Время придет, кн2 ч1 гл13-15

16+


XIII


-Ты мог погубить всех нас. Почему ты не послушал кочегара, не прислал помощь Трильи? Если бы он свалился раньше, чем мы оказались в кочегарке, машина сбавила бы ход, и тогда…, - Уотти говорил отрывисто, почти угрожающе, считая, что вправе бросать эти слова старому другу, хотя тот и был выше по рангу.
Но Эннаби перебил его.

-Он бы не свалился, - спокойно, уверенный в своей правоте, сказал командир. – Он очень сильный и упрямый. Такие всегда доводят начатое дело до конца. Я знал, что Трильи выдержит, поэтому не волновался.

Они вдвоем со старшим помощником Уотти стояли друг против друга в узком внутреннем коридоре, соединявшем в недрах корабля несколько отсеков.

Хотя судно давно уже шло обычным ходом, и сильная качка, вызванная штормом, осталась лишь в неприятных воспоминаниях, оба – и командир, и помощник, - обеими руками упирались в стенки коридора, каждый – загораживая дорогу другому.

-Не волнова-ался, - передразнил Уотти. – Морис, пойми, ты подверг неоправданному риску десятки человек, которые ничего не знали об этом!

-Этот шторм сам по себе являлся для всех нас риском. Я ведь тоже рисковал, Марко, ты забыл? – усмехнулся Эннаби.

-Зачем, ты можешь мне объяснить?
-Мне нужно было убедиться, что…, - но Уотти не дал ему договорить и толкнул в плечо, потому что за спиной Эннаби из-за поворота появился Трильи.

Идя скорым шагом по какому-то срочному делу, увидев начальство, он притормозил, вскинул руку к виску, отдавая честь.
-Позвольте пройти, товарищ командир.

-А, старший лейтенант! – Эннаби, казалось, был обрадован этой встречей. – Ваш тепловой удар окончательно излечен?
-Так точно.

Командир почти восхищенно покачал головой.
-По правде сказать, Трильи, я не ожидал от вас такого терпения и силы, - Уотти вытаращил было глаза от удивления, что слышит прямо противоположное тому, что только что слышал, но предпочел промолчать.

Эннаби торжественно продолжал:
-Думаю, за это вам не только простится вчерашнее происшествие с завтраком, но и, возможно, будет досрочно присвоено очередное звание. Я собираюсь подать командованию соответствующий рапорт о вашем самоотверженном поступке.

-Простите, но, насколько мне известно, досрочно званием удостаивают за героизм, а не за обычное выполнение долга, - скрипнув зубами, сказал Александр, глядя в сторону. На Эннаби смотреть было неприятно. Как на сухую, неровную, мертвую корягу от старого дерева.

-Ну, не скромничайте. Ваш поступок спас судно и всех нас. А я-то считал, что вы не способны выдержать такое. Вы же в целом служили мало, все больше при дворе герцога. Как всякий обыкновенный, изнеженный придворный, привыкший повиноваться приказам государя, а не думать самостоятельно, - он словно нарочно говорил эти обидные слова, наблюдая теперь, как отреагирует Трильи.

Уотти не выдержал и схватил командира за плечо:
-Морис!

-Я служил, потому что давал присягу. Как и вы, товарищ командир, когда служили на государевом флоте, - Александр, наконец, осмелев, поднял на него поблескивающие бархатом глаза. – И что бы я ни думал самостоятельно, сколько ни был бы не согласен с методами герцога, но нарушение этой присяги считал недопустимым для офицерской чести.

-Поэтому так не сразу оказались на стороне революции? – уже недобро усмехнулся Эннаби, поняв, что Трильи намекает на него – нарушившего присягу герцогу в тот момент, когда на корабле, которым командовал Эннаби, по его приказу был поднят красный флаг.

-Так точно. Разрешите идти?

Командир еще несколько секунд испытывающе смотрел в строгое лицо старшего лейтенанта, и на тонких, жестких губах его блуждала странная, туманная улыбка, напоминавшая Джоконду да Винчи.
Потом Эннаби прислонился к стене коридора и рукой подвинул к ней Уотти, давая Александру пройти.

-Удачи, старший лейтенант, - проговорил он вслед.

И по тону Эннаби даже Уотти, давно знавший его, не мог понять – то ли тот усмехается, то ли серьезно восхищен и искренен.


*    *    *


Вот она, эта долгожданная земля! Долгожданная, но – увы, - чужая, где тебя никто не приголубит искренне, не скажет бодрящего слова, где каждый – сам по себе, сам за себя. И всё здесь – чужое, всё претит простому, вольному, привыкшему к степным ветрам человеку.

Многоэтажные коробки домов, толпящиеся за портом, в которых каждый заползающий в свою квартиру отгораживается от соседей собственными стенами. Толпящиеся в порту и городе люди, в суете ищущие что-то. Толпящиеся у причалов между кораблями мелкие, ободранные лодки с бездомными нищими и бродягами, которые попрошайничают у моряков.

«Неужели и мы будем выглядеть вот так?..», - перед Трильи всплыло негодующее лицо Ирен.

Флотилию перед входом в порт остановил сторожевой корабль Спиридонии. После досмотра эскадре разрешили проследовать в порт Эдимо – расположенную на берегу хмурого, каменистого залива столицу страны.

У причала было тесно от старых и новых стальных красавцев, гордо возвышавшихся над поверхностью моря, и, не найдя места, командорские суда встали на якорь у самого края залива.
Кое-кто из моряков в бинокли с завистью рассматривал живое воплощение морской мощи Спиридонии.

А от берега уже вспарывали спокойную водную гладь несколько небольших катеров правительственной делегации и охраны.

Они подлетели к четырем новоприбывшим судам, на каждом из которых развевался красный командорский флаг с золотым якорем и четырехконечной звездой.

Команда флагмана выстроилась на палубе, чтобы приветствовать вице-премьера Спиридонии, министра внешней торговли.

С других судов с живейшим интересом наблюдали, как адмирал Читто и посол Джованни Тимош, пожилой, спокойный человек с сухим лицом и руками, также вышли навстречу представителям принимающей стороны.

Оба они дипломатично улыбались, и хотя в трюмах всех четырех кораблей лежали несметные сокровища, в душе обоих этих людей таилось неприятное чувство, будто они не гости здесь, а прислуга богатого и жирного господина, те, кого тот из жалости впустил не в свою приемную, а в маленькую, тесную курилку перед входом в нее.

