Встать на перекрестке продолжение 1

                Печали Михаила Андреевича.

Чтобы дать возможность читателю прийти в себя от этих кровавых подробностей и  перевести дух, впору начать наше повествование о главном герое по имени Михаил Андреевич Пушкарев.

Прожил Михаил Андреевич на этом свете  пятьдесят четыре года, богатства не нажил, лишь приобрел округлое брюшко, заметную лысину и возле глаз лучистые морщинки, что указывало на веселый нрав и доброе сердце. Образ нашего героя был бы неполным, если не рассказать о следующем.

 К одежде наш герой испытывал равнодушие, приводившее супругу в некоторое замешательство, правда, по истечении некоторого количество лет семейной жизни, супруга смирилась и оставила  в покое Михаила Андреевича, избавив его от неприятных замечаний и душевного дискомфорта.

 В силу указанных причин Михаил Андреевич выглядел, мягко говоря, несколько запущено. Такое отношение к внешнему виду Пушкарев объяснял достаточно просто - главное не форма, а содержание.

 Будучи, как говорится,  философом, он придавал внутреннему содержанию чрезмерное значение, забывая о форме.

Он вообще-то не соответствовал общепринятому тезису, известному с давних времен: муж, несчастный в семейной жизни, становится философом. Обретя счастье в браке, Михаил Андреевич философом стал вопреки  правилу. Мудрые люди говорят, что исключения лишь подтверждают  правила.

Правда, ещё говорят и так: женщины, в отличие от мужчин, от неудачного брака философами не становятся, они превращаются в … красавиц.

В число жизненных приобретений Михаила Андреевича следует отнести наличие жены, трех дочерей и квартиры, которая досталась от родителей в качестве наследства. Другого имущества, движимого и недвижимого, Михаил Андреевич не приобрел. Внешне особо  не выделялся, в людской толпе его и не заметишь. Был немного сутуловат, носил очки, вот, в принципе, и все особые приметы.

Что же касается жизненных потерь, то выражались они в предельно банальных вещах.  Любой мало-мальски сведущий в жизни и юриспруденции человек знает: за службу в органах внутренних дел в первую очередь несут ответственность внутренние органы человека: почки, печень, поджелудочная железа и сердце. Учитывая непродолжительную службу в органах милиции в должности участкового, оперуполномоченного  уголовного розыска и следователя, главные жизненные потери Михаил Андреевич начал ощущать совсем недавно, лет пять назад. Со временем эти утраты стали возрастать, с каждым годом все больше и больше.

Но наш герой по этому поводу сильно не унывал. «Возраст»! – отвечал он с многозначительным видом на вопрос – «Как оно, ничего»?

Узнав случайно, что мой друг в больнице, я решил проведать и нашел его на третьем этаже кардиологического центра. В палате Михаил Андреевич находился один, что служило причиной  его меланхолии и грусти. Поэтому, завидев меня в белом халате, сразу оживился и повеселел. На вопрос, - как дела? - Михаил Андреевич ответил, как всегда, шуткой.

- Представляешь, лежу себе спокойно в палате, вдруг смотрю, дверь открывается, и входят мои, надо понимать, давнишние друзья,  Кондрашка с Инфарктием. Я, как только их увидел, сразу испугался, замахал руками, ну а потом ничего, оклемался и даже вот… шучу с тобой.
 
Заметив мой недоуменный взгляд, тотчас поправился, - ну, это я так,  в шутку, ведь Кондратий ушел все-таки, а вот Инфарктий оста-а-а-лся.

Время не терпит, интересы не поверивших в судьбоносность высказанного слова, требуют дальнейшего  повествования.

Со дня пролития крови человеческой прошло около трех месяцев. Михаил Андреевич находился в своем кабинете на четвертом этаже здания, где располагался  суд. За окном красовалась яркими красками осень. Пушкарев сидел за столом и его душу одолевали невеселые мысли. Почему невеселые?

 Потому что  он сегодня хлопотал перед судьей о быстрейшем разрешении дела о разводе. Казалось, подумаешь, дело. Но в том-то вся и штука: развод был непростой: расходилась старшая дочь с очередным мужем, и ему приходилось отдуваться (в который раз) за её ошибочный выбор, как в силу родственных отношений, так и в силу профессии.

Адвокатская деятельность приносила Михаилу Андреевичу не только радости, но и печали. Одна из них заключалась в необходимости участвовать в бракоразводных процессах старшей дочери, что приводило Михаила Андреевича в состояние печали и тоски.

- Лучше бы я поступил в медицинский, - с раздражением думал Пушкарев, перелистывая и просматривая свои записи по очередному уголовному делу, левой рукой потирая коленку, пытаясь утихомирить боль. Два дня назад, поднимаясь в кабинет на седьмой этаж, оступился и со всего размаха  растянулся на лестничной площадке.

Среди печалей была еще одна, скорее тайна, чем печаль. Грешная тайна (может быть и не одна в жизни Михаила Андреевича!).

Случилось это примерно лет десять назад. Пришла к нему супружеская пара по какому-то пустяшному делу, если память не изменяет, спор с соседкой по земельному участку. Муж был как муж, ничего особенного, а вот жена поразила Михаила Андреевича в самое сердце, глаз от нее оторвать не мог. Так бы и глядел, если бы не присутствие супруга, поэтому приходилось для приличия иногда взгляд переводить и на него. Через неделю супружеская пара еще раз пришла на консультацию к Пушкареву, а потом явилась Светлана Петровна уже одна, без мужа. И дернула тут нелегкая предложить Михаилу Андреевичу, – «хорошо бы сфотографировать земельный участок, чтобы  видеть наглядно, как и где расположены границы».

