Скамья

               
      Третий час ночи. Окончательно ясно, что заснуть не удастся. Встать, включить свет и записать это пустячное событие сегодняшнего утра? Но слабая надежда, что если не прерывать темноты, не двигаться, не менять положения, не переворачивать горячую подушку, если перетерпеть кажущееся неудобство, переждать, - то, наконец, уснёшь,  - эта сладкая надежда останавливает меня. Еще раз (“ В последний!” - убеждаю себя)  Переворачиваюсь на другой бок, ищу и, кажется, нахожу удобную позу... Хотя заранее знаю, что через очень короткое время, и она покажется мне нестерпимой. Я почти чувствую это уже сейчас. Поэтому  тут же решаю не вставать, ничего не записывать. “Тем более, что ничего же не произошло! Этот  эпизод сегодняшнего утра, он просто сейчас, в бессонницу, кажется  интересным” - говорю себе молча.
Ну, действительно! Что это за рассказ! Ни героя, ни интриги, ни развития действия, ни кульминации. Ни одного диалога! Сплошное молчание. Да и просто лень вставать, шлепать по холодному полу босиком, шарить рукой по стенке, нащупывая выключатель. И при этом окончательно лишиться надежды заснуть? Не стоит вставать!
Ведь ничего не случилось. Абсолютно!
Прошедшим утром я прихожу на автобусную остановку. Пусто. Ни одного человека. Значит, автобус только что ушёл, и ждать следующего придется долго. Под ветхим навесом стоит что-то наподобие скамьи: две железяки, по краям вбитые в землю, а на них положена доска, отполированная до блеска задами пассажиров, долго и часто ожидающих автобуса. Обычно к моменту прихода автобуса на скамейке по-семейному общительно и тесно. Все сидящие объединены со стоящими  общим поворотом головы в сторону, с которой должен появиться он, долгожданный, а также нетерпением и благородным негодованием по поводу сволочей, беспорядков  и потери времени. Так будет и на этот раз,  попозже, намного позже. А пока ни души... Сажусь на середину скамейки, так называемой скамейки. (С краю нельзя - потеряю равновесие, поскольку  доску положили на  железяки. Положили, а прикрепить её никто и не подумал.) Жду. Терпение мое еще не растрачено, нервы не напряжены, сердце спокойно бьётся... Скучновато.
Ну вот, ещё один ожидающий пришёл. Мужик с тряпочной сумкой. Он не из нашего района, сразу видно: поискал глазами табличку с номерами автобусов, задрав голову. Перечитал, беззвучно шевеля губами, всё, что на этой облезлой табличке написано. Убедился, видно, что есть тут номер нужного автобуса и, не торопясь, покряхтывая, сел, явно не настраиваясь на долгое ожидание, а так просто, по принципу: “что ж скамейке пустовать, коли место есть”. Присел мужик на левый край. Сидит себе, эдак компанейски поглядывая на меня, но, не навязываясь, однако, с разговорами: я, мол, вижу тебя, но, прости, я не разговорчив, да и не о чем, да и незачем - сейчас всё равно автобус придет, не договорим, так и начинать не стоит. Ужо помолчим!
Ну, помолчим, так помолчим! Нужен ты мне! У меня самого с утра охоты нет разговаривать. И я отворачиваюсь, дав этим понять, что мозги мои заняты чем-то другим, поважнее мужиков с тряпочными сумками.
И в этот момент внезапно осознаю свою власть над этим молчуном в коричневой болоньевой куртке, с тряпочной авоськой в руке. Вот он сидит, задумчиво колупает приклеенную на рукав светло-коричневую заплатку... Сидит благополучно и спокойно, и можно даже сказать - беспечно... Но стоит мне встать… Земля после дождя - сырая, глина - липкая. А дом-то далеко, некуда вернуться, чтобы переодеться в чистое, придется где-то лужу искать, грязь соскребать палочкой, по одежде размазывать, по брюкам и по этой самой коричневой, болоньевой. А тут еще вдруг  (Бывает и такое! Редко, но не исключено. Именно, когда и не ждёшь или ждешь другого номера) - автобус подойдёт. А мокрый и грязный - в автобус сразу? В полный битком? А благородное негодование перепачканных пассажиров?  Это даже представить страшно! И это еще, если, упав, лишь перепачкаешься. А если ударишься больно? Или, не дай Бог, хрястнет что-то... Рука, нога... ребро.  Или упадешь без травм, но очень уж неприлично, так что невольным свидетелям хоть и жалко тебя, но от смеха удержаться не могут. Народишку-то на остановке прибавляется потихоньку: стоят, вроде бы  и не смотрят на тебя, а попробуй упади - сразу все и заметят. Так что и больно и стыдно - неловко, особенно, если кинутся поднимать. А если не кинутся, так и того обиднее: человеку плохо,  а они глазеют - не пошевелятся... Плохо. Очень плохо будет этому мужику, если я внезапно встану!
Если - захочу! Если Я - захочу. Я! Выходит, это в моей власти - ближайшее будущее этого мужика. Во всяком случае, - предстоящий Миг. Это упоительное чувство усугубилось сознанием, что сам-то мужик  об этом, обо всём не догадывается. У ситуации возник философский уклон, эдакая ассоциация с человеческой жизнью вообще: вот так сидим и не знаем… Живем и не подозреваем... И как-то это символично, что мы так зависимы друг от друга. От  любого, малейшего даже движения порой и - незнакомого человека... В данном случае - от моего. Приятно даже ощутить такую свою значимость в жизни другого человека! Не так ли начинается осознание своего величия?  Ну, ... почти  величия. Потому что к остановке откуда-то сбоку вынырнула бабулька, шаркая растоптанными красными туфлями на “платформе”. Она проворно и деловито уселась справа от меня на свободный край скамейки. Всё! Кончилось мое величие. Венец пал стремительно, тайно и бескровно. Установилось банальное равновесие. Теперь мужик уже не зависит от моего “заХочу! ”. Хоть сижу, хоть встану, мужик - в безопасности, а меня просто нет.  Эта бабулька в стоптанных туфлях столетней давности уничтожила меня, даже не заметив. Ну? Разве это не повод поразмышлять о неисповедимости путей и человеческих связей? Она ведь не просто раздавила меня, эта старая песочница, она ещё, кажется, и перехватила себе моё  недавнее единовластие! Ведь если я встану, то равновесие и благополучие мужика  будет зависеть только от неё! Потому что только  она будет хранить его уравновешенное состояние на скамье.