Это щемящее, унизительное чувство адмирал и его спутник ощутили еще острее, когда по спущенному трапу на палубу поднялся щеголеватый, моложавый вице-премьер, в ослепительной улыбке показывая два ряда ровных белых зубов.

-Господин посол! Господин адмирал! Очень рад видеть вас, – они жали ему спокойные теплые руки, сквозь кожу которых их жгло все то же унижение, но сами продолжали приветливо улыбаться.

Министр восторгался подтянутыми матросами, стоявшими в строю, как изваяния, чистотой на судне, расспрашивал о том, как добрались, и нарочито печально качал головой, слушая скупые слова адмирала о пережитом ими шторме.

-Я выражаю надежду правительства Спиридонии, что наши переговоры пройдут в теплой, дружеской обстановке на берегу, в резиденции премьер-министра, - ласково сообщил гость. – Переговоры на вашей территории невозможны, поскольку с нашей стороны в них будет участвовать практически весь кабинет министров, и доставлять их ежедневно сюда, хотя бы и на такой гостеприимный корабль – согласитесь, это сверхсложно и нецелесообразно.

Тимош задумчиво, словно нерешительно, склонил седую голову, снизу вверх остро посмотрел в бесцветные глаза собеседника.
-А вы сможете гарантировать нашим людям полную безопасность во время пребывания на сухопутной территории Спиридонии?

-О, да! – искусственно засмеялся министр. – Служба госбезопасности, лично ее шеф обещали следить за этим.
Уже подписан приказ об усилении охраны резиденции и о предоставлении спецэскорта, который будет доставлять вас туда.
Однако, что касается остальной территории, даже этого порта, - живописно повел он рукой, - к сожалению, никаких гарантий мы обещать не можем.

Звучало не обнадеживающе. Но отступать было некуда.


*    *    *


В зимнем саду на нижнем этаже резиденции премьер-министра по бокам выложенной мрамором дорожки цвели экзотические цветы, тянулись к солнцу за прозрачными стеклянными стенами и крышей высокие пальмы, свистели невидимые птицы.

Посол Тимош и вице-премьер, министр внешней торговли Спиридонии Ирмано, неспеша прохаживались вдоль клумб, используя таким образом перерыв между официальными заседаниями.

-Господин Тимош, несколько минут назад вы, как мне кажется, неосторожно обмолвились о любой сумме… Командория, действительно, реально способна купить продовольствие за такие деньги? – Тимош уловил скрытую усмешку в словах этого молодого для него человека.

-М-да, - полузадумчиво, полуутвердительно ответил посол.
-Значит, можно считать, что сделка состоялась?

Тимош спокойно покачал головой:
-Простите, господин Ирмано, но вы обижаете мою страну и меня лично, называя эти переговоры сделкой.

-Ну, что вы! – спохватился министр. – Любая подобная торговая операция юридически именуется сделкой.

-Однако в данном конкретном случае речь не только о торговой операции. Здесь много моральных моментов, согласитесь, - улыбнулся Тимош.

Ирмано вдруг холодно посмотрел на посла:
-Согласен. Но разве ваше правительство не пошло на сделку со своей совестью, послав вас сюда закупать чужой хлеб, в то время как собственное зерно и мясо мокнет и тухнет под дождями на сельских дорогах?

Тимош сдержал неприятные эмоции, казалось, равнодушно скользнув взглядом по непроницаемо ледяному лицу собеседника.

-Вы настолько хорошо осведомлены?
-У всех есть свои маленькие секреты и хитрости, господин Тимош. Я бы открыл вам некоторые из них, если бы вы, действительно, озаботились судьбой Командории, - министр красноречиво повел тонкими бровями.

Посол понял, что ему предлагают. Нельзя сказать, что он ждал этого. Но по-своему был готов и потому промолчал.

-Мне известно, что вы – из благородной семьи. Неужели революция не наступала вам на горло? Нет? Что ж, возможно, это еще впереди. И поэтому я бы хотел предостеречь вас от опрометчивого отказа, - он говорил мягко, почти вкрадчиво, но Тимош, стараясь сохранять спокойствие, по-прежнему, молчал. – Переговоры практически закончены, скоро вы отправитесь на родину. Но пока у вас есть время подумать. Поверьте, игра стоит свеч.

Тимош, наконец, разжал сухие губы, тихо, но жестко проговорил:
-Мне не о чем думать. Мой отказ не опрометчив, господин Ирмано. Я сам выбрал свой путь и пройду его до конца.

Дорожка тоже подошла к концу. К ним плывущей неслышной походкой приблизился личный секретарь Ирмано, молодой, респектабельного вида человек в дорогом костюме, поклонившись ему и Тимошу, подал министру донесение.

-Ай-яй! Какая неприятность! – как будто искренне воскликнул Ирмано, пробежав глазами. – Вот уж этого, точно, никто не ожидал! Господин посол, вы не поверите! Восемь ваших моряков задержаны за драку в портовом кафе. Полиция поместила их в изолятор.

Тимоша обдало внутренним жаром, но, снова сдержавшись, он только процедил сквозь зубы:
-Это провокация, господин Ирмано. И я от имени нашего правительства заявляю официальный протест. Я сегодня же представлю его вам в письменном виде.

Министр насмешливо растянул тонкие губы:
-Тем не менее, командорской эскадре придется задержаться в порту вплоть до конца разбирательства по этому инциденту.

-Этим вы нарушите нормы международного права. И наше, и ваше государство являются членами Мирового Сообщества, и никто не допустит проявления неуважения к одной из сторон. Если наши моряки совершили преступление, в чем я лично очень сомневаюсь, судить их будут только в Командории.

Ирмано покачал ухоженной головой:
-Вы так уверенно говорите… Весь мир, увы, смотрит на нас с вами, как на объект изучения хода истории, не более того. В остальном мы им безразличны. Можем обманывать, убивать друг друга – их это интересует, как просмотр поучительного кинофильма.

-Мне кажется, вы ошибаетесь, - веско сказал Тимош. – Именно Мировое Сообщество, в частности, Россия, первыми протянули руку помощи Командории после революции.

-Допустим. Но это столь малая толика, что, по сути, ничего не меняет. Так что ваши надежды, скорее, напрасны.

