Время придет, кн2 ч2 гл1-3

16+


Родина-Командория.

Книга вторая.
Время придет.

Часть вторая.


I


Официальные переговоры были назначены на 20-е августа 2076 года.

За день до этого срока в Командон на военном крейсере прибыл заместитель министра иностранных дел Спиридонии генерал-майор барон де Винкельдоро.

Когда в окружении сухопарых и хмурых советников – военных чинов он, сам плотный, гладкий, кругленький, двинулся навстречу ожидавшим его членам командорского правительства, Хош сидел в машине с сильно тонированными стеклами и вместе с Берми наблюдал за рукопожатиями возле трапа.

Ему, как руководителю более высокого ранга, не полагалось лично встречать прибывшего министра.
Хош наклонил голову к Оскаро и шепнул:
-Техника у них, действительно, по последнему слову… Надеюсь, они покажут нам крейсер. В любом случае, эти переговоры должны помочь нам выиграть время.

-Полностью с тобой согласен, Кассио, - Берми тут же замолчал, так как по многолетней привычке знал – ничего, кроме словесного подтверждения своей правоты, Хошу от него не требовалось.

В Доме правительства, в большом зале переговоров, богато отделанном красным мрамором, среди ковровых дорожек, избытка золота и людей в строгих темных костюмах и военных формах барон де Винкельдоро зачитал перед собравшимися завуалировано-ультимативное послание «черного Альдери».

Эхо глухо разносило его твердый, спокойный голос по дальним углам:
-Мы не намерены попирать интересы соседей. Более того, считаем, что наши интересы совпадают по самым различным направлениям. В частности, малые острова архипелага, несомненно, должны составлять единое экономическое пространство.

«Вот как зубы заговаривает, - усмехнулся про себя Хош. – Ну, да тут не дураки сидят, знают, что больше половины этих островов пока принадлежит Командории».

-Наши условия в ответ на запрос правительства Командории и лично господина Хоша о положении на подконтрольных спиридонской армии островах в настоящий момент таковы:
1) Для сохранения мира в архипелаге и равновесия сил Командория должна немедленно вывести свои войска и флот с территории нейтральных вод и земель.

2) Спиридония оставляет за собой право принимать любые меры для поддержания стабильности на указанных территориях.

3) Привлечение представителей Мирового сообщества считаем нецелесообразным и даже нежелательным. Это может повлечь за собой претензии с их стороны в отношении спорных территорий. Однако эти территории принадлежали только нашим общим предкам и, следовательно, теперь могут принадлежать только двум нашим братским народам.

4) Поток возможных беженцев с малых островов может регулироваться обеими сторонами по дополнительным договоренностям…

И еще много всяких «должны», «обязуется», «необходимо», «немедленно» и т.п. вкупе с глаголами в повелительном наклонении.

-В случаях, предусмотренных статьей 5 Договора о взаимопомощи между нашими государствами, мы также оставляем за собой право воспользоваться экономическими средствами воздействия в отношении стороны-нарушителя…


Эта статья указывала на недопустимость одностороннего выхода из Договора, который был заключен три года назад после памятной многим закупки хлеба в Спиридонии, и обязывала продавать сельскохозяйственную и промышленную продукцию по льготным ценам при форс-мажорных обстоятельствах. Таких, каким был тогда голод в Командории.

Договор был заключен под давлением Мирового сообщества в целях примирения обеих сторон.
Но теперь – Хош понимал – всё это представлялось дипломатической ошибкой. Договор связывал по рукам и ногам, не давал Командории возможности выхода на мировые рынки, кроме как после совместного обсуждения всех торговых и экономических вопросов с представителями Спиридонии. Он не касался только области вооружения, поэтому Спиридония наращивала производство военной техники и боеприпасов и широко торговала этими продуктами с Юго-Восточной Азией.

Командория отставала, отброшенная голодом и проводимыми репрессивными мерами примерно на год от темпов своего ближайшего соседа.

«Мягко стелет да жёстко будет спать, - снова подумал Хош, прищурясь, глядя на оратора. – От вас продажи новых станков для сельхозпрома не дождешься. От таких, как вы, жди разве что змею под подушкой…»

После недолгого формального обсуждения текста послания Альдери был объявлен перерыв до следующего дня, чтобы стороны могли еще раз обсудить поставленные вопросы между своими представителями. А на сегодня гости и хозяева перешли в другой зал.

-О, - де Винкельдоро удивленно рассмеялся, увидев и оценив по достоинству длинный стол, накрытый по всем правилам светского этикета. Стол ломился от яств. – А мне казалось, Командория еще голодает.

-Tempora mutantur…, - вспомнив только начало этой латинской фразы со школярских времен, но, не помня, как ее закончить, Берми сделал вид, что все присутствующие сами знают вторую часть изречения, и, умиротворенно вздохнув, проговорил. – Времена проходят…

-Командория не голодала, - негромко и весомо заметил Хош. – Иначе, неужели мы пригласили бы наших добрых соседей на пепелище?

Барон вскинул изумленные глаза:
-Вот как? А по нашим сведениям, более тридцати тысяч крестьян в предгорьях
Командории умерло от недоедания в те годы…

Ни один мускул не дрогнул на лицах принимавшей стороны – они были спокойны и расслаблены. Первый мягко качнул головой:
-Откуда у вас эти данные?

Де Винкельдоро добродушно усмехнулся, насколько позволяло его положение высокого политика.
-Мы работаем так же, как и вы, господин Хош.
-Вы хотели сказать – ваша разведка? – поправил его Берми, но Хош опередил ответ гостя:

-Ваша разведка работает не так хорошо, как наша. Командория не голодала, господин де Винкельдоро. У нас выдался неурожай, и нам не хватило зерна на следующий посев, поэтому мы вынуждены были закупать его у Спиридонии.

-Поэтому вы тогда не позволили иностранным журналистам совершить турне по Командории?
-Это было бы вмешательством во внутренние дела страны, - невозмутимо ответил Хош.

-Что верно, то верно, - барон, желая закончить неприятную тему, продолжал. – Как бы там ни было, господин Альдери был очень рад вашему предложению этих мирных переговоров. На нас смотрит весь мир.
И я вслед за великим Гаафо надеюсь, что его вариант мирного соглашения устроит народ Командории в лице ее правительства.

Хош подавил в себе сильное желание поморщиться, улыбнулся в пышные усы:
-Это мы обсудим уже завтра. На сегодня – хватит о делах. Прошу!

Гром вскрываемых бутылок с шампанским возвестил о начале трапезы. Де Винкельдоро оказался отличным знатоком вин и нашел в этом общую тему разговора с Хошем. Барон много и охотно, подробно рассказывал, как в Спиридонии готовят самые различные сорта спиртного.

-В каждом из своих особняков я держу по хорошему винному погребу, - похвастался он. – Я уж сам забывать стал – сколько и как долго там всё это хранится, что-то около тысячи тридцатилитровых бочонков. Часть из них досталась мне в наследство. Мои предки были немцами, известными пивоварами и виноделами.

-Как же вы во всём этом разбираетесь? - деланно удивился Берми.
В ответ де Винкельдоро провозгласил:
-Главное – систематичность! Все расставлено строго по сортам, внутри сорта – по сроку выдержки. За каждый сорт отвечает отдельный работник.

-И много у вас работников? – Хош с любопытством разглядывал этого самодовольного господина, и ему было смешно, что тот тоже обращается к нему как к «господину Хошу».

А ведь всего лет восемь назад он, Зигмунд Хош, служил работником в винной лавке у такого же господина, как этот де Винкельдоро, и глаз не смел поднять на своего хозяина, а иногда даже получал от него зуботычины.

«Забавно! – злорадно думалось ему. – Времена, точно, проходят, и мы меняемся вместе с ними... да, именно так, et nos mutamur in illis».

