Дарья 12

     Оставив названного братца растерянным и счастливым, Дарья возвращалась домой вся в раздумьях и сомнениях. Это просто только задумать этакую каверзу, а воплотить в жизнь, заставить живого человека подчиниться твоей воле с радостью и без колебаний – вот задача. Ваську она обработала, теперь даже если он и почует неладное, мешать не будет, не спугнёт «женишка». А дальше…
    Опускающиеся сумерки наполнили проулок причудливыми тенями, скрыли колеи и буераки,  но нога сама находила себе дорогу, привычную и знакомую с детства.
     Девушка, размечтавшись, не заметила коварной подножки, ловко подставленной из-за шиповникового куста,  с размаху  полетела  вниз лицом в мягкую пыль, взбаламутив из неё целую тучу. Задохнулась, захлебнулась, и, поднимаясь, выругалась, как пьяный сапожник…
     И  вдруг почувствовала на талии, на бедрах, на плечах, на… везде чьи-то руки -  наглые, сильные, пугающие… и голос негромкий, хрипловатый  и дерзкий:
- Эт, кто ж, тебя, голубушка, так лаяться выучил? Тятеньке донесу, так он язычок цыганской иголкой-то поколет… али спробовать его вначале на вкус? Может он сладенький, так мы его подкусим, сами справимся…
    И заграбастав её в объятиях,  не спрашивая дозволения, завладел её нежными губками, отнимая дыхание…
  Страх и растерянность недолго господствовали над Дашкой. Никому и в мыслях не дозволялось такое над ней творить! Злое возмущение удесятерило её силы. Ухватив обидчика за кушак, она,  резко вскинув руки,  хрястнула его об землю… и пошла дальше, не оборачиваясь, отплёвываясь и матерясь:
- Вот, дрянь, накормил пылюкой, всю обмял, как собственную… кнута у меня при себе не было… не то так просто не отделался бы… голос знакомый… не вспомню кто… вспомню- мало не покаж…
   Остановила её резкая боль на затылке… кто-то, ухватив её  за косу, наматывая на кулак, разворачивая к себе лицом,  спокойно произнес:
- Благодари Бога,  мокрохвостка, что я девок не бью,  убил бы, а вот отшлёпать, как балованного дитя, чтоб причинное место горело и долго напоминало – на кого можно рыпаться, а на кого нет… эт я тебе счас обеспечу…по другому б тебя наказать да не в моих привычках…  насильником  быть – слава не по мне…
  Обхватив одной рукой ей оба запястья, перегнув через колено, бесцеремонно задрав юбку, отшлепал, орущую в бешенстве Дарью… и с посылом «марш домой» довесил последний, самый звонкий шлепок – отпустил, развернувшись, пошёл прочь.
  Никто! Никогда! Её! Так! Не унижал!
  Ярость была всепоглощающей и отупляющей! Дарья забыла, где она находится и в какую сторону нужно идти… мысли рваными молниями разлетались и не чаяли собраться… Просто придушить наглеца ей было мало…  Силы были неравные, медленно убивать она одна не сможет, но узнать о её позоре не должен никто! Время! Нужно время и она придумает кару! О-па! А кто это был?  Она не угадала этого хама! Она его вообще не разглядела! Боже, за что? Кого же она будет карать?  В голове зашумело… и девушка, потеряв сознание, упала…


***
    Очнулась Даша в своей постели. Рядом причитала Марфуша, бормотал « Живые в помощи…» Прокофий, хлюпал носом Вася, в стороне стояли, обнявшись, заплаканные Григорий и Катя…
- Что случилось? Спросила девушка, голос у неё оказался тихий и дрожащий. Она попыталась подняться и не смогла - от слабости.
      Вначале воцарилась тишина, а затем на неё обрушились слёзы радости, объятия и поцелуи…
- Деточка, так ты ж больше суток  в горячке была, уж и не чаяли, что выживешь, - лепетала  Марфа, целуя её бледные пальчики.
- Василий Голованов тебя бесчувственную в проулке нашёл…  на руках принёс домой…
    От гомона и суеты Даша прикрыла глаза…  Она всё вспомнила…




