она взрослых, замахав своими ручонками, показывая на дверь.

Стелла выбежала на крыльцо и через несколько мгновений ввела в дом шатающегося от усталости, темного от грязи Антонио Валле.
-Вот уж никак не ожидал, что вы все тут собрались! – с изумлением крякнул он.
-ЗдорОво, Антонио! – все подошли, чтобы пожать ему руку.

Стелла забегала, желая принести воды – умыться новому гостю. Александр тихо остановил ее:
-Где вёдра? Я сам схожу. Ты только напомни, в какой стороне колодец, темно на улице.

Когда первые волнения, связанные с неожиданным появлением бывшего кузнеца, улеглись, он благодарно, с поклоном, кивнул хозяйке, подавшей ему умыться над лоханью и чистое полотенце.
Потом выпил свой стакан вина и стал отвечать на сыпавшиеся, как мука из сита, вопросы.

-Я обоз догонял, - сокрушался Валле. – Прибежал в сельский комитет, записаться в добровольцы на спасение урожая, а мне говорят – пять часов назад отбыли. Еле лошадь нашел и без роздыху полдня скакал к тебе, Грето, - он печально взглянул на Инзаро темными цыганскими глазами. – В твоем правлении сторож сказал, что ты ушел к Стелле Роти. Так я тебя и нашел. На любую работу согласен, только позволь в колхозе остаться.

-Что случилось, Тони? – не поняла Ирен. – А как же твой завод?

Кузнец задумчиво проводил горячими глазами Стеллу, отошедшую к печи, где у нее доваривалась следующая партия картошки, ответил с болью:

-Закрыли завод. Сегодня утром пришли на смену – а цеха, все помещения опечатаны. Директор арестован. Говорят, какой-то заговор. Кругом – милиция, товарищи из госбезопасности, наши покрышки тракторные пересчитывают, - неласково усмехаясь, проговорил он. – Ну, а жить как-то надо…

Грето с несвойственной ему мягкостью похлопал друга по плечу:
-У нас места всем хватит. Вдвоем будем холостяцкое время коротать.

-Вот спасибо, друг! – улыбнулся кузнец, снова как-то по-особенному посмотрев на хозяйку, которая, казалось, спокойно, без лишней суеты или услужливости, ухаживала за гостями.
Потом Антонио обратился к Ирен и Александру:
-А вы как тут оказались?

-Долгая история, - поморщился Трильи. – Но, если коротко: я иду в рейс, Ирен остается, поэтому они с Элис будут здесь, - и подавленно замолчал.

Чем ближе был час расставания, тем больнее сжималось его сердце от новых недобрых предчувствий. Он гнал от себя эти тяжелые мысли, но они приходили помимо воли.

-Все будет хорошо, - как заведенная, проговорила Ирен, глядя в одну только ей видимую точку перед собой.

Антонио участливо покосился на нее и протянул:
-Вот какое время пришло…М-да, не вовремя Делош…

Грето, сдавленно кашлянув, совсем отвернулся от друзей. Стелла, прямая, крепкая, суровая, молча стояла у печи, обхватив себя за локти. Молчал, сгорбившись, Александр. Молчала Ирен, пересевшая на кровать к засыпающей Элис.

Только мгновения летели, не обращая внимания на людей, подзабывших о том, что они, мгновения, уходят, никого не дожидаясь. Куда? Бог знает, куда уходит время.

Может быть, в бесприютную и бессмысленную пустоту, а, может, напротив, оно исчезает, облекая каждое мгновение  своим особенным, сокровенным смыслом.

Тихо шуршал маятник настенных самодельных часов, сработанных еще покойным мужем Стеллы. Но люди, не двигаясь, сидели или стояли. И каждый думал о своем.

Первым от тягостности очнулся Антонио.
-Хозяйка, - негромко позвал он ее, - засиделись мы у тебя. А дело-то, никак, к полночи идет?

-Да что вы! – смутилась та, пряча руки под передник. – Я не гоню никого.

-Правда твоя, Антонио, - решительно поднялся Грето. – Пойдем. Завтра на рассвете снова прибудем. Александра будить, - и грустно улыбнулся.

-Я не просплю, - словно проснувшись, воскликнул Трильи, вскинув отяжелевшую голову. – Толком и поговорить с Антонио не успели.

-Еще свидимся, Сандро, и наговоримся, когда вернешься, - кузнец показал в доброй улыбке ровные белые зубы. – Покойной ночи! Спасибо и тебе, хозяюшка, - поклонился он Стелле и снова посмотрел на нее так, что она не знала, куда ей деться от этих черных, вспыхнувших глаз.

У самого порога Грето обернулся к Стелле, которая вышла проводить, зажгла в сенях свечу.

-Знаешь что? Тебе теперь нелегко придется, - глубокая вертикальная складка на переносье исказила его приятное лицо. – Ты только не стесняйся, проси, если нужно чего – колхоз поможет. Керосину, муки выпишем.

-Я не расплачусь потом, - усмехнулась Стелла.

Инзаро махнул рукой:
-Ты давно вперед своей работой в поле расплатилась.

Стелла в ответ слегка прикрыла глаза.
-Вдвоем с Ирен мы справимся.

Грето склонил голову набок в знак согласия и прощания и, толкнув дверь, вышел.

Когда Стелла вернулась в тесную комнату, Ирен с Александром уже убрали со стола.
-Спит Элис? – шепотом спросила хозяйка, кивнув на кровать.
-Она у нас почти всегда спит, - с усталой и мягкой улыбкой ответил Трильи.

Ирен, смахнув последние крошки в свою ладонь, серьезно сказала:
-Стелла, только не вздумай из-за нас себя стеснять. Нам и так неловко, что как последние трУсы сбежали из города…

-Ирен! – негромко вскрикнул Александр.
-Помолчи, пожалуйста, Сандро, - отрезала она, но Стелла уже примирительно качала головой:
-Ты не права, Ирен. Совсем не права. Вы просто очень устали. И отдохнуть, и спокойно всё обдумать вам было некогда. Но утро ночи мудренее. Давайте-ка спать. Так кому где стелить? – весело развела она руками, приглашая к небогатому выбору.

-На полу, - чуть не в один голос сказали Ирен и Александр.

Стелла только отмахнулась:
-Выдумщики. Это с девчонкой-то на полу, когда по ночам мороз гуляет? – возразить на эти спокойные слова было нелегко.
Поэтому Ирен осталась с Элис на кровати, сама Стелла отправилась на печь. Александр, почти настояв на своем, расположился возле печи на лавке, которую Стелла покрыла старым тюфяком.
Каждый, не раздеваясь, заснул с единственной мыслью – взять у сна всё, что он мог им дать за то время, которое на него оставалось – чуть более четырех часов.


