Время придет, кн2 ч2 гл19-21

16+


XIX


Когда впереди начали стрелять, у Трильи захолонуло сердце.
-Это не по нам. Что это? Уже фронт? Не может быть!

Вдвоем с Чибрари они положили раненного Бодиано в кустах и, отдаляясь друга от друга, пошли вперед, держа наготове автоматы.

Сквозь негустой лес на них бежали спиридонцы. Александр, отстреливаясь, уложил нескольких человек – не ожидая нападения с тыла, они глупо взмахивали зелеными рукавами и падали, как подбитые птицы, в широких промежутках между стволами деревьев.

Трильи залег в узком овражке – укрытие было надежное и, главное, удобное для наблюдения во все стороны.

«Ничего, - думал он. – Только бы патронов хватило, а уж к Бодиано я вас не подпущу!».

Вдруг стали стрелять и слева, куда ушел Чибрари, и Александр скрежетнул зубами, не желая верить, что это его товарищ вызвал огонь на себя.

Но тут между стволов мелькнул крупный силуэт партизана и скоро, несмотря на хромоту, он ловко съехал в овраг, занятый Трильи.

-Всё, командир! – крикнул он, не сдерживаясь. – Пришли мы, понимаешь! Всё! – и Александр не сразу понял, что лицо Чибрари перекошено не от отчаяния, а от радости.

Командир тупо посмотрел на него, потом на снова показавшихся между деревьями спиридонцев, по которым выпустил еще несколько коротких очередей.

Чибрари прилег рядом. Его автомат тоже заработал.

Когда впереди на минуту стихло, партизан вновь повернулся к командиру:
-У меня всё, патронов больше нет, - и Трильи вздрогнул от этих его слов. – Но это всё ерунда! Ты что, командир, совсем одурел за эти дни? Наши, понимаешь ты, на-аши! Это наступление, прорыв! Наши!

И уже где-то рядом раздалось многоголосое «ура», были слышны еще отдельные выстрелы, но победный клич заглушал их, и Чибрари первым выбрался из овражка.

Потом его и Александра обступили командорские солдаты с возбужденными только что окончившимся боем лицами, обнимали, хлопали по плечам, поздравляли, подбадривали, а Трильи все никак не мог прийти в себя и только несколько раз сбивчиво попросил:
-Товарищи, спасибо. Товарищи, там у нас тяжелораненый. Его надо срочно в санчасть. Идемте, товарищи!

Это был день, когда началось масштабное контрнаступление под Командоном. Части Командории прорвали фронт широкой полосой к северу от столицы еще позавчера, а сегодня при артиллерийской поддержке шести новых тяжелых крейсеров, которые подошли к району Командона накануне, общими силами отбросили врага на несколько десятков километров в леса.

Остров Льва, облюбованный спиридонцами под военно-морскую базу, так же был атакован командорскими крейсерами, и спиридонская эскадра почти полностью разбита.

Если бы Александр знал, что в недрах одного из этих крейсеров, пришедшего на помощь столице из Туза, таятся маленькие болты и гайки, выточенные руками Ирен, он был бы удивлен и, конечно, обрадован, словно получил бы дорогую и долгожданную весточку из дома.
Но он не знал об этом.

-Сандро! – услышал он знакомый голос и свое имя, от которого почти отвык.

Сайрус Дайто, очень загорелый и тщательно выбритый – не иначе перед наступлением постарался, - сжал его в своих крепких руках.
-Вот так судьба! Откуда ты здесь? А похудел-то! - Сайрус, словно не веря, вглядывался в друга.

Трильи сам был, как в забытьи, и только тихо улыбался, будто все так и должно было случиться - должна была состояться эта встреча.

Сайрус командовал одной из рот в составе Второй дивизии Северо-Восточного фронта, которая сегодня, вместе с другими частями прорвала кольцо окружения Командона на этом участке.

-В прокуратуре майором был, а тут – дали старшего лейтенанта, и – вперед. Но я не в обиде. Ребята у меня – что надо, - лицо Дайто светилось счастливым внутренним светом, и было непонятно, чему конкретно он радуется – встрече с Александром или тому, что рота не потеряла при наступлении ни одного бойца, хотя шла первой. Только два бойца с легкими ранениями.

Трильи, понимая, кивнул, подумав о своей группе.
Бой совсем стих, в лесу установилась прежняя тишина, и от командира батальона пришел приказ сделать короткий привал, выслав вперед две разведроты.

-Мы уже прошли этот лес, там до самого квадрата 12 никого нет, - Александр показал Сайрусу на карте. – Секретный аэродром спиридонцев взорван, но там мы обнаружили просеку и дорогу. А вот куда она ведет…

-Так это вы уничтожили аэродром? – Дайто почти с благоговением заглянул в глаза Трильи. – Как вы его нашли?

-Случайно. Просто пошли по направлению движения самолетов, которые возвращались с задания, от Командона. И я потерял почти всю группу. Я их потерял…

Сайрус помолчал, чтобы не тревожить снова ушедшего в свои мысли Александра, потом спросил:
-Вы уже передали в Ставку об аэродроме?

-Да, вчера. Мы просили у них координаты «окна», по которому можно пройти через линию фронта. Но они ответили, что не слышат нас, и связь прервалась. Потом – сколько ни вызывали – все было глухо, - Трильи устало вздохнул. – Не знаю, что там у них случилось.

Сайрус нахмурился, сложил карту, разложенную на коленях, - друзья сидели под деревом, на густой и жесткой лесной траве. Вокруг солдаты группами закуривали, угощались сухим пайком, кто-то перечитывал письмо из дома, кто-то чистил оружие.

Это была маленькая передышка, и во время нее забывалось всё – только что закончившийся бой, в котором каждый из них мог погибнуть, дальнейший путь, на котором их также могла ждать смерть, вообще вся эта война, воспринимаемая в течение этих нескольких минут так, будто она была для кого-то другого и где-то совсем не здесь.

-А ты не думаешь, что вас просто послали умереть? – внезапно спросил Дайто, но Александра это заявление, казалось, вовсе не тронуло.

-Этого не может быть. С нами был сын самого Хоша.
-Так где же он? – неприятно удивился Сайрус.

Трильи закрыл лицо руками.
-Его на моих глазах увезли винцовцы. По той самой просеке, которая уводила от аэродрома. Их было много – роты две или три, я не знаю. Я пожалел патроны, Сайрус, ради Чибрари и Бодиано пожалел! – простонал он. – И его увезли. Теперь я не знаю, что с ним, где он, жив ли...

-Сайрус, скажи, - вдруг, заблестев на него глазами, попросил Александр. – Я трус? Как офицер, ответь, не как друг, не как человек! Скажи мне, как офицер!

-Не трус, - тихо ответил Дайто. – Может быть, ты ошибся. Может, нужно было по-другому спланировать всю операцию…

-А вышло то, что вышло…, - с горечью закончил Трильи.

-Значит, генерал Винц опять нарисовался. Сволочь! – зло и почти по слогам выговорил Сайрус, будто хотел, чтобы этот речитатив долетел до тех, о ком он говорил. – Вот ты, Сандро, себя коришь за ошибку, за трусость, которой не было.
А этот человек взял на себя ответственность за целую дивизию – за солдат решил, кому им служить. Свою совесть каждому захотел навязать, - Дайто усмехнулся, но теперь ни радости, ни света в его лице не было.

Он неторопливо закурил, так что казалось – это единственное оставшееся ему в жизни удовольствие.

-Я ведь как раз в ту дивизию добровольцем на фронт и попал, когда все случилось. Как узнали, что в окружении, столько слухов пошло среди солдат, хоть уши затыкай! И что командование нарочно бросило нас в этих лесах, и что приказ был – стоять насмерть, отвлекать на себя силы спиридонцев, и что уже много перебежчиков на ту сторону, а наши стреляют им в спины…

А потом собрали старших командиров – и приказ комдива Винца: сдаться. Поначалу большинство не поверило, растерялись – как так? Отец-командир такое велит? А как же война до победы, солдатская честь?

Но было сказано, что это решение обусловлено желанием комдива сохранить дивизию – пожалел, дескать, солдатские жизни. Тут бы прослезиться и с благодарностью пасть ниц перед ним, - Сайрус зло усмехнулся.

-Оказалось, благодарить рано..., - он помолчал, глядя перед собой на темнеющую траву, до которой не доставал свет огонька его сигареты. – Но это потом. А пока в ротах, батальонах началось такое шатание. С одной стороны – приказ, а с другой – предательство, выходит.

Наш комбат и мы, ротные, приказа ослушались. Почти всем составом прорывались через окружение. В других батальонах тоже такое было. Только не знаю толком, выбрались они из всей этой заварухи или нет.

А мы, в общем, вышли к своим, потеряв половину людей. Ну, тут, конечно, проверки, ОВНУР, сам понимаешь. Комбата нашего арестовали, верить не хотели, что это он выводил батальон. Да и людей много потеряли. Нас, оставшихся в живых ротных, допросами замучили.

Я уж думал, и нас судьба комбата ждет. Но нет, что-то там, в их проверочной машине остановилось. Переформировали нас всех и – по разным частям – потери везде большие, люди нужны. Так я здесь и оказался. И, веришь ли, счастлив, Сандро.

А с теми, кто в дивизии Винца остался, но поднял бузу против начальства, подстрекал к неподчинению, знаешь, как поступили? Винц приказал таких арестовать. Потом, через несколько дней, когда остатки дивизии, те, кто не ушел, как мы, уже сдались спиридонцам, эта тварь расстреливала несогласных. Вот так он сберег солдатские жизни, Сандро.

А ты спрашиваешь, трус ли ты… Тут черт голову сломит – разобраться во всех тонкостях того, что происходит. Я бы вообще не рискнул давать оценку происходящему. Кто трус, кто предатель, кто герой… Слушай свою совесть, так спокойнее.

-Она-то покоя и не дает, - все еще напряженный после рассказа Сайруса, ответил Трильи.

-Думаешь, у меня она спокойна? Я ведь тоже за своих ребят отвечал, когда из окружения выходили. Кого спас, кого – не удалось. Что ж поделать, если судьба такая. Война. Я, кстати, о Винце Ирен написал.