***
    Дарья валялась в постели после нервной горячки. Лежала и смотрела на зарастающие паутиной углы сухими, равнодушными глазами. Отказывалась от еды…
     Это особенно вызывало беспокойство за неё…
     Даша была любительница поесть, знала в этом толк,  очень вкусно стряпала. Дня не было, чтобы она не отправилась к кому-нибудь в гости или сама шумно и приветливо  встречала гостей. Друзей и знакомых у неё было великое множество по всей губернии и дальше.
       То в её доме запекался поросёнок, солилось и коптилось сало, варились сычуг с печерёвиной, пелись украинские песни. То столы с грохотом сдвигались к стене, и расстилалась белая кошма – разбрасывались маленькие подушечки в ярких атласных наволочках, расставлялись плоские деревянные блюда с куурдаком и казэ, в пиалах подавалась шурпа или чай с баурсаками   и как степной, вольный ветер звучала  домбра…
      Неспокойно и непривычно тихо стало в доме. Ни любимые подружки, совершающие конил сурау, не могли её растормошить – ни дары, ни тёплые слова не радовали девушку, она не могла скрыть тяготу и раздражение… странная злоба душила её…   
    - Эт, не дело… её хтой-то сильно сглазил… бабку какую-ни то надо звать, - бормотала Марфа.
- Какую еще бабку? Не надо мне никакую бабку! Дарья готова была стукнуть приставучую, назойливую хожалку – сил вот только не хватало…
- Степаниду Дмитриевну Шиленко надо позвать… Её многие зовут, о
на и повивает, и в травах толк знает, и испуг дитёнкам отливает, - поддержала Марфушу Катерина.


***
  Старая Степанида  первым делом выгнала всех на улицу, плотно прикрыла за собой дверь, села рядом на табуретку и положила  свою тяжелую, корявую от работы ладонь на воспаленный лоб девушки:
- Ну, давай детонька моя,  пожалься сердешная – чего изделалось с тобой? Не опасайся, моя хорошая, все, о чем я сейчас узнаю, помрёт вместе со мной…
И такой мягкий, такой тихий голос был у этой чужой женщины, такой участливый, жалеющий и всё понимающий взгляд…
- Мамонька моя… маа-мочка… со слезами потянулась к ней Даша… как же мне не хватает тебя, родимая моя…
     Даша, рыдая,  рассказывала обо всём Степаниде, перескакивая с жалоб на угрозы, проглатывая окончания слов. Женщина долго и внимательно слушала её… Потом стала говорить… Она очень редко рассказывала про себя кому бы то ни было, а здесь жалость с осуждением смешались. Сама гордая по натуре, она понимала чувства этой девочки, только беды большой в её происшествии не видела…
  Старая Степанида,  рассказывая этой набалованной гордячке свою жизнь, хотела укорить,  чтобы стыдно стало ей из-за такой «мышиной возни», но реакция девушки была такой, что она забыла об этом…
   Расширенными от ужаса глазами, полными слёз негодования, смотрела на неё Даша. Ахала, переспрашивала, бурно возмущалась, целовала её, прижимала к себе, пытаясь защитить…
   И эта, совсем юная девочка, нашла такие слова  ободрения, участия и поддержки, что Степанида, всю жизнь носящая в себе боль, на мгновение почувствовала что-то вроде облегчения…
  Наступившие сумерки и комариные полчища загнали под крышу домашних, уставших и голодных. На прощанье Шиленчиха дала Даше совет:
- А ты, доченька, по-чуточку табачок нюхай. У тебя кровь кипучая, в голову бьет… от того и дурнота,  а так прочихаешься, она носом лишняя сойдёт – головушке и полегче…
  Барыня моя, бывалоча, как посерчает дюже, рожа у ней раскраснеется, так она завсегда из фарфоровой, расписной табакерки табачку щепотку примет, в кружевной платочек отсморкается, обретёт былую бледность и далее идет, собачится… Ох и строгая старуха была… да-аа…
   Ну пора мне, ты уж долго не хворай тут…
  И поцеловав девушку в макушку, пошла к выходу.
- Вася! Василёчек, отвези, родимый, Степаниду Дмитриевну до дому… в коляске отвези,- забеспокоилась Даша.
- Марфуша! Догадалась, нет ли, самовар поставить? Не отпускайте, её, мою голубушку, без чаю…
- Катюша! Катя, милая, достань там, из большого сундука, в прискрынке «монпансье» в коробочке и «беленькую»…
- Степанида Дмитриевна, матушка, останьтесь отужинать с нами… прошу, умоляю Вас, не откажите…
Даша металась по всклокоченной постели. Её голос снова стал наполняться той силой и властью, против которой редко кому удавалось устоять.
  Прокофий поклонился старой женщине:
- Вы, Дмитриевна, просто чудодейница,  сколь быстро возвернули нашей егозе бодрость… Дай Бог  здоровья, примите вот… от всей души… И протянул отрез, темно-бордового цвета из тонкой шерсти.
Поймав умоляющий взгляд темно-карих глаз, Степанида приняла подарок, поглаживая мягкую, ворсистую ткань:
- А и возьму! О тебе, солнышко, в память… не по годам горда ты, девонька,   тяжеленько тебе придется… ну, да ладно,  всё хорошо будет…