Только он сказал, как дамочка заулыбалась, показав свои ослепительные зубки, и тотчас нежным своим голоском и пропела: «ну зачем же фотографировать, Михаил Андреевич, приходите к нам домой и сами все увидите. Я вас приглашаю, согласитесь, - это будет лучше, чем какие-то фотографии».

Сопротивлялся наш греховодник недолго и, в конце концов, согласился с таким заманчивым предложением. Справедливости ради стоит отметить, согласился не сразу. Какое-то время упирался (правда, как-то неуверенно, скорее всего, больше для приличия), но потом все-таки не устоял (лукавый попутал), когда Светлана Петровна в третий раз, уже более настойчиво, тоном, не терпящим возражений, повторила свое приглашение, - вот тут Михаил Андреевич полностью капитулировал, сдался по полной программе.

Надо сказать, истица была проницательной натурой. Она-то сразу заметила восторженный взгляд адвоката, но вида не подала и отметила про себя,- уж очень этот адвокат похож на супруга.

Светлана Петровна проживала в частном доме примерно в получасе  ходьбы от места работы Михаила Андреевича. Было уже примерно шесть часов вечера, начало темнеть, когда он подошел к калитке. Постояв примерно минуту, набрался решимости и глубоко вздохнув,  вошел во двор (будто Рубикон перешел).

Пушкарев при всех своих достоинствах имел один существенный недостаток: слабость перед привлекательными женщинами. Учитывая, что Светлана Петровна  была хороша собою, наш голубь робел перед ней самым невероятным образом.
Короче говоря, Светлана Петровна пригласила адвоката именно в тот день, когда муж отсутствовал.

- Наверное, - подумал Михаил Андреевич, осмотрев участок и по приглашению Светланы Петровны присаживаясь за стол, - это просто случайность. («Просто перекусить!» – заверяла истица). Этот «перекус» закончился следующим.
Так случилось в тот день, что Михаил Андреевич к тому времени очень  проголодался, ибо маковой росинки с утра во рту не имел.

 Если при осмотре земельного участка душу нашего героя и одолевали какие-то смутные подозрения по поводу отсутствия законного супруга, то, зайдя в гостиную и обозрев стол, на котором красовалась сковородка с его любимой жареной картошкой, салатик с огурцами и помидорами, обильно политые подсолнечным маслом, соленые хрустящие огурчики, и, о Боже! Тарелочка с маринованными маслятами и опятами. Как только увидел яства на столе, так сразу же все сомнения испарились, как утренняя роса, будто их и не было. Последним камнем, упавшим на чашу весов, была запотевшая бутылка водки, гордо возвышавшаяся посредине стола.

 - Может быть, - продолжал раздумывать голубь, мечтательно глядя на стол и ощущая спазмы в желудке, - отсутствие мужа - это случайное совпадение.
Михаил Андреевич вначале намеревался спросить о супруге, но не решился (очень хотелось есть!).

Всем, кто будет читать эти строки, должны встать и  хором громко воскликнуть  - Голуба наша! Михаил Андреевич! Дорогой!  Вы совершенно правы! Это было действительно чудесным совпадением и счастливым стечением обстоятельств, как говорится, - его величество Случай.

Его величество привело к следующему: после трех рюмок водочки Михаил Андреевич почувствовал особенную приятность во всех своих членах и душевное волнение в груди от близости к женщине (за столом они сидели рядом). Когда Светлана Петровна наклонялась к нему, густые волосы щекотали его щеку, а ферромоны  духов (ох, этот запах!) неистово царапали обонятельные органы Михаила Андреевича, вследствие чего в грудной клетке билось уже не одно, а тысяча сердец.

 О фотографировании участка речь уже не шла. В процессе обследования участка выяснилось отсутствие фотоаппарата в доме Светланы Петровны, а Михаил Андреевич и вовсе забыл взять его с собой. Откровенно говоря, никому эти фотоаппараты и не были нужны. 

Подытожив этот факт, было решено использовать его  как предлог для очередного тоста, что было незамедлительно исполнено. Дальнейшие события нам неизвестны, поскольку Светлана Петровна  выключила свет, зажгла свечу на столе и включила негромко музыку, после чего, повернувшись к Михаилу Андреевичу, призывно взглянула.

 Увидев глаза, полные блеска, Михаил Андреевич, энергично поднявшись, уже без колебаний и душевных сомнений, пригласил дамочку на танец. Чем закончились эти танцы, нетрудно догадаться. … Пушкарев погряз во грехе. Надо полагать, в сладостном грехе, поскольку с того времени соседи часто видели Михаила Андреевича во владениях Светланы Петровны в отсутствии законного супруга. В дальнейшем Михаил Андреевич и вовсе подружился с мужем (с ее помощью) и стал другом семьи, да не просто другом, а  самым искренним и нежным членом семьи, после чего Светлана Петровна перестала испытывать угрызения совести и душевный дискомфорт.

Все происходящее с Михаилом Андреевичем в доме Светланы Петровны  не являлось бы таким значительным событием, чтобы об этом столь подробно рассказывать, если бы не одно обстоятельство, которое, как выяснилось позже, оказалось очень существенным.