Тимош холодно усмехнулся.
-Время рассудит нас. А теперь позвольте откланяться. Я должен обсудить сложившуюся обстановку с командованием флотилии.
-Ради Бога! – приветливо развел руками министр.

Во внутреннем дворе резиденции, где очутились собеседники, стояли в ряд между высокими, тенистыми кленами новенькие автомашины и даже в тени ярко блестели покрышками.

-Прошу, - Ирмано протянул руку по направлению к машинам, от которых к ним быстрым шагом подошли двое молодых людей, похожих на секретаря, только более внушительной комплекции.
-Господин посол? – предупредительно сказал один.

Тимоша подвели к авто. Сопровождавший распахнул дверцу, первым сел на заднее сидение, потом позволили влезть послу.
Второй, поместившись вслед за Тимошем, захлопнул дверь.

Проезжая по широким улицам порта Эдимо, сидя между двумя молчаливыми провожатыми с окаменевшими лицами, посол старался понять, кто он теперь – пленник или всё ещё просто гость на этой земле.

«Неужели наши так и не починят радио? Что теперь будет с нами, с нашими ребятами? Тюрьма? Вот это мы влипли! Нет, невозможно. Если это, точно, провокация, тогда их могут отпустить… Если мы согласимся на… На что? Пожалуй, стоит попробовать выкуп. Спиридония заинтересована выкачать из нас как можно больше. Что ж, если это, действительно, так, то, по крайней мере, один выход из ситуации есть. Средств должно хватить».

Когда Тимош поднялся с доставившего его катера на флагман, он, как и все, кто находился в этот момент на палубе, замер, пораженный тем, что видит: два новых военных корабля Спиридонии, словно гордясь сверкающей броней, закрывали собой выход из залива.

«Значит, все-таки пленники», - заключил Тимош и отправился к адмиралу, чтобы обсудить свои соображения по освобождению моряков.


XIV


А случилось вот что.
Флотилия стояла в порту почти две недели. Команды изнывали от скуки и говорили о том, что спиридонские власти, пожалуй, нарочно затягивают переговоры, чтобы набить цену.

Когда утром этого дня посол отправился на очередное заседание, связистам, наконец, удалось починить рацию, и связь с Командорией была восстановлена.
На радостях командование разрешило морякам выйти в порт.

Лейтенант Леонардо Донелли, живший в одной каюте с Александром, сменившись утром с ночной вахты и придя к себе, обнаружил лежавшего на койке Трильи.

Тот спал или дремал, закрыв глаза и лоб рукой, в форме, не разуваясь. Ноги в ботинках, одна на другой, торчали над краем койки, которая тоже была не разобрана.

Такой небрежности за своим соседом Донелли еще ни разу не замечал – старший лейтенант всегда был самОй аккуратностью.

Но, деликатно не став его будить, Леонардо только удивленно покачал головой и, сняв китель, шагнул к своему месту.

Трильи внезапно сел на койке, поставил локти на колени и уткнул выбритый подбородок в кулаки.

-Ты чего, Сандро? Что с тобой? – Донелли испугало выражение лица соседа.

Голос Трильи прорвался глухо, словно со дна глубокого колодца.
-Сволочи! Мерзавцы! – он с силой стукнул кулаком по колену, ненависть загорелась в черных глазах. – Сколько еще мы будем здесь стоять?! Ты представляешь, что случиться, если матросам надоест эта волынка? Они – народ вольнолюбивый.

-Брось, Сандро, - успокаивая больше самого себя, проговорил Донелли. – Ничего не будет. Скоро там, наверху, договорятся, и мы пойдем домой. Нас, наверное, заждались…, - мечтательно сказал он, вспомнив мать и знакомую девушку из соседнего двора. – А пока надо сидеть тихо и не поддаваться на провокации. Ну, когда-нибудь они все равно нас выпустят! – воскликнул он уже совсем убежденно.

-Когда-нибу-удь…, - с тоской протянул Александр, откинувшись головой к стене перегородки.

Донелли вздохнул, снова увидев его до боли тоскливые глаза, и вспомнил, что Трильи оставил на берегу жену и дочь. Желая как-то развеселить товарища, сообщил:
-Ты бы развеялся, Сандро. Что, пожалуй, еще не слышал? – рассмеялся он. – Только что объявили, что рация работает. И командование разрешило всем свободным от вахты днем выйти в порт. Сказано, даже можно выпить – пива или вина, ну, или мартини там. Так что советую!

Трильи утер ладонью все еще перекошенное лицо, подумав несколько мгновений, согласился:
-Ладно, ухожу. Чтоб тебе не мешать отсыпаться.

-Я не говорил, что ты мне будешь мешать, – ретировался Донелли. – Я только из расположения к тебе предложил.


Восемь моряков – два офицера, матросы и юнга, сойдя на берег, направились в маленькое кафе на краю портовой проходной. Как казалось некоторым из них, здесь хотя бы ненадолго они могли забыть о надоевшей судовой еде и о той неприятности, что постигла их всех – неожиданной задержке на чужой территории.

Александр приостановился возле лотка бедного старика-кукольника, сидевшего прямо на каменном парапете набережной.
Смешные матерчатые игрушки с большими доверчивыми глазами-пуговицами, лежавшие вповалку на деревянном подносе, ласково глядели в усталое сердце.

Трильи выбрал одну яркую куколку, с пришитыми белокурыми волосами из толстых ниток, отдал полагавшуюся мелочь из тех денег, что выдали каждому из моряков на корабле, и потом, уже отдаляясь от старика, всё слышал за собой его благодарственное бормотание.


Кафе было довольно приличным, хотя рояль на сцене наигрывал бездарно и вульгарно. Народу – моряков, служащих порта – мужчин, женщин, и просто завсегдатаев, любивших здесь выпить, заходивших с близлежащих улиц, – в предобеденный час было немного.

Однако почти вслед за командорскими моряками в зал ввалилась подвыпившая компания гражданских, занявшая сразу несколько столиков и шумно потребовавшая «чего-нибудь покрепче».

Моряки сидели за двумя столиками – кто цедил прохладное пиво, кто с подзабытым удовольствием за обе щеки уплетал пиццу или вкусно-пахучую рыбу в кляре.

Александру есть не хотелось, и, одиноко устроившись у стойки бара, заказав себе только кофе, он временами задумчиво поглядывал на своих ребят.

В зале неожиданно появилось еще одно лицо. Было странно, что женщина с такой наружностью – одеждой, фигурой, манерами, могла оказаться в этой забегаловке.