***

На следующее утро Вася помог ей выйти на воздух, поддерживая под локоток. Усадил на лавочке в холодок, под дерево. Даша сморщившись, оглядывая свои бледные руки, слипшиеся пряди волос, несвежую рубаху с замятыми воланами, попросила:
- Ох, братиша, истопи-ка ты мне баньку, да скажи Марфуше, чтобы чистую одёжу мне принесла, а постелю вывесить надо на солнышко, покрывала с наволочками выстирать… в доме полы намыть и проветрить хорошенько…
- Дарён, дык как же его проветришь в такую жару? Да и мухоты набьётся…
- Надо на дверь марлевую занавеску широкую повесить. Из моего окна вторую раму снять, за шкаф поставить. А из окошка шипки стекольные вытащить тихонечко и марлей затянуть…
- Как же её повесишь на окно? Она ж от гвоздей расползётся вся! 
- А ты её по кругу узенькими дощечками тоненькими придави, дощечки прибей…
- Дык где ж я тебе их возьму? Василию очень не хотелось заниматься такой дуростью, и отказывать больной сестрице не хотелось, он морщился, кривился, тяжело вздыхал…
 И вдруг за спиной раздался спокойный, уверенный и из всех страшных снов знакомый голос:
- Да не беспокойся, Дарья Прокофьевна… баню тебе я уж истопил… и сквознячок спроворим влёгкую… А вон и  уточка-Марфуточка переваливается, позвал я её… Так что ни о чём не беспокойся, иди парься на здоро…
- Во-первых, я тебе не Прокофьевна! Мы с дядь Прокофием даже не родственники! Во-вторых, какого ляду ты здесь оказался?  И  кто дозволил тебе тут командовать? С какого перепугу ты тут расхозяйничался?
     Голос девушки начинал звенеть, всклокоченной ведьмой поднялась она навстречу своему обидчику, виновнику её хворей,  обманным путём вторгшемуся в её дом и осеклась…
     Ох и красивый молодчик стоял напротив…   И  его улыбочка  - простодушная и открытая,   останавливала  и обезоруживала.
      А Вася мельтешил вокруг, оправдывался:
  А он к нам в Княжево недавно приехал. Работу какую ни то разыскивает, да…
- Ой, да никакого интересу у меня нет слушать про этого… девушка надменно отвернулась.
- Так ведь это он нашел тебя, бесчувственную, Дарён… На руках донёс до дому, спас…  Потом на работу просился… Батюшка и взял… а ты знаешь какой он похватной, ловкий…
   Она отмахнулась от Васи, как от назойливой мухи, молча, с каменным лицом наблюдая за новым работником.
  Голый по пояс, загорелый  Голованов, поигрывая мускулами, рисуясь, как породистый котяра  стоял и  полосовал дощечку на  ровные, длинные лучины. Волнистые пряди белокурых волос падали ему на лоб, мешали… Он из-за золотистых локонов внимательно наблюдал за Дарьей своими светло-зелеными, почти желтыми глазами…