*    *    *


Александр бережно прикрыл жену своей шинелью – Ирен спала, свернувшись калачиком, обняв Элис, которую закутала во всё одеяло, ничего не оставив себе.

«Холодно-то как!» - с жалостью глядя на них обеих, подумал Трильи. Потом с зажженной свечой подошел посмотреть на часы. «Только три, успею».

Заглянул в печь, где в широкой глиняной миске остались с ужина несколько теплых картофелин, пересчитал и съел две самых мелких.

«Надо им дров наколоть», - вспомнилась ему кучка пеньков, сваленных у дома Стеллы. «Хоть чем-то напоследок помочь», - и сам вздрогнул от неприятного чувства, возникшего в груди от этого «напоследок».

С печи спустила обутые в шерстяные чулки ноги Стелла, медленно слезла.
-Не выспалась, - участливо кивнул Александр.
-Пустяки, - спросонья хрипло усмехнулась та. – Не в первый раз.

Трильи предложил напрямик:
-Стелла, давай я тебе… вам дров наколю. Топор есть у тебя?
-А ты что ли умеешь? – усомнилась она.

В ответ Трильи только улыбнулся:
-Да я многое могу.
-А позавтракать? – с удивлением переспросила Стелла, доставая из печи миску с картошкой.

-Я уже, - неловко усмехнулся Александр, видя, как хозяйка с сомнением пересчитывает те же картофелины, и пояснил. – Это я вам оставил.

-Ну, тогда иди, - она, печально вздохнув, проводила его во двор и снабдила топором.

Вернувшись в дом, застала обеспокоенную, только что проснувшуюся Ирен.
-Куда вы все ушли и не разбудили? Сандро тоже хорош, - спохватилась она. – Шинель тут, а сам неизвестно где. Замерзнет! Куда он пошел? – она вскочила, готовая уже бежать на поиски мужа.

Стелла улыбчиво успокоила ее.
-Дров решил наколоть. Да не волнуйся так, я ему старое пальто дала, - несколько секунд созерцая добротное сукно шинели, прибавила. – Жалко, должно быть, в нашу дыру такое надевать. Неужто ничего поплоше не было?

Ирен покачала головой:
-Нет. У него вообще больше ничего теплого нет, - и горько вздохнула. – Я не могу с ним справиться. Он сказал, что готов продать все свои вещи, даже форму, чтобы мы не голодали. Старое, дореволюционное, почти все в комиссионный отдел сдал. А мне моё не разрешает. Но я иногда тайком…

Александр, дыша паром, принес первую охапку поленьев.
-А где пальто? Почему ты раздет? – в один голос, с громким шепотом накинулись на него женщины.

-Мне жарко, Ирен, - отстраняясь от нее, мягко проговорил Трильи. – У меня осталось очень мало времени, но я хочу успеть. Пожалуйста, не мешайте мне, дорогие.

Через несколько минут в дом, спасаясь от мороза, вошел Грето.
-Утро доброе, - стаскивая картуз, стуча зубами, сказал он. – Где Александр?
-Дрова колет во дворе, не утерпел, - вздохнула Стелла. – Вот, неугомонный!

-А, - Грето понимающе посмотрел на растерянную Ирен. – У нас еще есть с полчаса. Пойду, помогу, - и поскорее снова вышел.

Ирен выглянула в окно, в печальные, пасмурные, предутренние сумерки, холодные и промозглые.
-Не переживай, - угадав ее мысли, тихо сказала Стелла. – Он не хочет рядом с тобой сейчас быть, чтобы чувства свои не показывать. Ему это тяжело, вас оставлять, пойми.

-Я знаю. Ему так лучше, спокойнее, - ответила Ирен, а у самой горло сжимал спазм, словно желал вытолкнуть из организма, как из вулкана, лавину слез и рыданий.

Ну, никак не мог этот обоз сегодня выехать вовремя. Опаздывал уже на полчаса. Словно оставлял минуты для прощаний, напоминаний о том, не забыли ли чего, повторений бесконечных наставлений отъезжающим.

Александр, надев шинель, подошел, чтобы осторожно поцеловать спящую дочку, почти с головой зарывшуюся в теплое одеяло. Поцеловал обмякшую, безвольную и словно удивленную Ирен. Обнял на прощание всплакнувшую в передник Стеллу, шепнувшую ему:
-Храни тебя Бог..., - торопливо перекрестившую, - и порывисто вышел в темную дверь.

Ирен постояла секунду, но, не сумев сдержать себя, вскрикнула и бросилась за ним. Стелла, поднеся к мокрым глазам передник, тяжело опустилась на лавку.

-Ирен! Что ты делаешь?! – с надрывом говорил Александр, стоя у калитки и кутая прижавшуюся к нему жену в расстегнутую шинель. – Что ты делаешь со мной?!

-Не могу, Сандро! Я не могу! – шепотом повторяла она сквозь слезы, прижимаясь всё сильнее, словно хотела срастись с ним навсегда. – Все внутри умирает! Будто не увижу тебя долго-долго. Больно! Мне больно, Сандро!

-Ну, вот еще, - смягчился Трильи. – Слезы замерзнут на лице, больнее будет. Не думай о плохом, Ирен. Ты же говорила, что всегда будешь меня ждать. Я вернусь, Ирен. Слышишь? – он хотел ее поцеловать, но мешал козырек фуражки. Александр с грустной улыбкой снял ее, поцеловал, чувствуя своей щекой слезы жены.

-Что это? – Ирен испуганно вздрогнула. Крупные, белые, пушистые мухи летели с небес, садясь на землю, деревья, волосы, ресницы – и таяли, исчезали.

-Снег, - тихо ответил Александр. – Как в России, у Николаса…
-Странно, - шепот Ирен был почти не слышен. – Такого никогда не бывало. Почему он летит? Зачем? Он такой холодный, обжигает. Это к несчастью! К несчастью! – вскрикнула она.

Теперь испугался Трильи.
-Нет, Ирен. Не надо, прошу тебя! Когда ты такая, ты будто сходишь с ума. Мы оба сходим с ума. Прошу тебя, иди в дом. А, вот что, чуть не забыл…, - он вытащил из кармана штанов завернутый в тряпицу маленький пистолет с несколькими запасными обоймами. – Это твой, помнишь? Ты отдала мне, чтобы я его в сейфе у Сайруса хранил. Перед отъездом он мне вернул. Тебе может здесь пригодиться.