Светлана Петровна прожила с мужем в законном браке почти шесть лет, а детей у них не было. Почему? Неизвестно, поскольку сами супруги не стремились докапываться до истины. Вопрос так бы и остался  неразрешенным, если бы не свекровь Светланы Петровны, которая в последнее время стала часто намекать невестке о внуках.

 Приняв во внимание следующие факты: подозрительные взгляды свекрови, свой возраст, положительные характеристики мужа и его материальное положение, Светлана Петровна решилась. Поэтому через три месяца после  первого визита адвоката Светлана Петровна оказалась в интересном положении.

И опять бы Михаил Андреевич находился в полном неведении в отношении отцовства, если бы не один забавный случай.

 Как-то пригласила Светлана Петровна друга семьи на свой день рождения и посадила за праздничный стол возле мужа. Так и сидели два голубя рядом, и почти каждый прибывающий гость счел своим долгом заметить Михаилу Андреевичу и супругу: «Вы случайно не братья, удивительно, как похожи». На что  братья-голуби почти одновременно отвечали: «Нет!». Осмотрев друг друга и не найдя никакого сходства, еще раз отвечали (один с твердой решимостью, а другой с еле заметной тревогой), - «мы не братья»!

Именно тогда душу Михаила Андреевича начали одолевать сомнения. Будучи аналитиком (надо заметить, когда дело касалось непосредственно самого Пушкарева - аналитиком он был никудышным), принялся Михаил Андреевич сопоставлять факты, которые, кстати, были очевидными и против него. Светлана Петровна не имела детей, а он, в свою очередь, приобрел брата-близнеца. Поэтому в назначенное время Светлана Петровна родила мальчика.

Как-то, воспользовавшись моментом, Михаил Андреевич пытался уловить сходство с новорожденным, но как ни старался, не смог. Поначалу мысль об отцовстве угнетала Михаила Андреевича (Светлана Петровна не признавалась и категорически все отрицала), а потом свыкся и начал относиться к этому событию по-философски. - А коль так, - успокаивал себя наш философ, - все-таки родителям счастье, ребеночек появился, а кто отец,  так это не столь важно.

Всю свою жизнь Пушкарев мечтал о сыне, вот сокровенная мечта и сбылась, хотя не так, как ему хотелось, но все-таки. Как говорится, многие знания – многие печали.   


                На улице Радостной



Последние дни на работе Пушкарев скучал. Так случилось, что интересные дела как-то сразу закончились, причем сразу, за одну неделю, в остатке были только вялотекущие и совсем неинтересные. Будучи личностью деятельной, Михаил Андреевич не любил скучать, его натура требовала немедленных и решительных действий. Пушкарев собрался уже домой, как вдруг раздался стук в дверь. Михаил Андреевич негромко произнес:

- Да, да! Входите.

Дверь приоткрылась и  в кабинет вошла женщина невысокого роста, лет шестидесяти пяти, скромно одетая, почти седая. Её лицо хранило остатки былой красоты, но глубокие морщины и тонкие губы придавали ей несколько  сумрачный вид.

- Присаживайтесь, - предложил Михаил Андреевич.

- Спасибо, - устало проговорила женщина, и присев на стул, минуту  молчала, понурив голову. Михаил Андреевич ощутил еле заметный аромат.
 
- «Шанель!» - сразу же определил давно забытый запах.

- Я к вам по рекомендации, - с заметным усилием начала говорить женщина.

- Я слушаю, - терпеливо повторил Михаил Андреевич, понимая, что рассказ будет полным скорби. За свои тридцать лет адвокатского стажа перед ним прошли сотни, если не тысячи людей, и каждый со своим горем и печалью. Поэтому Михаил Андреевич был уверен: с таким горестным лицом разговор пойдет о смерти.

Это еще больше омрачило душу Михаила Андреевича, потому как в последние три года он с большой неохотой соглашался защищать обвиняемых в убийстве. Участие в таких делах составляло еще одну печаль нашего героя.

- Устал, - говорил он буквально позавчера Танечке, своей помощнице, молоденькой девушке, в этом году закончившей юридическую академию, - слишком устал. Столько дел по убийствам прошли через мои руки, что  нервная система уже не выдерживает. Если по молодости для меня значения не имело: убийство ли, грабеж или кража, то сейчас, чувствую, надо прекращать.

- Ну да! – не поверила Танечка, - Как это прекращать? А все-таки, Михаил Андреевич, какие дела вам больше нравятся, уголовные или гражданские? – поинтересовалась она.

- Что больше нравится? – переспросил Михаил Андреевич и на минуту задумавшись, произнес, - иногда спрашивают, какая у меня специализация, какие дела веду: уголовные, гражданские или хозяйственные. Я всегда отвечаю: веду дела любой категории и сложности. Вы должны понимать, Танечка, для адвоката, если он профессионал, разобраться в гражданском, административном, хозяйственном или уголовном деле особого труда не составляет, при этом еще раз отмечу, речь идет об адвокате профессионале. Наличие интеллекта, знание правовых норм, судебной практики, желание помочь человеку, попавшему в сложные жизненные обстоятельства, умение анализировать и добывать доказательства, излагать убедительно собственные мысли простым и доступным языком, вот, в общем – то, и все.

Тут Михаил Андреевич с интересом взглянул на помощницу и через секунду продолжил.

- Но если честно, голуба моя, про себя добавляю, - предпочтение отдаю уголовным делам, ведь  приговор в жизни подсудимого иногда приобретает  судьбоносное значение, потому как решается самый главный вопрос - быть или не быть! В таких делах  деятельность адвоката требует искусства, а не ремесла.