-Ну, - барон напряженно задумался. – Я не занимаюсь наймом людей на работу, это обязанности моих управляющих. Господа! – оживился он, привстав со своего места и обращаясь ко всем присутствующим членам правительства Командории и делегации, которую он возглавлял. – Я хочу пригласить вас на мою гостеприимную землю, как частных лиц. Это сейчас модно во всем мире, так что не стесняйтесь, приезжайте.

-Очень благодарны за приглашение, - за всех кивнул Хош.
-Командория – тоже очень гостеприимная страна, - поспешил добавить барон. – Я путешествовал по миру, но нигде не встречал так много улыбающихся счастливых людей. А здесь они запросто ходят по улицам.

-Они гордятся великой Родиной, - заметил Берми и приосанился, словно это была его личная заслуга.

-Без этой гордости нет настоящего гражданина, - уточнил де Винкельдоро. – Что ж, господа, разрешите мне провозгласить тост за то, чтобы всем нам было чем гордиться.
-За успех наших переговоров, – подхватил Хош.


Звон хрустальных бокалов заглушил окончание взаимных приветствий. Шестнадцать человек стояли друг против друга. Широкие улыбки, добрые взгляды, радушные жесты.

Да, они ощущали ответственность за происходящее. Они знали, что весь остальной мир с интересом наблюдает за их историческим развитием – но не более того.

Глубоко понять всю меру ответственности им мешала та самая гордость, о которой так красиво выразился барон де Винкельдоро. А еще – тщеславие. Каждый из них считал, что способен на многое, что-то такое, что в будущем должно прославить его.

Будет сохранен мир – и благодарные потомки скажут им: «Честь вам и хвала за стойкость и настоящую дипломатию!». Будет война… Но они же так заботились о мире!

И разве это их вина, что кто-то третий не оценил тех пламенных усилий, перечеркнув их одним взмахом повелевающей руки, пославшей вперед не парламентеров, а солдат и пушки? И смерть снова пройдет полосой через чьи-то жизни и судьбы.

Но те, кто участвовал в этих переговорах, останутся невиновными – как же! - ведь они сделали всё, что могли, невозможно было сделать лишь то, чего невозможно сделать. Поэтому и тогда их совесть останется такой же чистой и непорочной, как белый лист бумаги, на котором никто ничего не успел написать…

После обеда правительственный кортеж с милицейским эскортом доставил всех обратно в порт. Высокие гости поднялись на спиридонский крейсер. При осмотре корабля бросалось в глаза самодовольное выражение лица де Винкельдоро, когда невозмутимый капитан бойко рассказывал о преимуществах новых моделей таких судов.

-А что здесь? – остановившись у главного отделения электронного управления, поинтересовался Берми.
Капитан от неожиданности побледнел и едва выговорил:
-Простите, господа, сюда нельзя.

Хош изумленно и отрицательно покачал головой, и кто-то из ближайшего окружения де Винкельдоро, заметив этот жест, шепнул пару слов на ухо барону.

Тот еще больше приосанился и отчетливо произнес в сторону командира корабля:
-Господин капитан первого ранга! Вы ведете себя непозволительно! Наши гости  имеют право знать обо всем, что их заинтересовало, - генерал так откровенно воззрился на своего подчиненного, что бедный офицер, усилием воли подавив растерянность, спрятал глаза в поклоне и чеканно произнес: «Слушаюсь!». Тогда заповедная дверь автоматически отъехала куда-то в стену.

-Это главное электронное отделение управления судном. По графикам на приборах можно точно определить состояние корабля в любую секунду. Нажатие нескольких кнопок дает возможность мгновенно посылать сигналы конкретных приказов в любое другое отделение судна. Это – мозг корабля. Даже небольшая поломка структуры его элементов или связей между ними может грозить ему гибелью. В то же время, к этой системе подсоединены системы аварийного управления и двойной блокировки неисправностей…

-Что это значит?
-Имеются выходы на элементы, дублирующие поломанную структуру. Это – центр сосредоточения информации. Результатом такой сложной системы является большая маневренность крейсера и его живучесть в самых катастрофических случаях.

Хош высокомерно кивнул:
-Благодарю за подробные разъяснения.

Уже в машине он неторопливо раскурил свою трубку и обратился к Берми:
-Ну, что скажешь?

-Кассио, - вздохнув, отвечал тот, глядя прямо перед собой. – У нас тоже будут такие корабли.

-И такие капитаны? – Хош обнажил зубы в хищной усмешке. – Знаешь, что шепнул советник Винкельдоро своему шефу, когда капитан отказался было открыть перед нами дверь в тот отсек? «Они не профессионалы». То есть, дескать, мы всё равно ничего не поймем. Ты понимаешь что-либо в морском деле?

-Нет, - Берми стало совсем тоскливо и неприятно, словно вот-вот должно было стошнить, да так и застряло где-то посреди горла.

-А в новой технике?
-Нет, но Кассио… Ты, действительно, слышал, как он это сказал?

Хош задумчиво пыхтел трубкой.
-Догадался… И ведь это верно. Профессионалов у нас очень мало.

-Так будет много! – с прежней раздражительной настойчивостью повторил Оскаро. – Воспитаем!
-Хорошо бы…, - задумавшись о своем, проговорил Хош.

Берми поерзал на удобном сидении в поисках более приятной позы, помялся – говорить или не стоит, но всё-таки решился и спросил:
-Почему ты так плохо выглядишь в последнее время, Кассио?

-Мало сплю, - неохотно ответил тот. – Не спится что-то. Мысли дурные покоя не дают.
-Это ты зря. Надо взять себя в руки. У руководителя твоего уровня всегда должна быть свежая голова.
-И рад бы… Скажи, Оскаро, тебе снился когда-нибудь первый убитый тобой человек? – голова Хоша почти совсем ушла в плечи, и весь он устало поник – бессонница давала себя знать.

Берми даже показалось, что цвет лица товарища Кассио стал землистым. А, может, это так отражался новый военный френч Первого в матовом стекле автомобиля, посылая серо-зеленые отсветы на голову своего хозяина, на затухающую трубку.

Оскаро подумал несколько мгновений и сказал:
-Нет. Мне вообще редко что снится.
-Так оно и должно быть, - пробормотал Хош себе под нос, как человек, уже наполовину провалившийся в сон.

-Ты что-то сказал, Кассио? – с нарочитым участием спросил Берми.
-Нет-нет, я сосну немного. Предупреди шофера, пусть с полчаса повозит нас по городу, меня это успокаивает…

Оскаро не посмел ему перечить, хотя уже очень хотелось домой.
-Завтра трудный день, - самому себе сказал он.

Потом приоткрыл бронированное стеклянное окошко в стенке, разделявшей передние – для шофера и охраны – и задние сидения, и тихо, едва перекрывая мерный шум двигателя, приказал:
-Тино, можешь ехать куда угодно, только не останавливаясь. И передай по радиосвязи сопровождающим – они нам пока не нужны.

Опытный шофер с готовностью кивнул.
Машина долго плутала по широким улицам Командона. Берми задумчиво смотрел сквозь тонированное стекло на пролетавших мимо прохожих. Он усмехался про себя. Как робко жмутся они перед строгими светофорами – заранее готовы уступить место сильнейшему, причем с какой-то патологической собачьей преданностью! Неужели всё ещё с подозрением относятся к новой технике?

Козявки! Ползайте, пока хватает на ваш век! Вам не понять то высшее, чему служат лишь избранные. К таковым Оскаро Берми относил и себя. Он с трудом сознавал существо этого таинственного высшего, но в свою причастность к нему верил твердо.
Небо над столицей заволокло предвозвестницами дождя – готовыми разродиться потоками воды брюхатыми тучами. Люди на тротуарах засуетились, забеспокоились, полезли за зонтиками.

Матовое стекло мешало Берми увидеть настоящий цвет неба. Но по общему настроению, царившему снаружи машины, он понял, что будет гроза.
«Надо промыть всем мозги, - с решимостью обреченного подумал Оскаро. – Нужно отшлифовать их, сделать мягкими, податливыми к восприятию нового, как глина в руках гончара.