-А от нее что-нибудь получал? Давно? – Александр встрепенулся, сейчас мысль о родных, о неизвестности их судьбы затмила перед ним даже измученную совесть.

-С неделю назад. Самолетом через Якорь доставили. Она про тебя там спрашивает, жалуется, что про вас, моряков, в Адмиралтействе ничего не сообщают. Жены даже не знают, где вы точно находитесь.

Трильи помолчал подавленно, потом сказал:
-Я ее почерк почти забыл. Расскажи, как они? Она о себе, об Элис пишет?

-На, вот, возьми, - Сайрус полез в планшет, висевший на боку, достал оттуда несколько бережно сложенных, мелко исписанных листов бумаги. – Это всё, что от нее было. Ты почитай, хоть успокоишься, - он постарался улыбнуться и потом долго и довольно смотрел, как, напрягая в сумерках глаза, Александр вчитывался в строки, которые взволнованно рассказывали о бомбежках и разрушениях в Тузе, о работе на кораблестроительном заводе, где отзывчивые работящие люди и приличные пайки, о поимке банды грабителей магазинов, проведенной благодаря жесткой организации работы новым прокурором города, о новой доброй соседке, и – с новой болью, почти отчаянием – о неизвестности о нем, Александре.

-Слава Богу, - прошептал он и, не глядя, протянул письма другу. – Спасибо тебе, Сайрус.

К ним, хромая, опираясь на крепкую палку, подошел Чибрари, серый и серьезный, сливающийся с лесными вечерними сумерками.

-Не помешаю, товарищи офицеры? – он оперся на свою палку рядом с Трильи, сорвал пару стебельков созревших диких злаков с распустившимися метелками, задумчиво помял их в грубых руках. – Я сказать тебе, командир. Бодиано-то наш помер. Как в санчасть попал, так, говорят, глаза закрыл и всё. Вроде как успокоился, что у своих.

Александр болезненно поморщился, стянул с головы пилотку и с каким-то остервенением утер ею лицо, царапнув себя металлическим якорем-кокардой.

-Неужели только для этого мы вынесли его оттуда и тащили на себе эти три дня?! – ему не хотелось в это верить.
Но какое еще могло прийти на ум объяснение?

-Неужели нам явился святой Георгий и показал дорогу только для того, чтобы мы успели вынести его оттуда, чтобы он умер у своих?!

-Георгий? Ты что, бредишь, Сандро? - вскинулся на него Сайрус.

Но Чибрари ответил за своего командира:
-Не бредит. Мы все трое видели, так что это была реальность, а не галлюцинация.

-Бывают массовые галлюцинации, - отмахнулся Сайрус. – Не в этом дело. Вот ты говоришь, неужели только для того, чтобы Бодиано умер у своих. А разве этого мало? Человек умер спокойно, его похоронят в нормальной могиле, он не останется безымянным солдатом. Разве этого мало?

-В нормальной могиле? – вспыхнул Трильи. – В «нормальных» могилах хоронят стариков, которые спокойно и без мучений умерли посреди детей и внуков. А у него еще не было детей.

Я не-на-ви-жу войну, Сайрус! Даже самую освободительную, самую справедливую! Ненавижу ненормальную смерть!

На поляну выскочил ординарец командира батальона.
-Привал окончен! Приказ командира – строиться! Направление движения – северо-восток, залив Синтетти, пункт назначения – село Коранда. Там винцовцы. Но послезавтра оно должно быть нашим. Поскорее, товарищи! Командиры рот – к комбату, срочно!

Дайто тяжело поднялся.
-А вы теперь куда? К Командону? Или с нами?

Чибрари усмехнулся и сказал:
-Что ж мы, в тыл к своим, что ли, пойдем, командир? Для разведчиков это как-то нелепо.

-Нелепо, - очень тихо повторил за ним Александр, и в сгущающейся темноте никто не заметил, как изменилось и помертвело его лицо от вновь вернувшегося воспоминания о том селе, за которое предстоял бой завтра на рассвете.

-Значит, с вами! – весело закончил Чибрари.
-Вы же ранены, - Сайрус кивнул на его ногу.

-Сквозное, ерунда. Заживет, как на собаке! – и он легко и задорно хлопнул себя по перебинтованной голени.

Дайто, пораженный, но обрадованный, мотнул головой.
-Что ж, доложу командиру батальона, пусть передадут в Командон, что вы остаетесь. А там – увидим.

Через сутки батальон с боем вошел в село, одолев спиридонцев и остатки винцовцев, которых спиридонцы использовали для самой грязной работы – непосредственной расправы над несговорчивыми жителями.

Еще были слышны последние одиночные выстрелы во дворах и за околицей, в лесу; еще ни один из оставшихся в живых коренных жителей села не показывался из своего дома, когда Трильи, выскочивший на опушку, по которой солдаты преследовали спиридонцев, вдруг увидел его.

-Янко, - прошептали сухие губы, и Александр, забыв о том, что происходит вокруг, сгорбленно сел под висевшим трупом.

Теперь он не думал и не спрашивал ни о чем Того, кто мог бы объяснить – почему все получается именно так, а не иначе.

Он просто сидел, положив автомат в ногах и опустив, словно чужую, голову на свои руки, изодранные ветками лесных деревьев, пропахшие порохом, сухие и огрубевшие, переставшие чувствовать то, к чему они прикасались.

Сидел долго, пока почти весь батальон не вернулся в село – считать убитых, раненых, решать судьбу пленных, которых мелкими группами гнали мимо него.

К нему пытался подойти кто-то из офицеров и солдат, но Трильи не видел их, не шевелился и молчал. Наверное, при этом у него было такое страшное лицо, что пытавшиеся помочь ему люди поскорее отходили от него.

Под вечер Александра нашел Сайрус – про повешенного и сидящего под ним Трильи рассказали солдаты и местные жители.

-Сандро, что теперь толку? Все уже случилось, - он сказал это как можно мягче, но вышло все равно жестко – видно, за время войны Дайто совсем разучился быть мягким.

-Я знаю, - треснувшим голосом ответил Трильи, не поднимая глаз.

-Даже если ты виноват…, - Сайрус закурил, скользнул усталым взглядом по робким, запуганным женщинам, собравшимся возле обгорелого ближнего дома и неотрывно, скорбно смотревшим на них.

-Я виноват, - эхом повторил Александр. – Я снова виноват. Снова здесь, - прошептал он.

-Тогда послушай, - вдруг зло сказал Дайто, – что рассказали мне вот они, - Сайрус кивнул на женщин. – Янко погиб сегодня утром. Спиридонцы сутки вели переговоры с нашей Главной ставкой об обмене его на генералов, которых наши позавчера взяли в плен под Командоном.

Но там не захотели этого обмена. Ты понимаешь? Хош не захотел! Рядовых на генералов не меняют, хотя бы и сына Верховного главнокомандующего, – зловещим шепотом закончил он.

Трильи, наконец, вскинул на него свои помертвевшие глаза:
-Но мне-то, мне-то что до этого? Мне-то как жить дальше? – с усилием договорил Александр.

-А раз не знаешь и не видишь этого – нет, ты не трус, - ты малодушный дурак, вот что! – в сердцах бросил Сайрус и яростно растоптал в траве свою недокуренную сигарету.

Александр кивнул, встал и пошел по направлению к лесу.

-Тьфу! Пацифист чертов! Далеко не уходи! - Дайто сердито посмотрел ему вслед, подозвал солдата.

Не показывая на повешенного – и так было ясно, сказал:
-Возьми нескольких ребят. Надо снять его и похоронить, как полагается. Пусть женщины скажут, где это лучше сделать.


В лесу было тихо, хорошо, лишь изредка негромко вскрикивала какая-то ночная птица. Трильи шел от дерева к дереву, без дороги, без мысли, не понимая, что просто идет по кругу, вдоль периметра села.

Он остановился, когда увидел большой дом. Он был перестроен, но Александр узнал бы это место, верно, даже если бы дома вообще уже не было. Именно здесь во время революции он ждал своей смерти, обещанной Ромео де Пункра. Именно здесь каратели до смерти забили крестьянскую девушку, когда Трильи не смог правдиво солгать им про партизан.

Его охватило чувство, будто горячая, жгучая жидкость, образовавшись где-то в глубине организма оттого, что полопались все органы и сосуды, вдруг забила ключом под ложечкой и в области сердца, растеклась внутри всего тела, и стало так больно, что он не мог даже вздохнуть, и только беспомощно глотал ртом воздух.

«Господи! Если возможно, прости меня! Я не хотел всего этого! Пощади! Дай силы и мудрость для добра, того, которого хочешь Ты! Я не знаю, что нужно делать. Но я хочу делать лишь то, чего хочешь Ты! Только это, только это, Господи!».


*    *    *


Задрожав, резко звякнули вылетевшие и разбившиеся стекла высоко расположенных цеховых окон. Люди вздрогнули от звука близкого взрыва. Нет, это не мог быть воздушный налет. Это было другое.

Через пять дней после прорыва окружения столицы отброшенные от Командона спиридонцы взяли Туффис с моря. Кораблям, прикрывавшим его, было приказано идти к столице. Там в большом морском бою была разбита одна из самых крупных эскадр противника.

Но Туффис остался без прикрытия, и спиридонцам удалось высадить на его побережье еще один десант.

Город выдерживал осаду на протяжении двух месяцев, и вот теперь – пал. О страшной резне в бывшем вольном и прекрасном городе мастеров и художников по Командории поползли слухи, наподобие того, как охватывает свою жертву беспощадными щупальцами морское чудище-осьминог.

О казнях сопротивленцев, об организации вывоза в Спиридонию молодых ребят для рабской работы на вражеских военных заводах, на полях.

Часть этих слухов была вызвана недостатком официальной информации о положении в городе, которая вызывала больше вопросов, чем давала ответов.

Отчаяние, боль, гнев и – увы! – страх тревожили души, но люди продолжали работать и верить.
Нет, даже надломленный Туффис не сдался. Его Советы и комитет партии во главе с бывшим мэром Гаттоном ушли в глубокое подполье.

