Время придет, кн2 ч1 гл25-27

16+


XXV


После ухода матери и дяди Тони Элис стало грустно и скучно. Чем заняться одному дома ребенку четырех с половиной лет?

Ей не было страшно, хотя в таком положении ее оставили впервые в жизни, но всё же было как-то не по себе.

Девочка постояла посреди кухни, раздумывая некоторое время и деловито оглядываясь по сторонам.

-Да, скоро придет папа, надо напоить его чаем, - сказала она себе, заметив на плите чайник.
Ирен вскипятила его перед самым уходом и выключила плиту.

-Дочка! – громко крикнула Элис, вбегая в спальню, где принялась отыскивать свою тряпичную куклу Лали – сначала в небольшом ящике для игрушек, потом – в кроватке, под подушкой.

-Ах, ты, непослушная, куда спряталась! – она весело погрозила пальчиком найденной кукле. – Идем, нам пора пить чай.

-Не хочу-у! – в ответ самой себе прохныкала Элис, теперь перевоплощаясь в «дочку».

-Идем немедленно! Сейчас же, Лали! - подражая противному голосу той женщины, матери мальчика, что они встретили сегодня в магазине, Элис как бы насильно потащила «дочку» на кухню.
-Не буду! Я хочу играть! Где мои игрушки?

Девочка присела перед куклой на корточки, как всегда делали мама или папа, когда им нужно было поговорить с Элис о чем-то важном, и, не выпуская Лали из рук, глядя на ее глазки-бусинки, сказала очень серьезно, но мягко:
-Цыпленок, твои игрушки в ящике, и как только мы выпьем чаю, ты пойдешь играть. Просто ты давно не кушала, может, хочешь рыбки? Давай покушаем вместе с папой?

-Нет, я хочу попить, - спокойно ответила она за Лали и примирительно заключила:
-Вот и хорошо. Тогда пойдем? – и уже не насильно, а, по-дружески держа куклу за маленькую руку, направилась назад в кухню.

-Сейчас придет папа, и мы все вместе будем пить чай. Знаешь, какой он у нас вкусный? Его папа в порту покупает, - Элис пристроила «дочку» на столе, прислонив ее спиной к сахарнице. – Папу нужно покормить, он после занятий на своем корабле, наверное, ужасно проголодался, а мы пока чаю нальем, - Элис приставила стул, чтобы достать с полки в кухонном шкафу пару чашек, потом переставила стул к плите, чтоб было удобнее наливать из чайника.

-Ух, какой тяжелый! – удивилась Элис, наклоняя его носиком к себе и подставляя чашку.

Слабая рука девочки не выдержала. Огненная вода плеснула ей на ноги, и Элис, закричав от боли, выпустила чайник, который, упав на пол, быстро распространил вокруг себя дымящуюся лужу.

Элис тоже упала бы прямо в эту страшную горячую лужу, но Александр, словно вихрь, ворвался в комнату и подхватил дочь. Девочка зашлась в немом плаче.

-Папа! Ножки! – беззвучно выдохнула она, передернувшись в судороге.

Трильи, шепча ей что-то ласковое, успокаивающее, отнес на кровать, осторожно снял колготы. На коже еще почти не было видно следов произошедшей беды.

-Всё будет хорошо, цыпленок, ты только потерпи, - он снова схватил плачущую Элис и опустил ногами прямо в ведро с водой из колонки.

Она была комнатной температуры, но нужно было хоть чем-то остудить жгучую боль, которую, ему казалось, он ощущает сам. Завернув ноги Элис в чистое полотенце, не выпуская ее из рук, он постучал к соседке.

Мария открыла дверь – она только что, вместе с Александром, поднялась по лестнице, возвращаясь домой с работы. Это была маленькая интеллигентная женщина лет пятидесяти пяти с добрым усталым лицом и светлыми глазами.

-Простите, Мария, у нас беда, Элис обварилась кипятком. Нет ли у вас…, - только и успел выговорить Трильи.

Но, видно, у него было такое лицо, что и так всё было ясно, поскольку Мария, замахав на него руками, поскорее втолкнула в свою квартиру.

-У меня есть мазь, нужно помазать, тогда точно не будет пузырей. И еще обязательно нужно сделать укол. Я держу дома лекарство, знаете, у меня сердце пошаливает. Сейчас всё будет хорошо.

Она всё делала с привычной сноровкой и заботой, словно занималась этим каждый день. И укол, как сказала Элис, был вовсе «небольный», так что после всех пережитых процедур она почувствовала себя гораздо лучше.

-Большое вам спасибо, Мария, – с чувством сказал Александр, высвободил из-под прижавшейся к нему Элис одну руку и протянул соседке для пожатия.

-Ах, что вы! – смутилась та. – Как можно не помочь таким хорошим людям! Ребенку! Ваша Элис – такая умница. Когда я с ней оставалась, мы беседовали на очень серьезные темы. Вы, конечно, знаете, что она уже имеет собственные суждения о добре и зле, - видно было, внутренний мир Элис настолько поражал Марию, что она искренне восхищалась этой девочкой. – У вас удивительная семья, Александр! – чуть не со слезами умиления воскликнула женщина.

Трильи не любил, когда их с Ирен начинали так открыто расхваливать, поэтому сдержанно улыбнулся, учтиво склонил голову набок в знак благодарности, собираясь уходить. Но, жалея пожилую женщину, глядевшую на него с дочерью, как на самых близких и дорогих ей людей, заметил:
-Что-то вашего сына давно не видно. Как он?

Мария радостно улыбнулась – все ее лицо осветилось лучиками мелких морщин. Ей было приятно, что интересуются ее семьей.

-Он много работает. Их завод сейчас борется за звание передового. А мой Тотти – на хорошем счету у начальства. Он ведь прекрасный инженер, перед самой революцией закончил академию в Командоне. Я в его дела стараюсь не вмешиваться, но знаю, что он участвовал в разработках какого-то нового вооружения, кажется, для вас – для флота...

Трильи понимающе кивнул.
-Значит, он, действительно, теперь редко бывает у вас?
-Ах, я, чтобы увидеть его, иногда просто прихожу к заводской проходной…

-Мария, мне бы не хотелось показаться навязчивым, - смягчившись, сказал Александр. – Мы с Ирен уже говорили вам об этом, и я повторюсь – если вам что-то понадобится, мы поможем, чем сможем, вы только не стесняйтесь, просите. Вам одной, верно, очень тяжело.