Нужно просветить темную душу, открыть ей новые истины, наложить запреты на старые, чтобы тебя почитали за поводыря, без которого невозможно движение вперед. О, это великое искусство управлять людьми! Незаметно, осторожно, всего несколько шагов – и человек, его душа, разум – в твоей власти, хотя он об этом еще и не подозревает. А потом – уже поздно, голубчик! – Берми зловеще улыбнулся одними глазами сквозь стекло на тех, кто спешил сейчас домой по улицам Командона.

Грубые пальцы рук шефа разведки несколько раз переплелись, сжались и снова разъединились. Он открыл окно к шоферу и повелительно произнес:
-Домой.


*     *     *


Утром 21-го августа Хош созвал совместное заседание ЦК партии и Совета министров. «Совместное» в данном случае было очень подходящим эпитетом, поскольку члены ЦК одновременно являлись и членами Совета.

-Товарищи, мы собрались, чтобы вынести решение по вопросам, связанным с мирным соглашением, которое предложила нам спиридонская сторона. Сегодня в 13 часов от нашего мнения будет зависеть, поставлю ли я свою подпись под этим документом рядом с подписью генерала де Винкельдоро.
Это наиважнейший вопрос для Командории, ответ на который может быть только один – мир или война ждут нас в ближайшем будущем, - Первый поднялся с председательского места, неспеша, словно примеривая длину каждого шага, заходил по комнате, в одной руке, плотно прижатой к телу, держа свою любимую трубку, а другую заложив за спину.

Берми, сидевший справа от кресла Первого, задумчиво следил за своим товарищем – какой-то он сегодня странный, пожалуй, снова плохо спал, и теперь будто поддерживает себя обеими руками, чтобы держаться прямо. Остальные министры сидели тихо, глядя в бумаги.

-Вы подробно ознакомились перед заседанием с текстом документа, и у вас, уверен, уже сложилось определенное мнение. Всем вам также известна обстановка в Командории. Если бы войны нельзя было избежать, мы смогли бы вступить в нее и сражаться до победы. Но это соглашение дает нам возможность – не для раздумий, а для более совершенной подготовки на случай нападения…

-Если бы войны можно было избежать, Винкельдоро здесь и не пахло бы. А сейчас они здесь только для того, чтобы выжать из нас последнее, - подал жесткий голос со своего места Леонардо Горн – министр обороны и военной промышленности, волосатый, мощный, словно крупный дикий кот.

-Значит, товарищ Горн, вы против подписания договора? – нахмурился Хош. Берми нетерпеливо, словно облизываясь, как ждущая подачки собака, воззрился на него. Все знали, что «кот», как за глаза звали Горна, дик и необуздан, но знали также, что Первый особо ценит его за нечеловеческую силу и неиссякаемую энергию.

Горн неторопливо встал, повернувшись к главе государства, и, преданно глядя ему в недоверчивые глаза, сказал:
-Я не против подписания мирного договора. Но я понимаю, что если Альдери решит развязать войну, этот документ нам не поможет.

-А Мировое сообщество? По крайней мере, подписав договор, мы заслужим этим благосклонность ведущих держав мира, - вставил кто-то с места. - А то они всё никак не перестанут хулить коммунистов в желании военной экспансии.

-И что? – Горн снисходительно усмехнулся. – Будем надеяться на гуманитарную помощь с их стороны?
-Что же, вы предлагаете не подписывать?

Горн решительно мотнул большой головой.
-Повторяю, товарищи, нет. Я призываю всех проголосовать за договор. Но помнить при этом, что расслабляться у нас нет времени, а верить Альдери мы не имеем права. Война возможна в любом случае. Нам нельзя забывать об этом.

-Прошу голосовать, - подвел итог Хош. – Товарищ Берми, зачитайте список.
-Анкони?
-За.
-Аредо?
-За.
-Берми – за. Веркунио?
-За.
-Горн?
-За.
-Лудри?
-За.
-Нелси?
-За…
-И последний, двенадцатый, товарищ Хош?
-За.
-Единогласно, - заключил Берми и забрал у секретаря готовый протокол заседания.

Хош приложил руку к сердцу.
-Я благодарю вас, товарищи, за поддержку мне и преданность Командории и делу Делоша. Все свободны, - он лично пожал каждому руку на выходе и еще раз сказал спасибо.

-Горн, висельник! – тихо рассмеялся Кассио, оставшись один в кабинете. – Ух, шельма, артист!
-Товарищ Хош, к вам товарищ Берми, - раздался по громкой связи голос секретаря Редо.

Хош всё еще посмеивался, когда вошел Оскаро.
-Кассио, что это там с Горном получилось? – словно невзначай спросил он.

Но Первый, бросив на него гневный взгляд, вдруг тихо и мрачно сказал:
-А вот это не твое дело. Этого трогать не смей, понял? Он один из всех как пьет, так и работает. А другие только и ждут, когда мне конец придет. Власти ждут, жаждут, - зловещим шепотом закончил Хош и, подойдя вплотную к оцепеневшему Оскаро, мягко взял за лацканы дорогого пиджака.

-Ведь и ты этого ждешь, любезный, - проговорил он так, словно подумал вслух.

Берми смотрел на него во все глаза, стараясь – лишь бы выдержать, не сорваться, не струсить под этим достававшим его даже сквозь очки проницательным взглядом, похожим на инструмент хирурга, проникающий в самую глубину человека.

Шефу разведки на мгновение показалось, что он наконец-то понял, в чем сила Кассио – за ним народ и люди, подобные Горну, пойдут хоть сейчас и в огонь, и в воду, а за ним, Берми – нет и никогда. Но это было лишь мгновение, вслед за которым он снова подумал, что ошибается, и что Хош сам боится – всех, кто его окружает, кроме, пожалуй, Горна, которого потому и бережет. Этакий живой дивиденд…

-Я тоже когда-то ждал, - задумчиво глядя в сторону, Хош медленно отпустил руки. – Мы все сделаны из одного теста, только слепили нас по-разному. И все мы стремимся к одному, только добиваемся этого каждый по-своему.


II


Раздался телефонный звонок, и Сайрус поскорее схватил трубку, подняв над своим рабочим столом вихрь, закрутивший несколько листов бумаги, как свежий морской бриз – перья чаек на гладком песчаном берегу.

-Да? Сандро! – в его голосе было столько непосредственной радости, что на том конце провода Трильи не выдержал и рассмеялся.

-Извини за нескромность, но теперь ты точно можешь поздравить меня с успешным окончанием учебы, - торжественно сказал Александр.
-Отлично! Поздравляю!

-Спасибо, дружище. Слушай, не могу найти Ирен. Не знаешь, где она может быть?
-Она так волновалась за тебя, ждала звонка. Я к ней забегал часа два назад, а сейчас она, наверное, в архиве. По крайней мере, собиралась туда. Если она вернется, хочешь, обрадую ее первым? – предложил Сайрус.

-Ладно, принято, - скрепился Трильи. – Я, и правда, не успею больше позвонить – документы бегу оформлять, а потом – за Элис и – домой, готовить праздничный ужин. Так что ждем тебя сегодня часов в семь.
-Тогда до встречи.

Александр с сожалением положил трубку, подмигнул дежурному по КПП Академии, откуда звонил, и быстро пошел по светлым широким коридорам альма матер.

Под ее высокими сводами, наполненными воздушной лепниной и легкой позолотой, душа расправлялась, словно паруса быстрого парусника, и, казалось, готова была взлететь сквозь эти своды далеко и высоко в небо.

Трильи кивал знакомым младшим курсантам, козырял офицерам, но все его мысли в эти мгновения были о своем большом счастье. Правда, его не оставляло и другое странное чувство, будто какой-то дьяволенок грыз сердце, переполненное любовью и к семье, и к предстоящей службе.

Была во всем этом некая нестыковка. Поднимаясь по беломраморной лестнице на этаж, где находилась канцелярия, Трильи невольно увидел свое отражение в большом зеркале, висевшем во всю стену лестничного пролета. «Боже мой, какой умильный вид!» - чуть не рассмеялся он над собой, но тут же в мозгу всплыло едкое, колючее слово – эгоизм.