Когда человек творит, созидает, тогда его деятельность сопряжена с  невосполнимыми душевными затратами. Отдаю предпочтение уголовным делам, поскольку успешная защита приводит к возвращению человека к нормальной жизни и восстановлению справедливости в ее высшем понимании Если с такой точки зрения определять категорию сложности, тогда уголовные дела представляют особую сложность. Кстати, я заметил одну любопытную вещь, Танечка.

Когда позволяет обстановка в судебном заседании, стараюсь  внимательно наблюдать за подзащитными в тот момент, когда суд оглашает резолютивную (окончательную) часть приговора, именно ту часть, когда произносятся самые главные слова -  срок лишения свободы или освобождение из-под стражи. Поведение человека в этот момент говорит о многом. Как ведет себя подсудимый, когда до его сознания доходит смысл приговора? Каждый по разному. В тот самый миг, когда звучат слова судьи, невозможно лицемерить или притворяться. С человека спадает, как покрывало, все  напускное, все искусственное, и стоит он, обнаженный, перед судом, не стыдясь, и всем сразу видно, кто он -  человек или животное в человеческом облике. Бывает так, что, выслушивая приговор,  на лице ничего не отображается, ни одна жилка не дрогнет, а бывает по-другому: плачет человек, не может сдержать своих слез. Но это так, к слову, а вообще-то адвокатура не просто интересная, - это необыкновенная профессия! Другой такой в мире нет! Она необыкновенно благородна (защищать – всегда благородное дело). Адвокатура – это поиск истины и восстановление справедливости, это  борьба против человеческого равнодушия и бюрократического беспредела. Она – на грани Добра и Зла.  Не каждому дана способность вынести тяжесть поиска истины, и  не все выдерживают натиск произвола. Не каждому дана способность балансировать на этой очень тонкой жердочке, которая разделяет Добро и Зло, и сохранять при этом равновесие. Многие не выдерживают, поддаются соблазну и, теряя равновесие, падают вниз.

Тут Михаила Андреевича немного понесло. Как раз в эту минуту его посетило вдохновение (дело было в понедельник, поэтому за два выходных, проведенных дома, где он преимущественно молчал, наконец-то представилась возможность высказаться, чем он и воспользовался). Поэтому, заметив слегка удивленный взгляд Танечки, Михаил Андреевич, прежде чем дать волю водопаду своего красноречия, спросил:

- Скажи-ка, голуба моя, только честно, чем же тебя привлекает профессия адвоката?

- Ну, как же, - удивилась Танечка, - ведь работать с людьми так интересно!
 
- Да! Да! - с жаром подхватил Михаил Андреевич. - Ты совершенно права, действительно, работать с людьми очень интересно, но ты не представляешь, как это тяжело! Почему? - спросил Пушкарев, уловив удивленный взгляд помощницы.

Танечка кивнула головой.

- Да потому, что люди совершают не Божьи, а человеческие поступки, хотя  Бог создал человека по своему подобию и образу. Ты еще не знаешь, насколько тяжело работать с людьми, особенно с теми, кто оказался на острие уголовного преследования или в сложных жизненных обстоятельствах, а это вдвойне тяжело. Люди-то все разные, одинаковых нет. Ты просто не догадываешься, как остро ощущается несправедливость всей нашей жизни особенно в адвокатской деятельности. Порою сталкиваешься с такой очевидной несправедливостью, что сил выдержать не хватает, до такой степени, что невозможно себе представить. И как тяжела эта профессия, как все сложно, и как все это можно пережить! Мне бы хотелось остаться равнодушным и невозмутимым, но как сделать это, не знаю. Поэтому приходится каждый раз пропускать всю боль, горе и кровь через сердце, через свою душу и каждое дело оставляет неизгладимый рубец. А как иначе, как? А что такое убийство? Это чья-то смерть, это утрата, безвозвратная потеря. Ты даже не можешь себе представить, как это страшно. Я смотрю на людей, переживших такое горе, и не могу постигнуть степень их отчаяния. Господи! Иногда самому себе говорю, пусть минует меня сия чаша.  Как это страшно, когда кровинушка родная была рядом с тобою, и вдруг наступает миг, когда её нет, и никогда больше не будет, и вернуть назад нельзя. Самое страшное, знаешь, Танечка, когда изменить ничего нельзя. Человек ушел и обратной дороги нет, вот что самое страшное. Заходишь в его комнату, а его нет, сердце кричит криком, … он есть! Он есть! … А его нет! И никогда не будет!

- Вы так сказали, как будто все сами пережили, - вдруг перебила Танечка.

- Не дай Бог, Танечка, не дай Бог, - замахал руками Пушкарев, - человек покинул этот мир, а мир не изменился и остался прежним, как вчера, как позавчера, как много лет назад, и будет таким же, как и прежде, во все времена. Небо не упало на землю, и земля не разверзлась, и реки не потекли вспять. И никого твое горе и не волнует, никого, и никто не посыплет пеплом голову и не раздерет рубище свое, никому не интересно, а каждый думает про себя? - Славу Богу, это не со мной.

- Да что вы такое говорите? - прошептала со страхом Танечка, глядя расширенными глазами на Михаила Андреевича.

- Чтобы понять, надо самой испытать, не дай Бог, - думал Михаил Андреевич, вспоминая позавчерашний разговор с помощницей и одновременно слушая сидевшую перед ним женщину, которая продолжала свой грустный рассказ монотонным голосом. Говорила тихо, почти шепотом, продолжая смотреть в одну точку на полу, не поднимая глаз. Погибла ее дочь. Убили зверски, жестоко, зарезали без всякого повода. Убила молодая женщина по имени Анна.
 