-А ты? – с болью глядя в его глаза, спросила Ирен, принимая оружие.
-У меня табельное, - кивнул Александр. – А теперь уходи. Уходи! – он слегка оттолкнул ее от себя. – Я не хочу больше говорить. Ты сама все знаешь, родная. Поэтому уходи, или я не смогу уйти, и меня будут долго ждать. Прошу тебя – уходи же! – пошатываясь, Трильи спиной подвинулся к калитке. – Уходи! – почти прокричал он, как будто не жене, а самому себе.

Ирен стояла, дрожала от холода и молча плакала, не сводя с него глаз. Сверху падал мертвый снег. Уже совсем рассвело.
-Эй, Александр! Поторопись! – на другом конце улицы от обоза отделился скрюченный морозом Грето, призывно махал рукой.

Трильи в последний раз взглянул на Ирен – она стояла по-прежнему, - и побежал прочь, к обозу.


XI


Плыли три дня. В открытом море целую ночь бушевал сильный шторм. Следующий день потратили на то, чтобы прийти в себя после него. На ходу вспоминали нелегкую морскую науку – этакие внезапные учения в связи с форс-мажором.

Кораблей было не два и не три, как изначально слышал Александр, а четыре.
Четыре старых парусника с возможностью парового хода.

Первые новые стальные машины уже были спущены на воду месяц назад. На них полным ходом шла подготовка будущих специалистов морского дела, освоение новых приборов управления, навигации. Трильи даже посчастливилось успеть посетить несколько таких занятий на одном из этих судов.

Но для выполнения задания правительства требовались проверенные, изученные машины, такие же проверенные, знающие люди, ходившие под этими парусами еще при герцоге.
Команды на кораблях-посланцах были сформированы из матросов-добровольцев, курсантов младших курсов Морской академии Туза, а офицерский состав – из старшекурсников и преподавателей Академии.

Флагманом командовал адмирал Читто, вместе с ним почти неотлучно находился посол Тимош, дипломат из Командона, направленный в Спиридонию для переговоров с ее официальными кругами о закупке продовольствия.

Командиром одного из судов был Морис Эннаби, в прошлом году сыгравший не очень приятную роль при приеме Александра Трильи в партию.

И вот теперь именно Александр Трильи шел вторым помощником командира на корабле Эннаби, который назывался просто и коротко – «Ветер».

В трюме еще одного судна, переоборудованного под примитивный рефрижератор, находилось то, что и стало причиной скандального инцидента в кают-кампании «Ветра» почти сразу после отплытия флотилии из Туза ранним октябрьским утром 2073 года.

На завтрак офицерам было предложено: несколько видов салатов из свежих овощей, блюда итальянской кухни из отборного мяса, разнообразные морские деликатесы, макароны, фрукты и шоколад. Над безупречно накрытым столом слегка возвышались бутылки вина.

-Товарищи, прошу всех выпить за удачу нашего похода, - провозгласил командир, наливая самому себе красное вино в высокий бокал.

Офицеры с удивлением и недоверием рассаживались по своим местам, не решаясь приступить к трапезе.

-Это по какому же случаю? – тихо, несмело спросил кто-то.
-Похоже на торжественный прием у министра. За какие такие заслуги?

Трильи остался стоять. Кажется, он только теперь понял. Да, Ирен была права. Это было ужасно, цинично, оскорбительно. Это было кощунством.

-Ты чего, Александр? – захлопало на него с дюжину глаз.
-Я? – он задохнулся от возмущения и, едва сдерживаясь, буравил ожесточенным взглядом Эннаби, который, недобро нахмурившись, смотрел на него через длинный стол. – Это я хочу спросить, что вы собираетесь делать!

Кое-кто, поняв, к чему он клонит, тут же повскакали с мест, отодвинулись от стола, как от предмета, несущего на себе заразную смертельную болезнь.

-Это подлость, товарищи. Насмешка над теми, кто остался на берегу ждать нашей помощи, нашей поддержки. И вы собираетесь сидеть здесь, в уютной кают-компании, созерцая все эти земные и морские яства? И не только созерцая? А я думал, что у морских офицеров есть честь и совесть. По крайней мере, должны быть. Где же они? – почти с отчаянием выкрикнул Александр.

Услышав такое, еще несколько человек, словно спохватившись, вышли из-за стола, давая понять, что тоже отказываются от завтрака. Остались сидеть командир и еще двое.
Но если последние не поднимали лиц от стыда или от страха, то командир являл собой вид очень оскорбленного человека – с жестокими синими глазами, брови сведены над разрубленным морщиной переносьем, нос хищно выгнут, скулы дергаются, губы сжаты, – точно он готовится нанести ответный удар.

-Товарищ командир, прошу разрешения всем не желающим завтракать офицерам покинуть кают-кампанию, - твердо сказал Александр.

-Старший лейтенант Трильи. Вы отдаете себе отчет в том, что здесь по вашей вине произошло? – холодно-надменно спросил Эннаби и поднялся с места.
-Так точно.

-Да?! – подхватил командир, словно ждал такого поворота дела и обрадовался ему. – И вы понимаете, что находящихся здесь ваших товарищей, офицеров, в том числе, старших вас по рангу, вы оскорбили, обвинив их в бессовестности и бесчестии? – он не кричал, но его голос был похож на резкий звук трубы, в которую дует неумелый трубач, не имеющий музыкального слуха.

-Я сказал правду. Если вы считаете, что она может быть оскорбительной…
-Я не считаю! Я знаю! – наконец, вспылил Эннаби.

От офицеров, принявших сторону Александра, шагнул первый помощник капитана Марко Уотти и предупреждающе протянул к командиру руку.
-Морис, прошу, не выходи из себя.

-И никогда не выхожу из себя, - почти спокойно закончил Эннаби. – Так что, если вы, старший лейтенант, не соблаговолите здесь же, при всех, отказаться от своих слов и извиниться, я доложу о случившемся адмиралу Читто и по радио – домой, чтобы там обдумали, как с вами поступить.

-Не будь злопамятным, не делай этого, - еще раз попытался уговорить старого друга Уотти.

-Оставь, Марко, - непреклонно качнув головой, Эннаби пристально разглядывал окаменевшего Трильи и окруживших его, молчаливых и хмурых младших офицеров. – Я обязан придать делу огласку. Поскольку даже ты, как старший, последовал примеру этих мальчишек, я усматриваю в действиях старшего лейтенанта Трильи призыв не просто к неповиновению, а к откровенному бунту, – и зло усмехнулся, снова оглядев неподвижного Александра.