И хотя за голову товарища Гаттона спиридонцы назначили немалое вознаграждение, это подполье жило и действовало – летели в воздух склады боеприпасов и занятые спиридонцами солдатские казармы. И все это резко контрастировало с предательством генерала Винца и четвертой дивизии Северо-Восточной армии, память о котором накрепко засела в мозгах и сердцах людей.

Каждый давно уже выбрал для себя путь в этой войне, и последние обстоятельства только укрепляли настрой мыслей и чувств.

Туз тоже работал на победу тысячами солдатских и матросских жизней и десятками тысяч рабочих рук.

И вот – пришла его очередь содрогнуться от взрыва. Но не от бомбы, сброшенной во время ставших привычными авианалетов.

На этот раз незваные гости пришли с моря.

Ирен с трудом оторвала себя от станка, остановила его, видя, как соседи тоже быстро сворачивают работу, несмотря на то, что сигнала о воздушной тревоге не было.

Поток работниц организованно, без давки и перебранок направился в убежище. Ирен последовала со всеми.

-Началось, - устало взглянув на нее, сказала пожилая женщина, тетя Линелли, как все ее звали. – Где ж наши моряки? Кто нас защитит от этих стервятников?

-А кому мы нужны? – невесело откликнулась молодая девушка. – Мой солдатик уже третий месяц из-под Якоря не пишет. Что? Где? Как? Кто ответит?

Ирен озабоченно качнула головой, не соглашаясь с обеими. Горячими словами она убеждала их в том, что Туз – сейчас единственный город, который дает реальную помощь фронту, тут строят новые корабли, производят боеприпасы. Именно тут – сердце военной промышленности, в работе которой – залог победы. Поэтому Туз нужен всем, и никто его не оставит.

Мимо дежурных часовых они спустились в тесное помещение с тусклыми, раскачивающимися от любого слабого дуновения лампочками под низким потолком, со стоявшими ровными рядами скамьями, на которых и рассаживались теперь работницы. Три женщины сели вместе.

-Мы не имеем права так думать, поймите! – убежденно уговаривала Ирен. – Столица спасена во многом благодаря работе Туза и наших моряков. Теперь – нам всем нужно бороться за Туффис. А Туз? Вы можете себе представить, что будет, если по радио скажет чужой и пустой голос – Туз пал? Я – не могу и не хочу. Командон – столица, да. Но что такое – вся Командория без нашего Туза? Без него нет Командории! – она говорила слишком громко, к ним стали оборачиваться остальные.

В глубине комнаты Ирен заметила мастера Джорджо Фаде. Седые прокуренные усы его обвисли, так что лицо имело очень унылый вид. А, может, ему, и правда, было очень невесело – недавно Фаде ходил в военкомат, но ему было отказано в принятии его в ряды добровольцев. Рабочие люди нужны были в Тузе, как воздух, пожалуй, даже больше, чем военные.

Фаде, к которому Ирен испытывала уважение, как молоденькая глупая ученица к опытному и требовательному до суровости, но справедливому наставнику, стоял, прислонившись к стене, уступая место женщинам – единственный мужчина среди этой усталой бабьей рати его цеха.

Грустно было ему слушать слова Ирен – где-то под Туффисом, на море, воевал его сын, от которого тоже давно не было вестей. А теперь Туффис взят…


Поэтому Ирен осеклась на последних словах, вгляделась в мужественное лицо старика. И тогда заговорила по-другому – нет, все о том же, но совсем иначе, - не призывая, не прося, а утверждая, как когда-то Александр на выпускном вечере в Академии.

-Вот вы говорите – кому мы нужны? Нужны! Еще как нужны! Сыновьям, мужьям нашим, братьям, отцам – всем! Как поддержка, как смысл того, за что они бьются там, на переднем крае! Нельзя забывать об этом, впадать в отчаяние!

Нельзя! Мы же с вами сильны, когда все вместе. Вон какого красавца вчера со стапелей спустили!  - Ирен невольно улыбнулась воспоминанию о темном, громадном и гневном, как шекспировский мавр, крейсере «Победа», который вчера дал свой первый гудок на весь порт.

И, словно в ответ на ее убежденные слова, далеко за пределами душного убежища раздался грозный, нарастающий гул.

-Наши, - шепнул кто-то рядом. Это прошелестело по всем рядам, все громче, громче – и женщины повскакивали с мест, жадно прислушиваясь.

Ирен тоже замерла, блестящими, как в лихорадке, глазами смотрела сквозь окружающих, сквозь стены, в живое и бесконечное пространство.

-Это он, - сказала уверенно, ни к кому не обращаясь.
-Кто? – не поняла тетя Линелли.

-Наш красавец! – глаза Ирен уже смеялись, счастьем и гордостью сквозь худобу и бледность пылало ее лицо.

Через несколько минут наружная дверь распахнулась, гул стал слышнее, и молодой часовой, не в силах сдержать переполнявшие его чувства, стянул со смешной, бритой головы фуражку и, задохнувшись от волнения, подкидывая ее к невысокому потолку, крикнул:
-Ура, товарищи! Наши! Крейсер «Победа» с честью принял боевое крещение! Враг потоплен! Ура! Ура! – женщины, заглушая друг друга, повторяли эти слова, обнимаясь, и вовсе затискали совсем обалдевшего часового.

Мастер Фаде едва пробрался сквозь работниц к Ирен, на плече которой всхлипывала растроганная от счастья тетя Линелли.

-Вот, этими же руками! Это ж мы сделали! – сквозь слезы, не сдерживая гордости, произнесла пожилая женщина.

Дядя Джо обнял их обеих:
-Дорогие вы мои женщины! Пойдемте наверх, наружу, – и первым сделал шаг, но наклонившись к Ирен, крепко пожал ей руку. – Спасибо тебе.

-За что, дядя Джо? – удивилась она.

Тот хитро подмигнул и пригладил вроде бы уже выпрямившиеся усы.



XX



Никто не помнил, как закончилась смена – казалось, все работали с удвоенной силой и быстротой.

Только одно известие омрачило общую радость: снаряды с двух спиридонских крейсеров, неожиданно подобравшихся сегодня утром к Тузу, попали в один из цехов, вызвали пожар, так что цех вышел из строя, погибло восемь человек.

Ирен беспокоилась об Элис. Крейсера вели обстрел и по городу, а дочь была в детском саду, не случилось ли там чего.

Но Кресси по привычке гнала от себя нехорошие мысли – чем меньше думаешь о плохом, тем меньше его происходит.

К вечерней смене прибежала Паула Иллиано. Она давно оправилась после своей пневмонии и горела вся каким-то новым, сильным, молодым огнем.

Ирен радовалась за соседку, называя про себя это ее состояние влюбленностью юной девушки – и Паула, действительно, была влюблена в то, что она делала. И теперь такое состояние у нее было постоянным.

Ирен не скоро догадалась, что сейчас это хрупкое создание еще и очень радуется своему возвращению к нужной работе, вновь оказавшись среди людей.

Вот и теперь она прибежала, будто порхая, сияющая, цветущая радостным румянцем сквозь тонкую худую кожу.

-Что на улицах делается! – первым делом выпалила Паула. – Народу! Народу! Представь, наши два крейсера, «Гермес» и «Победа», не только потопили спиридонцев, но и в плен обе команды взяли! Будет теперь, кому разрушенный Туз восстанавливать!

Ирен снисходительно улыбнулась.
-Такие строители больше съедят, чем построят, а кормить их городу придется.

-Все равно, - Паула отмахнулась. – Иди, Ирен, посмотри, их сейчас должны по главной улице из порта вести, к тюрьме. Только будь осторожна, там народу собралось – того и гляди раздавят, - предупредила она.

Смена была закончена, и Ирен покинула территорию завода.


*     *     *


...Она ненавидела их. Да, это было то самое чувство, которое она испытывала когда-то к герцогу Фьюссу, Ромео де Пункра, барону Перрито.

Ей не хотелось видеть лиц, похожих на те, что были в ее прошлом. Но она шла вместе со всеми, кому не терпелось посмотреть на низложенного врага.

По оцепленной милиционерами вдоль тротуаров улице шли толпой несколько сотен человек, не озираясь, угрюмо глядя себе под ноги, на глянцевую мостовую. По бокам их колонны через равные промежутки ехали конные разъезды с саблями наголо.
Пленные были не оборванные, в еще совсем новой форме – такой же черно-золотой, как и во флоте Командории, что опять больно резануло по сердцу Ирен – она вспомнила о муже. Молодые и не очень. Офицеры и простые матросы. И лица…

Ирен удивилась – это были лица людей! Усталые, равнодушные, устыдившиеся, жалобные…

Она с тревогой огляделась вокруг на своих соотечественников. И, содрогнувшись, поскорее отвела глаза – ненависть струилась из сотен глаз, рвалась туда, к центру улицы, сквозь цепь вооруженных охранников.

Ненависть дышала из темных окон посеревших, притихших домов.

Ненависть исходила паром из-под земли, обжигая спиридонцам пятки, заставляя идти быстрее.

Ненависть обнимала их страстно и намертво руками холодных, потерявших цвет небес.

Пересилив себя, Ирен огляделась еще раз. Нет, это была не животная, не безобразная ненависть, а ненависть человеческая.

От большой любви ко всему тому, на что посягнул враг. Благородная была ненависть.

И тогда Ирен успокоилась. Вглядевшись в последний раз в пленных моряков, она уже не почувствовала в себе этой обуявшей всех ненависти, и поняла, что просто устала.

По дороге домой ей думалось: «Неужели человеческое лицо можно иметь только в таком положении, как у этих пленных?

Какими они были несколько часов назад на своем корабле, когда стреляли по Тузу? Когда готовились убивать? Когда чувствовали себя победителями?

О чем они думали? Что двигало ими? Какими тогда были их лица?

А дома, в Спиридонии, до начала войны, когда они смотрели на своих детей, матерей, любимых – они же должны были быть обыкновенными, как у всех. Просто людей…

Может быть, я плохо рассмотрела их теперь. Может, кто-то из них стал лишь затравленным зверьком, потерявшим достоинство человеком, а кто-то другой, напротив, надменно поджал губы, побежденный, но гордый и не смирившийся с поражением.