- В тот день, - продолжала рассказ посетительница, -  доченька с внучкой были у нас в гостях. Только  ушли, прошло минут сорок, может больше, вдруг телефонный звонок. Я поднимаю трубку, и тут мужской голос говорит:  «Вашу дочь убили, приезжайте на улицу Радостную». Что потом было со мной, я не могу вам передать. Потом выяснилось, звонил милиционер из квартиры Германа.
После этих слов Лидия Михайловна, так звали посетительницу, не смогла сдержать слез. Открыв сумочку и вынув платок, поднесла его к уголкам глаз.
- Успокойтесь, - негромко произнес Пушкарев, участливо глядя на Лидию Михайловну, - постарайтесь найти в себе силы.

- Ой, где же их найти. Поверьте мне, никогда не думала, что в старости такое испытаю.

Она перевела дух и продолжила, обмахиваясь платком, как веером.

- Прошло около месяца после убийства, когда я немного успокоилась после пережитого ужаса, после похорон и поминок. Вскоре решила нанести визит в следственное управление, поинтересоваться, как идет следствие. Следователь начал уговаривать: «Не волнуйтесь, Лидия Михайловна, не переживайте, я  сделаю  все возможное и невозможное, чтобы убийца получила по заслугам».
- А как фамилия следователя? – вдруг спросил Михаил Андреевич.

Лидия Михайловна на мгновение запнулась, пытаясь вспомнить фамилию.

- Фамилию не помню, а зовут его, кажется, Михаил Иванович. Следствие  быстро закончилось, я даже со следователем толком не успела познакомиться, два раза всего-то и была у него.
 
- А вы его знаете? – в свою очередь переспросила Лидия Михайловна.

- Так фамилию его назовите.

- Ах да! Из головы вылетело, простите меня. Потом, - продолжала она, - решила идти на прием к прокурору. Пришла. Он, глядя прямо в глаза, говорил, - «Причин для беспокойства нет, не волнуйтесь и частыми визитами не мешайте нам работать». Он, мол, в состоянии обеспечить полное соблюдение моих прав, как потерпевшей. Кажется, еще что-то говорил: о неотвратимости  наказания, о том, что зло будет наказано, но что конкретно,  я уже точно не помню.  Когда примерно через два месяца я опять пришла в прокуратуру, увидела в приемной женщину средних лет. Как увидела, так сразу в сердце оборвалось что-то, даже почувствовала холод, озноб по телу пробежал. Попыталась успокоиться и не смогла. Все время какое-то беспокойство и тревогу ощущала. А потом секретарь произнесла: «Шальнова, заходите». Я-то  фамилию убийцы уже знала, поэтому в тот момент меня как будто огнем в лицо ударило.  Почувствовав слабость в ногах, я рухнула на стул, как подкошенная. Закрыв глаза, пыталась успокоиться, но в висках продолжало стучать, а  сердце было готово выпрыгнуть из грудной клетки. Что было потом в кабинете, о чем говорил прокурор, почти ничего не поняла и не запомнила.

 Когда аудиенция закончилась, я направилась к выходу. Только вышла на улицу,  как вдруг ко мне подскочила какая-та тень. Я не успела поднять голову, как услышала ненавидящее шипение: «Ничего у тебя не получится. У нас самый крутой адвокат». Тень пыталась еще что-то сказать, но изо рта вырвалось только: «Ты мне за все заплатишь, все мои расходы вернешь», и напоследок – грязно выругалась.  Это была она, мать убийцы. Произнесла и сразу же, развернувшись, пошла прочь. Я еще долго стояла на улице, пытаясь сдержать слезы. Домой идти не хотелось, поэтому вернулась поздно, уже затемно, пешком шла.

Время шло, и при очередном визите  следователь мне сообщил, что вынужден изменить обвинение Шальновой, мол, она совершила убийство в состоянии сильного душевного волнения. Психологическая экспертиза установила: обвиняемая находилась в состоянии аномального аффекта. Я спросила его: какого аффекта? А он мне в ответ, - аномального. И глаза сразу же опустил. Потом спрашиваю следователя: и какое же наказание за аномальный аффект?
 
- До пяти лет лишения свободы, - произнес Михаил Андреевич.
 
- Я потом спросила у него, но откуда же взялся этот аномальный аффект? - продолжила Лидия Михайловна, а он мне в ответ: «Ну как откуда?! Экспертиза определила», - и сделал при этом удивленные глаза. А потом добавил: «специалисты провели исследование и установили, что в тот момент Шальнова находилась в состоянии аномального аффекта. Мне, как вы понимаете, совершенно все равно, будет ли сидеть Шальнова или не будет, я исхожу из заключения экспертизы, как эксперты скажут, так я и сделаю. У меня нет оснований им не верить. Кстати, а вы? Доверяете экспертам?».

- Я отвечаю ему: «Не знаю, Михаил Иванович, мне трудно сказать, вы следователь, вам лучше знать».

После этого разговора начали меня одолевать сомнения, поэтому и решила направить жалобу. Через три недели пришел ответ из прокуратуры, мол, все ваши доводы будут рассмотрены при рассмотрении дела в суде. Мои ходатайства следователь отклонил.

Лидия Михайловна вынула из сумочки смятый конверт и протянула Пушкареву.