Лоб, глаза и переносье ее скрывала темная вуаль. Да и сама она, как воплощение вечной печали, была в черном и, почти никем не замеченная, торопливо шла, словно тень, вдоль свободной от столиков стены к тому месту, где сидел Александр.

Он только скользнул по ней ничего не значащим взглядом, когда она остановилась рядом и, опершись о стойку руками в перчатках, взволнованно, почти испуганно, тихо  спросила:
-Граф де Трильи?

-Давно не граф и не «де», - вырвалось у Александра, но, присмотревшись к незнакомке, он вспомнил и похолодел. – Лора?! Что вы здесь делаете?

-Будьте добры, мне чашку крепкого кофе, - громко позвала она безразличного бармена. Тот немедленно поднес ей заказ от стоящего рядом автомата и тактично отошел.

-Хочу вам помочь, - сдерживая дрожь в голосе, тихо ответила Лора и, видя, как кривятся от неприятного воспоминания красивые губы Александра, поскорее договорила. – Нет, это совсем не то, что вы думаете! Слава Богу, мне позвонил верный человек, сказал, что вы здесь, на берегу. Но Вам нельзя здесь оставаться! Вашим людям лучше не покидать своих судов, не выходить в порт. Герцог готовит провокации. Ваша свобода, ваши жизни в опасности…

-Герцог? – не веря, прошептал Трильи. – Он здесь?
-В городе, - горько сказала Лора. – Если бы я могла рассказать вам всё, что пережила! Что пережили здесь те, кто уехал тогда из Командории! Как мы плыли на том корабле в грязном трюме, голодные, униженные, где друг у друга готовы были отнять всё, что было так нужно самому.
И потом, здесь, нас не выпускали на берег около месяца, карантин, и наши высланные стали умирать от голода и болезней.
А они, - Лора повела взглядом по залу, - не забирали у нас даже трупы, и их некуда было деть, и они гнили на жаре, и мы дышали всем этим…
За кусок хлеба, которые здешние предлагали, наши снимали с себя последнее, и те брали, глазом не моргнув. А у кого уже и последнего не было, так с детьми даже в воду кидались. Не всех вытащили. Вот так…
Это был ад. И я всё это видела, Александр, - даже через ее вуаль была заметна жестокая складка между бровей и заблестевшие на глазах слезы.

Трильи подумал – это совсем другая Лора, не та, которую он знал, от той не осталось в ней ничего.

-Всё, как там написано, - прошептала она, но Трильи услышал. – «И будете звать Меня: «Господи! Господи!» Но Я отвечу: «Не знаю вас! Отойдите от Меня все, делающие беззакония!» Это ведь про нас. Это теперь я понимаю, - она улыбнулась через силу, сдерживаясь. – Как поздно! «Какою мерою мерите, такой и вам отмеряно будет» Это – про нас. Всё верно. Всё справедливо.

-Я…могу вам помочь? – словно не он это сказал, а кто-то внутри него.
Лора даже будто не поняла:
-Вы? Скорее, это я вам могу и должна теперь помочь, и рада сделать хотя бы это. Герцога тогда, сразу по приезде, с корабля выпустили в порт, к его капиталам.
Деньги, - Лора усмехнулась. – Везде одно и то же. Тогда он исчез.
А потом, когда уже и нас выпустили, я след родителей нашла. Умерли они тут, в эпидемию.
Я посудомойкой в таком же вот кафе работала. Всякие лапали… И… он, герцог, нашел меня. Спас, - Лора сказала это с усмешкой, будто и не спас ее Фьюсс, а, наоборот, погубил. – И теперь я живу здесь с этим чудовищем. Но, может, это и к лучшему, потому что я случайно узнала о его планах.
И поэтому прошу, молю вас – уходите отсюда и уводите своих друзей, пока не поздно…


Но было поздно.

Один из шумной компании, виляя обмякшим от спиртного телом, приблизился к столику моряков и, помахивая начатой бутылкой, наклонился над юнгой.

Александр встал и двинулся в их сторону, до него долетел конец фразы:
-…выпить за здоровье его светлости герцога де Фьюсса. Как-никак он был вашим государем. Прошу выпить за вашу добрую память о нем!

Рафик поднялся с места, покраснел от волнения, прорезавшимся басом громко и отчетливо сказал:
-Он не оставил о себе доброй памяти. Поэтому за его здоровье мы пить не будем.

Рояль внезапно смолк, и установилась зловещая тишина, которую нарушил Трильи.

-Господа, пожалуйста, оставьте юнгу в покое. Мы должны покинуть это заведение, потому что очень спешим.

Пьяный, а, впрочем, может быть, он только притворялся, воззрился на Александра маленькими наглыми глазками:
-Ну, так выпейте вы, господин офицер! И идите, куда вам надо.

-Благодарю, не стоит, - с учтивой улыбкой покачал головой Трильи. – Идемте, ребята, - моряки поднялись, но вслед за тем поднялись и подошли все, кто был в веселой компании.

-Значит, не хотите за здоровье? Что, вам это кажется унизительным? А побираться по соседям не унизительно? – насмешливо проговорил все тот же пьяный.

Александр, пытаясь унять сердце, которое словно обдали кипятком, сказал:
-Прошу вас, господа, разойдемся с миром. Не будем выводить друг друга из себя…

-Так вы еще и боитесь? Трусы! Попрошайки! Нищие! – раздалось сразу несколько громких, исступленных голосов.

-Это ложь! – не выдержал Рафик, сверкнув глазами, забыв обо всем, схватил за грудки стоявшего рядом с ним обидчика. – Мы покупаем хлеб на свои деньги! А вот сколько тебе заплатили, дрянь, чтоб говорить здесь другое?!

-Рафик, не смей! – успел крикнуть Трильи, бросаясь к нему, но его слова потонули в пьяном реве:
-Бей их!

Александр едва увернулся, когда один из нападавших со всей силы полоснул его ножом поперек шеи, но задел только надплечье.

Среди падающих столов и стульев, звона разбитого стекла, Лора зажала уши от женских визгов и в ужасе выбежала из зала.

Минут через пять к кафе с воем подъехали две полицейские машины, служители порядка разогнали уже собравшуюся толпу, дубинками усмирили дерущихся и, погрузив избитых моряков, увезли из порта в город.