Нет, они все показались мне только усталыми людьми… Неужто это я так устала?».

Она с благодарностью вспомнила, что сегодня взять Элис из детского сада пообещала Мэриан, которая возвращалась из госпиталя раньше.

Ирен с блуждающей на губах улыбкой остановилась на перекрестке – одна улица вела домой, к Морскому городку, другая – к детсаду. «Домой!».

Дома, в квартире, никого не оказалось, и обеспокоенная Ирен толкнулась в дверь к Селонсо. Навстречу ей выскочила радостная Элис.
-Мамочка! Дядя Андреа приехал! Он про папу знает!


Ирен, от переизбытка чувств забыв поблагодарить дочку, бросилась в квартиру.
Андреа и Мэриан сидели на кухне за ужином. На столе стояла неизменная картошка и остатки пайков – медицинского Мэриан, и флотского Иллиано – печенье-крекер в бумажной обертке, несколько плиток шоколада, открытая банка рыбных консервов и аккуратно, тонкими ломтиками порезанная пайка черного хлеба.

Андреа, вспыхнув, поднялся навстречу Ирен, которая налетела на него, крепко обняла и расцеловала.

-Боже мой! Ну, рассказывай же! Как, где, что? – она была готова вытряхивать из него эту информацию, вцепившись в лацканы кителя, не сводя с его лица жаждущих этой информации глаз.

-Я расскажу, Ирен, ты только успокойся, - оробев, сказал он и переглянулся с Мэриан, которая покрутила крупной головой, удивляясь нетерпению соседки.

-Да уж, лучше сядь. Элис, и ты – куда ускакала? Давайте ужинать, дорогие. За едой оно как-то веселее.

-Я сейчас, - выдохнула Ирен и, быстро повернувшись, направилась в свою квартиру.

-Мама, ты куда? – Элис было побежала за ней, но мать уже шла назад, неся в руках маленькую бутылку с прозрачной жидкостью.

-Спирт?! – чуть не в один голос воскликнули Андреа и Мэриан.

-Медицинский. Нам на заводе выдали, там приходится детали станков протирать. Вот я и отлила немного. С медикаментами сейчас плохо – случись какая ранка – смазать нечем, а тут…

-Это точно, - подтвердила Мэриан. – Нам в госпитале тоже выдают в обрез.

-А у нас – только вино, - невесело усмехнулся Андреа.

-А мне – чаю, пожалуйста, - попросила Элис.

Когда, наконец, все расселись, разлили по чашкам и рюмкам, кому что полагалось, Ирен снова уставилась в лицо соседа своими огромными глазами.

-Ты меня с ума сведешь, - он отложил столовые приборы, грустно взглянул на нее. – Ладно, слушай уже. Сюда я добрался на «Гермесе».

-Я знаю, это вы тот бой днем выиграли. Я пленных видела на улице, - голос Ирен дрогнул.

-Ты о Сандро хочешь узнать. Но я его уже месяц, как не видел. Наш крейсер получил тяжелые пробоины, пока добирался к столице. Поставили нас на ремонт, а у Сандро – ну, ты ж его знаешь, - конфликт вышел, с командиром…

-С Эннаби? – встрепенулась Кресси.

Андреа кивнул и отвернулся.

-Думаю, по этой причине он и отправил Сандро на берег. Какое-то задание по линии спецслужб, Сандро мне не сказал, видно, нельзя было. А потом, я уж и ногу залечил…

-Ты был ранен? – у Ирен от всего услышанного и еще плохо, трудно воспринимаемого разумно, кружилась голова, и какая-то мутная пелена наползала на глаза.

-Всё уже зажило, - усмехнулся Иллиано.

В глубине души он обрадовался этому, льстившему ему, беспокойству Ирен о его ранении.

-Нам был дан приказ очистить остров Льва, стали готовиться к большой операции. А Сандро всё нет. Ну, я и спросил у Эннаби.
В общем, Сандро с разведгруппой уничтожили секретный спиридонский аэродром под Командоном, а потом оказались на пути наших наступавших частей при прорыве фронта и пошли с ними, к восточному побережью.
Больше я о нем ничего не знаю, ты уж прости, - закончил он.

-Спасибо, - Ирен с чувством сжала его руку над запястьем, лежавшую на столе, взглянула на Мэриан, которая сидела неподвижно, переводя взгляд с Элис на Ирен, потом на Андреа и обратно.

На лице ее было такое выражение, будто она хотела согреть и уберечь их всех, но плохо представляла себе, как это сделать.
Ирен вспомнила, что Мэриан всего месяц как потеряла родителей, что так же, как и она, ничего не знает о судьбе мужа, Рафика, что дрался под Туффисом, который теперь взят врагом.
Ей стало стыдно своей жадности и нетерпеливости.

-Это вы меня простите, - Ирен поднялась из-за стола, взяла за руку присмиревшую Элис.

-Что ты, Ирен! Давай посидим еще! – почти взмолилась Мэриан, протягивая к ним обеим руки.
Она все еще была во власти своей жалости к соседке.

-Нет, - в тон ей отрезал Андреа, преграждая Ирен путь своей рукой. - Ты прости меня, Ирен, что знаю так мало. Не уходи, пожалуйста, - вдруг тихо попросил он.

-Тебе бы Паулу повидать, - грустно сказала Ирен, снова присаживаясь на край стула, как это делает человек, который решил посидеть еще совсем немного.
Элис прижалась к матери, спрятала лицо у нее на плече.

-Жаль, она сегодня в ночную. Если б знать, что ты приедешь, я бы с ней сменами поменялась…

Андреа неприятно фыркнул, опустил глаза в стол, руки его нервно закрутили блюдце с чашкой вокруг своей оси.

-Если бы она осталась инженером, а не вертела хвостом, то не ходила бы в ночные смены, - в голосе его были и боль, и гнев, и тоска, так что Ирен и Мэриан недоуменно переглянулись.

-Что ты такое говоришь, Андреа? – Ирен всплеснула руками. – Здесь все работают на победу! Инженеры в отличие от сменных рабочих вообще сутками не бывают дома. А Паула…
Она растворилась в работе, потому что этим она помогает вам, морякам. Тебе, Андреа!

И я благодарна твоей жене, потому что только благодаря этой ее работе поняла, что сейчас нужно быть там, на заводе, и ушла из своей прокуратуры, где уже ничем не могла помочь стране и людям.

-Да? А если бы твой Сандро приехал всего на десять часов, ты бы осталась на работе?! – съязвил Андреа, и в глазах его, направленных на Ирен, появилась неприкрытая злоба.

-Дядя Андреа, зачем ты кричишь?! – не понимая, о чем он говорит, но испугавшись чего-то плохого, Элис вскинулась на соседа, с обидой захлопала длинными черными ресницами.

-Зачем ты так, Андреа? – мягкая, расстроенная Мэриан тоже не выдержала. – Мы все здесь очень ждем вас, но ведь есть еще долг перед Родиной…

-Десять часов, - хрипло сказал Иллиано, не слушая ее.

Ирен снова поднялась.
-Жаль, что ты так думаешь. Если бы Сандро приехал на десять часов, а я в это время оказалась на важной и нужной для общего дела работе, он бы понял.
 И как бы тяжело ему ни было не повидаться со мной, он бы выдержал и не роптал. Я знаю это, как и то, что если он не может встретиться со мной из-за своей службы, значит, я должна пережить это. Должна просто ждать.
Это сейчас – важнее для нас всех. Важнее семьи и дома. Ведь ты тоже не можешь остаться в Тузе больше, чем на десять часов.

-Это служба, - еще раз попробовал оправдаться Иллиано, но Ирен разочарованно покачала головой:
-Там, на заводе, такая же служба. И в госпитале у Мэриан – такая же. Такая же война. Там даже рвутся бомбы и гибнут люди, как на фронте, Андреа.
Неужели ты этого не понимаешь? – прежняя усталость вернулась к ней, ужасно захотелось оставить весь этот неприятный разговор и просто поспать в тишине.

-Понимаю, - скрепившись, ответил Иллиано. – Но что мне теперь делать прикажете? – он был растерян, и только тут обе женщины поняли, что Андреа тоже очень устал, что поначалу, может быть, незаметно скрывалось под его напускной строгостью и жесткостью.

-А вот что, - по-хозяйски сказала Мэриан, разливая остатки спирта по рюмкам и разбавляя водой себе и Ирен. – Выпить и пойти на завод, Паулу увидеть. Пропустят его, Ирен?

Кресси улыбнулась.
-Если очень попросить – и пропустят, и Паулу позовут, чтобы из цеха вышла.

Андреа посмотрел на них обеих, и что-то ёкнуло у него внутри.
-Ну, девчата, вы меня убедили, спасибо вам, - он поднял свою рюмку.

-Это за то, чтобы моряки здоровы были? – Элис тоже подняла свою чашку, куда Мэриан долила подостывшего чаю.

-За это. И за то, чтобы все мы встретились, когда кончится война, - чокаясь с соседями, сказала Мэриан.

-И за то, чтобы она поскорее закончилась. Надо верить, - Ирен обвела всех блестящими глазами и повторила тихо и твердо. – Надо верить.



*    *    *



В коровнике приятно пахло молоком – началась утренняя дойка. Коровы худые, рыжие, белые с коричневыми пятнами, темные, спокойные, методично жевали сено, изредка обмахивались хвостами и удовлетворенно мычали.

Доярки, в светлых платках и халатах, сидя каждая под знакомой коровой, привычно споро выдавливали из вымени струи теплого молока, которые звонко били в подставленные ведра.

Председателем колхоза в Морскую деревню вместо Грето Инзаро прислали товарища Стано, старшего портового рабочего и партийного активиста из Туза.

Говорили, что он сам попросился в какую-нибудь деревню, после того как при бомбежке погибла его семья, а в порту был ранен он сам, так что пришлось отнять правую руку.