-Милые мои деточки! Как я вас люблю! – молитвенно сложив на груди руки, прослезилась соседка. – Спасибо! Спасибо! Ой, чуть не забыла, - спохватилась она. – Я перепечатала для Ирен переводы, она просила, так вот передайте ей, - Мария ласково протянула ему несколько машинописных листов.
-Спасибо.

Вернувшись в свою квартиру, Трильи уложил уснувшую Элис на кровать, прикрыв тем же полотенцем, потом принялся тряпкой собирать с пола остывшую лужу.

«Куда ушла Ирен? – недоумевал Александр. – Она не могла просто так оставить Элис одну, наверняка звонила к Марии, но ее не было дома.
Значит, произошло что-то, действительно, серьезное, что она, не дожидаясь меня, оставила девочку. Значит, она просто вынуждена была так скоро уйти».

Ему оставалось только ждать.


*     *     *


Ирен и Антонио верхом ехали по улице легкой рысью (быстрее было запрещено), не обращая внимания на прохожих, спокойно идущих с работы.

Кузнец, задыхаясь от волнения, рассказывал:
-Грето сегодня рано утром взяли, мы на поле собирались. Приехали двое в черном автомобиле и – через пять минут – выводят в наручниках, посадили и увезли в Туз. А мы, мужики, кто там был, скорее – на коней и сюда.

Были в прокуратуре, у твоего Франко. Он сказал, что нашего председателя, скорее всего, доставили в комитет безопасности, поскольку за ним нет уголовного преступления. Видно, какой-то политический мотив. Вот, тут мы поняли, что одной нашей горячностью не помочь, и я рванул к тебе. Что делать, Ирен?

-Где все ваши? – напряженно сдвинув черные брови, спросила Кресси.
-У прокуратуры остались.

-Тогда так, Тони. Сейчас ты поедешь к ним, успокоишь. Ждите меня там. А я наведаюсь в комитет безопасности…

Валле замотал головой:
-Мужики не смогут ждать, они, знаешь, меня-то с грехом пополам отпустили. Говорят, надо всем вместе держаться, так нас лучше послушают, так мы – сила! И, по-моему – это правда.

-Хорошо, тогда приезжайте за мной на улицу Санарелло, дом шесть. Запомнишь? Найдете?
-Чего не найти! Всё-таки я пол-жизни в Тузе прожил.

На перекрестке они расстались и поехали в разные стороны.
Ирен спешилась на узкой, темной даже днем улице возле большого двухэтажного здания из серого неприметного камня.

С обоих торцов к дому примыкали глухие, закрытые, металлические ворота. Позвонив в калитку у одних ворот, Ирен увидела в открывшемся окошечке спокойное, ожидающее лицо молодого часового.

-Я Ирен Кресси, - она привычно протянула в окошко паспорт, как делала это почти ежедневно, бывая здесь по делам тех, кому пыталась помочь избежать смерти или ссылки на острова. – Мне необходимо знать, кто занимается делом Грето Инзаро, председателя колхоза в Морской деревне. Его арестовали сегодня утром.

Часовой пролистал паспорт, возвращая, с уважением козырнул:
-Здравия желаю, товарищ Кресси. Вообще-то это не положено, но вам скажу. Занимается этим делом лейтенант Эннаби.

-Прошу пропустить меня к нему. Это очень срочно, - не сводя глаз с молодого человека, которого она видела здесь впервые, Ирен положила руку на окошко так, чтобы он не мог его захлопнуть.

Паренек вздохнул, колеблясь, обернулся к своей будке.
-Я попробую позвонить. Но если он не согласится вас принять, уж не обижайтесь.

Для Ирен его речь, едва различимая как «бу-бу-бу» сквозь стекло будки, казалась бесконечной. Однако всего минуты через три часовой снова появился перед посетительницей, улыбаясь, проговорил:
-Согласился. Я его уговорил. Или вы.

В здании, его длинных коридорах с вычищенными паркетными полами и желтыми крашеными стенами стояла тишина – рабочий день был окончен.

Но работа продолжалась. Она длилась здесь сутками, хотя было незаметно, как почти за каждой из массивных дубовых дверей, что поблескивали покрытой красноватым лаком резьбой, раздаются человеческие голоса, скрип писчих перьев и стульев, шелест бумаг.

Ирен прошла к кабинету в конце коридора на втором этаже, коротко постучала и без спроса смело толкнула тяжелую дверь.

В узкой комнате, где стоял всего один стол и два жестких стула, а на стене висел портрет Зигмунда Хоша, за столом сидел очень молодой человек – пожалуй, не старше паренька-часового и моложе самой Ирен.

Он был в форменном легком сером кителе с серебряными пуговицами, который был ему великоват, так что погоны несколько неуклюже торчали над его худощавыми плечами.

Не поднимаясь с места, лейтенант Эннаби холодно взглянул на вошедшую колючими, как лед, глазами на бесцветном лице, негромко сказал:
-Только из уважения к вам, товарищ Кресси, - указал на один из стульев и, не дожидаясь, пока она начнет говорить, продолжал. – Я знаю, по какому вопросу вы пришли. Вы ведь часто бываете здесь. Теперь к нам попал ваш близкий друг.

-Грето Инзаро не только мой близкий друг. Он – один из руководителей восстания, без него, его отрядов, его…

-Не было бы всего, что мы имеем теперь. Не было бы свободной Командории, - закончил он за Ирен.

-Ну, вот, вы и сами всё понимаете, - с облегчением сказала Кресси. – Тогда что…

-Значит, не догадываетесь? – с неподдельным удивлением перебил Эннаби. – А кто пригласил в Морскую деревню монаха, чтобы по христианскому обычаю обвенчать колхозницу Стеллу Роти и коммуниста Антонио Валле? – он насмешливо разглядывал невероятно округлившиеся глаза Ирен.

-Что? И за это…? – она подавилась собственными словами.

-Коммунист не может верить в эту ахинею. Коммунист должен сам отвечать за свою судьбу, свои поступки. Поймите, монахи не должны вмешиваться в нашу жизнь! – горячо проговорил он. – Это ослабляет народную власть, ту власть, которую, между прочим, подарили народу вы, Ирен! – в его голосе прозвучал упрек ее непониманию. – Церковь либо вместе с властью, либо оттягивает часть ее на себя.