Временный изолятор представлял собой просторную камеру, где разместили всех восьмерых задержанных. Трильи, придерживая у раны платок, через решетку требовал встречи с начальником участка, и чтобы о них сообщили на флагман.

Но начальник пока не приходил, а дежурный спокойно сидел за своим столом, уставленным несколькими телефонами, и молча курил, листая какой-то цветной журнал.

Ничего не добившись, Трильи заходил вдоль решетки, как изнывающий хищник по клетке в зоопарке – насколько позволяла территория – три шага туда и обратно.

-Дожевать не дали… А вкусно у них готовят…, - негромко переговаривались моряки.
-Эх, сейчас бы той рыбки!..
-Который час, товарищи? Часы разбили, гады.

Юнга Селонсо, сидя на полу в углу камеры, тоже промокал платком разбитые губы и зло всхлипывал от обиды и бессилия.

-Ладно, Рафик, не в первый и не в последний раз, - попробовал успокоить его Александр, подошел, потрепал по плечу.
Потом с тревогой вспомнив о чем-то, полез в карман под порванный китель – но белокурая куколка была на месте.

-Конечно, не в последний! – с сарказмом бросил в их сторону лейтенант Феттоне с флагмана. – Теперь по милости юнги мы скучаем здесь, и еще неизвестно, что лучше: сидеть тут как можно дольше, потому что командующий нам, таким, не обрадуется,  или встреча дома с определенными товарищами!

Трильи сверху вниз оглядел всех и жестко сказал:
-Значит, так, товарищи. Считаю нужным, чтобы вы знали. Юнга здесь ни при чем. Вы прекрасно слышали еще на корабле, как нас предупреждали о возможности провокаций со стороны местного населения. Это была именно одна из таких провокаций. Я, как старший среди вас, не смог предотвратить ее и буду отвечать за это перед командованием. Прошу всех поддержать именно эту точку зрения. Вы согласны?

-Мы все участвовали, а отвечать вам одному? Несправедливо! – стали возражать моряки.
-Так будет лучше для всех. А я как-нибудь выкручусь, - скрепившись, отвечал Трильи.

Наконец, в помещение вошел полицейский, судя по форме, имевший офицерское звание.
-Ну, кто хотел видеть начальника участка?

Александр поднялся с пола, где сидел рядом с Рафиком, подошел к решетке.
-Старший лейтенант Трильи.
-Капитан Бирано, - представился тот и усмехнулся Александру. – За вас, между прочим, внесен залог, и вы можете быть свободны.

Среди задержанных возникло замешательство. Сам Трильи непонимающе смотрел на полицейского несколько секунд, не зная, что сказать, пока тот открывал замок на решетке.

-Кто внес залог? – наконец, спросил Александр, стоя перед раскрытой на свободу дверью.
-Неважно, одна дама, она просила не называть ее.

«Ах, Лора, Лора! Вы всегда хотели, как лучше, но получалось наоборот…», - горько подумалось Трильи.
-Господин капитан, я не выйду отсюда без своих товарищей.
-Дело ваше. Ей так и передать?

Моряки зашумели на Александра:
-Товарищ старший лейтенант! Вам надо идти, чтобы добраться до своих и все рассказать. Там придумают, как остальных освободить.

Трильи помялся под насмешливым взглядом капитана.
-Скажите, возможно, чтобы вместо меня под этот залог отсюда вышел кто-то другой?

Тот пожал плечами.
-Мне-то все равно.
-Тогда пусть идет юнга.

Но Рафик вскочил и возмущенно воскликнул:
-Нет! Я останусь с вами!

Поняв, что уговаривать его бесполезно, Александр вздохнул и оглядел остальных:
-Может, кто-то сам согласится?
-Вон, пусть товарищ Феттоне идет. Он свой человек на флагмане, все-таки офицер, его словам больше поверят, - раздались матросские голоса.

Феттоне, еще не веря, удивленно переглянулся с Александром.

-Считайте, что это приказ старшего по званию, - усмехнулся ему Трильи.


*    *    *


-Пришлось требовать у них разрешения на присутствие наших людей при экспертизе кафе и в полицейском участке. Мне это стоило еще нескольких седых волос, - невесело улыбнулся Тимош, сидя напротив расстроенного командующего. – У меня есть серьезные основания, что это – еще не конец.
В кафе один из провокаторов ударил Трильи ножом. Что это было? Покушение? Если это была провокация, то подобное возможно и в тюрьме.
Нам надо держать ухо востро и быть готовыми ко всему.
Кроме того, и в материальном плане они могут нас совсем замордовать, тогда мы по гроб с ними не расплатимся.
Вот, полюбуйтесь, они утверждают, что это наши выбили стекла в кафе, и за это придется платить, - он положил на стол перед Читто газету, на первой странице которой красовалось фото места побоища и статья «Позор коммунистам! На словах – за мир и объединение! На деле – за войну и разбой!».

Тимош печально вздохнул.
-Я видел наших ребят, их плохо кормят: только похлебка раз в день, то есть за это, видимо, тоже должны платить мы.

Читто помолчал, разглядывая творение спиридонских журналистов, потом сказал:
-Джованни, я говорил со столицей. Наше положение очень шатко. Там недовольны в целом. А тут еще некоторые частности, например, эта странная особа, которая внесла залог за Трильи.

-Он молчит. Мальчишка! – с укором вырвалось у посла.
Было удивительным видеть на его всегда спокойном лице потомственного дипломата такое проявление внутренних чувств.
-Надо бы пробить по каналам наших спецслужб – кто она такая и зачем это сделала.

-Я понял. И приложу максимум усилий, чтобы потери были наименьшими, - адмирал нервно отбарабанил пальцами по столу, еще раз взглянул на фото.
-А стекла все-таки не наши выбили…

Тимош недоверчиво покосился на него:
-Вы что, узнаёте их по почерку?
-Да нет, - грустно усмехнулся Читто. – Просто знаю своих ребят. Поэтому верю им.



Моряков освободили через две недели полицейских разбирательств и переговоров Тимоша с руководством Спиридонии.

Так, помимо той доли сокровищ, которая предназначалась для закупки семенного хлеба и другого продовольствия, командорцы вынуждены были заплатить немалый выкуп за восьмерых человек, попавших в полицию за драку в кафе.

Поднявшегося на «Ветер» первым, Александра встречали командир Эннаби и старший помощник Уотти, оба взволнованные, только каждый – по-своему.