- Вот. Прочитайте.

Михаил Андреевич достал из конверта вдвое сложенный листок бумаги и, развернув его, прочитал вслух: «Вина Шальновой в совершении убийства в состоянии сильного душевного волнения полностью доказана материалами дела».
- Так. А дальше что? – спросил Пушкарев.

- В октябре 2002 года начался суд, я пришла на заседание вместе с одной знакомой, она в газете работает. Когда судья увидела журналистку, так сразу же объявила заседание закрытым.

- Почему же вы сразу  не обратились к адвокату? – спросил Михаил Андреевич.
- Я же не могла представить себе, что может такое произойти, - с досадой воскликнула Лидия Михайловна. – Я надеялась на прокуратуру, верила, что следствие будет по закону проходить, а получилось, что нет. Тогда не считала нужным  обращаться к адвокату, я же потерпевшая, а не обвиняемая, зачем же мне адвокат. У меня ведь горе какое, я про горе свое думала, про беду свою, про доченьку, а не про адвоката.

Дальше говорить она не могла, в глазах опять заблестели слезы. Через минуту, сделав над собой усилие, продолжила.

- К тому же следствие так быстро закончилось, что я не успела оглянуться, как дело в суде оказалось. Вот теперь решила обратиться к адвокату, пришла в юридическую консультацию, обратилась к дежурному адвокату. Она согласилась меня защищать, но она молодая, неопытная, и к тому же, - слегка замялась Лидия Михайловна, - немного судью боится.

 - Что же говорила ваш адвокат? - поинтересовался Михаил Андреевич.

 - Говорила, есть одна зацепочка.

 - Как, - удивился он, - так и сказала,  одна зацепочка?

- Да, так и сказала.

- И в чем же выражается эта «зацепочка»? - вновь поинтересовался он.

- Не знаю, адвокат не объяснила, - тихо прошептала Лидия Михайловна.
 
- То, что вы сейчас рассказали, для меня понятно, - подытожил Михаил Андреевич, - но мне необходимо ознакомиться с делом, тогда картина будет  полной, поэтому давайте встретимся через три-четыре дня, вот тогда и поговорим.




                «Зацепочка»



Когда закрылась дверь за Лидией Михайловной, Пушкарев задумался. Слишком неправдоподобно звучал её рассказ, особенно смущало сильное душевное волнение обвиняемой. Изучать материалы  пришлось несколько дней, в течение которых переписывал заключения многочисленных экспертиз, следственные протоколы и показания дочери убитой - потерпевшей Ксении Семенович,  обвиняемой Шальновой, свидетелей.

Свидетели на допросах следователю  утверждали следующее.

Евгений Выгин пояснил, - «Я сидел со своими друзьями на скамейке возле дома, когда  к нам подошла хорошо одетая девушка с крашеными белыми волосами и спросила: - «Не видели ли мы случайно, чтобы к этому дому подъезжал «пятисотый Мерседес» кофейного цвета с откидной крышей, а если приезжал, то как часто?». Говорила нам, что иномарка принадлежит ее бывшему мужу. Затем  женщина попросила нас подняться в квартиру на пятом этаже и узнать: есть ли кто-нибудь дома. Мы отказались, поднялись со скамейки, и ушли гулять в другое место».

Валентин Варзов - «Я находился в своей квартире на третьем этаже. Примерно в восемь часов вечера я услышал крики девочки, доносившиеся, кажется, с пятого этажа.  Я сразу же вышел на лестничную площадку и увидел незнакомую девочку, лет двенадцати – тринадцати, которая  спускалась по лестнице и все время кричала: «Маму режут, маму режут!». В это время по лестнице поднимались двое молодых парней. Мы решили подняться наверх и выяснить, в чем дело. Девочка, продолжая беспрерывно кричать, спускалась вниз. Я заметил, что у неё ножка вся в крови. Когда поднялся на пятый этаж, то увидел открытую дверь в квартиру. Войдя, сразу прошел на кухню, откуда доносились какие-то звуки. Там увидел лежащую на полу темноволосую молодую женщину, лицом в луже крови. Она хрипела, а другая, «блондинка», сидела рядом и резала ее по горлу ножом. Увидев меня, блондинка бросила нож на пол, поднялась и вышла в коридор».
Анзор Касарян рассказал - «Я со своим товарищем Александром Перегудой  находился на улице  возле своего дома, когда примерно в восемь часов вечера мы услышали истерический детский крик: «Помогите! Мама! Мама!». Мы решили зайти в парадную, чтобы выяснить, в чем дело. На лестничной площадке между третьим и четвертым этажом мы натолкнулись на девочку, двенадцати – тринадцати лет, которая звала на помощь. На пятом этаже мы увидели открытую дверь в квартиру. Я вошел и, заглянув на кухню, увидел, как одна женщина лежала на полу вся в крови, а другая, блондинка, сидела над ней на корточках,  и резала ей горло ножом. Мой сосед Варзов сказал блондинке, чтобы она вышла из кухни. Она вышла и стояла на лестничной площадке вместе с нами, дожидаясь милиции, и говорила нам: «Она хотела лишить меня материнских прав, а я пришла за деньгами - двести долларов».

Александр Перегуд пояснил, - «когда мы с Анзором вошли в квартиру, на кухне я увидел двух женщин. Одна из них лежала на полу в дальнем левом углу, а вторая стояла возле неё на коленях. У неё в правой руке я увидел нож, которым она резала женщину в области горла. Я сразу выскочил в коридор и начал вызывать милицию и «скорую помощь» по мобильному телефону».