У офицеров вырвался судорожный вздох – Эннаби намекал на настоящее преступление, которое грозило трибуналом, тюремным заключением или даже… Но об этом не хотелось думать.

Не дождавшись покаянных слов от Трильи, Эннаби быстро прошествовал мимо него, бросив двум своим сторонникам, по-прежнему, не поднимавшим голов:
-За мной.

После его ухода Уотти схватился за свою седеющую круглую голову.
-Черт дернул вас, Александр! – с сердцем выпалил он.

-Но ведь Трильи прав! – офицеры в волнении толпились вокруг молчавшего Александра. – Ты не бойся, мы за тебя будем до последнего стоять! – уверяли они его.

-Я не боюсь, - просто и устало ответил Трильи.
-Он не боится! Не боится! – кипятился Уотти, изо всех сил стараясь не потерять самообладания. – Вы хоть знаете, Александр, что у капитана Эннаби сын служит в органах госбезопасности? И если то, что здесь произошло, всплывет на поверхность на берегу, дома, вы… Вас никто не спасет!

-Мы не доносчики! – послышалось сразу несколько возмущенных голосов.
-А я не вас имею в виду, - горько усмехнулся Уотти. – Доносчиков не любят, хотя их услугами пользуются даже весьма уважаемые учреждения. А некоторые всю свою работу строят на них…

В кают-кампанию вбежал запыхавшийся юнга корабля, крепкий, но еще по-мальчишески худой и угловатый, Рафик Селонсо. Красный от волнения, непонятно каким образом успев во время нравоучений Эннаби выскочить из кают-компании, а теперь вернувшись, он выдохнул:
-Я был в кубрике. Матросы тоже отказались завтракать!

Уотти совсем потерянно покачал головой:
-Скверно! Очень скверно, Александр! Теперь вас точно обвинят в подстрекательстве… Интересно, что творится на флагмане. Что такое? Мы стоим? – с удивлением почувствовал он и, открыв деревянную дверь, едва не столкнулся с Эннаби, за которым возвышались два растерянных матроса.

Офицеры по привычке щелкнули каблуками, вытянулись перед командиром. Эннаби из-под густых бровей поискал глазами.
-Старший лейтенант Трильи.
-Я, - Александр твердо вышел вперед.

-До окончательного решения вопроса вы помещаетесь под арест и будете пребывать в вашей каюте под стражей.
-Есть.

-Это твое решение, Морис? – донесся до него тихий вопрос Уотти.
-Это приказ, а их, как известно, не обсуждают, - был отчеканен спокойный ответ командира.

Что-то знакомое, давно слышанное, резануло слух Александра от этих слов, властных, неколебимых в своей правоте и неотвратимости наказания, придуманного собственным разумом.
Он вспомнил, - ну, конечно, - это было жизненным кредо герцога Фьюсса. Того самого, что до сих пор, наверняка, жив и здоров, и разгуливает под солнцем Спиридонии, такой же властный и неколебимый в своих устремлениях и поступках.

-А вас, товарищи офицеры, я настоятельно предупреждаю на будущее. В данный момент вы проявили несознательность, поддавшись минутному порыву. Забыли о том, какую важную миссию доверили вам Родина и партия. Доверили, позаботившись о вашем здоровье и силах. А вы так нелепо осквернили это высокое доверие. Я передал сообщение об инциденте на флагман, и флотилия остановлена.
Теперь мне предстоит встреча с командующим и тяжелый разговор. Поэтому прошу вас занять свои места и приступить к возложенным на вас обязанностям, вплоть до дальнейших распоряжений, - Эннаби кивнул матросам, и Трильи, не дожидаясь особых приглашений, заложив за спину руки, спокойно пошел впереди них.

-Черт побери! – выругался кто-то из офицеров. – Пожалуй, Трильи, действительно, оказался прав. Все мы – трусы!

Но Уотти, на правах старшего, только грустно вздохнул, качнув головой:
-Нет, товарищи. Мы – свидетели, если дело дойдет до трибунала. Вот там и станет окончательно ясно, кто есть кто, - многозначительно заключил он.

На том и разошлись.


*    *    *


Александр сидел у маленького круглого окна каюты, заботливо выдолбленного мастерами лет двадцать назад при строительстве этого корабля, и смотрел на море. Легкая рябь тревожила его, в общем, спокойную поверхность. Белые буруны, пенившиеся на гребнях небольших волн, бьющих в борта, напоминали расходившиеся в усмешке губы.

Трильи в ответ им тоже усмехнулся.
-И чего ты смеешься? Чему радуешься? – прошептал он морю. – Я уехал оттуда, где была холодная, промозглая осень, оставив там самое дорогое, что у меня есть. А здесь – беззаботное солнце и ласковые тропики. Это несправедливо по отношению к тем людям. Чему же здесь радоваться?… Сволочь, Эннаби! – в сердцах прошептал он и треснул кулаком по обитой стальным листом деревянной стенке тесной каюты на двоих, в которой помещалось только два лежака, ввинченный в стену короткий стол между ними и узкий шкаф для сменной формы.

С той стороны стены обитатель соседней каюты отстучал по Морзе: «что это значит?» Трильи даже почудилось удивление в этом привычном и сухом стуке. Но не ответил. Потому что в двери щелкнул замок, и матрос, охранявший Александра, одернув свою белую робу, отдал честь и отрапортовал:
-Товарищ старший лейтенант, вас к адмиралу Читто.

Трильи прошел по неуплывающей из-под пружинящих ног, необычно стоячей палубе к тому месту, где на воду уже спустили шлюпку.
Офицеры и матросы, бывшие на палубе, провожали его подбадривающими взглядами. Солнце яростно обрушивало на головы людей тяжелые, горячие лучи, мешая мысли, мучая тело.
Только ветер – вольный ветер! – налетая порывами, ненадолго утолял жажду прохлады.

Облизав пересохшие губы, Александр сдвинул на лоб пилотку и спустился по лесенке в поданную шлюпку вслед за матросом-конвоиром.
В нескольких десятках метров ослепительно бело горели паруса флагмана. Вот и его борт. На палубе – снова знакомые лица сокурсников, тоже не скрывают, смотрят сочувственно.