Крестьяне жалели его, калеку, но недолюбливали, хотя и не знали, за что. Может, оттого, что был он слишком независим от них, и всегда старался это показать – свое превосходство, как образованный рабочий человек перед темным крестьянином.

По утрам Стано лично обходил или объезжал на куцей лошаденке все колхозные владения, давал распоряжения на день.

В это утро, подъехав к коровнику, приотворил дверь и зорко оглядел работающих доярок. Крайняя к нему, красивая, молодая и крепкая Джулия Тесситоре, не поворачиваясь, продолжала доить, негромко и ласково разговаривая с коровой.
Та прядала большими ушами, словно, и правда, слушала женщину.

Стано усмехнулся в усы, тихо подкрался к сидевшей на низком стульчике Джулии и крепко обхватил ее поперек груди левой рукой.

-А ну, пусти! – гневно вскрикнула доярка, оставив корову, вцепившись своими руками в мохнатую руку Стано, боясь, что опрокинет почти наполненное ведро.

-Ну уж, голубушка, что так громко? Не нравлюсь? – посмеиваясь, отвечал председатель, не выпуская жертвы. – Дура, тебе ж будет лучше, я хоть и однорукий, да мужик, - жарко шепнул он ей на ухо.

-Мой мужик под столицей воюет! А ты сгинь, черт проклятый! – она, наконец, приподнялась со стула и локтем больно стукнула председателя под ребро, так что тот, ослабев, отпустил свою руку.

Тогда Джулия развернулась и со всей силы пихнула его подальше от себя. Стано отлетел к стене и упал в корыто с кормом.

-Мерзавка, - проскрежетал он, видя, что остальные доярки на шум тоже поднялись со своих мест и столпились в проходе между загонами, кто недоуменно, а кто – с едва скрываемым смехом, наблюдая последнюю сцену. – Я этого так не оставлю, уж ты попомнишь у меня…, - председатель вылез из корыта, безрезультатно отряхивая запачканные полужидким кормом штаны и рубаху со спины.
Подобрал кепку и быстро вышел из коровника.

-Ну, Джулия, теперь держись, - подзадоривая ее, засмеялись товарки. – Он теперь тебе проходу не даст. Калека, а туда же.

-Что ж, мужик и есть мужик. Тем более, своих потерял…, - кто-то сочувственно вздохнул.

Джулия нахмурилась.
-Потерял. Я, может, тоже ничего про своего Убальдо не знаю, пропал без вести, и все тут. Но я ж ни к кому не лезу… Совесть надо иметь, - сердито буркнула она и первая вернулась к работе.

Коротко посудачив о происшествии, доярки снова разошлись по местам.

Было шесть часов утра, когда Стано привязал лошадь у правления и вошел в бывший барский дом. Он хотел поскорее переодеться.

Здесь со вчерашнего дня также квартировали офицеры и часть солдат танкового батальона, который ждал наступления на юг.

Всех, кто не уместился в правлении, Стано разместил по домам колхозников. Большинство танкистов уже проснулись и теперь, собравшись во дворе, брились, умывались, чистили форму, рассуждая о предстоящем дне.

Когда председатель снова появился на крыльце, к нему быстро подошел командир танкистов – молодой, веселый капитан в расстегнутом военном кителе. Он довольно утирался полотенцем и улыбался.

-Что, товарищ Стано? Какой-то вы сегодня грустный, будто кто вас в такую рань уже обидеть успел. А я к вам с предложением. Возьмете нас в помощники? Мои ребята застоялись, а у вас, как я понимаю, уборка урожая грядет. Эта работа, скажу честно, поприятнее будет, чем война.

-Посмотрим, - сдержанно сказал председатель. – Вы мне лучше подскажите, товарищ Бронак, где ваш товарищ из ОВНУРа. Вчера целый день тут был, а сегодня я его что-то еще не видел…

Бронак нахмурился – он не любил этого бесцветного человека в серой форме, прикомандированного к батальону. Своими светлыми глазами, похожими больше на пустые глазницы долго лежавшей в земле, выцветшей черепной коробки, он при разговорах, казалось, заглядывал в каждую душу, настойчиво и уныло.

-Не знаю, наверное, дела у него. Государственные, - с нарочитой значительностью сказал капитан. – А, да вон он идет, - с насмешливой радостью кивнул он на ворота.

Тут уж и Стано увидел, как в них входил неприятно хмурившийся овнуровец.

Председатель поскорее пошел ему навстречу. Бронак задумчиво проследил за ним потухшим взглядом и, повернувшись на каблуках, зашел в дом.

Через час в правлении повеселевший Стано уже распивал с капитаном чай и приглашал солдат присоединиться к уборке зерновых в колхозе.

Договорившись с председателем, Бронак вышел к своим танкистам и объявил, что с этого момента до приказа командования о наступлении они выезжают на поле вместе с колхозниками.

-На танках выезжаем, товарищ командир? – молодежь рассмеялась.

Бронак не сдержал улыбки и ответил:
-Типун вам на язык. Хоть бы они нам совсем не понадобились.


Скошенную солдатами пшеницу женщины вязали в снопы, но не оставляли на поле, а, прицепив к двум тракторам телеги, везли урожай поближе к амбарам, в деревню.

Во время дневного перекура Бронак подошел к председателю. Тот сидел у дороги на корточках, обозревая свои временные владения, доставшиеся от Грето Инзаро. Пустой правый рукав Стано небрежно торчал из-под пояса.

-Думаете, так безопаснее – в деревню возить?
-Вдруг налетят, - задумчиво ответил Стано.

-Ну, тогда и амбары ваши не помогут. Будут стрелять, бомбить – все равно подожгут. А люди силы тратят, вы бы поберегли их…

-Что-то я вас не понимаю, товарищ Бронак. Сейчас главное – убрать и сберечь хлеб. Это мой долг, и я всё для этого сделаю, - председатель поднялся с корточек, чтобы быть вровень с капитаном, и здоровой рукой разрубил воздух перед его носом.

-Вы, или эти усталые женщины? Вон, одна даже беременная, - капитан сокрушенно покачал головой, глядя, как, тяжело переваливая большое тело на ногах, женщина подошла к ближайшему трактору, спрашивая что-то у сидевшего за рулем белозубого мальчишки-танкиста.

-Это Стелла Валле, - пробурчал Стано. - Сама виновата. Нашла время, перед самой войной.

-Ну, уж тут, как говорится, знал бы, где упадешь, соломки бы подстелил, - капитан усмехнулся.

-Не каркайте лучше, - Стано отвернулся от него и пошел к колхозникам, чтобы объявить о возобновлении работы.

Но как же он чертыхнулся, когда капитан Бронак вдруг, останавливаясь с косой в руках, бешено вскрикнул:
-Стойте! В лес, все в лес! Быстро!

И уже всем было слышно и даже видно в далеком светлом небе три маленькие черные точки, производившие тот гул, который нельзя было спутать ни с каким другим.

-Ложи-ись! – женщины, в панике кинувшись врассыпную, как одна, рухнули в высокие хлеба, лишь только раздался первый взрыв, потрясший под ними землю.

Один трактор вместе с возом приготовленной к отправке пшеницы разнесло в клочья прямым попаданием.

Непрогретое после сезона дождей поле загоралось нехотя, медленно, но загоралось.

Капитан заметил, как метнулось в страхе радом с ним чье-то большое – ему показалось – широкое тело, крик женщины тонул в свисте подлетающей бомбы.

Он узнал Стеллу с ее животом, одним прыжком достиг ее, порывавшуюся бежать куда-то, повалил в пшеницу и закрыл собой.

Она не сопротивлялась, доверившись чужому сердцу, так же часто и сильно колотившемуся у нее за спиной, как ее собственное.

А Бронак потом долго будет вспоминать, как в те несколько секунд, когда ни о чем, кроме самосохранения не думаешь, - он чувствовал биение не только своего сердца – рядом с ним билось еще целых два.

Но вот все стихло. Люди поднялись не сразу, хотя пожар от взрывов медленно, но неуклонно расползался.

Огонь топтали, сбивали одеждой, из большой бочки, схороненной у кромки леса, поливали водой из шланга, качая вручную насосом. И, наконец, победили.

Убитых и раненых не оказалось, и все вздохнули с облегчением.
Стелла пугливо перекрестилась, вскинула глаза, как у лани, на Бронака, который весь взмок после борьбы с огнем.

Капитан отыскал свою флягу с водой, улыбнулся крестьянке:
-Вот так. Выходит, и у вас здесь горячо, как на фронте, бывает. Полейте мне, пожалуйста, - он протянул фляжку Стелле.

Отфыркавшись, утеревшись, Бронак с любопытством окинул крестьянку взглядом, сам немного стушевавшись под таким же, направленным на него.

-Спасибо, товарищ капитан, - просто поблагодарила Стелла и неуклюже из-за своего живота, но низко поклонилась.

Бронак добродушно усмехнулся в ответ:
-Испугались?
-А то нет! Меня в деревне дочка ждет. Ей всего одиннадцать лет. Да и это вот..., - она печально вздохнула, со смешанным чувством и радости, и стыда расправляя на животе широкую юбку и опущенную на нее просторную рубаху. - Если б знать, что война будет, разве ж мы с Антонио решились бы?

-Жизнь от войны не зависит, ей всегда время.

-А у вас жена, детки есть? Вы такой молоденький – мне в сыновья годитесь, - Стелла сердобольно качнула головой.

-Есть, - засмеялся Бронак. - Всё у меня есть: и жена, и сын, - Стелла заметила в его голубых глазах что-то, что не свойственно буйной молодости, и что делает человека, мужчину по-настоящему взрослым.

Она вспомнила, что такое же выражение глаз появилось у Антонио, когда он узнал, что станет отцом.

-Сколько же вам лет?
-Двадцать пятый идет.
-Молодец вы, что всё успели. Спасибо, - и, ещё раз поклонившись, отошла.

На следующий день, когда колхозники и солдаты снова вместе работали в поле, из деревни на велосипеде прикатил оставленный за дежурного танкист – передать капитану приказ о наступлении на юг.