Потерпевший Прилиженко Герман на допросе рассказал: «Я познакомился с Анной, начали совместно жить, но через четыре месяца  ушел из-за невозможности проживания.  Через некоторое время познакомился с Викой. Я решил с ней создать семью. Мне было известно про тот случай, когда Анна приходила к дому, где жила Вика, устроила скандал и разбила ей голову камнем. Анну я могу охарактеризовать как глубоко неуравновешенного человека с нарушенной психикой. В состоянии алкогольного опьянения Анна устраивала скандалы и драки. Она неоднократно звонила моей маме и угрожала нам, говорила: «Я ее убью, вы все равно жить вместе не будете». Вика никогда в конфликтные ситуации не вступала, голос не повышала, старалась всячески избегать любых скандалов с Анной. Девятнадцатого июня 2002 года я был в командировке в Херсоне, о случившемся узнал по телефону, кто мне позвонил, я уже не помню».

Потерпевшая Ксения Семенович рассказала следующее: «Эта женщина подошла к маме и сказала, что нужно поговорить. Мама предложила  зайти в квартиру и пройти в кухню, а я пошла к себе в комнату. Через две - три минуты я услышала крики из кухни. Эта женщина кричала моей маме «давай мне доллары, а не то убью тебя и твоего выродка». Она обзывала мать нецензурными словами «сука». Мама говорила, что у нее нет денег, и просила уйти эту женщину, однако она не уходила и продолжала нецензурно выражаться. Примерно через минуту, как я услышала крик, мама сказала, чтобы та женщина ушла или она вызовет милицию. Чуть позже я услышала, как в кухне все падает на пол. Я выбежала из комнаты и побежала в кухню. Там увидела, как эта женщина кидается на маму с ножом. Мама уже была вся в крови, и эта женщина пыталась выцарапать ей глаза. Мама кричала, чтобы я вызвала милицию. Я побежала в комнату и пыталась позвонить в милицию, но меня никто не слушал и бросали трубку. Я снова вбежала в кухню и увидела: эта женщина продолжает кидаться на маму с ножом. Я схватила за руку и пыталась отвести нож в сторону. Женщина начала меня бить ногами по рукам, ногам и в живот. Она сказала, если я не отойду, она меня убьет. Мама в этот момент сидела вся в крови на полу кухни, а женщина держала ее рукой за лицо. Она требовала, чтобы мы дали деньги. Я побежала в прихожую и взяла все деньги, которые были у мамы в сумочке на вешалке, и принесла. Сколько было в кошельке – я не помню. Женщина взяла деньги и начала их пересчитывать, держа маму за волосы. Когда она пересчитала деньги, крикнула:  «Мало!», и потребовала принести доллары, а потом ударила меня ножом в правую  коленку. Выбегая из кухни, я видела, как  женщина начала наносить удары ножом маме по лицу. Я выскочила на площадку и стала звать на помощь.

И, наконец, показания Шальновой.

Первое объяснение она давала в двадцать один час тридцать минут девятнадцатого июня 2002 года, в день убийства, в районном отделе милиции. Молодой лейтенант милиции торопливо записывал слова Анны, морщась от запаха крови. В помещении стояла невыносимая духота, Анна  взмокла и сидела на табуретке, стараясь ни к чему не прикасаться, чтобы не испачкать.

Через двадцать минут лейтенант протянул Анне два исписанных листка.
- Подпишите, только осторожно, чтобы не испачкать, - предупредил он. Как ни старалась Анна, с трудом удерживая ручку влажной рукой, но все-таки оставила на бумаге  кровавый отпечаток указательного пальца левой руки. (С тех пор каждый, кто изучал дело, не задерживался на странице под номером тридцать пять, и перелистывал, не успев прочитать до конца).

Итак, первые показания Шальновой.

«Примерно в шесть часов вечера я увидела Викторию с дочерью, они шли по направлению к дому. Увидев их, я спряталась за дерево. Пройдя мимо и не заметив меня, они вошли в парадную и стали подниматься по лестнице, а вслед за ними и я. Когда Виктория открывала ключом свою квартиру, мы встретились, и она пригласила меня зайти в квартиру, мы прошли в кухню, а ее дочь ушла в другую комнату и в разговоре не участвовала. На кухне она предложила кофе и поставила чайник на плиту. Я спросила, «где Герман?», она ответила, что в командировке. Я начала говорить о своих проблемах с ребенком, он болеет, не хватает денег на лекарства, и Герман знает об этом, но не помогает. В ответ Виктория начала срываться, говорить на повышенных тонах, мол, разговор закончен, начала угрожать физической расправой, кричала: «сейчас размажу по стенке и лишу материнства!». Затем она вышла из кухни, пошла к дочери и дала ей какой-то номер телефона и попросила позвонить Сереже из райотдела. Я сидела на кухне на табурете, Виктория, вернувшись, начала меня оскорблять и размахивать руками. Я сказала ей: «Виктория!  Мне драка не нужна, уже одна была, мне нелегко растить одной ребенка», а она в ответ: «Мы с Германом превосходно воспитаем ребенка без тебя!», у них, мол, давно такое желание. Я пожелала ей того же. Она ударила меня рукой по лицу. Я встала и тоже ударила, между нами завязалась драка, Виктория схватила меня за руки и укусила за пальцы правой руки, чтобы не била, но я вырвалась, пытаясь её успокоить. Затем, схватив за волосы, она принялась бить меня головой об газовую плиту, мне пришлось схватить ее за волосы левой рукой и мы продолжали драться. Затем Виктория схватила нож и начала кричать, что убьет меня. Увидев нож, я схватила левой рукой за лезвие и с трудом вырвала нож из ее рук. Драка продолжалась. Я держала Викторию за волосы, а левой рукой отмахивалась от ее ударов и очевидно, ножом попадала  в область  лица. Затем сзади подбежала дочь Виктории и, схватив меня за волосы, пыталась оттащить, но не смогла. Затем мы упали на пол и продолжали бороться, а ее дочь побежала звать на помощь. Спустя некоторое время Виктория начала меня отпускать, наверное, упала в обморок. Увидев её без движения, я встала и отошла. Посмотрев на себя, увидела: моя  блузка и джинсы все в крови. В этот момент прибежали соседи».