Мелькнул между матросами озабоченный Андреа Иллиано, который, как и Трильи, здесь – младший помощник командира корабля. Его черные глаза восхищенно, но настороженно всматриваются в Александра, мол, ты крепкий, молодец, но будь осторожен, если уж пошел на это до конца…

И Трильи гнал от себя тревогу и растерянность. Нужно, чтобы они видели – он не боится, потому что прав.
В таком собранном состоянии Александр и предстал перед командующим.

-Товарищ адмирал, арестованный старший лейтенант Трильи по вашему приказанию прибыл, - вскинул он руку к виску.

Читто, большой, тяжелый, лысый, добрыми и удивленными глазами напоминавший старого друга Александра – мэра де Летальена,  поднялся из-за стола с картой и какими-то счетами.

-Так это вы? Вы это натворили? Ф-фу! – он с шумом выдохнул будто ненужный ему воздух. – А я чувствую – знакомая фамилия. Вы бы лучше сказали, не «прибыл», а «доставлен», это вернее, - пошутил адмирал.

-Так точно, - без тени сожаления в голосе сказал Трильи.
-Да, задали вы мне задачку, - тихо и серьезно проговорил Читто и снова со вздохом опустился на свой стул, жестом приглашая Александра сесть напротив. – Зачем вы это сделали? – глядел в самые глаза Трильи, словно желая проникнуть как можно глубже, докопаться до истоков истины.

-Не смог смолчать, - под этим взглядом, вместо напряжения, Александр, напротив, почувствовал, будто спокойная волна неспеша накрыла его, как теплый прибой на песчаном берегу.
Вот ведь какие удивительные бывают люди – посмотришь им в глаза, и, кажется, готов вывернуть перед ними наизнанку всю душу. Без страха и сомнения.

-Эннаби передал сообщение на берег, - адмирал сказал эти слова таким тоном, что было понятно, что он думает об этом человеке. – Я понимаю вас, но, может случиться так, что на берегу я не смогу вас спасти.

-Меня не надо спасать, - жестко ответил Трильи.

Командующий внимательно оглядел его лицо, как отец, который сожалеет о мальчишеской глупости сына.

-На что вы надеетесь, Александр? На жену?
-Простите, что? – не понял Трильи, и Читто попытался пояснить:
-Вы уверены, что вас не даст в обиду Ирен Кресси?

Александра передернуло.
-Я никогда не пользовался милостями и привилегиями, которые моя жена могла бы для меня выхлопотать. Это нечестно. И впредь этого делать я также не намерен, - резко бросил он адмиралу.

-М-да, вы, действительно, очень ершистый, в этом Эннаби прав, - добродушно вздохнул Читто. – И слишком щепетильный и благородный. Я бы сказал, дворянин до кончиков ногтей, да вы, пожалуй, обидитесь, - не зло усмехнулся он.
-Никак нет.

-Только вот объясните мне, что благородного в том, чтобы подговаривать своих товарищей, офицеров, матросов бойкотировать положенный вам завтрак? – с едкой хитринкой во взгляде прищурился адмирал на Александра.
С хитринкой, потому что весь его вид говорил: «Я сам все знаю и понимаю, но хочу услышать от тебя. Так что отвечай!»

Трильи ответил:
-Я никого не подговаривал, клянусь честью. И мне странно слышать ваш вопрос, товарищ адмирал. Потому что должно быть предельно ясно – я не один такой.
Здесь много людей, считающих так же, как я, а именно – вся эта пища, - с неприязнью продолжал он, - и ее употребление – это предательство тех, кто остался на берегу. У них этого нет, и мы, как честные люди, не можем, не имеем права…

-Достаточно, - устало перебил адмирал его горячую речь. – Ваш командир говорит, что вы подговаривали своих товарищей.

-А это его дело, - пожал плечами Александр. – Если он так считает. Может, это его естественная потребность – в каждом видеть врага, бунтовщика и расправляться с ним по собственному закону чести.
Но в таком случае, товарищ адмирал, разрешите и мне один вопрос. Эннаби, по крайней мере, действительно, верит в свою правоту, справедливость. И это оправдывает его.
Но кто стал реальной причиной сегодняшнего конфликта? Кто принял решение о том, чтобы стол был так оскорбительно роскошен? Кто и зачем? – Трильи сознательно намекал на самого командующего, желая убедиться в том, что тот никак не замешан во всем этом деле.

Читто, и правда, грустно посмотрел на старшего лейтенанта и с горечью сказал:
-Я вам отвечу. И вы должны это понимать. Тот корабль, что идет за нами, и все припасы, хранящиеся на нем, это приманка для всех нас… Или, если угодно, взятка.

-От кого? – вырвалось у ошалевшего Александра.

Читто вдруг сделался жестким, под кожей заходили желваки.
-От тех, кому мы с вами служим, кого обязаны защищать даже от собственного народа, - и, глядя, как Трильи с трудом доходит до окончательного смысла этих слов, усмехнулся.

-Политика – очень грязное дело, Александр. Честные люди иногда случайно залетают туда. Но…, - адмирал неспеша протянул руку к стоящей на столе игрушечной пушке, возле которой на магните было прикреплено несколько таких же мелких чугунных ядер, взял одно, вложил в пушку, нажал на рычаг – бац! – ядро звонко ударилось в мишень на противоположной стене каюты, - им стреляют в спину, и они исчезают.

-Простите, товарищ адмирал, - осознав, что был непростительно дерзок, с сожалением сказал Трильи. – Я понимаю, что вы не могли отказаться от того, что вам предложили, точнее, приказали исполнить…

-Вы хотели сказать – что я испугался, - спокойно и без упрека закончил за него Читто, и Александру стало стыдно.

Он знал, что адмирал был боевым офицером, сражался на стороне восстания, и о его героизме, бесстрашии, решительности у моряков ходило много историй.

-Вы правы, Александр. Да, я боялся. Мне пока еще не надоело носить голову на плечах. Чего и вам советую, - усмехнулся он прежней беззлобной усмешкой. – Мне ведь всего около пятидесяти. Но в оправдание хочу сказать, что я боялся не только за себя. За всех вас, вверенных мне в подчинение. Я хотел, чтобы вы были сыты и спокойны в этом путешествии. Чтобы ничто не отвлекало вас от выполнения долга перед Родиной, возложившей на вас эту ответственность.

-Товарищ командующий, - сдерживая дрожь в голосе, просившуюся от несогласия и боли наружу, заговорил Трильи. – Под словом Родина я, и не я один, подразумеваю не этот небольшой остров в Тихом океане, называемый Командорией, посреди огромной карты мира, а ту землю, на которой проживает более десяти миллионов моих соотечественников. Значит, мой долг перед Родиной – это долг перед этими людьми. Исполняя его, я сделал сегодня то, что сделал.