К вечеру проверенные машины с готовыми к маршу экипажами выехали на улицу. По команде остановились, чтобы попрощаться с колхозниками.

У одного из домов стоял автомобиль с военными номерами. Высыпавшие на улицу люди с любопытством смотрели то на танки, то на солидный автомобиль.

-Кто это к Джулии пожаловал? - недоумевали в толпе.

Вдруг из дома донеслись женские вопли и причитания, и из двери на улицу двое здоровых овнуровцев под командованием офицера выволокли Джулию Тесситоре.

Она истошно кричала и отчаянно сопротивлялась. За ней в слезах шла беженка из Якоря - Милена, ведя за собой маленького сынишку Джулии, а младшую - грудную девочку несла на руках.
Дети тоже плакали, понимая, что мать увозят далеко и надолго.

-Что же это, девчата? Куда её? За что? - со страхом и недоумением переспрашивали в толпе.

-Наверное, за мужа. Говорят, он у нее в дивизии Винца оказался.

-Будет вам, - усмехнулась немолодая доярка, скользнув недобрым взглядом по приезжим. - Это всё Стано, негодник. Он к ней приставал, а она его оттолкнула. Вот за унижение теперь и отомстил...

-Да не может быть...
-Тихо ты, а то и тебя, неровен час...

Танкисты растерянно переглядывались друг с другом и колхозниками.

Бронак соскочил с головной машины, бегом направился к овнуровцам, о чем-то заговорил, потом заспорил с их командиром.

Но тот отвечал спокойно и, качая головой, указывал на председателя, который стоял поодаль от остальных колхозников и угрюмо смотрел в сторону овнуровцев.

Бронак, наконец, махнул рукой и повернулся к товарищу Стано.
-Значит, вот для чего вам понадобился наш уполномоченный, - разочарованно сказал он.

-Дела государственные, - повторяя вчерашние слова капитана, Стано пожал плечами. - Не нам судить. Пусть соответствующие органы разберутся.

Бронак безнадежно покачал головой.
-По машинам! - танкисты встряхнулись, будто пробуждаясь от тяжелого сна, загудели мощные моторы.

Стараясь перекричать их и думая, что Джулия слышит ее сквозь темное стекло автомобиля, беженка Милена прижимала к себе детей и продолжала плакать:
-Ты не беспокойся, я о них позабочусь! Ты себя, себя береги, милая ты моя! О, Господи!

Скоро шум моторов батальона и авто стих за деревней.

Крестьянки стали расходиться, оглядываясь в поисках председателя. Но он, видно, успел уйти раньше, справедливо опасаясь их расспросов и осуждения.

Только Милена с детьми и несколькими ближайшими соседями, среди которых была и Стелла Валле, еще некоторое время стояли у дороги, печально обдумывая дальнейшую жизнь.

 
XXI


«Здравствуйте, мои любимые, родные, Ирен и цыпленок Элис! Со стыдом приступаю к этому письму. Я так долго молчал! Но верю, что вы не сердитесь на меня, ведь в этом виноват не только я сам. Так сложилась обстановка.

Знаю, что вам всё уже рассказал Андреа Иллиано – вчера мы с ним вместе вернулись на корабль, только я - из наших наступавших частей, с северо-востока, а он от вас – с севера. Поэтому даже не знаю, о чем вам еще написать.

Просто очень хочется сказать, как я люблю вас, как иногда становится невыносимо думать о том, как вы там одни, всего ли вам хватает.

Андреа говорит, вы не голодаете, а ты, Ирен, теперь работаешь на заводе. Конечно, это твое решение, но представляю, что тебе очень тяжело.

Как ты справляешься? Надеюсь, Элис по-прежнему послушна и по-прежнему бредит школой.

Ничего, скоро война закончится, теперь это ясно, думаю, месяца через два, не больше. И Элис, наконец-то, пойдет в первый класс. Какой же это будет веселый и солнечный денек, я верю!

А мы сегодня получили приказ выйти на Туффис. Это сейчас единственная морская база спиридонцев на нашем побережье, их последний оплот. Мы идем из свободной столицы, Ирен!

Иногда мне не верится, что всё это случилось, причем так быстро. Про Туффис рассказывают много ужасов. Как-то там мэр Гаттон, его подполье? Вроде, он жив, если спиридонцы назначили за его голову большую цену. Но ничего, хозяйничать им осталось недолго.

Да, Ирен, здесь, в лесах я встретил Сайруса Дайто. Он очень изменился – погрубел, заматерел. Но ему это даже идёт. Он мне тоже про вас рассказал. Он все твои письма получил – им авиацией доставляли.

А мои последние письма – и твои, утонули вместе с морскими транспортами. Ты не представляешь, сколько их покоится на дне вдоль восточного побережья! Сколько жизней.

Это война. Говорят, она все спишет. Наверное, кому-то проще так думать. Но мы так думать – не должны.

Мы должны отвечать за каждый свой шаг и думать о том, к чему он ведёт – к добру или злу. Это возможно – я знаю, и, надеюсь, ты понимаешь меня.

Часто вспоминаю также Антонио и Грето, от них давно не было вестей. Если ты знаешь хоть что-то – напиши. И о Рафике Селонсо. Андреа сказал – у него очень хорошая жена, которая теперь тоже живет в нашем доме. О Рафике я вообще ничего не слышал и не знаю, жив ли он. Молюсь, чтобы был жив. Молюсь обо всех.

Мне надо так много…», - почерк стал чудовищным – он не скакал, нет, - буквы, слова просто летели по бумаге, - так быстро Александр еще не писал.

Но рука дрожала, глаза слипались от постоянного недосыпа на частых вахтах.
Трильи каждый раз, как ложился на свою узкую постель, действительно, молился за всех, кого он знал и любил, молился о мире, о скором окончании войны, о том, чтобы выжили все… все…

Его молитва была искренна и коротка – он просто не успевал закончить даже эту короткую молитву, потому что организм засыпал почти сразу после ее начала.
И Александр не мог с ним справиться и продлить бодрствование хотя бы на минуту.

В динамике послышался голос вахтенного:
-Внимание! Приказ командира – всем свободным от вахты офицерам немедленно явиться на срочное совещание.

Трильи на секунду оторвался от письма. «Нет, надо дописать», - мелькнула тоскливая мысль.

«Мне надо так много сказать вам. Ирен, Элис, я люблю вас, вы – это я сам, и я бы всё отдал за вас. Я обязательно вернусь, я обещаю. Целую и крепко обнимаю! Передавайте привет соседям, знакомым и друзьям.
Александр. 17 апреля 2077 года».


Он вскочил, торопливо сложил исписанный лист и подложил его углом в легкий зазор между столешницей и привинченным к ней письменным прибором. Одернул форму и, надевая пилотку, вышел из тесной офицерской каюты.

В кают-кампании уже все собрались. Андреа махнул ему рукой, показывая, что занял для него место.

-Слушай новость, - невесело взглянув на соседа, сказал Иллиано. – Наш неудавшийся самоубийца Витта погиб во время наступления под Командоном. Шел в атаку рядовым штрафбата и погиб. Вот так.

-Мы официальный запрос делали, - пояснил командир радистов, сидевший напротив. – В штабе ответили, что, раз он никакого геройства не проявил, его не восстановят ни в звании, ни в партии. Вот так, - устало повторил он.

-Мать осталась. Несчастная женщина, - вырвалось у другого офицера. - Теперь никаких льгот по потере кормильца не получит.

Трильи промолчал, угрюмо уставившись в стол. В этот момент вошел Эннаби, быстро оглядел присутствующих, удовлетворенно заметив, что все на месте.

-К делу, товарищи. На повестке дня два вопроса: первый – о срочной починке восьмого орудия, и второй – непосредственно о походе на Туффис.
Что касается орудия, то, я считаю, командир расчета, мичман Алонни, должен получить строгий выговор за то, что не уследил за обеспечением пушки, халатно отнесся к своим обязанностям. И это в день начала крупномасштабного наступления! – сдерживая настоящий гнев, сказал Эннаби.

-Секретаря парткомитета я также настоятельно прошу рассмотреть этот вопрос в связи с тем, достоин ли вообще товарищ Алонни быть членом партии.

Сам Алонни сидел за дальним углом стола ни жив, ни мертв. Казалось, из глаз его вот-вот появятся слезы. Трильи было и жаль его, и в то же время вся ссутуленная, несчастная фигура мичмана вызывала чувство гадливости.

-Разрешите вопрос, товарищ командир? – Александр поднялся под тяжелым взглядом Эннаби. – Я не понял, в чём, собственно, состоит вина мичмана Алонни. Может, я неверно знаком с ситуацией, но, насколько мне известно, затвор орудия был случайно поврежден рядовым артиллеристом во время вчерашнего салюта в честь освобождения столицы.

Холостыми для проведения салюта, как известно, заряжают без контроля со стороны командиров расчетов. Тогда причем тут мичман?

Алонни вскинул на своего нежданного защитника по-собачьи преданные глаза.

Эннаби желчно усмехнулся.
-Вина мичмана состоит в том, товарищ капитан второго ранга, что он не обеспечил надлежащий и своевременный ремонт вверенного ему орудия, не выполнил приказ – починить к утру.
И что теперь? Через три часа мы вместе с тремя линейными кораблями отходим на Туффис, на боевую операцию, а у нас – огневой недокомплект, - командир говорил, казалось, спокойно, но Трильи знал, что скрывается за его сухим, чуть насмешливым выражением лица.

-Сандро, брось, тебе что, больше всех надо? – прошептал откуда-то снизу Андреа Иллиано, дергая друга за брючину.

-Вы не в себе, товарищ Трильи. Сядьте! – тоном приказа сказал командир.

Александр сел. Он, и вправду, не отдавал себе отчета, для чего затеял этот бессмысленный спор с Эннаби, если мичман был, действительно, виноват, а он, Трильи, своим заступничеством мог лишь повредить своим и без того отвратительным взаимоотношениям с командиром.

Может быть, это было из чувства противоречия, которое невольно поднималось в Александре всякий раз, когда он видел и слышал Эннаби.