На борт, один за другим, также поднимались юнга и матросы, голодные, удрученные, но все же не потерявшие чувства собственного достоинства. Отдавали честь капитану и, подгоняемые доктором, отправлялись в медпункт.

-У вас талант, старший лейтенант, попадать в скандальные ситуации! – раздраженно усмехаясь, заговорил Эннаби, с неприязнью оглядывая растрепанного, осунувшегося помощника в рваном кителе.

-Разрешите приступить к своим обязанностям, - не ответив на его насмешку, устало попросил Трильи.

-Хотите сказать, вы их не позабыли, пока сидели в кутузке? – продолжал тем же тоном Эннаби. – Что ж, валяйте, может, это доставляет вам удовольствие. Хотя я бы предпочел, чтобы вы снова сидели под арестом, - бросил он жестко. – Вы коммунист, офицер и допустили такое! – возмущенно, громко говорил командир, и его крестообразная морщина, казалось, еще больше врезалась в лоб. – Благодаря вам мы стали посмешищем для всего мира, позором для Командории!

-Это неправда, мы только защищались, - стараясь отвечать спокойно, Александр собирал силы, чтобы как-то пережить эту неприятную сцену и поскорее очутиться в закрытом помещении, подальше от Эннаби.

-Лучше бы вы с тем же рвением защищались от бывших любовниц, которые, видно, никак не могут забыть такого ослепительного красавца! – зло выговорил Эннаби.

-Вы ничего об этом не знаете! А потому – прекратите! - не выдержав, вскрикнул Трильи.

-Молчать, наглец! – Эннаби побагровел от гнева. – Я всегда знал, что вы недостойны звания коммуниста! Думаете, и это сойдет вам с рук? Опять спрячетесь за жену, чтобы уйти от ответственности? И этих тупых идиотов прикрывать будете? – он взмахнул рукой в сторону удалявшихся освобожденных моряков.

-Вы лжете! Вы бессовестный негодяй! Для вас люди – мусор! - Александр, задыхаясь, словно безумный, бросился на него, чтобы ударить.

Уотти схватил его за руки, подбежавшие матросы удержали бешено вырывавшегося старшего лейтенанта.
-Остановитесь, Александр, остановитесь! – горько и сердобольно шептал над ухом Уотти. – Что вы наделали?!


XV


Легкий ветер несмело шевелил прошлогодние листья яблони, словно бережно перелистывал страницы древней книги.

Ирен и Стелла самодельными деревянными граблями собирали их в кучу.
Вскоре в саду запылал небольшой костер. Огонь, потрескивая, отчаянно рвался к светлому, теплому, зимнему небу, по которому еще бродили, раздумывая о дальнейшем пути, последние тучи сезона дождей.

Но этот скучающий серо-голубой дым только слегка покачивался и проплывал над своим земным собратом. И как ни бился, ни крутился темный дым гневного костра, поднимаясь выше – он все больше становился похожим на эти ленивые низкие тучи, которые стелились над непросохшей еще землей.

Элис на замотанных в толстую грубую ткань ножках – чтоб не замерзнуть – вразвалочку приблизилась к костру, протянула худую ручонку к красивому, горячему, неизвестному.

-Дочка, не подходи близко к огню! Обожжешься, будет больно, – предупредила Ирен, ласково глядя на нее, и оперлась на грабли.

-Не, - покачала та головой в теплой косынке и придвинулась еще ближе.
-Помнишь, тебя вчера пчела укусила, и ты плакала. Огонь больнее кусает, так что послушай маму, - вступилась и Стелла, переглядываясь с улыбавшейся Ирен.

Девочка поднесла к лицу другую руку, внимательно рассмотрела тыльную сторону маленькой кисти.

Обнаружив там красный прыщик от вчерашнего укуса, она припомнила, что было, действительно, больно, подумала еще немного и неспешно отошла от костра.

Но вдруг остановилась, снова крепко задумавшись, и, наконец, произнесла, коверкая слова:
-Тетя Телла не больно печка! – и недоуменно развела руками.

Поняв, о чем она, женщины засмеялись.
-Это потому, что огонь в печке слушается только тетю Стеллу и таких больших и сильных людей, как она, - объяснила Ирен. – Она хозяйка этого огня.

-А мама? – вскинулась Элис.
-И мама, - ответила за нее Стелла. – Потому что она тоже большая и сильная. И ты такой будешь. Вот, только подрастешь немного…, - ей показалось, что за стволом одного из деревьев мелькнула какая-то ткань, и Стелла угрожающе вскрикнула:

-Эй, кто тут? Ну-ка, выходи!

Ирен подхватила Элис, а Стелла, держа грабли наперевес, направилась к подозрительному дереву.

-И чего ж ты жмешься? – строго, но приветливо сказала она, обращаясь к кому-то, кто стоял за толстым стволом. – Не бойся, не обидим, выходи. Ты кто будешь-то?

Из-за дерева вышла, почти выползла по стволу, исхудалая девочка лет семи-восьми в грязных лохмотьях. В глазах ее стоял такой ужас, что взрослые содрогнулись, а Элис, насупившись, изо всех сил держась за материнский передник, смотрела на незваную гостью из-под своих черных бровей.

-Тетеньки, не бейте меня, пожалуйста! Отпустите, я издалека, нездешняя, заблудилась совсем! – голос у нее был тоненький, натянутый, словно тетива у лука, и готов был в любой момент оборваться.

-Откуда ты? – с жалостью спросила Стелла.
-Деревня наша в горах, я не знаю, где…, - всхлипнула та.

-Ты голодная, наверное, - проговорила Ирен, заметив, что при ней нет никакого узелка, и, сделав к ней шаг, не отпуская Элис, подала руку. – Пойдем к нам, хоть немного поешь, малыш.

Но девочка все с тем же диким ужасом в глазах вжалась в дерево, вцепившись в него не только руками, но, казалось, даже спиной.

-Нет, не пойду! Отпустите меня, не троньте! – вскрикнула она.
Видно было, ей хотелось убежать, только сил не хватало. И она опустилась на корточки, обхватив под юбкой длинными худыми руками колени, торчащие между лохмотьями, и беззвучно заплакала так, словно это был последний плач в ее жизни.

-Господи, да что же это! – запричитала Стелла. – Мы ничего плохого тебе не сделаем. Мы накормить тебя хотим. В нашей деревне голода нет. Вон, она с дочкой сюда жить из города приехала, там плохо, а здесь сытнее, –  и кивнула на Ирен.