Да, где-то там, на уровне ощущений Александр понял, что вот он, счастливый своим новым положением и упрочившейся связью с великой морской стихией, покинет ради последней любимую женщину, любимую дочь. «Но там, в море, без них, смогу ли я быть так же счастлив, как теперь, рядом с ними?»

Он знал, что ответ на этот вопрос всегда отрицателен, и, глядя, как отражение лица в зеркале меняется сначала на растерянное, потом – на обычное, полушутливое и понимающе-серьезное одновременно, Трильи взял себя в руки, распрощавшись с неожиданной, но предсказуемой душевной слабостью.

«Вся жизнь состоит из встреч и расставаний. Конечно, Ирен и Элис будет тяжело вдвоем. Мне без них – тоже. Но так надо, раз уж всё так устроено. И Ирен понимает, что нельзя иначе». Возможно, разговаривая со своим отражением в зеркале, он искусственно успокаивал себя, но это ему удалось.

Александр решительно отвернулся от зеркала и едва не столкнулся с молодым лейтенантом, не менее счастливым, летевшим куда-то по своим делам.

-Товарищ Трильи! Товарищ старший лей…, - курсант осекся на полуслове, молодое румяное лицо его покраснело, потом стало пунцовым, пропорционально степени его радости. – Извините, товарищ капитан второго ранга! – и виновато и весело козырнул.

-Рафик! Селонсо! Здорово, друг! – не веря глазам, Александр с чувством схватил его за крепкие, раздавшиеся вширь плечи. Оба рассмеялись и обнялись.

-Как ты заматерел! Смотри, китель того и гляди, лопнет! Вот чудеса! Три года учиться в одном учреждении и ни разу не встретиться! – Трильи только головой качал.

Рафик, всё еще смущаясь и опуская свои добрые голубые глаза, ответил:
-Да вы, старшие курсы, больше на воде были. Это мы, как мыши в трюме, в духоте аудиторий уму-разуму набирались. Но ничего, теперь тоже на воду встанем. Товарищ Трильи, - глаза его разгорелись еще сильнее. – Ох, и рад же я, что вас встретил! – он так преданно заглядывал в лицо Александра, сам такой большой, плотный, коренастый, что Трильи растроганно улыбнулся и похлопал его по плечу.

Они вместе пошли вверх по лестнице.
-Как ты пережил тогда всё это? – с участием тихо спросил Александр, но Рафик поморщился – ему, впрочем, как и самому Трильи, не хотелось вспоминать события трехлетней давности, арест товарищей, грозившую ссылку на острова.

-Адмирал Читто меня отстоял, за молодость и пролетарское сиротство. Да вот беда, сам сгорел…, - по напряженному лицу Рафика снова пошли красные пятна, теперь – от боли и скорби за судьбу хорошего человека. Но он тут же спохватился и, вспыхнув, взглянул на Александра. – А вы как?

-Постарался забыть, - пожал тот плечами. – Хотя иногда вспоминается. Но, думаю, надо жить настоящим и будущим, Рафик, радоваться тому хорошему, что у нас пока есть: семье, родным, службе, земле, на которой живем.

-Да, - согласился Селонсо и застенчиво прибавил. – Знаете, товарищ Трильи, я ведь женился.

-Молодец, поздравляю, – Трильи потряс его крупную руку в своей, крепкой, но аристократически тонкой. – Давно?
-Уже больше полгода.

-Это хорошо, правильно. А то уйдешь в море – одному – тоска. А так всегда будешь знать, что здесь тебя ждут. Очень ждут… Хорошая девушка? Хотя у тебя и не может быть другой, Рафик! – рассмеялся Трильи. – И, прошу, оставь ты эти служебные звания, зови меня просто – Александр, Сандро. Ради нашей дружбы.

-Спасибо, - теперь растрогался Рафик. – А вы… то есть ты, в городок скоро переезжаешь?
-Куда? Я об этом впервые слышу.

-Ну, конечно! – догадался Селонсо. – Старшим курсам было не до того! Два месяца назад Адмиралтейству полностью сдан только что построенный морской городок с жильем для всех наших офицеров, включая семейных курсантов в офицерском звании. Так что теперь всем нам положены бесплатные государственные квартиры на этой площади. Мы с Мэриан пока у родителей ее живем, тесно, нет слов. И вдруг теперь – такая радость, собственный дом, хозяйство, – он весь светился этим счастьем, которое освещало и всё вокруг него. – Вот, иду оформлять документы.

-Так ты в канцелярию? И я туда. Только за дипломом.
-Обязательно спроси насчет квартиры. Выпускникам тем более полагается.

-Спасибо за информацию, - они уже подошли к дверям канцелярии, как Рафик притормозил и, серьезно взглянув на Трильи, спросил:
-Скоро уходишь, Сандро?
-Через две недели.
-Крейсер «Первый», - грустно усмехнулся Селонсо. – Не боишься?

Александр непонимающе смотрел на лейтенанта.
-А если война? – Рафик, словно от укола повернулся, быстро огляделся по сторонам, но рядом с ними больше никого не было.

Трильи вздохнул, наблюдая эти предосторожности.
-Мирный договор подписан. Соседям нужно доверять.
-Так думают все ваши выпускники? – Селонсо печально опустил большую бритую голову под тесной фуражкой.

-Делай, что должен, и будь что будет, - скрепившись,  ответил Александр старым афоризмом. – Так нас учили.

-Да, верно. Послушай, Сандро, - он, наконец, набрался смелости и попросил. – У нашего курса тоже практика начинается. Если на «Первом» еще есть свободные должности младших офицеров, можно, я с вами пойду? С тобой, Сандро. Для меня это большая честь.

-Спасибо, Рафик, за добрые слова. Я поговорю с начальством. Уверен, что твою просьбу удовлетворят.
-ЗдОрово, спасибо! – Селонсо с таким чувством, такой силой сжал руку Трильи в своих ручищах, что тот, не ожидая столь бурного всплеска эмоций, охнул:
-Ну, силен ты, однако!

-Сандро, - снова с особым выражением выговаривая это имя, Рафик улыбнулся. – Я никогда не видел Ирен, но, если это удобно, передай ей большой привет и наилучшие пожелания от меня.
-Обязательно, - беззаботно рассмеялся Трильи. – А хочешь, сам ей передашь, на выпускном вечере. Придешь к нам?

Селонсо качнул головой:
-Я-то с удовольствием. Но не знаю, сможет ли Мэриан. Она работает медсестрой, если дежурство, тогда… А без нее я не смогу, - и опять смешно, совсем по-детски покраснел.

-Не волнуйся. Если не получится, думаю, всё равно скоро увидимся, верно? Ну, идем, – и они вместе шагнули к заветной двери.


*     *     *


Веселый ветер юркнул в большое раскрытое окно и заиграл с белой шторой, то раздувая ее, как подол старинного женского платья, то вытягивая через окно наружу.

Ирен взглянула на стенные часы. «Ещё пятнадцать минут и – домой», - решила она. В соседней комнате стучало несколько пишущих машинок – девушки нагоняли то, что не успели отпечатать за день. Иногда стук замолкал, слышались приглушенные голоса и девичий смех. В самом деле, нельзя же работать, как бездушная машина, без эмоций, без желания поделиться возникающими ощущениями!

Ирен грустно усмехнулась, думая о них, об их беззаботности и легкомыслии и о том, что, конечно, эти девушки имели право быть такими. Она сидела за столом в чужом маленьком кабинете статистики и глядела в бесконечные строки и столбики цифр отчетов, принесенных ею из архива. Совершено столько-то, раскрыто… Из них тяжких… Краж…

Ирен протерла уставшие глаза, посмотрела в сторону, на толстенный учебник патопсихологии, изданный в далекой Англии, а теперь сиротливо приютившийся на краешке стола. Со всеми переживаниями последних недель – арестом и освобождением Грето, исключением из партии Антонио Валле, встречей с Варламо Каполли, арестом прокурора Франко, Ирен пропустила несколько занятий на курсах, хотя скоро предстояли заключительные экзамены.