В наших обстоятельствах первое невозможно по определению, а второго мы не можем ей позволить. Во имя сохранения народного государства.

-Значит, вы считаете, что люди, желающие обвенчаться в соответствии со своей верой, разлагают государство? Вы не думали, что это еще бОльшая ахинея, чем та, о которой вы сейчас говорили? – возмутилась Ирен.

Эннаби неприятно скривился.
-Наш философский спор ни к чему не приведет. Я не могу освободить Грето Инзаро. У меня нет таких полномочий, товарищ Кресси, - холодно процедил он сквозь зубы.

-У кого они есть?

Лейтенант несколько секунд жадно разглядывал ее красивое лицо, точеную фигуру, и от этого взгляда Ирен почувствовала, как побежали мурашки не только по коже, но, как ей почудилось, – по самым костям.

Она впервые по-настоящему, физически ощутила, что теперь бессильна перед такими, как этот человек.

Что она может сделать? Теперь у нее нет ни плети, ни шпаги, готовых наказать негодяя, ни алмазов, на которые можно было бы купить свободу друга.

Есть только она сама – как тело, в котором каким-то чудом еще живет всё та же горячая, рвущаяся к свету душа.

На мгновение Ирен, действительно, стало страшно оттого, что означал взгляд этого лейтенанта. Но она не согнулась, не отвернулась от омерзения, не отвела своих глаз, продолжавших смотреть на него с неколебимой решимостью человека, который не собирается уходить, пока не получит желаемого.

-У кого есть такие полномочия? – раздельно и четко повторила Кресси.

Эннаби словно очнулся от своих дум, провел рукой по усталому лицу.
-Вы знаете этого человека, - загадочно проговорил он.

Ирен подняла голову. Над стулом, на котором сидел лейтенант, с портрета на желтой стене на нее смотрел спокойно и пытливо, словно проверяя ее решимость, - Зигмунд Хош.

-Спасибо, я поняла, - Кресси кивнула и направилась к двери.

Остановившись, уже взявшись за блестящую ручку, повернулась и спросила:
-Простите за любопытство. А вы не родственник…?

Лейтенант снова не дал ей договорить, понимающе улыбнувшись, ответил:
-Капитан Морис Эннаби – мой отец.

-Откуда вы знаете, что я собиралась…? - снова было начала Ирен, но логическая цепочка, по которой несколько быстрее только что прошел он, замкнулась и в ее мозгу. – А, ну да, всё верно.


XXVI


Сайрус Дайто только что закончил свою кабинетную работу в прокуратуре и намеревался направиться в архив – ему срочно нужны были документы по старому делу, связанному неким образом, как он предполагал, с тем затянувшимся делом, которым он в настоящий момент занимался.
Но, решив хоть немного передохнуть, он зашел в канцелярию повидать Ирен.

Однако оказалось, что Кресси ушла чуть раньше, чтобы забрать дочь из детского сада.

-У нее сегодня муж сдает последний практический экзамен. Кажется, ему после этого дадут капитана второго ранга, - пояснила девушка-секретарь, ненадолго отрываясь от своей пишущей машинки.

-Да? – удивился Сайрус. – Что-то я от нее об этом не слышал. Или забыл на ходу, - невесело усмехнулся он. – Столько чертовой работы!

-Сочувствую, потому что понимаю, - радуясь человеку, с которым можно запросто поболтать, чтобы отвлечься от бесконечного печатания документов, девушка совсем отвернулась от машинки. – Ах, товарищ Дайто! Как же редко вы к нам заходите! – с веселым упреком пропела она, и Сайрус, еще больше удивившись, вдруг понял, что с ним откровенно кокетничают.

Но на свой позор он просто забыл, как следует вести себя в подобных ситуациях. Его это очень развеселило.

-Я же говорю – слишком много работы. И вы говорите, понимаете, потому что у вас тоже ее много. А так хочется иногда оставить всё это и куда-нибудь…, - он мечтательно загляделся в широкое окно, обрамленное строгими, официально-серыми шторами, с парой цветочных горшков на подоконнике.

За окном кипела жизнь.

-Погулять? – подсказала девушка. – И с кем же вы гуляете?

Дайто пожал плечами.
-Некогда.

-Фу, какой вы нелюдим, оказывается! А с виду такой разговорчивый, - она смеялась ему в лицо. – А как же Ирен?

-Что – Ирен? – не понимая, встрепенулся Сайрус.
-Ну, товарищ Дайто! Вы же старший следователь прокуратуры! Раскрываете такие запутанные преступления! И неужели вы думаете, что этого не видно со стороны?

-Чего?
-Ну, - она многозначительно повела глазами. – Ну… вы ведь влюблены, - шепотом договорила девушка.

Сайрус еще больше удивился. Сайрус остался весьма недоволен. Сайрус помрачнел и испугался. Он, действительно, не думал, что его чувства так заметны, так явны для посторонних глаз. Он не терпел сплетен вообще, а уж тем более – сплетен о дорогих ему людях.

Но эта девушка не была похожа на сплетницу – для нее говорить с любопытством о человеческих взаимоотношениях было чем-то естественным. Может быть, причиной тому была ее молодость, чистая и беззаботная.

Но Сайрус все равно нахмурился и пробормотал:
-Какой вздор. У Ирен есть муж, семья, и я тут совершенно ни при чем. Я только их друг.

-Друг семьи? – уточнила секретарь.
-Именно так, - чтобы скрыть напавшее на него смущение, Сайрус наклонился над одним из столов, на котором лежала стопка отработанных, списанных бумаг, предназначенных для архива. – Это в архив? – переспросил он. – Я как раз иду туда – могу занести.

-Очень обяжете, – обрадовалась эта бесхитростная кокетка, на которую и обижаться-то было бы грешно.

Дайто поскорее подхватил папку с этими документами, и из нее вывалилось несколько листков. И девушка, и Сайрус присели за ними почти одновременно.

-Это, наверное, последние, что сегодня принесли, я забыла подшить, - она в спешке подала ему листки с напечатанным на машинке текстом.

Взгляд Сайруса невольно упал на них.
-Гадость какая! – вырвалось у него.
-Что это? – вспыхнула девушка, не спуская глаз с посетителя.

-Донос, - просто ответил Дайто. – Дело инженеров, слышали?