Как бы там ни было, выговор Алонни был вынесен, и Эннаби быстро перешел к настоящему делу – плану морской атаки на Туффис.

Таким он нравился Трильи – собранный, жесткий и четкий, словно лезвие отточенное. И говорил он понятно и коротко, не размазывая зря. Командиры трех линейных кораблей, данных Эннаби в подчинение, получили приказы, и командир флагмана распустил офицеров.

-Товарищ Трильи, а вы останьтесь, – требовательно сказал он, поднимаясь со своего места.

Александр остановился на полпути, скрипнул зубами, мельком переглянувшись с уходившим Андреа.

Эннаби подошел сам, глядя на старшего помощника волчьими холодными глазами.

-Ничего-то вы не поняли! – с каким-то непонятным отчаянием, а не злобой произнес командир.

-Нет, отчего же, товарищ Эннаби. Теперь – очень даже понимаю, - нервно блестя на него бархатом глаз, заявил Александр. – Я знаю, что вы – отличный офицер, вы настоящий морской стратег, умный, талантливый. Вы словно родились моряком.
Но, помимо всего этого, сидит в вас какой-то ужасный стержень. Вы это называете идейностью? Но нет, это не та идейность, и не партийность это.

Это – ваша, личная, эгоистичная идея. Вы очень любите гробить людей – и чем больше, тем лучше. И даже там, где этого вовсе не требуют – ни обстановка, ни партия.

Отвратительная потребность – зачем она вам? Властью хотите насытиться? Хотите, чтобы перед вами трепетали?

-Всё? – угрожающе заметил Эннаби, не спуская с него глаз, и Александр отчеканил:
-Так точно.

И тут командир рассмеялся. Противным, мелким, старческим смешком, совсем не вязавшимся с его собранной, молодцеватой фигурой.

-Хм, а скажите, Трильи, зачем в годы перед революцией вашей жене, Ирен, надо было, чтобы перед ней трепетали? Эти ее легендарные слова: «Меня должны бояться!».

Александр слегка побледнел, но ответил:
-Перед ней трепетали враги. С вашими врагами мы в прошлый раз тоже разобрались. Но кто же теперь должен трепетать перед вами? Все остальные?

-Ничего вы не поняли, - внезапно согнав с губ прежнюю смешливую улыбку, повторил Эннаби. – Ступайте! – отмахнулся он.

Трильи отдал честь и повернулся на каблуках.

-Постойте еще, – командир подошел к нему почти вплотную – все такой же высокий, мужественный, постаревший за эти месяцы, но все равно красивый той странной мужской красотой, которая не в чертах, а в чем-то глубоко скрытом, малозаметном, - едва разгладив свою глубокую морщину над переносьем, легонько взял Трильи за золотую пуговицу на кителе и потянул, казалось, бездумно.

-Я уже говорил вам, люди – это собаки, псы, только надо уметь их приручить, научить делу, чтобы каждый знал, где его место. Когда лаской учить, когда – плетью.
Если вы не поймете этого, мне будет очень жаль вас, потому что вам ведь тоже скоро придется командовать ими.

А вы слишком любите их. Не стоит, попомните мое слово. Они, люди, очень многого не стоят, - глядя на эту пуговицу с резным якорем, сказал Эннаби.

-За что вы их так ненавидите? – тихо спросил Александр.

Командир оттолкнул от себя пуговицу, отвернулся от помощника и ответил, но то ли невнятно, то ли нарочно очень тихо, чтобы Трильи не расслышал: «глупцы», или «слепцы», или «псы».

-Вы ошибаетесь, товарищ командир, - но Эннаби молча и твердо указал ему на дверь.


*    *    *


Над Туффисом лежала тихая, безлунная, беззвездная ночь. Прожектора порта шарили по поверхности моря, вызывая в его глубинах таинственные отблески, серебряными спиральными змейками уходившие на самое дно.

Во внутренней банке застыли четыре спиридонских корабля, лучи прожекторов нет-нет да и задевали их бесцветную сталь, она отвечала тусклым свечением. Так, верно, вспыхивают и гаснут глаза хищника, притаившегося возле беспечной, легкомысленной косули.

Ну да, чего же бояться спиридонцам в городе, хорошо укрепленном как с моря, со стороны порта и доков, так и с суши, где на десятки километров растянулись укрепления бывших защитников Туффиса? Подпольщиков?

Вчера было повешено двадцать пять человек из актива подполья – нашлись предатели. Правда, первому секретарю комитета партии и бывшему мэру города Гаттону, а также еще нескольким товарищам из его ближайшего окружения в этот раз снова удалось скрыться.

Но теперь они не скоро оправятся, прежде чем возобновят свою диверсионную деятельность. А это не шутки – ведь именно они перед самым захватом Туффиса спиридонцами взорвали основные цеха двух заводов – машино- и судостроительного.

Потом взлетели в воздух три ресторана с подгулявшими спиридонскими солдатами и офицерами. Был взорван штаб снабжения вражеских войск. Совсем недавно также был уничтожен склад боеприпасов и убит генерал Молени – начальник городской карательной службы, известный своей жестокостью.

После такой наглости новый начальник карателей взялся за дело всерьез и, после удачно проведенной операции по внедрению в ряды подпольщиков своего человека, сумел-таки нанести подполью смертоносный удар.

Тяжело пережили защитники захваченного, но не сдавшегося города это поражение, казнь лучших из них. В эту душную весеннюю ночь мало кто спал в Туффисе, хотя темные окна домов возвещали покорность комендантскому часу.

А за этими окнами люди думали, сжимали кулаки и зубы. На улицах словно выжидала чего-то тишина, нарушаемая лишь шагами ночных вражеских патрулей да редкими выстрелами ракетниц.

План капитана Эннаби был прост: к моменту начала общевойскового наступления под Туффисом незаметно подобраться вдоль побережья как можно ближе к городу, не дать судам противника выйти в открытое море, уничтожив их прямо в порту, артиллерийским огнем помочь частям, наступающим на город с севера.

Как легкие, неосязаемые тени, без сигнальных огней и радиосвязи, ориентируясь в темноте только по приборам, двигались крейсер и линкоры – всё ближе к своей цели.

Здесь не спал никто – как в памятную ночь снятия осады с Командона.

-Ну, что, товарищи, повторим, как приказало командование и партия? – проговорил Эннаби, стоя на мостике и обращаясь, по-видимому, к ближайшим офицерам.

Он посмотрел на мигавшие пока еще далеко впереди огни портовых прожекторов и маяк, потом на свои часы со светящимся циферблатом, сказал:
-Три ноль-ноль. Началось. Пора! Свистать всех наверх! Полный вперед! Дать радиосвязь с линкорами.

И сейчас же треснула тишина мерно работавших двигателей. Всё быстро задвигалось, забегало, зашумело.

Первый залп осветил мрачно-торжественные лица моряков-артиллеристов.

-Эй, братки, всыплем им еще раз за нашу Командорию!


Александру, командовавшему сейчас по левому борту, казалось, что он перестал  слышать себя, свой голос в общем гуле орудий.

«Чёрт, когда только привыкнет эта проклятая барабанная перепонка, если вообще привыкнет!» - этот бессмысленный риторический вопрос повторялся в его голове, когда в напряженных глазах его сияло пламя от полыхавших взрывов в порту.

Спиридонские корабли, бывшие в полной боевой готовности, успели развернуться и подойти к выходу из банки. Но здесь, зажатые между своими и чужими, оказались в очень невыгодном положении.
Первый из них был расстрелян почти в упор и, затонув, закрыл собой выход в море для остальных.
Маленькая банка Туффиса не давала  простора для лавирования, и участь остатков спиридонской эскадры была решена.

Но порт, хотя и горел уже в нескольких местах, был по-прежнему укреплен и силен, так что лишь мастерство командиров командорских кораблей спасало их от гибели.

Бой длился уже около получаса, и почти рассвело.
Наблюдая за движениями спиридонцев в банке, Эннаби покачал головой:
-Патовая ситуация..., - и приказал отойти на безопасное расстояние.

-Товарищ командир! Мы можем продолжать, боеприпасы есть. Возьмем их измором! Не дадим передышки! – почти взмолился к нему один из артиллерийских офицеров.

-Успокойтесь, сейчас эта передышка им ничего не даст, а нам обеспечит возможность коррекции направления огня, - Эннаби продолжал сосредоточенно смотреть в сторону порта, где над древними каменными стенами и башнями вились вверх клубы черного дыма.
Под ними плясали редкие языки пламени.

-Чёрт, - вырвалось у него сквозь зубы, - где у них могут быть склады?...

-Товарищ Эннаби, наши потери – трое убито, десять ранено, потерь среди офицеров нет. На линкорах в целом убито пятнадцать, ранено двадцать два, - сказал в радиодинамик спокойный голос доктора, будто погоду в городе объявлял, а не число мертвых и покалеченных людей.

-Хорошо, товарищ Беллини, спасибо.

Трильи, в поту после боя войдя в рубку, вздрогнул и остановился при этих словах командира.

Во внезапно утихшем после канонады воздухе над перламутром заигравшего на солнце моря, рассекаемого килями развернутых к порту командорских кораблей, раздались резкие звуки чужого металлического голоса – в порту заработало сразу несколько мощных динамиков.
Повторялись одни и те же слова, много раз, настойчиво и непреклонно.

Эннаби, протирая покрасневшие от бессонницы и ветра глаза, недовольно повернулся к Александру.
-Это еще что за чертовщина? Проверьте внешний эфир, похоже, они хотят нам что-то сказать.

Когда приказ командира был выполнен, то сквозь легкое потрескивание в корабельном динамике моряки явственно услышали:

-Внимание! Спиридонское командование объявляет всем частям сухопутных, морских и воздушных сил Командории, принимающим участие в штурме порта Туффис.

Сегодня, после начала вашего наступления, комендантом города принято решение о взятии заложников из числа мирных жителей.
Это две тысячи человек, среди которых есть женщины и дети.

Все они находятся на территории порта и будут казнены, как только возобновится наступление.

Однако спиридонское командование обещает, что они будут распущены по домам после полного снятия осады и отхода всех командорских частей на не менее чем пятьдесят километров от внешней границы города.