Но эти занятия, экзамены – какая это была ерунда по сравнению с тем, что происходит вокруг! Ей следует уделять как можно больше внимания Александру и Элис. Да-да, как сказал Кассио – просто вернуться… Так нужно, она должна… Наверное, теперь именно это – ее судьба.

Ирен понимала, что уговаривает себя, и грусть тихо опускалась на ее темную голову. Элис очень изменилась, стала такой серьезной, постоянно задумывается о чём-то. Что-то ее тяготит. Надо бы с ней поговорить. Обязательно расспросить…

Не идет из головы прокурор Франко. Снова и снова оборачивается он к Ирен от черной машины и устало, будто ему всё надоело, говорит: «Я не виню вас… За всё надо платить…».

За что заплатил он, его семья? Зачем Хошу понадобилась еще эта жертва? Вместо Грето? Или не Хошу, а внутренней разведке? В глаза Ирен жёстко усмехаются черные глаза Варламо Каполли. Что и за что стало с его семьей, если он заживо превратился в мертвого человека?

Вдруг Ирен разозлил дешевый красный ковер на полу. Вспомнилось: красный цвет – раздражающий. И платье на ней – тоже красное, хотя больше в благородный и элегантный бордо, но всё равно. «Не стоит такие вещи на работу носить. Отвлекает».

Наконец-то этот последний отчет. Ирен глубоко вздохнула, покрутила головой, повертела в пальцах ручку и стала быстро писать.

В дверь просунулась хорошенькая головка Карины Петричи, секретарши нового прокурора – Ройнаро. Его перевели сюда на повышение из какого-то маленького города округа Туза.

Он сразу же прослыл принципиальным и суровым, потому что всегда ходил со сведенными к переносице густыми бровями и говорил жестким голосом, даже когда хвалил подчиненных за хорошо сделанную работу.

Но Ирен знала, что Ройнаро уже несколько раз лично ездил в городской комитет партии – консультироваться по малозначащим делам – об этом ей в случайном разговоре сообщил один из секретарей комитета. «Перестраховщик». Было ясно, что новый прокурор боится повторить участь Франко, но чтобы так явно бояться – ей это было противно.

Голос Карины вернул к действительности:
-Ирен, там твой красавец пришел, звонит снизу, с проходной.
-Кто? – не поняла она.

-Ну, муж твой, - Карина живописно повела округлыми женскими плечами и томно улыбнулась. – Говорит, пропуск у него просрочен, и его не пускают. Вот тупицы, как будто они его без пропуска не знают! – притворно заругалась она на часовых.

-Без пропуска не положено, это работа дежурных. И вообще, это я виновата, что забыла вовремя переоформить. Спасибо, что сказала, Карина, - Ирен быстро собралась, положила толстый учебник в сумку и вышла из кабинета.

-Тебе еще какой-то старший лейтенант звонил, наверное, сослуживец твоего красавца. Э-э...фамилия – Эннаби, - вслед ей, наморщив лоб, вспомнила та.

Ирен остановилась, как от удара.
-Эннаби? Чего хотел?
-Сказал, вроде это не срочно, так что если ты понадобишься, он тебя позже найдет.
-Спасибо, - сдержанно ответила Ирен, кивнув на прощание секретарше, которая с завистливым вздохом посмотрела ей вслед.

Этот звонок еще больше растревожил Ирен. Зачем звонил Эннаби? Вдруг это имеет отношение к исчезнувшим жене и сыну Коронто? У нее внутри неприятно похолодело.

Нет, не может быть, ему незачем это знать, успокаивала она себя, пока спускалась по лестнице.

На проходной улыбчивые часовые браво козырнули – Ирен приветливо махнула им рукой и, придержав закрывающуюся за собой входную дверь, попала в объятия Александра.

-Наконец-то, родная! Мне столько нужно сказать тебе. Я все свои планы на сегодня поломал, – он расцеловал ее, радостный и счастливый.

-Что случилось? – Ирен даже испугалась такого явного и бурного проявления эмоций у сдержанного Трильи.

-Короче так. Сейчас мы идем за Элис, а потом вместе – смотреть нашу новую квартиру.
-Какую квартиру? Куда ты меня тащишь? – не унималась Ирен, остановившись, хотя и не отпуская своей руки из руки Александра.

-Теперь у нас будет своя квартира. Нам не нужно ее снимать, она – наша, нам дает ее государство в лице Адмиралтейства. Идем, - он снова потянул жену за руку. Ирен, не веря ушам, шла за ним, как ребенок, продолжая слушать, как Трильи расписывает местоположение морского городка – огороженной территории из десятка коротких улиц на краю Туза, недалеко от порта, где уже поселилось несколько семей офицеров. Предоставлено всё – от дома на три семьи с небольшим садовым участком до всех удобств и мебели.

-Надо успеть переехать за две недели, представляешь! А тут еще выпускной вечер, - теперь Александр был озабочен, внутренним чувством уловив в Ирен то настроение, которое слишком часто в последнее время овладевало ей.

Она хотела радоваться, ее душа рвалась к счастью, но – не могла, под тяжестью вины и невозможности найти ответы на множество вопросов, от которых зависело не только ее будущее. Трильи внезапно замолчал, опустил голову.

-Прости, Ирен. Если не хочешь, мы не пойдем. Один я тоже не пойду.
-Нет-нет, Сандро. Для тебя это важно. Мы пойдем обязательно, - она скрепилась и мягко сжала его кисть, взглянула в глаза.
Но Трильи погрозил пальцем и весело предупредил:
-Только без личных жертв, договорились?

Они подошли к детскому саду в тот обыкновенный час, когда здесь собиралось большинство родителей – забрать своих чад после работы.

Маленькие и постарше бесенята – чернявые, русые, рыжие, загорелые и веснушчатые, пухлые и неловко-худенькие – скакали через веревки и ленточки, кидались мячами, которые звонко отпрыгивали от асфальта. Малыши толкались, тузили друг друга, смеялись и смешно дрыгали короткими ножками, словно мартышки, повисая на перекладинах, раскачивались на качелях.

Это буйное детское веселье по поводу большого и – увы – уже непонятного взрослым счастья сочилось сквозь решетчатую изгородь на всех прохожих, которые, видя и смутно чувствуя его, не могли не улыбаться. Улыбнулись и Ирен с Александром.


Но улыбка сошла с их губ, когда они с ужасом увидели то, что происходило на игровой площадке старшей группы, где занималась Элис. Сюда уже сбежались все, кто был на территории детского сада.

Теперь и дети, и взрослые с замиранием сердца смотрели на маленькую белокурую девочку, раскачавшуюся на высоких – метра в три – качелях так, что еще немного – и она должна была описать на них полный круг. Разгоняясь всё больше, девочка стояла на доске, закрепленной между двумя металлическими тросами, держась за них, и, взлетая вперед, назад и вверх, словно норовила еще подпрыгнуть, чтобы достать до самого неба, не замечая собравшихся вокруг людей. Напряженно, с надеждой она смотрела только вверх.

-Сорвется…Упадет…Беда, - приглушенно слышалось из толпы, где никто не знал, что можно предпринять в такой ситуации.

И молодая воспитательница, когда-то спорившая с Александром по поводу взаимоотношений детей, теперь стояла у самых качелей ни жива, ни мертва, молитвенно сложив руки на груди, и шепотом просила Элис:
-Пожалуйста, остановись. Тормози. Тормози.

Элис не слышала и продолжала раскачиваться.
-Это ненормально… Она сумасшедшая… Остановите ее… Кто-нибудь…, - но качели со свистом и скрипом снова и снова неслись мимо испуганных людей.

Трильи еще сильнее сжал руку Ирен и тихо сказал:
-Кричать нельзя. Она испугается, - быстро пролез сквозь толпу к самым качелям, к воспитательнице, глядевшей на него, как на неземного пришельца.