Ночью, в изоляторе временного содержания, Анна отмылась от крови, переоделась в одежду, принесенную матерью, и начала постигать ранее незнакомый мир.

Через месяц Анна полностью освоилась в следственном изоляторе. Первые три дня были ужасными и бессонными, а в последующие дни  Анна отоспалась, перезнакомилась со всеми сокамерницами, с одной даже подружилась.  Потом и аппетит вернулся благодаря передачам. Днем  спала, а ночью начиналась активная деятельность. Вскоре обнаружилась знакомая в соседней камере, с которой Анна проболтала почти до утра  благодаря заначке в пятьдесят гривен, которую Анна быстренько сунула в руку ночной надзирательницы. В общем, жизнь постепенно наладилась. К этому времени появился новый адвокат.

Девятнадцатого июля 2002 года в десять часов утра Анна вместе с адвокатом сидела в кабинете, закинув ногу на ногу и уверенно глядя следователю в глаза. Следователь был уже другой. На вопросы, периодически зевая, Шальнова отвечала следующее.

- Я являюсь инвалидом второй группы по причине психического заболевания - эпилепсии. Я хотела  поговорить с мужем еще раз по поводу алиментов. Поэтому, узнав его адрес в адресном бюро, я решила приехать к нему домой. В квартире никого не было, и я решила  дождаться мужа. Вскоре пришла потерпевшая со своей дочкой и, завидев меня, сама же предложила мне пройти в квартиру и поговорить. Я согласилась. У нас завязался разговор, она спрашивала о ребенке и обо мне. Никаких ссор не возникало. А потом мое спокойствие начало выводить её из себя, она стала нервничать, угрожать мне, что сейчас позовет ребят из райотдела. Пошла к дочке и велела  вызвать знакомых из милиции, какого-то Сережу, что он приедет и спустит меня с лестницы. Я сказала: «Вы знаете, Виктория, нечего мне угрожать, пусть лучше спустят с лестницы, чем продолжать жить такой жизнью». Это еще больше ее возмутило, она подошла и ударила меня сильно по лицу правой рукой. Я встала и сказала: «Виктория, зачем вы это начинаете?». Она ответила: «Я вообще могу тебя убить, и мне за это ничего не будет», и еще раз ударила. Я схватила её за руку, пытаясь обороняться, завязалась маленькая ссора и после этого ничего не помню. В какой-то момент я вдруг увидела в руках Виктории нож. Я очень испугалась, поэтому хорошо запомнила, как она кричала: «Сейчас убью тебя!», а потом у нас был разговор, ее муж давно просит родить ребенка, но она в своем возрасте сорок два года родить не может, и они подумывают забрать моего ребенка. Я пыталась отвести от себя нож. Она кричала: «Сейчас убью тебя, а потом и твой ребенок отправится за тобой». После этого я уже не помню, что происходило дальше, помню только, как она пыталась ударить меня этим ножом. Единственное помню, как всю меня начало сильно трусить, вообще все как бы замерло передо мною, и я помню только одно, - у нее в руках был нож. Когда я очнулась, она лежала, а я сидела на полу напротив. Я хотела отойти, но почувствовала, как меня всю трусит, ноги подкашиваются, и встать я не смогла. У меня сильно болела и кружилась голова, меня тошнило, когда я увидела кровь. Я попыталась встать, но не смогла, руки трусились, я ослабела и отползла в коридор,  идти не могла.

Анна замолчала и посмотрела на адвоката. Встретив ободряющий взгляд, произнесла.

- Ну вот, в общем-то, все рассказала, как было.
 
Закончив писать, следователь поднял голову и, наморщив лоб, спросил.

- А откуда же столько повреждений в области лица и шеи у потерпевшей? Вот, тридцать шесть колото-резаных ран!

- Ну как откуда! Видимо, у нее в руке был нож, мы  дрались и стояли друг против друга, нож был у нее в руке, я пыталась отвести эти удары, и видимо, они попадали … в лицо и шею.

- Вопросы есть? – обращаясь к адвокату, спросил следователь.

- Да, конечно, - ответила адвокат.

- Задавайте.

- Скажите, Шальнова, вы осознавали реальную угрозу вашей жизни?

- Конечно! Я очень осознавала реальную угрозу своей жизни, она постоянно угрожала мне ножом и кричала, что убьет. Защищаясь, я просила: «Виктория, не надо, у нас же есть дети, подумай о них»! Все случившееся произошло в результате её нервного срыва и ненависти ко мне, которую Виктория сначала прикрывала, а потом не смогла сдержать. Я всего лишь вынуждена была защищать свою жизнь. Умышленной смерти я Виктории не желала.