Впрочем! Так ... так… так... Интересный нюансик! Даже два! Нет - три! Оказывается, я еще кое- что да значу. Моя власть, если и поблекла, то всё-таки еще не потеряна вконец, она просто перешла в другое качество, более утончённое и тайное, а оттого еще более привлекательное.
Нюанс первый: пока я сижу, бабулька над мужиком не властна. (Вот тебе! Выходит, нет кого? Тебя! А? Хочешь - сиди, хочешь – вставай, а мужик - в безопасности, поскольку я его страхую. Съела? Никто от тебя пока не зависит, гуляй себе, вставай, сиди до скончания века, никому от этого ни холодно ни жарко, пока я - здесь. Так что власть твоя - условна)  Если не мне, то и никому. А мне даже и больше: пока я сижу, бабка - никто, просто бабулька, сидящая на скамейке.
Второй: если подумать,  то я тебя, платформа ты столетняя, держу в руках. Ты, оказывается, у меня под ноготком, бабулечка. А вот почему: а ну, как мы с мужиком-то разом встанем! Увижу, что он встать собрался, да и тоже встану. Ну? Что с тобой будет? Ты-то на краюшке сидишь!  А земля-то мокрая... Что, владычица, произойдёт? То-то, царица!
Ну, а третья особенность заключается в том, что у меня - так сказать, интеллектуально-информационное преимущество: я - думаю и знаю! А они - просто сидят себе на краю скамейки и автобуса дожидаются.
Припасён у меня, похитительница моей власти, ещё и четвёртый штрих. Я, пожалуй, вроде и уступлю тебе, оставлю тебя один на один с мужиком, а сам даже встану, отойду даже в сторонку. Властвуй! Цени моё благородство. Ну? Теперь он  от твоей милости зависит? А - нет! Ты  от него можешь получить то же, что и он от тебя, вопрос только в том, кто раньше встанет!   
Людей на остановке хоть и прибавилось, а садиться уже никто не спешит. Во-первых, нервничают уже, ходят, налево поглядывают:  вот-вот автобус подойдет, поторопиться бы к двери, чтоб потом хоть и  потолкаться, но  забраться в автобус, не остаться на остановке после долгого ожидания, автобус-то не резиновый! Во-вторых, скамья мокроватая всё-таки.  Я это теперь, сидя около получаса, всё явственнее чувствую... А в-третьих, давно уж проверено, что, когда места много, никто не спешит садиться. Это вот когда одно-единственное местечко остаётся, или, когда вся скамья занята, тогда обязательно кто-нибудь рядом ну просто с ног падает, так ему надо сесть. Ну, прямо-таки до того необходимо, что тут же начнет прощупывать сидящих прищуренными глазами, выискивая жертву посовестливее или помоложе, чтобы уж наверняка встать прямо напротив и сначала  вздыхать, сопеть и постанывать, а потом и жаловаться усталым больным голосом на теперешнюю испорченную молодежь, которая сядет и сидит, словно и не замечает, как человек мучается, стоя.
Ну а пока никто не хочет сопеть и жаловаться. Вот и будут без меня сидеть: болоньевый мужик и  платформенная бабулька  Кто первый встанет, тот, оказывается, и был Властелином...
Из-за поворота показался автобус. Мужик забеспокоился, стал в своей тряпочной авоське тесемки отыскивать. Встать собирается. Дождался, значит, своего номера. А бабулька глянула на номер автобуса и... только поудобнее, поглубже уселась. Назревал один из нюансов. Вернее, - новый, о котором я  ещё не подумал: мужик встанет - и тогда опять вся власть - у меня. Беспредельная власть над этой самой “царицей“ Снова: “захочу!” и... А земля-то мокрая, а лужи, а грязь... Вот она, - философия зависимости! Полный триумф получается.
Однако, не до триумфов мне теперь: автобус–то, который уже подъехал, он ведь и мой тоже. Не сидеть же мне, наслаждаясь философией, до следующего. Пора. Вот уже и толпа у дверей поубавилась, как-то всё-таки всосал её в себя автобус.
Ну! Держись, царица! Автобус уже пытается двери закрыть. Надо успеть.
“Встаю! Упадешь, гляди - земля-то мокрая, грязь - липкая... Руки- ноги...” - это я ей кричу уже почти что на подножке автобуса. Царица от неожиданности вздрогнула, ойкнула, руками всплеснула, покачнулась...
И выпрямилась. Вдогонку мне громко кричит, тоненько так, словно причитает: “Спасибо, милок, за заботу! А доску-то вчерась приколотил! Мой дед-то и при- ко- ло - ти-ии-ии....”
И прежде, чем вздувшийся автобус смог закрыть уже на ходу вторую половинку двери, я успеваю ещё увидеть, как спокойно и величественно восседает моя царственная бабка  на мокрой скамье.
Это было утром. А сейчас три часа ночи.  И, конечно, я не вылезу из-под одеяла. Только что удалось удобно улечься. И не стану писать. Да и - о чём? Не о чем.
 
Ташкент (пригород)