-Элис, прошу тебя, не раскачивай. Тормози. Я помогу тебе, - он старался говорить как можно спокойнее и тверже, хотя сердце его болезненно сжималось от одной мысли, что дочь может упасть на такой скорости с такой высоты.

-Я не могу! – воскликнула девочка, мельком взглянув на него. – Мне нужно увидеть…
-Элис, пожалуйста, - взмолилась воспитательница, в ужасе глядя на Александра.

-Послушай нас, Элис, - возле качелей оказалась и посеревшая Ирен.
Руки ее тряслись, красивое лицо исказилось, так что непонимающая толпа отшатнулась от них.

Трильи секунду посмотрел на едва живую Ирен, на воспитательницу, смерил взглядом проносившиеся мимо качели, и внезапно, шагнув к ним совсем близко, когда они летели назад, крепко схватился обеими руками за тросы.
-Держись за меня, - сказал дочери. Потом, отпустив руки, обхватил ими Элис.

Оторвавшись от качелей, упал на спину, подхватив дочку на себя. В ногах у них задумчиво, будто удивленные таким исходом событий, закачались присмиревшие качели.

-Ну, вот и всё, цыпленок, - улыбнулся Трильи, поднимаясь с мягкой, сыпучей, как песок, разогретой полуденным солнцем земли, и нервными от дрожи руками отряхнул от пыли себя и Элис. Ирен, чуть не плача, обняла их обоих.

Толпа облегченно вздохнула. Кто-то заговорил возмущенно:
-Ай-яй, как так можно детей воспитывать! Что они себе позволяют?
-Наказывать чаще надо!
-Не наше дело, сами разберутся…

-Это вы точно сказали, товарищи, - Александр, еще не отдышавшись, нервно усмехнулся, надевая подобранную фуражку. – Разберемся.

-Вы должны ее наказать! – сдвинув тонкие брови, строго сказала воспитательница. – Эта непослушная девочка, не спросясь, ушла гулять и одна стала кататься на качелях. Элис, ты понимаешь, что могла разбиться насмерть?! Ты понимаешь, что бы подумали твои мама и папа, все мы?

-Что здесь плохо воспитывают детей, - буркнула Элис.
-Элис, пожалуйста, не груби старшим, - без тени упрека попросила ее мать. – И, пожалуйста, объясни нам, зачем ты все это сделала.

-Мне было нужно, - отрезала девочка и отвернулась.
-Вы идите, я догоню, - Трильи подтолкнул их обеих к воротам и повернулся к воспитательнице. – Простите нашу дочь, вернее, нас с Ирен. Наверное, мы, действительно, делаем что-то неправильно, если она так ведет себя. Я обещаю разобраться и поговорить с ней.

-Вы…, - девушка, смущенная его пристальным взглядом, едва нашла слова. – Я испугалась за вас, когда вы… Думала, вы сильно ушиблись. Вы настоящий герой, - она почти прослезилась от умиления.

Александр отрицательно покачал головой:
-Она моя дочь. Я просто выполнил отцовский долг.


III


-Ну и напугала же ты нас, цыпленок, - с облегчением, наконец, сказал Трильи, когда они втроем вышли за ворота детского сада. Элис шла между родителями, всё еще насупившись, хотя и спокойно держалась за их руки.

-Может, теперь все-таки расскажешь, как ты оказалась на качелях и зачем так сильно разогналась? – отец говорил по-доброму и, кажется, совсем не собирался ни бранить, ни наказывать ее.

Элис вздохнула. Она, действительно, не могла вспомнить, чтобы родители когда-нибудь наказывали или кричали на нее, хотя от других она слышала об этом в детском саду почти каждый день.

-Я хотела увидеть Бога, - просто ответила Элис.
Мать и отец, пораженные, переглянулись.
-А с чего ты взяла, что это возможно? И знаешь ли ты, ЧТО есть Бог? – настороженно спросила Ирен.

-Нет, - созналась она. – Просто Люсия носит на шее веревочку с крестом. Это она уже давно. Но никто не знал, зачем это. А я вспомнила, что ты, папа, тоже сделал себе и носишь такую. И сегодня, когда в тихий час мы с Люсией легли на соседних кроватях, я ее спросила.
А она говорит, что такой крест носят, когда верят в Бога. Он живет на небе и может всё, если выполнять его заповеди и молиться.

А мальчишки стали над ней смеяться, потому что, они сказали, человек сам творит свою жизнь, а не какой-то там Бог. Но Люсия всё равно сказала, что верит, и мальчишки стали кидать в нас подушками.

Мы очень шумели, и прибежала воспитательница, тетя Ида, стала кричать на нас и бранить Люсию, потому что никакого Бога нет, это попы выдумали, чтобы деньги у трудящихся отбирать.

Люсия заплакала, и ее поставили в угол на весь тихий час. Но когда тетя Ида ушла, я подошла к Люсии и спросила, какой Он, Бог, и почему тетя Ида против Него.

Тогда Люсия сказала, что Бог – Он как человек, справедливый и красивый. Наверное, такой, как вы, - Элис, не переставая тараторить, по очереди посмотрела на задумчивых родителей. - Он послал Своего Сына на землю, чтобы спасти людей от зла, и Его Сын ходил по земле и творил добрые дела, лечил больных, учил поступать хорошо.

Но люди были злые и убили Его, а Бог оживил Его и взял снова к Себе на небо. Но когда-нибудь Он придет, чтобы всех судить. Это будет конец света. Тогда все плохие люди умрут навсегда, а хорошие воскреснут и будут жить вечно. Поэтому надо верить в Бога, молиться и носить крестик, чтобы, когда Он придет, спастись. Мама, а тетя Ида, значит, не хочет, чтобы хорошие люди спаслись?

-Не знаю, Элис, - грустно ответила Ирен.
-А вы верите в Бога? Ведь надо верить, чтобы остаться в живых! – убежденно сказала Элис.

-Верим ли мы? – переспросил Трильи. – Да, верим. Только каждый называет Бога по-своему, Элис. Это не человек, или, вернее, не совсем человек. Это Дух, ну, как воздух, без которого невозможно дышать, как чувство, от которого хочется улыбнуться. Как вечно горящий огонь, который никто не зажигал и не может погасить.
Бог – это любовь и доброта, которые создали этот мир, Элис. В это, действительно, надо верить.

-А я хотела Его увидеть на небе, - разочарованно сказала Элис. – И думала, раз Его не видно, наверное, Он далеко. Хотя Люсия говорила, что Он всегда рядом с нами…
А еще Люсия говорила, что сейчас нельзя никому рассказывать о том, что ты веришь в Бога. Потому что от этого может быть плохо маме и папе, их могут наказать.

Поэтому я и не хотела говорить тете Иде, почему я так высоко раскачалась. Я не хочу, чтоб вас наказывали, - просто заключила девочка.

Ирен и Трильи снова переглянулись. Каждый сознавал, как тяжело уяснить всю глубину процессов, происходящих сейчас в уме их дочери.

-Ты молодец, спасибо тебе, Элис, - Ирен с грустной улыбкой потрепала ее по голове, теплой от светившего на них солнца. – Но ты должна знать, что за многие века все люди, которые верили, часто страдали от своей веры. Им приходилось терпеть, переносить множество гонений, мук и горестей, как и Сыну Бога, Иисусу Христу, о Котором ты говорила. Терпение страданий – это цена спасения.

-Значит, чтобы спастись, надо обязательно, пренепременно пострадать? – большие детские глаза снова поднялись к небу, изумленные и не верящие.

-Пострадать за правду. Так говорит христианство, - тихо ответил Александр. – Но в это можно лишь верить или не верить, Элис, - добавил он, искоса глядя на дочь - сейчас ей предстояло сделать очень важный выбор в своей жизни. Самостоятельный выбор из альтернативы: верить или нет.