Адмирал безнадежно вздохнул.
-Вы погубите себя. Вашим благородством.

Александр опустил голову от неприятного воспоминания. Эти слова герцога Фьюсса задолго до адмирала Читто повторил ему когда-то предавший друг.

-Возвращайтесь к своим обязанностям, - раздельно произнес Читто.
-Прошу прощения, - не поверил Трильи, - к обязанностям арестованного или помощника командира корабля?
-Естественно, последнего.

-Тогда позвольте еще один вопрос, товарищ адмирал, - скрепившись, заговорил Александр. – Что будет в дальнейшем с завтраками, обедами и ужинами?

Читто, не выдержав, рассмеялся.
-Честное слово, ваша настойчивость достойна восхищения! Обещаю, что нормы продуктов будут сокращены до возможного минимума. Чтобы люди могли поддерживать свои силы, не более того. Этим сейчас же займется врач флотилии. Даю слово, - твердо повторил он.


XII


До ночной вахты Александру оставалось три часа. Он принял душ, поужинал с офицерами обыкновенными макаронами со скудной, проглядывавшей через них тушенкой и спустился к матросам в кубрик.
Там было шумно, тесно и душно, хотя незадраенные иллюминаторы пропускали в помещение морской воздух. Но он сам был наполнен тяжестью тропического вечера и не мог освежить небольшого закрытого пространства между перегородками корабля.

-А, товарищ старший лейтенант! С чем пришли? – приветливо обратился к нему здоровенный матрос – на нем даже тельняшка натянулась так, будто вот-вот готова была лопнуть по швам.

Трильи улыбнулся.
-Вас проведать. И узнать, кто сегодня заступает на вахту в полночь старшим дежурным. Вместе со мной.

-И себе, и нам только хуже делаете, что пришли, - пробурчал кто-то с верхней спальной полки.
-Это почему же? – лицо Александра помрачнело.

Тот же голос ответил обиженно:
-Лишние подозрения.

-Не слушайте его, товарищ Трильи, это он так болтает, а на самом деле вами все восхищаются, - засмеялся юнга Рафик Селонсо, поднимаясь от группы матросов, игравших за узким столом в шашки.

Над столом на перегородке был приклеен лист последнего номера матросской газеты, выходившей в Тузе, рядом – пара потрепанных цветных картинок из журналов с рисунками зверей и неизвестным женским портретом.

А над всем этим – небольшой, тоже из журнала – портрет Делоша Командоро, в полный рост, со скрещенными на груди руками, задумчиво глядевшего вдаль, словно он прикидывал – что там, за поворотом истории.

-Да я ничего особенного не совершил, - смутившись от обращенного на себя внимания, пожал плечами Александр. – Вы сами знаете, что я никого не уговаривал. Просто каждый из вас решил для себя, как поступить честно и справедливо, вот и всё.

-Но командиру нос утерли – это вы здорово! – весело подхватили моряки.
-Товарищ Эннаби тут тоже ни при чем, - Трильи покачал головой. – Не он виноват.

-А кто? – незамедлительно посыпались на него вопросы.
-Не он, - отрезал Александр и, чтобы разрядить обстановку, оглядывая устремленные на него десятка два пар глаз, снова спросил. – Так кто на вахту старшим дежурным в ноль-ноль заступает?

Моряки, кто постарше, озабоченно переглянулись, неприятно удивленные тем, что им не дали точного ответа, молодежь непонимающе захлопала ресницами.
-Старшина первого класса Видо Боччи, - охотно откликнулся здоровяк, который первым приветствовал офицера.
-Очень хорошо, значит, скоро встретимся, - Трильи козырнул и вышел.

Над горизонтом висело красноватое солнце, доживая последние часы этого насыщенного событиями дня. Под крупным диском светила, почти по самой полосе горизонта вытянулось легкое серое облако, отражающее оранжево-розовым солнечные лучи.

Александр подошел к фальшборту, озабоченно посмотрел на рулевого, спокойно стоявшего у своего «колеса», на флагман впереди, мерно рассекающий поверхность воды, на солнце и облако.

Рядом, облокотившись на фальшборт, встал юнга.
-Красиво, правда? – зачарованно спросил он, кивая на солнце.

Трильи вздохнул.
-Шторм будет. Ветер сменился, так что вот это облако нам ничего хорошего не обещает.

Селонсо не ожидал от него такой меланхолии, шмыгнул носом, вспоминая страницу из морского учебника, где говорилось о погодных условиях. Страница не вспоминалась.

-Товарищ Трильи, да неужели мы не справимся? - подбадривая самого себя, деловито спросил Рафик. – Я тоже сегодня на вахту заступаю, правда, всего лишь дежурным по кубрику, - и снова смущенно шмыгнул носом. – Но я там уже прибрался, так что теперь могу побездельничать, то есть отдохнуть, - поправился он, видя, как с удивлением на его «побездельничать» взмыли вверх красивые брови старшего лейтенанта. – Справимся, - для верности еще раз убежденно сказал юнга.

-Слишком дорогой, слишком ценный груз мы везем, Рафик, и значит, не имеем права допустить, чтобы с ним что-нибудь случилось, - заключил Александр, ласково вглядываясь в героически настроенное юношеское лицо этого светлого парнишки.

-А вы раньше бывали в Спиридонии? – спросил тот с любопытством, в общем, не свойственным молодым людям типа Селонсо – положительным крепышам, твердо стоящим на ногах и следующим по своему раз выбранному прямому пути.

-Бывал, но мне не хочется об этом вспоминать, - Трильи нахмурился, и ему показалось, что сквозь пену следа, оставляемого флагманом на воде, он видит отряд моряков, которые высадились на холодном, пустынном, чужом побережье и приняли короткий, но тяжелый бой с охраной порта.

Рука Александра судорожно дернулась, будто снова почувствовала свою шпагу, впервые проткнувшую грудь другого человека. Сквозь помутневшую воду моря смотрели на него чумазые, осунувшиеся лица командорских моряков, освобожденных из заложников в спиридонском порту…

-Я, наверное, тогда еще пешком под стол ходил, - усмехнулся Рафик. – Это правда, что там плохие люди живут? Не такие, как мы?