    И  было ясно, что он знает и понимает о ней всё… от этого было так страшно и противно… незнакомая беспомощность овладевала её мыслями, и  ненависть к этому хаму мешала дышать.                Мало  того, опустив глаза на его белозубую улыбку, вдруг вспомнила поцелуй – властный,
 чувственный, и… осознала, что дрожит…
 Подковылявшая Марфа отвлекла молодую хозяйку.
- Пойдём, моя маленькая, я тебе помогу в баньке-то… вот ромашки с мятой заварила – косыньки твои ополаскивать, как ты любишь…
   Выходя из бани, после сильного пару  Даша опять почувствовала слабость, прислонилась к дверному косяку и стала оползать вниз…
   Марфуша бестолково заметалась рядом, запричитала…
   И опять неожиданно и стремительно подоспел  новый батрак, как пушинку подхватил на руки, удобно умостил на своей груди и понес…
  Даша почувствовала, как его сердце ударяется об её, тоже бешено колотящееся! Еще мгновенье – и разобьются…
- Ух, ты, горячая какая! А нежоха-то… дунуть страшно, еле нагнал тебя, думал потеряю след и умру с тоски по тебе - зашептал ей прямо в ухо парень.- Я ведь за тобой приехал, думал уговорю с собой в Москву… а ты хворать…
  Даша чуть воздухом не поперхнулась от наглости такой.
- Чего? Да как ты смеешь…
- Ой, кралечка моя, отняла ты мой покой… жить без тебя не могу…
От его дыхания всё тело покрылось щекотными мурашками… парень захохотал… А Даша, как рыбка забилась в его руках,  не смогла сдержать досадного стона.
 Ничего. Не уронил. Донёс до кровати, уложил и, укрывая лёгким хлопчатым покрывалом, по-свойски прошелся по ней ладонями, и со смешком увернулся от слабой попытки оттолкнуть…
- Ну лаа-адно, прости уж за вечер тот…  разозлила ты меня, не думал, что так  получится… не серчай, гордячка моя – хозяя-айка… и вышел, посмеиваясь, не дав времени обругать…
   На двери парусом раздувалась широкая  занавеска, в окошке   белела марля,  ветерок, врываясь в комнату, приносил с собой запах влажной пыли.
   Действительно шустрый малый… и аккуратно всё сделал… вот привязался! И чего надо?  Он мне все планы порушит,  и как быть теперь?  Девушка не могла отвлечься, не думать о нём... её подмывало выйти во двор, хотелось увидеть его, почувствовать на себе его голодный взгляд, услышать голос насмешливый и… отбрить его строгим окриком,  на место поставить…
- «Тьфу! Провалился бы ты!» - нечаянно громко вслух произнесла Даша.
Раздался грохот… это Марфуша от её окрика уронила горшок с топлёным молоком. Приятный, вкусный запах защекотал в носу… Даша ощутила голод.
- Марфуша! Что? Всё пролилось? Я молочка-аа хочу… с горбушкой… жалобно попросила девушка.



продолжение http://www.proza.ru/2014/07/04/1640
Словарик:http://www.proza.ru/2014/07/04/1661