Девочка, расслышав эти слова, вскинула растрепанную, колтуном, голову.
-Это твоя дочка? – не веря, спросила она Ирен и, когда Элис, обняв мать, крепко прислонилась к ней и коротко представилась: «Я Эли!» - девочка, кажется, поколебалась в своих предыдущих убеждениях.

Тогда Стелла помогла ей подняться и, обняв за плечи, повела к дому, по-прежнему, причитая:
-Бедная ты, бедная, едва стоишь! Дитя ты несчастное!

Ирен, взяв на одну руку Элис, другой унося грабли, пошла за ними.

Элис, увидев черноволосого мужчину, направлявшегося с улицы к их калитке, протянула к нему пальцы:
-Папа? – столько надежды в часто бьющемся маленьком сердце.

Ирен вздрогнула, оттого что все ее предчувствия, мысли, крепко запертые в глубине души за последний месяц, вдруг внезапно прорвались наружу, и она ощутила неимоверную тяжесть этой невидимой ноши.
-Нет, не папа, - тихо ответила она.

Подошел Антонио, с изумлением окинул взглядом неизвестную девочку, которая всё еще тряслась от страха.
-ЗдорОво, кумушки! Гляжу, у вас еще одна дочка появилась? – стараясь говорить весело, подмигнул он и извлек из кармана штанов два кусочка сахара, каждый размером с небольшую луковую головку.

-Вот, это тебе, Элис, а это тебе, дочка, - наверное, добрая улыбка Антонио сделала свое дело, потому что незнакомая девочка, хотя и несмело, но, побеждаемая собственным голодом, сквозившим через все щели ее лохмотьев, протянула к сахару обе ладони.

-Спасибо! – и сразу захрустела им, мягко тающим во рту, ласково обволакивающим изнутри.

Стелла и Антонио ахнули почти одновременно. На правой руке девочки не было конечных фаланг. Их, видимо, обрубили или отрезали, и теперь заживающая кожа краснела на маленьких культях.

-Господи! Да что за изверг с тобой это сделал? – вырвалось у Стеллы, и она в слезах прижала девочку к себе, тихонько погладила по свалявшимся волосам.

-Ай-яй-яй! – Антонио, тоже опешив, стоял, не зная, чем помочь.
Ирен молча прижимала Элис, а та испуганно оглядывала взрослых, лица которых в одно мгновение вдруг стали такими, будто каждый надкусил горькое яблоко.

-Это одна тетя, - сбивчиво начала девочка. – В нашей деревне много людей умерло. Мама и папа умерли. А мы с девочками пошли в лес, чтобы грибов или ягод набрать. А чужая тетя вышла и позвала нас к себе, сказала, накормит.

Девочки идти не хотели, а мы с Валоттой пошли. Они нам кричали, чтобы мы не ходили, но мы все равно пошли.
Тогда они убежали, а мы к тете подошли, и она повела нас в лес, - девочка вдруг снова беззвучно зарыдала, так что, казалось, душа вот-вот вылетит из ее исхудалого тела.

Стелла поскорее увела ее в дом, чтобы дать напиться и, наконец, покормить.
-Много не давай, Стелла! – крикнул ей вдогонку Антонио. – Нельзя сразу, с животом плохо будет! М-да, - пригладив непослушные кудри, протянул он. – Вот, дела какие творятся в родной отчизне…

-Пойдем в дом, Тони, и ты у нас пообедаешь, - Ирен устало поставила грабли у стены, взошла на крыльцо. – Послушай, откуда сахар?

-Обоз пришел, - кивнул за спину кузнец. – С уполномоченными.

Кресси вспыхнула, не дослушав последние слова, обернула к нему лицо, полное неумирающей надежды.
-И – что? Газеты – есть?

Антонио потупился.
-Есть. Но в них по интересующему тебя вопросу ничего нет. Только и пишут, что о раскрытых заговорах, да о приговорах о ссылке на острова, либо – расстрельных. А то ты сама не знаешь…

-Что могло случиться? – вслух подумала Ирен. – Сандро сказал – максимум три недели. И вот прошло уже четыре, и никаких вестей.

-Значит, есть какая-то причина.
-Я должна ее узнать!

Старая картошка, испеченный сегодня утром каравай, черствый, клеклый, потому что был наполовину из муки, наполовину из трав, и травяной чай – да, роскошный обед ждал их в доме!

-Кушай, Сильвия, кушай! – непрестанно гладя девочку по голове, приговаривала Стелла, похоже, сама вовсе забывшая о своей еде.

Когда дети были накормлены, их отправили спать – Элис на кровать, а Сильвию – на печь. Она едва влезла туда, Антонио пришлось ее подсадить.
Но там было так тепло и совсем тихо, что изможденная девочка почти сразу же уснула. Впрочем, как и Элис, мерно засопевшая в обнимку с соломенной куклой, сделанной и подаренной ей Грето.

-Господи! Господи! – тихонько крестилась Стелла с блестевшими на лице слезами. – Съели те люди подружку-то ее! И ее хотели, да она убежала, пальцы вот только и успели отрубить, когда она, голодная, за куском мяса потянулась! В погребе держали. Дитя невинное! Как же можно!

Антонио, схватившись за голову, раскачивался всем телом и чувствовал – еще немного – и он тоже зарыдает.

Ирен, содрогнувшись, отодвинула от себя еду, прошептала:
-Значит, слухи не врали, что в южных провинциях совсем худо…

Кузнец Валле, скрепившись, заговорил:
-В газете две заметки про то, что в городах, особенно в столице, голодно, дескать, поэтому деревня должна помочь, поделиться. Не думал я, что всё так…, - осекся он, посмотрев на Стеллу.

-Не отпущу ее от себя! Сколько я о детках мечтала, а тут сам Господь мне ее послал! – шепотом, с какой-то одной ей ясной радостью сказала женщина. – Вот и будет мне дочка.

-Тебе бы еще мужа, доброго человека, славная семья бы у вас вышла, - мягко, сочувственно подсказал Антонио.

Ирен в задумчивости перевела взгляд с одного на другую, едва заметно улыбнулась.
-Пойду к Грето. Ты говоришь, Тони, там уполномоченные приехали? Значит, хлеб опять делить будут?