-И вы не знаете, так ли это? – еще больше удивилась девочка.
-То, во что верят, невозможно проверить знанием. Можно только верить или нет. И это каждый выбирает для себя, - поняв, чего добивается Трильи, проговорила Ирен, механически вышагивая по гулкому асфальту в такт шагам мужа.

-Тогда лучше буду верить, - решила Элис, и родители, снова переглянувшись, улыбнулись.

Элис вертела головой по сторонам – они шли по новым улицам, залитым солнечным светом, заросшим буйной зеленью старых деревьев.

-А мы идем не домой? – догадалась она.
-Верно. Мы идем смотреть новый дом, цыпленок. Скоро у нас будет совсем новый дом.

Как же долго тянулась эта красная кирпичная стена с железными пиками, устремленными вверх и опутанными колючей проволокой, скрытой кое-где ниспадавшей сверху листвой деревьев! Элис никак не могла сосредоточиться и то и дело теряла нить речи отца, который рассказывал о том, как шло строительство городка, что будет расположено возле него, как Адмиралтейство позаботилось буквально обо всем необходимом.

-Вон там, - Трильи указал рукой на противоположную сторону улицы, где стояли обвалившиеся стены какого-то здания, урчали землеройные машины, перекрикивались строители, - будет новая школа. Как раз построят для тебя, Элис.

Девочка вытянулась, чтобы лучше видеть место строительства через дорогу, по которой то и дело крутили блестящими колесами маленькие легковые автомобили и высокие автобусы.

-Хочу в школу! – воскликнула Элис, и ближайшие к ним прохожие с доброй улыбкой задержали взгляды на этой счастливой троице. – Это будет, когда мне будет шесть лет, – она высвободила одну руку и посмотрела на свои растопыренные пальцы. – Вот, еще один год остался!

-Не так долго, доживем, – усмехнулась Ирен.- А это, у перекрестка, кажется, новый кинотеатр?
-Да, «Победа».

-А что это – кинотеатр? – удивилась Элис.
-Это место, где показывают кино – на огромную простыню, которая называется экран, светят специальным прибором, и на ней появляется кино – это изображение того, что ты видишь вокруг, там так же ходят люди, разговаривают, смеются, одним словом, живут, - объяснял Трильи.

-Ух ты! – Элис засеменила гораздо быстрее, а Ирен со смешанным чувством и радости, и тоски произнесла:
-Туз очень изменился, помолодел… Так незаметно.

-Ничего, тебе отсюда на работу придется на автобусе ездить. Насмотришься на него за ежедневные экскурсии, – Александр кивнул на шумно проехавший мимо автобус, сквозь окна которого на них туманно смотрели пассажиры. – А вот и КПП.

Красная стена прервалась железной калиткой и литыми воротами на замке, из-за которых к ним вышел дежурный матрос и отдал честь.
-Здравия желаю, товарищ капитан второго ранга. Рады приветствовать вас и вашу семью.

Трильи просто пожал ему руку.
-Спасибо, ну, давайте знакомиться, - и протянул пропуска.

В синих глазах матроса промелькнула искра сожаления, словно он считал себя виноватым каждый раз проверять документы у хороших людей, и Александр, чтобы подбодрить его, спросил:
-Надоедает, наверное, тут стоять? Устаете за смену?

-Бывает, - смущенно ответил тот. – Восемь часов на посту, по двое, один перекусывает, курит, а другой дежурит. Потом наоборот. Тут не та усталость, - посетовал он и мечтательно закончил. - Это ж только земля, а не море.

-Когда же вы идете в рейд? – спросила Ирен.
-Нескоро, - пожав плечами, дежурный уткнулся в пропуска, потом вскинул на пришедших голову с широко открытыми глазами. – Товарищ Кресси! Товарищ Трильи! Ах, ты, как же я сразу не догадался! Вот болван! – он с чувством стукнул себя по бескозырке.

На шум из дежурного помещения выскочил второй матрос, дожевывая на ходу немудреный обед.
-Что случилось?
-Да вот…,  - первый протянул ему пропуска.

Сколько искренних слов восхищения и благодарности пришлось выслушать от них Ирен и Александру, так что стало даже неловко и стыдно.

-Мы гордимся, что первыми встретили вас здесь. Такая честь для нас!
-Да ну вас, бросьте, - конфузливо поморщился Трильи и улыбнулся. - Как вас зовут, ребята? Кому говорить спасибо за добрые слова?
-Даниэло Сорани.
-Форто Рембрандо.

-А я – Элис! – вынырнув откуда-то снизу и подавая свою розовую ладошку сначала одному, потом другому, проговорила девочка. – Мне уже пять лет.
-Очень приятно, сударыня, – все рассмеялись: матросы – детской смелости, родители – странному сочетанию в Элис иногда поистине взрослых рассуждений с простыми детскими слабостями.

Рембрандо вынес из дежурки толстый журнал, чтобы сверить адрес.
-Вот, улица Славы, дом 17, квартира 3. Значит, сначала вам прямо, и через квартал – направо. Дорогу не переходите, дом будет на той же стороне. Вам там понравится, – весело улыбнулся он, переглядываясь с напарником.

-Ребята, а ходить сюда и отсюда мы пока будем по этим же пропускам? – уточнила Ирен.
-Да, пока не сделают постоянные. К вашему сведению, - Сорани обвел их загадочным взглядом. – Сюда, кроме офицеров, членов их семей и тех, кого они пригласили, выписав пропуск, никто не может войти без специальной санкции собственной службы безопасности Адмиралтейства. Даже прокуратура и даже…, - он понизил голос до шепота, – разведка, и ОВНУР (отдел внутренней разведки), и СГБ.

Трильи покрутил головой, удивляясь такому размаху морского ведомства, и заметил:
-Что ж, значит, все, живущие здесь, должны быть сознательными и сами беспокоиться о соблюдении порядка на территории.

Улица, по которой они пошли, была пустынна и тиха. Мимо поплыли низкие резные заборчики, как раз вровень с Элис, за решеткой которых были видны неширокие дворики с еще не засаженными цветами клумбами, водопроводные колонки и белые двухэтажные особняки в кругу старых, сохраненных строителями садовых деревьев – яблонь, вишен, черешен, абрикосов, хурмы.

Дежурные матросы некоторое время молча смотрели им вслед. Потом Сорани, словно не веря в то, что он видит, качнул головой:
-Убийственно красива.
-Красивы, оба, - поправил его Рембрандо и неспеша закурил сигарету.


Элис по пути упорно считала дома и разглядывала крупные таблички с их номерами, красовавшиеся на фасадах, и, наконец, с восторгом воскликнула:
-Ура! Семнадцать! Вот он!

-Вперед, друзья! – рассмеялся Трильи, первым входя в калитку.

Нежданная грусть вдруг снова окутала Ирен, точно душным одеялом. Ее окружало здесь новое и прекрасное, как молодые ростки травы, вылезшие из-под земли после долгого сезона дождей. Перед глазами вставал тихий дом с обшарпанными стенами на старой улице Командора и тесная квартира с неказистой мебелью, служившая верным родным пристанищем шесть непростых лет.

Там было многое – слезы и любовь, радость и расставания. Там была одна жизнь. Здесь – всё должно быть по-другому. Но сможет ли она, Ирен, жить по-новому после всего, что было? Сможет ли настоящее вновь стать только прошлым, о котором стоит забыть?

Она разглядывала широкую мраморную лестницу на второй этаж, блестящий паркет, красивые обои на ровных стенах, разобранную, но пока не расставленную мебель, стеклянные непрозрачные двери в каждую из трех квартир, огромных, напомнивших ей свой замок, где были и спальня, и детская, и кухня, и кабинет, и гостиная. Окна и балкон выходили в сад.

-Хорошо, - механически сказала Ирен себе.
Элис бегала из комнаты в комнату, хватаясь за дверные косяки, и припевала:
-Ура! Ура! Переехать нам пора! И водичка есть! И попить, и поесть! – она забежала в ванную комнату и открыла водопроводный кран, из которого с веселым шумом  полилась чистая вода.