Любые ваши условия будут нами проигнорированы. Срок выполнения наших условий - пять часов ноль минут сегодня, 18 апреля 2077 года.

И снова, и снова этот мертвый голос повторил свои слова.

Моряки, все, кто был на палубе и в отсеках своих боевых отделений, помрачнели. Словно дух растерянности и безволия спустился на эскадру, только что с воодушевлением и верой в победу рвавшуюся в бой.

Трильи посерел и с разгоревшимися от гнева и бессилия глазами шептал сам себе:
-Нет, только не это! Этого не может быть! – ему показалось, что этот кошмар теперь будет повторяться вновь и вновь. –
Третий раз в жизни – этого не может быть!

В его памяти быстро пронеслись давние события, подобные тем, что разворачивались теперь перед ним: захват спиридонцами командорских моряков и их освобождение, в котором участвовал Александр в бытность свою курсантом морского училища; заключение мирных жителей в тюрьму как заложников по приказу правительства Южной Командории, когда под стенами столицы стояли войска революционных повстанцев во главе с Делошем – при их освобождении, как много позже узнал Александр, погиб командир его партизанского отряда Рокко Ружеро.

И вот теперь...

Моряки мрачно и растерянно переглядывались, оставив свои дела, опустив руки. Эннаби скользнул по ним взглядом, который пока выражал мало чего определенного.

-Я должен доложить командованию. Стоп машина! И передайте на линкоры.

Он быстро вернулся в рубку, где дежурный радист уже дал ему связь со штабом наступления, расположенным где-то на северных подступах к городу.

-Понял вас, товарищ командующий! Есть выполнять! – решительно сказал в трубку Эннаби, спокойно взглянув на испуганного молоденького радиста.

Среди тех, кто находился на палубе, еще царила растерянность. Выйдя из рубки, Эннаби наткнулся на своего старшего помощника, но грубо отодвинул его и, глядя в одну точку, ни на кого, стеклянными змеиными глазами, отчетливо произнес:

-Слушать приказ командования! Наступление не может быть остановлено! Нам приказано возобновить штурм. Все по местам!

-А заложники? Там женщины и дети! Это же наши люди, наши граждане! Вы с ума сошли, товарищ командир! – не сдержавшись, вскрикнул Трильи, оглядываясь на матросов, ища у них поддержки своего мнения.

-Это приказ командования, - спокойно, чем еще более поверг в ужас Трильи, отвечал Эннаби. – Две тысячи человек – да, это дорогая цена.
Но сколько погибло и еще погибнет людей за всё время этого наступления? Там, у стен города – пехотинцев, артиллеристов, танкистов.

Сколько мирных жителей сгорело полчаса назад в пожарах от наших неточных попаданий? Мы должны остановить это. Остановить смерть. Сейчас. Любой ценой! – возвысил он и без того громкий и отчетливый голос.

-У нас есть время. Мы можем обдумать план действий, и попытаться спасти этих людей! – не сдавался Александр. – Вы просили об этом командующего?

-Я не привык обсуждать приказы, - с холодной усмешкой бросил ему командир и, приблизив ко рту микрофон, крикнул:
-Машинное? Полный вперед! Мы возвращаемся!

Александр вспыхнул от сладко-горького привкуса риска в пересохшем рту, головокружения от собственной дерзости, стало нехорошо.

-Я не позволю вам сделать это. Я не допущу гибели этих людей! – громко и чётко сказал Трильи, шагнув к командиру.

-Что? Вы забываетесь, старпом! Вы обязаны выполнить приказ!

-Я отказываюсь его выполнять и не позволю вам и команде!


Эннаби взбесился – на шее у него вздулись красные жилы, но лицо стало бледным, как простыня.
-Арестовать его! Как труса и дезертира! Я приказываю! – он указал рукой на Трильи.

Но никто не двинулся с места.

-Ах, значит, это бунт, и старпом зачинщик! Что ж, - Эннаби ядовито усмехнулся, быстро обведя глазами присутствующих. – Тогда я должен действовать по уставу, - он выхватил из кобуры пистолет и вскинул руку по направлению к Трильи.

Тогда Александр просто закрыл глаза. Он знал, что Эннаби в следующее мгновение выстрелит в него.

Между ними было не более трех шагов, а, значит, это был конец всему.

Трильи вздрогнул от прозвучавшего выстрела и, не почувствовав боли, открыл глаза.

Он растерянно стоял в центре круга из молчаливых матросов и младших офицеров, онемевший, не сводя безумных глаз с лежавшего на палубе, у его ног, мёртвого командира с откинутой рукой, из которой выпал пистолет.

-Кто... Кто стрелял? – наконец, выдавил из себя Александр.

-Он бы убил вас, товарищ Трильи. Уж лучше его..., - виновато сказал кто-то из матросов.

-Вы не понимаете, - стянув с мокрой головы пилотку, простонал Александр. – Трибунал, расстрел – всё это будет потом! Но что мы будем делать сейчас, с этим приказом, с наступлением, с нашей эскадрой – без флагмана, без командира?! Кто стрелял?

-Я, товарищ Трильи, - из-за спин матросов протиснулся мичман Барко, тот самый, что не так давно винил себя в попытке самоубийства лейтенанта Витты.

-Что вы наделали! Зачем?! – всё плыло перед глазами Александра.

Ему казалось, вот это уже и есть тот мучительный и неизбежный ад, который ждал их всех после смерти.

-Я спас вам жизнь, чтобы вы были нашим командиром, - убежденно сказал мичман и для верности оглянулся на сослуживцев. – Вы же его законный заместитель и преемник, - он кивнул на неподвижное тело Эннаби.

-За жизнь – спасибо, - Александр, задыхаясь от волнения, расстегнул воротничок. – Но что вы такое говорите? Разве я могу быть командиром флагмана, управлять вами так, как Эннаби, отвечать за всех вас?! А вы сам – что теперь с вами будет? – с горечью воскликнул он, обращаясь к Барко. – Вас осудят и расстреляют!

-А его никто не выдаст, - пронеслось по толпе матросов. – Может, командир в бою погиб...

Лицо Трильи перекосилось от боли, оттого, что снова душу резало надвое, снова надо было выбирать, и он с усилием проговорил:

-Я... не... буду... помогать вам в этой лжи. Я должен буду доложить всё, как есть.

-Значит, сдадите мичмана?
-Это подло!
-Он же вам жизнь спас! – закричало сразу несколько злых голосов, - и Александр горько поморщился, заметив характерное движение правой руки мичмана Барко к висевшей на боку расстегнутой кобуре.

-Ну да, убейте и меня. Обратной дороги нет!
-Нет, - с мрачным спокойствием сказал мичман.

Трильи только тут с достаточной степенью осознал, что этого рослого и не всегда поворотливого, но при этом расторопного человека матросы слушают и сами повинуются ему, его спокойствию и внутренней силе, мало заметной с первого взгляда.

Мичман деловито кивнул всем, посмотрел на Александра и продолжал:
-Вы обязаны, - сделал он ударение на этом слове, - теперь вести нас, этот корабль и три других. А я, что ж, я добровольно сдаюсь и готов идти под арест, - Барко решительно махнул рукой возмутившимся было матросам и, отстегнув кобуру, подал ее Трильи.

Но тот отрицательно покачал головой и сказал непривычно жестко, как никогда еще не говорил с ними:
-Сейчас не время, Фернандо. У нас и без того мало людей.

Матросы одобрительно загудели.
-А с этим что делать? – спросил кто-то, указывая на труп Эннаби.
-Тот еще был изувер...

-Не сметь! – Трильи сверкнул на них бешеными глазами. – О мертвых либо хорошо, либо..., - он осекся, нечаянно увидев неестественно вывернутое на бок белое лицо своего бывшего командира с насмешливо перекошенным ртом.

Александр глубоко вздохнул и, ни к кому конкретно не обращаясь, твердо приказал:

-Капитана-лейтенанта Мориса Эннаби, коммуниста и человека, отнести в холодный отсек и приготовить для прощания.


Он теперь не думал, что будет потом, чувствуя поддержку со стороны всей команды крейсера. Все мысли – и не только его – были сосредоточены теперь на решении вопроса о взятии Туффиса.

-Так что думаешь делать, Сандро? – Андреа Иллиано с группой офицеров подошел к нему, и Трильи удивило и несколько успокоило, что, судя по выражению их лиц, все они воспринимают его вынужденное принятие командирской должности как нечто само собой разумеющееся.


В ответ на тревожные вопросы с линкоров о том, что случилось, почему нет движения, им сообщили о смерти командира флагмана как о несчастном случае и о том, что ждут нового приказа командующего.

Пока в первые несколько минут на линкорах справлялись с собственным замешательством в связи с произошедшим, Трильи, стараясь быть спокойным, стоял перед десятками разноцветных кнопок и рычажков на приборной панели радиорубки и молча ждал, когда старательный радист соединит его со штабом.

-«Заря», «Заря»! Я «Восток»! Ответьте! Приём! – тараторил тот привычной скороговоркой и вдруг, радостно улыбаясь, обернулся к Александру. – Есть связь, товарищ командир!

Трильи нахмурился на «командира», но взял наушники:
-Товарищ командующий, говорит капитан второго ранга Александр Трильи, старший помощник командира крейсера "Первый".
На судне произошло ЧП – командир корабля Морис Эннаби погиб. Крейсер и три линкора продолжают выполнение боевой задачи по освобождению порта Туффис.
Враг захватил в заложники две тысячи человек и требует прекращения штурма. Разрешите действовать по обстановке.

В наушниках, до этого словно надменно выжидавших, послышался голос командующего северным флотом Командории.
-Вы в своем уме, старпом?! Я десять минут назад говорил с капитаном Эннаби, а вы говорите – он убит! Что у вас там случилось, чёрт возьми?

-Несчастный случай.
-Какой, к чертям, случай! Наступление не должно быть сорвано! Делайте, что хотите, но не позднее семи утра Туффис должен быть взят! Трильи, вы отвечаете за это головой! Действуйте, капитан!

Это был конец связи.