-И овощи, и фрукты, и мясо. Всё, что осталось, - вздохнул Валле и с накатившей злой печалью прибавил. – Неужто мы за это кровь проливали? Выходит, с чем боролись, на то и напоролись?

-Это я виновата, - сдавленно сказала Ирен, не смея подняться с лавки, словно ее к ней пришили грубыми, жесткими нитками. – И я должна что-то делать, чтобы всё исправить.

Но Антонио и Стелла, не сговариваясь, качнули головами.
-Нет, Ирен. Тут еще разобраться надо, кто виноват. Кому нужен этот голод, чтоб крестьянство вымирало. Это не только твоя – это наша, общая боль, общий вопрос. Вот так, - заключил кузнец.



Улица была пустынна. Из-за туч выглянуло грустное послеполуденное солнце, осветив полуголые ветви садов за скромными домиками под черепицей и соломой.

Через три дома от Стеллы жил дед ЯнОк. Несмотря на свои не поддающиеся счету лета, он еще работал в колхозе. Правда, только сторожем. Но для векового деда даже это было много.

Проходя мимо его домика, Ирен увидела, как Янок бодро, с настоящим победным чувством вонзая лопату в землю, перекапывает палисад.
-Здравствуйте! Не рано ли, дедушка Янок? – окликнула его Кресси.

Дед, ни много ни мало слышавший обоими ушами, тут же ответил:
-А, здорОво, Ирен! Нет, не рано. Земля – она ждать не любит. Да и председатель сказал – через неделю сеять начнем. Вот и тороплюсь я со своим-то хозяйством, чтобы потом товарищам успеть помочь.

-Молодец вы, дедушка, ах, какой молодец! – искренне восхитилась Ирен.

Дед довольно прищурился и крякнул:
-А то, как же! Пока силы есть – надо их тратить. А ты куда ж направляешься, дочка?

-К Грето. Там, говорят, обоз пришел, и уполномоченные…, - Ирен помрачнела.

-Ну, сходи, сходи, - засмеялся Янок и махнул костлявой рукой. – Шуму – на всю деревню. Только вот толку что-то не видать. Я там был – ушел. Так что передай поклон председателю, - и, помолчав секунду, прибавил. – Не верю я, Ирен, что он нас отстоит, хотя и будет стараться.

-А в меня, дедушка? В меня верите? – вдруг с защемившим сердцем вскинулась она на него.

Дед внимательно посмотрел на нее из-под седых бровей выцветшими от старости глазами, еще подумал немного и тихо спросил:
-А ты сама-то веришь? – в этом вопросе не было ни любопытства, ни упрека, ни жалости.
Как будто он был задан специально только для того, чтобы ответ на него, уже известный самой Ирен, прозвучал вслух.

И тогда внутри Ирен что-то треснуло, раскололось, как скорлупа у яйца, давая выход тому, что было скрыто внутри этой скорлупы.
Ирен с трепетом вспомнила это чувство, которое, пожалуй, испытывает птица, взмывающая в вышину бесконечного неба. И ответила:
-Да.
-Ну, тогда иди, - спокойно сказал Янок и принялся за свою, оставленную было, работу.


Во дворе правления – шум, гам, сразу и не поймешь – что делят. А делят – хлеб.

-Товарищи! – надрывался на широких ступенях перед колоннами бывшего баронского особняка человек в короткой кожаной куртке и кепке, приезжий уполномоченный. – Рядом с вами люди умирают, а у вас – полные закрома! Где же ваша сознательность? Мы должны помогать ближнему, делиться!

Толпа громко роптала, из нее то и дело выкрикивали злые голоса:
-Это ты загнул! Нет у нас никаких закромов! Сами живем – впроголодь! На сев не хватит!

-Мы на шкурах своих пахали, а теперь за здорово живешь – чужому дяде отдать?!
-Был хлеб – делились! Амбары – не бездонные!
-Шабаш! Кончай народ зажимать!

Человек в кожаном изможденно вздохнул и, стянув с головы кепку, нервно вытерся ее изнанкой.
-Убедились, товарищ? – кивнул стоявший рядом Инзаро, скрестив руки на груди. – Нам больше нечего сдать государству. Иначе мы сами помирать начнем. Вот, вырастим новый урожай, месяца через три-четыре, тогда и приезжайте. А я против людей – не пойду.

-Тьфу! – зло сплюнул кожаный и нахлобучил свою кепку. – Под суд вы пойдете, вот куда! Как не подчинившийся законной власти.

-Чего-о?! – всколыхнулась толпа. – Председателя – под суд?!

Ирен с трудом пыталась пробраться к крыльцу между знакомых лиц, но впервые никто не обращал на нее внимания.

-А почему в ваших газетах толком про голод не написано? Откуда мы знаем, что кто-то нуждается, кроме нас? Слухам прикажете верить?

-Правды хотим! – выкрикнул громче всех высокий и крепкий мужик, выбрасывая вверх, над головами людей, свой здоровенный волосатый кулак.

-Правды? – усмехнулся уполномоченный. – Ладно, товарищи. А правда такова. Командорская флотилия отправлена в Спиридонию для продовольственных закупок. Они должны были вернуться в порт Туз неделю назад. Но, поддавшись на провокации местных, несколько наших моряков попали в спиридонскую тюрьму. Поэтому пока неизвестно, когда и каким образом их освободят. Поэтому же никто не знает, когда вернется флотилия, и в нуждающиеся провинции Командории пойдут обозы с провиантом…

-Брешешь!
-Почему в газетах об этом нет?! – снова взволновалась толпа крестьян.
-Товарищи! Поймите, что никто не знает, чем всё это закончится! Поэтому никто не хочет кормить народ, людей необоснованными надеждами на скорое обеспечение продовольствием! - сорвался кожаный, резко махнув рукой, словно хотел раз и навсегда отрубить всякую свою связь с этими недовольными и непонятливыми.

-Кто это «никто»?! Товарищ Хош? Или начальники в Тузе?! – крики стали уже откровенно воинственными.

Грето, окинув взглядом односельчан, мельком заметив среди них Ирен, которая, замерев в оцепенении, так и не добралась до ступеней, приложил руку к сердцу и тихо предупредил оратора:
-Пожалуй, вам лучше уйти в дом, товарищ, не обессудьте. Ради вашей же безопасности.

Кожаный оскорбленно сверкнул на него глазами, но счел за лучшее скрыться за тяжелой входной дверью особняка.