Она испуганно кивнула и пролепетала:
-А почему это у нас, а не…? – и осеклась.

-Здесь речь об уголовном преступлении, о нецелевом расходовании средств государственного бюджета. Поэтому и попало к нам, в прокуратуру. А вот, дальше – уже об измене Родине… Только мы с вами этого не видели, - он тихонько приложил палец к ее губам.

-Ага, - тут же согласилась все еще перепуганная девушка.
-Вот и хорошо, - бодро улыбнулся Сайрус, поднимаясь, чтобы уходить. – Если позволите – я к вам еще загляну как-нибудь.

Она так обрадовалась, что забыла все свои страхи.
-Я буду ужасно рада.


*    *    *


Сдав в архив прихваченные в канцелярии документы и получив те, что были ему необходимы по делу, Сайрус еще с час сидел за их изучением. Потом, поняв, что прошло уже всё мыслимое и немыслимое время для работы, он покинул архив и вышел из здания прокуратуры.

Домой идти не хотелось. Хотелось увидеть Ирен.
«А почему бы нет? Наверняка, они все уже дома. Пожалуй, зайду», - он купил в попавшемся по дороге магазинчике гроздь черного винограда, несколько персиков и большую пиццу, и направился дальше по улице, обдумывая всё то же незаконченное дело.

Через некоторое время Сайрус вдруг поймал себя на мысли, что идет по центральной площади, расходясь с движущимися навстречу прохожими и отставая от обгоняющих, идет, почти чеканя шаг в ритм песне, лившейся из огромного репродуктора:

-Хош! Хош! Зигмунд Хош!
Ты – отец наш и вождь!
Все мы любим тебя!
Подпевайте, друзья! – радостно пел детский хор.


Сайрус остановился, поморщился. «Какая бездарность!» - он огляделся, присматриваясь к окружающим, стараясь понять, что чувствуют они, и обомлел: счастливые, веселые, светлые лица, идут парами или целыми компаниями, кто-то подпевает, кто-то заходит в магазины, задерживается у будки с мороженым, покачивая головой в такт всё той же песне:

-Хош! Хош! Зигмунд Хош! – и радостно прищелкивают языками, парни, девушки, взрослые и дети.

Во всю стену крупного здания нового торгового центра висит портрет того, кому они поют славу. Огромный портрет человека с маленькими даже на таком полотне, но удивительно проницательными глазами.

Сайрус стоял, как вкопанный, и ошалело думал, чему же все они радуются.

«Неужели только этому теплому дню, небу с легкими, никому не мешающими облаками? Или этой дурацкой песне? Или тому, что все они не одиноки – у них есть друзья? Да, конечно, всё это хорошо понятно.

Но как можно радоваться и веселиться, если газеты злобно чернеют всё новыми статьями о предателях Родины, которых казнят или ссылают на острова? Не может быть одновременно столько изменников!

Значит, в этом котле горят и невинные, которых судят практически без следствия, под трибуналом! Невинные…, - мысли Сайруса запнулись на мгновение. – Но ведь все вот эти люди – они-то не знают, что те – невинны!

Они верят в то, что им говорят. Им теперь так хорошо и спокойно живется. Благодаря товарищу Кассио – Зигмунду Хошу, который создает крепкое государство! Который, как отец, оберегает их от поползновений разных врагов, так и норовящих предать пока еще слабую, молодую Командорию! – с сарказмом воскликнул он про себя. – Они – как простодушные дети, слепые овцы в одной связке, бездумно и послушно идущие за своим поводырем.

Они – против врагов – тех, которых им показывают и называют, навязывают, как врагов. Другого они не знают – и счастливы. А я? А мы – Ирен, Сандро? Что нам делать, если мы знаем? Пойти против них и сгореть в этой борьбе? Или отойти, оставив всё на промысел свыше? Но разве это – не подло? А сражаться с этими овцами – это что? За кого сражаться? Неужели за самих вот этих счастливых людей?».

-Эй, товарищ, такой симпатичный, а почему-то грустный! – весело крикнули ему девушки из проходившего мимо молодежного отряда. - Айда с нами, в колхоз! Подпевайте! Хош! Хош! Зигмунд Хош! – Сайрус рассеянно посмотрел на них, и те конфузливо от его странной строгости рассыпали звенящие смешки.

Вот с такими тяжелыми мыслями и подошел Сайрус к дому Ирен.
Из подъезда навстречу ему показалась пожилая женщина со смешным длинным зонтиком, какой носили еще до революции жены небогатых ремесленников, и на который она опиралась одной рукой, держа в другой такой же старомодный портфель.

Лицо женщины сияло от счастья и выражало ту милую торопливость, с которой человек обычно спешит по какому-то очень приятному для него делу.

-Приветствую вас, тетя Мария, – лицо Сайруса, наконец, тоже посветлело, словно он заразился от этой доброй женщины ее внутренним светом.
Она нравилась ему, эта старомодная, улыбчивая и услужливая, без навязчивости, дама, напоминавшая его мать.

-Здравствуйте, милый Сайрус! Вы давно у нас не были. Даже я по вам соскучилась, – ласково пожурила она. – А что уж говорить о ваших близких друзьях…

Тот только руками развел.
-Очень много работы, простите.
-Мой сын, Тотти, тоже очень много работает. Но начальство любит таких работников. Так что, вы знаете, он теперь будет главным инженером нашего военного завода.

Сайрус наморщил лоб, припоминая.
-Это … вместо того предателя?

Мария неприятно поежилась.
-Наверное, да. Вот, спешу к сыну на проходную, мы очень редко видимся, - и, собираясь поскорее идти дальше, на прощание тронула Сайруса за рукав пиджака. – Поспешите и вы. У Ирен сегодня стряслось несчастье – Элис обварилась кипятком. Но, я уверена, теперь у них все хорошо.

Они раскланялись, и Сайрус чуть не бегом взлетел по лестнице на второй этаж к знакомой двери, торопливо застучал.

Не открывали долго, и он уже собрался пойти ждать на улице, как в двери показался Трильи в кухонном фартуке.

-Извини, я у плиты был, - из кухни, действительно, тянуло чем-то вкусным – то ли тушеной курицей, то ли кроликом, и у голодного Сайруса засосало под ложечкой. – А где Ирен? – удивленный не меньше самого Сайруса, спросил Александр, пропуская его в комнату.