-Ой, горячая! - в восторге крикнула она. – Мама, папа, здесь горячая вода прямо из крана течет! - потом Элис заскочила в туалетную комнату, откуда через несколько секунд также раздался звук спущенной воды и удивленный крик девочки.

Трильи едва сдержался, чтобы не рассмеяться над ней, и поскорее вошел в спальню.
-Подумать только, Ирен! – тихо сказал он, с удовольствием разглядывая стены, обитые шелком в мелкий нежный рисунок. – Теперь у нас будет своя комната, где можем быть только ты и я. И больше не придется мучительно ждать, чтобы остаться наедине…, - он осекся, увидев, как по лицу жены текут слезы. Но отнюдь не радости.

-Что ты, Ирен? – испугался он. – Если ты не хочешь, если тебе здесь всё противно, мы можем и дальше жить в старой квартире. Мне прибавят зарплату за звание, мы сможем безболезненно платить за съём. Ирен?

Она спрятала мокрое лицо у него на груди.
-Прости меня, Сандро. Я не знаю, как у тебя хватает терпения переносить все мои глупости. Я преклоняюсь перед тобой…

-Ну, зачем ты, Ирен?...
-Мне не дает покоя прошлое. Не только наше с тобой, но и тех, кого мы больше уже не увидим. Кто пропал где-то далеко по моей вине. Мне страшно, Сандро, за то, что мы с тобой так счастливы, что у нас есть всё для самого высокого человеческого счастья.

Я снова и снова думаю о том, что не заслужила его. За что Бог дал мне его? А если мне удается убедить себя в обратном, я начинаю думать, что с того, кому много дано, много и спросится. И это значит, что за все наше счастье нам придется платить в будущем. И, значит, нас снова ждет…, - она зажала себе рот рукой, сама противясь тому, что уже готовы были сказать ее губы. – Я не хочу этого!...боюсь...

-Я понимаю, Ирен, - сдавленно сказал Трильи, крепко обнимая ее. – Знаю, все эти разговоры о том, чтобы не думать о плохом, ни к чему не приводят. Ирен, я люблю тебя и просто прошу, родная, постарайся. Если не ради себя самой, то ради Элис. Ей здесь, действительно, будет лучше, чем в старой квартире. Всё будет хорошо.
-Я постараюсь, - прошептала Кресси.

К ним прибежала Элис, сбивчиво рассказывая о новых впечатлениях, наскакивая на родителей в безудержной детской радости от необычности происходящего.

-Как тут здорово! Ура! – стараясь подпрыгнуть как можно выше, девочка пыталась обнять одновременно обоих родителей за талии. – Когда же мы тут будем жить?
-Очень скоро, цыпленок, - улыбаясь сквозь подсыхающие слезы, ответила Ирен.

Трильи подхватил дочь на руки, спросил:
-Элис, а тебе не жаль прошлого, той, старой жизни на улице Командора?

Девочка крепко задумалась, хлопая длинными черными ресницами. Потом мотнула белокурыми косичками:
-Нет.
-У нее нет прошлого, - спокойно проговорила Ирен, глядя на Александра так, что у него, наконец, отпустило сердце от неповторимой нежности и теплоты этого взгляда.

Уже спускаясь по лестнице, они услышали позади себя легкий шум.
-Цыпленок, ты воду везде закрыла? – спросил Александр.
-Да.

Но из соседней квартиры, которая была слева, вышла молодая пара, и от любопытства они замерли напротив друг друга.
-Андреа!
-Сандро! Так вот, кто наши соседи! Мы польщены, – капитан второго ранга Андреа Иллиано с женой подошли поздороваться.

Его супруга Паула была совсем девочкой, стройной и белокурой с огромными, грустными, синими глазами, просящими чего-то. Трильи, привыкшему к производимому им и Ирен впечатлению, показалось, что с таким восхищением еще ни одни глаза не смотрели на них с Ирен. А самой Ирен подумалось, что этот черный, красивый, самоуверенный, грубоватый, резкий офицер вряд ли подходящая пара такой хрупкой, нежной, почти прозрачной девочке.

По дороге до КПП женщины разговорились о трудностях, связанных с переездом, о том, как найти машину, придется брать такси, а это недешево. Оказалось, что Андреа и Паула уже были здесь раньше и успели узнать обо всем подробнее, о чем Паула и делилась теперь с Ирен.

Трильи украдкой поглядывал на них, шедших вместе с Элис в нескольких шагах впереди, и успокоенно думал, что Ирен, пожалуй, тоже немного отвлеклась и успокоилась.

-Значит, вместе уходим, - закуривая, подытожил Андреа. – Это тоже чертовски радостная новость, Сандро. Про командира нашего не слышал? Так и не назначили?

-Пока нет. Странно, что они не торопятся, две недели – не такой большой срок. А ты не знаешь, кто наш третий сосед? – спросил Александр.

-Какой-то лейтенант Селонсо с женой, - Андреа пожал плечами.

Трильи чуть не задохнулся от наполнившей сердце радости.
-Ах, ты! Да знаешь ли ты, что это наш бывший юнга с «Ветра»? Помнишь тот поход за хлебом в Спиридонию? Я очень рад!

Но Иллиано не разделил его радости, лишь тактично склонил голову и сказал:
-Я его плохо помню.


*     *     *


Вечером Сайрус засиделся у них допоздна, и Элис, не в пример обычным дням, было позволено не спать долго.

Когда же все угомонились и улеглись, девочка в своей кроватке у окна всё думала, думала, глядя на полную луну, грустно цветущую меж ветвей высоких деревьев серебряным небесным светом: «Где же Ты, Бог? Сейчас помолюсь, чтобы Ты показался. И тогда точно поверю».

Ей было и страшно, и любопытно, как всё тайное, к чему дети тянутся в ее возрасте. А вдруг Бог совсем не такой, как говорила Люсия, а страшный, злой, сердитый на то, что его беспокоят по пустякам? Еще маму с папой разбудит!

Но, превозмогая все эти мысли, Элис шепотом начала свою молитву: «Пожалуйста, прости меня, Бог. Я не знаю, есть ли Ты здесь, слышишь ли меня. Но если Ты есть и Ты добрый, пожалуйста, прошу Тебя, приди сюда со своего неба. Прости, если я Тебя сейчас разбудила, Ты же, наверное, тоже ночью спишь. Но, если нет, пожалуйста, приди и сделай так, чтобы хорошие люди больше не страдали. Чтобы они жили долго и счастливо. А плохих людей не было вообще. Пусть будут все хорошие, пожалуйста.
Люсия сказала, что Ты можешь всё. Вот я и прошу Тебя, чтобы ты сделал это. Пожалуйста… Пожалуйста…», - Элис с робкой надеждой глядела прямо в глаза луны, но та закатывала их куда-то так, что невозможно было поймать.

Сложив просяще руки на груди, Элис долго ждала, да так и уснула с устремленным в ночь лицом.

Ирен, в чутком сне уловив детский шепот, проснулась и никак не могла понять – что нужно от Бога Элис, повторявшей вновь и вновь: «Пожалуйста, Бог, я очень прошу Тебя!».

Мать хотела встать и подойти, но вспомнился сегодняшний разговор, мысль Трильи - пусть Элис решит сама. И Ирен не встала, не подошла к засыпавшей в надежде дочери, только перекрестилась дрогнувшей рукой.

А Элис снилось, что она, не отрываясь, смотрит на луну. Та улыбается и протягивает прямо через окно, к ее кроватке, мягкие небесные руки. И Элис вкладывает свои ладони в их теплоту и прозрачную щекочущую мягкость.

Еще не зная, что это такое, она ощущает свою принадлежность к чему-то огромному, непонятному, свою спаянность с этой вечностью, простирающейся далеко за окном, за городом, там, где луна и еще дальше.

-Кто Ты? – изумленно и радостно, благоговейным шепотом восклицает Элис, не сводя восхищенных глаз с луны.
-Я – это ты…, - слышится с небес удивительный, волшебный ответ.