Александр, встрепенувшись, повернул к нему подернутое грустью лицо:
-Не надо так думать, Рафик. Люди, и плохие, и хорошие, или ни те, ни другие есть везде. Да, Спиридония была когда-то территорией, на которую ссылали только преступников, считая их отбросами общества.
Там строились их поселения, а коренные жители старались уехать с неплодородной и холодной земли. Но потом, после смерти Командора и всеобщей амнистии, Спиридония отделилась, научилась работать и превратилась в самостоятельное государство, обогнав нас по уровню производства, сделав ставку на крупный международный бизнес.
У них нет таких мощных природных ресурсов, как у нас, но есть головы на плечах. И их можно за это уважать. Разве нет? – Трильи внимательно смотрел, какое впечатление произвели его слова на паренька.

-Это конечно,- согласился Рафик. – Но почему же тогда мы, такие богатые и сильные, идем к ним на поклон? Наша земля плодороднее, наши люди тоже трудолюбивы…

-У каждого народа свои взлеты и падения, Рафик. Мы сейчас катимся в какую-то дыру, - тихо сказал Александр и, спохватившись, оглянулся.

Несшие вахту матросы на палубе – кто драил ее до глянца, кто укладывал и закреплял снасти, кто сворачивал паруса под громкие команды офицеров. Сквозь стекло рубки виднелись силуэты командира Эннаби и рулевого.

-Вы боитесь? – догадался Селонсо, не веря, разочарованно заглянув собеседнику в глаза.

Трильи невесело усмехнулся.
-Раньше боялся. Смерти, мучений. Теперь – не за себя, а за тех, кого больше всего любишь… Тебя, Рафик, когда-нибудь посещали мысли о смерти? – вдруг задумчиво спросил Александр.

-Было, - на лбу молодого человека откуда-то появилась старившая его морщина. – Когда мать умерла… Правда, я тогда уже большой был. Отец, рыбак, отдал меня в морскую школу с тринадцати лет, а до этого я с ним рыбачил.

-И что же ты думал? – озабоченно продолжал Александр, по-прежнему глядя в воду, словно в ее непрозрачной глубине пытался раз и навсегда найти ответ на все свои вопросы.

-Отец сказал, когда умирают – так надо, чтобы другие жили. Но мама… Почему она? Она меня родила, я уже жил, а она заболела и умерла…, - в глазах его были растерянность, непонимание, несогласие с тем, что произошло, Рафик встряхнул головой и продолжал. – А еще потом во время революции я видел убитых. Вот это было страшно! Вы ведь тоже помните?

-Помню, - очень тихо ответил Трильи, не глядя на него. – От этого, действительно, привыкаешь к смерти. Тогда ее уже почти не боишься, потому что она начинает жить рядом с тобой, как давно знакомый человек. Но она похожа на неприятного человека, с которым не хочется встречаться.

-Я слышал, вы были партизаном, – Рафику не терпелось узнать о нем как можно больше, его тянуло к этому человеку – силой, независимостью и – добротой. Той лаской старшего брата, что не хватало его мальчишескому сердцу возле матросов, тоже добрых и любивших его, но с иной, грубоватой лаской. – А до революции кем вы были?

-Графом, - усмехнулся Александр.

Маленькие глаза Рафика вдруг стали такими, что заслонили собой половину его добродушного лица.

-А что в этом такого? Впрочем, находятся люди, которые не хотят прощать прошлых грехов.
-Ну, наверное, смотря какие грехи, - вслух подумал юнга.
-Служба герцогу, например.
-Смотря какая служба, - не унимался Рафик. – Мы же все были его подданными. Только одни властвовали над другими.

-Я, увы, относился к первым, - Трильи устало склонил голову, наблюдая за горизонтом, облако над которым становилось все шире и было уже не серым с оранжево-розовым, а темно-синим, напоминая насупившуюся бровь сказочного великана.

-Властвовать тоже можно по-разному. Сама княгиня Ирен де Кресси тоже обладала безграничной властью, но освободила своих крестьян, а потом встала во главе восстания против герцога за свободу простого народа. Я до сих пор представить себе не могу, что женщина может обладать такой силой и волей. Она – как богиня Афина-Паллада! – по-мальчишески горячо выпалил юнга.

-Да нет, она не такая, - улыбнулся Александр, словно на миг увидел ее светлый облик. – Она просто человек. Хороший человек. Смелый, сильный, умный. Но…все-таки не бог, не воин, а человек.

-Вы так говорите, будто давно ее знаете, - не понял Рафик.
-Потому что она – моя жена, - просто сказал Трильи.

Взметнувшиеся на флагмане сигнальные флаги, сообщавшие о приближающемся шторме, приказывали командирам кораблей и старшим офицерам срочно прибыть к адмиралу.

Крики сигнальщиков и мгновенно возникшее топотание многих ботинок по палубе заглушили изумленный возглас Рафика.

Эннаби, суровый, со сжатыми челюстями, будто державшими какую-то добычу, которую он не хотел упускать, выскочил из рубки.

-Хватит работать языками! – набросился он на Трильи и Селонсо. – Марш в кают-компанию! Мы идем на совещание к адмиралу!

Приказы, как известно, не обсуждают.


*    *    *


Солнце завалилось за ту огромную черную тучу, в которую превратилось безобидное поначалу облако на западе. Туча обнимала небо своими пухлыми лапами, желая ухватить как можно больше. Ветер стал холодным, злым и налетал ожесточенными шквалами. Давно свернули паруса и наддали пару в кочегарках.

-Мы должны уйти от этого шторма, во что бы то ни стало, - жестко говорил адмирал Читто, наставляя офицеров, собравшихся на флагмане. – Должны сохранить груз!

Эннаби сумрачно покачал седеющей головой.
-Товарищ командующий, в матросскую среду просочились сведения о том, что за груз мы везем, несмотря на то, что нам был дан приказ молчать об этом. Никто, кроме офицеров не должен был знать…

-Это человеческий фактор, товарищ Эннаби, - несколько раздраженно заметил адмирал. – Вы же понимаете: тайна, которая известна более чем одному – уже не тайна. Кроме того, товарищи офицеры, я считаю своим долгом обратиться к вам с просьбой, да, именно просьбой, рассказать матросам о грузе.

-Простите, товарищ адмирал, вы считаете, они будут спасать это чужое для них сокровище? – усмехнулся Эннаби, вглядываясь в начальство едко и цепко.