-Я думал, она уже дома, - встрепенулся тот, поставив пакет с продуктами возле стола. – Сейчас встретил Марию, узнал про Элис. Как она?

-Спит. А будить жалко, хотя, может, она и в курсе, куда пошла Ирен, - Александр снял фартук, прислонился к подоконнику, скрестив руки на груди. – Наверное, случилось что-то. Очень важное. Иначе она бы не ушла так скоро, не дождавшись никого. И Элис бы одну не оставила. Это Марии не было дома...

-Что-то очень важное случилось, Сайрус, - с горькой задумчивостью повторил Трильи. – Я боюсь за нее, - продолжал он очень тихо. – Она сгорит во всем этом.

Я знаю, она тоже боится, но всё равно идет напролом. Она может пострадать за нас, мы все держимся за счет нее, ее имени. Но это слишком. Нет, только не такой ценой. Не ценой её! Нужно что-то сделать, чтобы её остановить. Но что? – Александр то нервно ходил по комнате, то замирал на месте, ероша короткие волосы на голове.

-Она сама недавно попросила, говорит – останови меня, как хочешь, останови! А как я могу ее остановить, ну, скажи, пожалуйста? Кричать, бить, запирать я не умею и не хочу. Что мне делать, Сайрус? – он с болью смотрел на него своими большими бархатными глазами, каждая ворсинка которых блестела слезой. – Я бы всё отдал, умер бы за нее, за то, чтобы она была спокойна и счастлива. Но я не знаю, как умереть так, чтобы это осуществилось.

Дайто кисло усмехнулся:
-Что ты, Сандро! Тебе жить надо. Она не сможет без тебя. Как и ты без нее, - он сидел, облокотившись на стол, и пальцами свободной руки выстукивал какой-то ритм. «Хош! Хош! Зигмунд Хош!...Тьфу!».
Дайто мотнул головой, пытаясь отделаться от этого навязчивого ритма.

-Тут подумать надо. Хорошо подумать.
-А если будет поздно, Сайрус?

-Торопливостью мы все равно ничего не добьемся. Ирен, ты сам знаешь, без особой причины никогда не откажется от своего, раз выбранного пути.
Я помню, как она впервые пришла ко мне стажером, только что окончила юридические курсы, - Дайто, вспомнив о добром, улыбнулся прежней светлой улыбкой. – Ох, и боялся же я ее тогда!
Такая в ней была жажда познать настоящее дело, практику, в отличие от голой бумажной теории. В каждом взгляде, каждом жесте! Такая порывистость! Как она хотела проникнуть во все мелкие подробности нашей работы.
Сотни, десятки сотен вопросов успевали за день слетать с ее губ, так что я не успевал или даже не знал, что отвечать. Тогда я понял, Сандро, - он тяжело вздохнул, собираясь с мыслями и силами, нервно тронул короткий кончик черных усов. – Она, такая, единственная. Таких больше нет… А потом, помнишь? – Дайто грустно усмехнулся. – Когда ты зашел за ней с работы, и Ирен сказала мне, что сейчас познакомит с мужем. Тогда я тоже перетрусил.

Честное слово, это были самые страшные минуты в моей жизни! И вдруг, оказалось, что это – ты, Сандро. Я тогда успокоился и обрадовался…, - и совсем потерянно, пересохшими губами договорил. - Послушай, Сандро. Я подумал, что лучше мне самому тебе сказать, а то дойдут какие-нибудь сплетни… Я ведь тоже люблю ее, Сандро. Однако ты был первым, и я могу быть только другом. Но всё равно, прости.

Трильи молча подошел и дружески мягко похлопал его по плечу.
-Я знаю, Сайрус, я понимаю. Потому и верю. Потому и помощи твоей прошу, чтобы спасти её.

Дайто помолчал, потом, словно спохватившись, достал портсигар.
-Ты позволишь у вас закурить?
-Кури, дверь к Элис закрыта.

-Я в форточку, - он встал у окна, закурил тоже торопливо, едва не обжигая себе пальцы. – Надо поговорить с Ирен, вот что. Я сейчас шел по улице, и словно откровение на меня снизошло.
Понимаешь, она бьется без толку, за отдельных людей, которые, возможно, невиновны. Но реально – мы не знаем правды, как не знают ее и все окружающие люди.
Ты бы посмотрел на них – счастливые, всем довольны, радостные, прославляют Хоша! – шепотом воскликнул Сайрус. – Если бы я сказал им, что он – негодяй, властолюбец, извращенец, что это его люди расправляются с теми, кого, оболгав, называют врагами Командории – одни бы понимающе покрутили пальцем у виска, другие добродушно посмеялись бы, а третьи, самые осторожные и внимательные, пошли бы и заявили, куда следует. И вы больше не увидели бы Сайруса Дайто.

Думаешь – это неправильно? А я вот подумал – не совсем. Потому что своими словами я тогда оскорбил бы власть, какая она ни есть. Наша народная власть – это наше государство. А государство – это его народ, граждане. Вот и выходит, что, оскорбляя Хоша, я оскорбил бы их, Сандро, всех этих самых граждан…

-Сайрус, что ты такое говоришь! – вспыхнул Трильи. – Когда мы жили при герцоге – он тоже представлял власть, но власть отвратительную, направленную против собственного народа.

Хош и его команда допустили этот страшный голод, благодаря которому, пожалуй, вымерла четверть крестьянского населения Командории.
И ты предлагаешь спокойно отнестись к этому? Какая же это народная власть? Что она делает теперь? Несогласных крестьян и рабочих, не говоря уже о талантливых инженерах, военных, ученых, писателях, неугодных режиму, пускают в расход. У нас недавно двух хороших ребят прямо с занятий увезли. За месяц до выпуска!

Никто не знает, что теперь с ними, где они, и – самый главный вопрос – за что! В чем их измена Родине? И была ли она, измена? Или вот, у другого парня деда-священника, больного, восьмидесяти двух лет, на «скорой помощи» увезли в тюрьму, тоже, вроде, измена, а он с постели только и мог сам вставать. А потом, говорят, за городом, на бывшем полигоне, ра…расстреляли, - Трильи еле выговаривал слова, его трясло. – Это ужасно…страшно…

Знаешь, Сайрус, я тоже кое-что понял, когда обдумал, что со всеми нами происходит. Я понял, почему они делают это… Тщеславие. Мы, мол, вот какие – блюдем чистоту Родины, и всё можем ради этого – адмирала Читто, посла Тимоша, инженера Коронто, писателя Аламаду – допустили ошибки в работе – значит, в расход! Мы же сами ошибки не совершаем! Мы – кристально чисты перед народом! А, значит, имеем право чужие судьбы вершить!

Сайрус, это те же герцоги, только в новом обличье, - сдавленно договорил Трильи и опустил голову.

-Видно, прав был Делош, - задумчиво ответил Дайто, - когда сказал перед смертью: «Они снова хотят взять верх»…

Александр вскинулся:
-В Академии слухи ходят, будто Делош оставил предсмертную записку для съезда. Он просил депутатов не избирать Зигмунда Хоша на его место. Тщеславен и властолюбив…

-Пойми, Сандро! Герцога Ирен победила, потому что за ней шел весь народ, за свою свободу. Теперь народ в общей своей массе свободен и доволен, он не пойдет воевать с теми, кто ему эту свободу дал. Теперь Ирен никто не поверит. За что воевать теперь?

-За правду, - лучисто посмотрел на него Александр.

Сайрус только рукой махнул.
-Вы с ней оба сумасшедшие. Вас, пожалуй, одна могила исправит. Чью правду?

Из комнаты выглянула проснувшаяся Элис, обрадованно всплеснула ручками, подбежала к Сайрусу:
-Здравствуй, дядя Сайр! Как давно я тебя не видела!

-Милая Элис, - засмеялся он, осторожно подхватывая девочку на руки. – Как твои ножки?
-Немножко болят, - она посмотрела на свои покрасневшие, в пятнах колени и голени, вздохнула. - Но это ничего – пройдут, меня папа и тетя Мария спасли, – улыбнулась она, высвобождаясь от гостя, и, подбежав к отцу, обвила его горячими со сна руками.

-Цыпленок, а ты не знаешь, где мама? – ласково спросил ее Трильи.
-Знаю, за ней дядя Тони зашел, и они вместе ушли.
-Дядя Тони? Муж тети Стеллы?
-Да.
-А куда они уходят, не сказали?
-Они говорили что-то о дяде Грето, и мама очень расстроилась, - вздохнула Элис.

Трильи и Дайто, поняв, молча переглянулись, и тут в квартиру вошли измученные, подавленные Ирен и Антонио.


XXVII


На земле наступил вечер, такой, что ему позавидовал бы яркий динамичный день.

Бывают иногда подобные вечера, когда рано-рано, стихая, засыпает шалунишка-ветер, и уставшие за день шелестеть листья деревьев замирают в немом предчувствии чего-то особенного. Где-нибудь среди них прячутся такие же молчаливые птицы.

Тихо и волшебно становится вокруг, и на окраинных улочках города, где не слышен шум его центра, совершается чудо.

Неведомый, невидимый сторож опускается с прозрачных небес на землю. Он так же необъятен, как и чистое хрустальное небо, и, опускаясь вместе с солнцем, он окутывает предметы и людей мягким дурманом, от которого начинает клонить в сон, и чисто и спокойно становится на душе.

Хочется спать, но всё же хочется говорить и думать о добром и хорошем, следя медленным взглядом за огромной садящейся звездой и чувствуя всю необычность и таинственность городского заката – не видя линии горизонта, а лишь догадываясь о ее местоположении.

Медленно заваливается набок тяжелое светило, задевая своим краем крыши башен и домов, потом скрывается за ними. Но знай – оно еще здесь, на земле, еще пробиваются между постройками его слабеющие лучи.

Бархатный кафтан таинственного ночного сторожа, неслышно парящего по воздуху, легонько проводит тебе по щеке, словно напоминая о том, что он уже тут. Теперь – всё, за невидимой чертой скрылся до завтра свет дневной звезды.

А сторож осторожно, будто тонкую серебряную паутинку снимая с неба, раз за разом открывает всё дальше и больше всю его темень и строгую пустоту.

И только самые смелые из звезд ночных дерзают первыми появиться на этом незапятнанном полотне. Холодно светят они издалека, обманчиво мерцают, маня в вышину, но пока лишь глаз самого зоркого землянина может найти их в этой бездонной тиши.

-Смотри, смотри, во-он еще одна! – Антонио, одной рукой поддерживая Элис, сидевшую у него на коленях и не мигая глядевшую ввысь, другой рукой указывал на едва различимую звездочку, вспыхнувшую прямо над ними.

-Ну, почему до них нельзя дотянуться? – удивлялась девочка.
-Потому что они очень далеко, цыпленок. Так далеко, что их свет доходит до нас, когда самой звезды уже не существует, - вздохнула Ирен, сидевшая рядом с Антонио на скамейке, под каштаном неподалеку от дома.

-А куда же она девается?
-Сгорает от собственного огня, - задумчиво ответил Александр, играя в руках оторвавшимся от поломанной ветки разлапистым каштановым листом.

Собравшийся уходить Сайрус вздрогнул, стоя перед ними, раскачиваясь на стоптанных ботинках, заложив руки в карманы брюк.

Элис слезла с колен кузнеца, приникла к потупившейся от грусти матери, крепко обнимая ее.
-Не уезжай, мамочка, пожалуйста! Нам будет плохо без тебя.

-Я ненадолго, цыпленок. Уеду завтра, еще когда ты будешь спать, а вернусь, когда тебя надо будет забирать из сада.

-Значит, думаешь, он поможет? – нервно спросил Дайто.

Ирен, не поднимая глаз, тихо сказала:
-Это единственная надежда для Грето. Здесь помощи ждать не от кого.

-А о них ты подумала? – сквозь зубы продолжал Сайрус, кивнув на Элис и Александра.

-Сайрус, не надо, - оборвал его Трильи. – Так нельзя. Это наше дело. Грето – наш друг. Вот, видишь лист? – он поднес его, уже расплывающийся в сумерках очертаниями, к глазам, повертел это маленькое опахало. – Он еще жив, потому что недавно отлетел с родной ветки. Но через час или два – завянет и умрет. Потому что он один. Но там, на ветке, еще много таких, как он, живых и сильных. За это, за них нужно бороться. Пока есть за кого.

Дайто скрипнул зубами, поймав на себе недружелюбный взгляд Антонио. А, может, так ему лишь показалось в темноте.