-Чужое? – Читто блеснул удивленными серыми глазами. – Это их сокровища, их хлеб, их жизнь. Их и их близких. Поэтому они сделают всё, чтобы этот груз достиг места назначения. Я приказываю вам держаться, товарищи, - внешне он был спокоен, но внутри у адмирала словно сжали невидимую пружину, которая в любой момент была готова вырваться, распрямиться, отбросив всё, что мешало ей стать самой собой. – Держаться, попытавшись обойти шторм. Мы будем двигаться ему наперерез, и, таким образом, он заденет нас только краем, - Читто провел остро отточенным карандашом по карте, показывая склонившимся над ней офицерам границы шторма, уточненные по радиосвязи с материком.

Но хорошего было мало. Радио практически не работало. Сводка погоды была одним из последних сведений, которые удалось получить флотилии.

-Все сигнальные огни должны быть включены, чтобы мы не потеряли друг друга. И еще – разрешаю использовать уголь на максимуме возможностей машин. Давайте пара, сколько сможете, и сколько выдержат котлы. Давайте непрерывно. Нам необходимо постоянно держать высокую скорость.
Только она реально может нам помочь, - адмирал на секунду прикрыл глаза, раскладывая в уме по полочкам всё, что собирался сказать и уже сказал, и, удостоверившись, что сказал, действительно, всё, закончил. – Если нет вопросов, все свободны…



Море разъярилось. Грозно вздымались темные валы, поглощая один другой, как будто в дикой схватке без законов и правил – кто кого.
Крошечную в этой божественной сумятице флотилию швыряло, как набор бумажных корабликов.
В темноте лишь уныло и безжизненно поблескивали сигнальные огни, но не было видно ни голых мачт, ни пыхтящих с усилием труб, ни двигавшихся по палубам вдоль закрепленных канатов маленьких человечков, которым каждый их следующий шаг грозил, как пушинкам, безвозвратно улететь в холодную, бездушную, черную бездну.

В сильной качке, бросавшей от одной перегородки к другой, Александр сбежал по трясущейся лесенке в топливный отсек.
Он нес вахту помощника командира.
Но в возникшей ситуации работали не только вахтенные офицеры и матросы – вся команда боролась со стихией.

Эннаби оставался в рубке, пытаясь выровнять ход судна, которое сбавило ход и отставало от флагмана и третьего корабля флотилии. Радиосвязь не работала ни с паровым отделением, ни с кочегаркой, и Трильи нужно было узнать, в чем дело, чтобы незамедлительно принять меры по увеличению скорости.

В паровом ему сказали, что четверть часа назад скорость упала на несколько узлов, но они решили, что это был приказ командования, потому что котлы могли не выдержать высокого давления и взорваться.

Теперь Александр влетел в кочегарку, задохнулся от тяжелого дыма и невыносимого жара, от которых помутнело перед глазами.
В топке пылал огонь, и кочегар, рослый матрос средних лет, напрягшись, не останавливаясь, лопатой бросал в огненное жерло одну за другой порции угля. Но по всему его могучему телу было видно, что силы уже на исходе.

Трильи окликнул его по имени, пошатываясь, подошел.
-Сколько ты уже здесь, Тони? Когда тебе меняться? Почему нет смены? Почему ты не вызвал… Ах ты, ведь радио не работает!

-Не мог я, старший лейтенант! Приказано было – давать пар. Иначе – всем конец. А смена не идет уже второй час, - по крупным не каплям – ручьям пота, стекавшим по груди, рукам кочегара, казалось, что вся вода, какая существовала в его теле, вышла наружу, и теперь он едва держался на ногах, опираясь на лопату.

Трильи быстро и молча скинул мокрый от бури бушлат.
-Дай сюда лопату! Марш за подмогой! Там, наверху, все заняты, но ты должен добраться до рубки, до командира, слышишь? Пусть пришлют сюда кого-нибудь, кто свободен. И пойди к доктору, ты сам чуть живой! Осторожней на палубе, смоет к чертям… Марш! – в сердцах крикнул на него Александр.

И когда тот упрямо замотал головой, сильные руки вырвали у него орудие и толкнули его самого к двери. Шатаясь от изматывающей качки и усталости, матрос тупо смотрел на старшего лейтенанта, который в запальчивости скорее стал бросать в топку уголь.

-Тебе офицер приказал! Уходи! – рассвирепел Трильи, сверкнув на него огненными в отблесках топки глазами. – Марш!

Кочегар покачнулся и, наконец, вышел.

Александр чувствовал, как пот застилает собой все вокруг, мешает видеть, дышать. Почти в одно мгновение Трильи сорвал с себя и тельняшку, утер ею лицо, но это не помогло, потому что она была, словно неотжатая после стирки.

Ему казалось, что временами уходило и снова возвращалось сознание, чтобы в очередной раз дать увидеть то черную, то вспыхивавшую красно-желтым огнем топку, от которой шел нестерпимый жар.

Шум машины превращался в нескончаемое урчание недовольного происходящим, гигантского существа, кого-то вроде гомеровского циклопа. И пылающее жерло топки было его единственным, кровоточащим, страшным глазом.

Трильи не слышал, как вскрикнули сзади у двери, только почувствовал, как чьи-то настойчивые руки пытаются взять у него лопату, точно так же, как он вырвал ее у кочегара…

Это был один из старших матросов. Он что-то говорил или кричал Александру, но тот не понимал и сквозь пелену, наплывавшую на глаза, едва разглядел за широкой спиной матроса фигуру Уотти, бешено размахивающего руками.

-Вы с ума сошли, старлей! Почему не доложили сразу? Вас ищут уже часа три! Немедленно в медпункт! Я приказываю вам!

-Что со штормом? – вырвалось у Александра.
-Стихает, - сочувственно кивнул ему пришедший матрос.

Трильи протянул руку к перегородке, поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы.

Качка уменьшилась, но пол все еще ходил ходуном. Уотти смотрел на Александра во все глаза, как будто тот собирался подняться из самого ада, а не из кочегарки.

Стараясь говорить громко, чтобы перекрыть шум машины, Трильи выдавил из себя:
-Я… сделал… что-то не так?

-Нет…, - Уотти, подавая ему тельняшку и бушлат, с перекошенным от неприятного изумления лицом продолжал рассматривать его крепкое, налитое мускулами тело, блестевшее бронзой в свете топки и медью маленького крестика, висевшего на шее Трильи. Старшего помощника передернуло.

-Что у вас со спиной, Александр?

Трильи криво усмехнулся, вспомнив о рубцах, так уродовавших его, и, оглянувшись через плечо, сказал:
-Это награда от герцога Фьюсса за мою верную ему службу, - шагнул по лестнице раз, другой и, вдруг пошатнувшись уже от внутренней качки, рухнул на ступеньки, потеряв сознание.
Уотти не успел его подхватить.