-Извини меня, Тони, если я слишком прямолинеен. Но я же не говорю вам, что не нужно помогать друзьям. Ирен, я лишь хочу сказать – неужели нужно было сломя голову бежать выручать Грето, оставив дома маленького ребенка! Ты ведь всё равно ничего не решила. А она чуть не осталась без ног! – Сайрус снова кивнул на присмиревшую Элис.

-Ты преувеличиваешь, Сайрус, - примирительно ответил Трильи.
-Конечно! Теперь ты же ее и защищаешь! У тебя был тяжелый день, последний экзамен на практику, а тебя даже никто дома не встретил, не накормил! – вполголоса саркастически воскликнул Дайто.

-Сайрус, не время об этом! – начиная раздражаться, бросил Александр. – Неужели ты не понимаешь? Когда грозят смерть и тьма, жизнь и свет отступают, - шепотом проговорил он.

Ирен вспыхнула, вскинула поникшую голову, оправдываясь сквозь непреодолимое и заметное чувство вины, казалось, окутавшее ее всю, с головы до ног, тихо сказала:
-Я знаю, можно было дождаться Александра, и идти потом. Простите, я не смогла. Потому что боялась, что не успею застать на рабочем месте того, кто занимается делом Грето.

Я не знаю, как содержат его. Но я знаю, что для других в подобных ситуациях каждый день и час там оборачиваются адом, - ей вспомнился образ инженера Коронто, которого три дня назад ей удалось увидеть в тюрьме – каким-то чудом ей разрешили на несколько минут поговорить с ним, осужденным на смертную казнь, которую в последний момент заменили пожизненной ссылкой на острова.

Он с отчаянием смотрел на Ирен через стол сквозь прутья решетки. Лицо его, плохо узнаваемое от еще незаживших ссадин и кровоподтеков, подергивалось от едва сдерживаемого плача.

-Простите меня, Ирен, я не смог, не смог…, - шептал инженер, прикрывая опухшие глаза.

Она знала, о чем он говорит. На одном из последних допросов перед трибуналом Коронто признался в том, в чем его обвиняли, и подписал протокол.

Там было также и его признание в преступных антигосударственных связях с несколькими другими работниками военного завода, на котором служил Коронто.

-Я не хотел, Ирен. Но…я не смог. Что с ними будет? – мучительно стараясь не зарыдать, спросил он.

-Вы знаете. Но я не виню вас, - чтобы хоть как-то успокоить его, сама стараясь казаться спокойной, ответила Кресси. – Я попробую подать апелляцию, у меня есть медицинское заключение о вашем состоянии после допросов. Но я ничего не обещаю, Джеромо.

-Да-да, я понимаю, - он с болью опустил на мгновение глаза. – Прошу вас, только помогите им, Лолите и сыну, - едва слышно договорил он. – Пусть откажутся от меня, забудут, уедут отсюда. Только останутся живы. Прошу…

Передайте им, что я люблю их и…пожалуйста, пусть простят меня… Я не хотел. Вернее, хотел, чтобы всё было хорошо.

Но мы сорвали сроки, которые нам поставили, Ирен. Мы ошиблись в одном ничтожном расчете, и вся разработка полетела к чертям… Но я понял, представляете, уже тогда сам понял свою ошибку. Мне бы хватило недели полторы, и всё было бы отлично. Но…

-Я знаю, - тихо кивая головой, словно желая убаюкать его, несколько раз повторила Ирен…



-…Адом? – переспросил Сайрус, возвращая Ирен к действительности, и снова нервно закурил, пытаясь встать так, чтобы дым не летел на друзей. – Элис, иди-ка погуляй с папой, а лучше – с дядей Тони, - кузнец с готовностью вскочил, потому что у него уже голова шла кругом от всего того, что он сегодня увидел и услышал.

Когда они с девочкой отошли от скамейки, Дайто лихорадочно блестя глазами, продолжал:
-Мы сами устраиваем на земле для себя и рай, и ад. Люди доносят друг на друга, признаются в том, чего не совершали. Ложь, принизывающая всё вокруг – чем не ад на земле? Кстати, это твоё дело инженеров, - вспомнил Сайрус. – Сегодня случайно мне попал в руки донос на Коронто, его уже спровадили в архив.

-В прокуратуре? – неприятно удивилась Ирен, но ухватилась за эти слова, как утопающий за соломинку. – Что в нем было, Сайрус?

-Сначала – о нецелевом использовании средств, потом – об измене Родине, - коротко ответил тот.

-Кто его подписал?
-Никто, это анонимка. Но, скорее всего, это был кто-то из ближайшего окружения Коронто. Очень уж умело составлено, со знанием всяких инженерных тонкостей. А напечатано на обычной пишущей машинке, какие сейчас есть в любом уважающем себя учреждении.
Правда, есть одна отличительная черта – буква «t» несколько подвздернута над другими. Но даже если ты найдешь эту машинку, всё равно доказать практически невозможно.

Прокуратура, может, еще занялась бы экспертизой. Но у ребят из комитета на это просто нет времени, - он зло скривился, имея в виду большое количество дел в комитете безопасности, которые все были связаны с тяжким обвинением в измене Родине.

-Достань мне этот документ, Сайрус, достань хоть копию, - прошептала Ирен. – Пожалуйста!

-Зачем? Чтоб еще раз окунуться в ту грязь, которой люди пачкают сами себя? Ощутить ее и на себе тоже?

-Я и так по уши в этой грязи. Она – везде, и здесь – на свободе, и там – в тюрьме. Но тех, кто делает признания под пытками, под битьем, я не могу обвинять, не имею права, Сайрус. Потому что не знаю, выдержала бы я сама такое, или тоже сломалась бы, как этот Коронто, как сотни других. Думаешь, ты бы выдержал?

Дайто в сердцах бросил недокуренную сигарету на землю, притушил носком ботинка.
-Не знаю. Это Сандро вот, точно выдержал бы…

Трильи, лицо которого в темноте было уже почти неразличимо, сидел, ссутулившись и отвернувшись от них.
Ирен вздрогнула от последних слов Сайруса, испуганно взглянула на мужа.

Александр резко поднялся и быстро пошел в сторону силуэтов гулявших по тротуару Антонио и Элис.
На улице постепенно разгорались электрические фонари, в свете которых листья каштанов виделись, словно живые пальцы добродушных великанов, обнимавших самих себя.

-Зачем ты сказал это, Сайрус? Зачем напомнил ему?...

Дайто бросился за Трильи, нагнал, схватил за плечо, сдавленно проговорил:
-Прости, я не должен был.

Александр, усмехнувшись, повернул к нему уже спокойное лицо.
-У каждого свой порог терпения. Однажды его может хватить, а в другой раз – нет. Так что я тоже не знаю, Сайрус.

Ночью Ирен никак не могла уснуть, лежала с открытыми глазами. То она думала о предстоящей утром поездке в Командон и разговоре с Хошем, то вновь и вновь возвращалась мыслями к Коронто и его семье.

Она снова молилась о них и о своих близких, но теперь это выходило у нее как-то механически, и Ирен понимала, что на такие молитвы ответа не будет.
А в голове было пусто, и не было сил сосредоточиться, на ум вновь и вновь лезло недавно пережитое.

После той встречи в тюрьме Кресси очень спешила, чтобы передать жене и сыну Коронто последнюю просьбу их мужа и отца.

Потонувший в пышной зелени старинный небольшой особняк. Совсем недавно он был в единоличном пользовании – полагался главному инженеру крупнейшего военного завода в соответствии с его положением.

Впрочем, теперь он тоже будет принадлежать главному инженеру. Только с другой фамилией. Так что всё вокруг по-прежнему будет напоминать о единственном и крепком хозяине – подстриженные газоны, крепкая штукатурка, которая не отколупывается от стен, как в доме, где живет Ирен. Сколько раз она предлагала домсовету сделать ремонт на общие средства – дело так и замяли.
А вот тут – всё блестит и сияет, как новенькое.

Ей пришлось несколько раз нажать на кнопку электрического звонка, прежде чем дверь открыла усталая, бледная женщина лет тридцати пяти.

-Здравствуйте, я так и думала, что это вы, - вымученно улыбнувшись, проговорила она, почти не глядя на Ирен, пряча глаза, обведенные серыми кругами бессонницы и слез.
-Здравствуйте, Лолита.

Жена Коронто провела Ирен в просторную гостиную. Здесь ядовито пахло геранью – её цветы алели на окне – и валерьянкой, пузырек которой хозяйка дома – бывшая хозяйка – то и дело подносила к лицу.

Новенький рояль стоял у стены, посередине – большой круглый стол, покрытый бордовой скатертью, тяжело спадающей своим кистями почти до самого паркета.
Рельефный лепной потолок, ажурные занавеси на окнах, ковер – всё богатое, даже роскошное, к изумлению Ирен – ведь когда-то и она жила в подобной роскоши.
Её это несколько охладило, только пальцы рук невольно вздрогнули от воспоминания о мягких, податливых клавишах фортепиано, которых не касались так давно.

В комнату вошел хорошенький мальчик-подросток, сухо поздоровался, когда мать представила его Ирен. Последние события, было заметно, повлияли и на сына Коронто, лицо которого так же, как у Лолиты, было бледным, осунувшимся, с синими, большими, словно проваленными глазами.

-Вы его не стесняйтесь, с ним можно, - сдавленно заметила его мать, не выпуская валерьянку из рук. – Эдуардо совсем взрослый. Его ведь тоже… Он тоже был на допросах, - она тихо заплакала, утираясь чистым носовым платком.

-Мама, не надо, не вспоминай, - мальчик сдержанно обнял ее, погладил по голове.

-Он уже две недели не ходит в школу. Невозможно. Ему на парту одноклассники приклеили табличку: «Сын врага Родины». А позавчера возле дома едва не избили какие-то мальчишки, спасибо соседу, спугнул их.

-Вам нужно уехать, - вдруг жестко сказала Ирен. – Как можно скорее, неважно куда. Лучше в маленький город или большое село, где мало кто будет интересоваться, кто вы и откуда. Скажете, что потеряли документы, назоветесь девичьей фамилией. Вот, возьмите на первое время, - она вынула несколько бумажных купюр, и Лолита в ужасе замахала на нее руками, но Ирен непреклонно покачала головой. – Возьмите, пожалуйста. Если вам так неудобно, вернете потом, когда сможете. Вы сможете работать?

-Я давно не работала, но могла бы преподавать в школе…, - Лолита была сильно растерянна. - Но как же вот так...?

-Здесь вас ничего не держит. Наоборот. Дом конфискован. Вы с сыном – под постоянным подозрением… Муж рассказывал вам что-нибудь о своей работе? Приносил домой документы?

-Н-нет. Хотя у него был здесь небольшой сейф. Но его забрали во время обыска… Я не подозреваю его ни в чем. Он всегда был честен со мной, с сыном. Эти люди, они спрашивали что-то о его знакомствах, каких-то женщинах.
Но Джеромо бывал только на встречах с руководством, там были чьи-то жены. Но не более того…, - она с трудом перевела дух. – Скажите, есть надежда, что его когда-нибудь выпустят? Или хотя бы разрешат переписку? – Лолита с мольбой смотрела на гостью, словно то, о чем спрашивала, зависело только от одной Кресси.

Ирен, скрепив внутреннюю горечь, положила сцепленные в замок руки на стол.
-Надежда есть всегда. Но на это могут уйти годы, Лолита. Я пришла, чтобы передать вам последнюю просьбу Джеромо. Это он просил вас уехать. Сказал, что очень любит вас, просил простить, что всё так вышло, - мальчик не выдержал слез матери и хотел выбежать из комнаты, но Ирен остановила его. – Постой, Эдуардо! Он просил еще, чтобы вы забыли его, но… Я прошу вас – не забывайте. Помните своего мужа и отца. Знайте, что он ни в чем не виноват, что он только ошибся, и его оговорили чужие люди. Помните…



-Ирен, уже утро. Тебе пора. До отъезда автобуса всего один час, - Александр мягко потряс ее за плечо, виновато вздохнул, жалея, что так рано разбудил.

Ирен села на кровати, с усилием открыла заспанные глаза, уставилась на спящую в кроватке Элис.

-Не волнуйся, я покормлю и отведу ее в сад, - сказал Трильи. – А ты там… Пожалуйста, будь осторожна, Ирен.

За приоткрытым окном над тихим городом серели рассветные сумерки. Было слышно, как в кухне на постеленном на полу матрасе неровно прихрапывал оставшийся ночевать Антонио Валле.