Цветок цикория

                Это не путешествие без маршрута.
                Нужно просто отступить в глубь зала
                на несколько шагов – и попадешь
                в сказку своего детства.



     В лесу было жарко и сухо. Уже около месяца не было сильных дождей. Белый мох под ногами рассыпался в труху. Мне удалось набрать только полкорзины сыроежек, поползав по низинам и канавам. Других грибов не было. Уставшая, брела я по сухому розовому вереску, вдыхая настоявшийся на сосне и можжевельнике жаркий июльский воздух. Заросли лесной малины поманили меня надеждой пожевать ароматных ягод. Но ягоды оказались мелкими и сухими. Выбравшись из малинника, я неожиданно оказалась на заросшей, заброшенной железнодорожной ветке. Наверно, когда-то она использовалась для лесоперевозок.  Присела на поржавевшие рельсы. Низкая насыпь из щебня была прогрета солнцем. Шпалы растрескались, а из трещин пророс голубой цикорий.  Легла прямо на горячие шпалы, закрыла глаза. Пахло ржавым металлом, спиной  ощущала горячие острые камушки. Издалека доносился шум шоссейной дороги, на которой я оставила машину.

     Откуда-то из полудремы, из глубины памяти всплыл крошечный эпизод детства: жаркий летний день и ярко-голубые цветы, выросшие из трещин в шпалах на запасной железнодорожной ветке в маленьком пристанционном городке.  Даже и не подозревала я, что семена тех цветов пролежали в моем сердце больше сорока лет, сохранились там и проросли этим неожиданным воспоминанием. И, на мгновение, почудилось мне, что коснулся меня прогретый воздух того далекого летнего дня моего детства.
     Из этого сладкого полусна меня вывел шорох гравия и чье-то пыхтенье.  Я открыла глаза. Внутри груди у меня образовалась пустота. Сердце, как маленький серебряный «раскидай», упало вниз и, спружинив,   на тоненькой резиночке, медленно поднялось вверх.   Какой-то период, который выпал и из прошлого и из настоящего времени, оно совершало эти тянущие, перехватывающие дыхание колебательные движения в звенящей пустоте моего организма.

     На ржавом рельсе сидела маленькая, величиной с подросшего котенка, аккуратненькая старушка. Она не доставала ногами до земли и поэтому болтала ими в воздухе как недисциплинированная школьница. На голове у нее был повязан белый хлопчатобумажный платок в голубую точечку (точно такой же мама мне одевала в детстве после бани). Концы платка были завязаны под подбородком и испачканы лиловыми пятнами. Несмотря на жару, на ней была шерстяная темно-серая юбка в сборку, кофта, связанная из шерсти всех цветов радуги, с перламутровыми крупными пуговицами и большим отложным воротником. На ногах - серые   вигоневые чулки в мелкий рубчик, шерстяные носки, такие же радужные как кофта, и опорки от резиновых сапог. Рядом стояла маленькая сувенирная   корзиночка, плетенная из лыка, полная диковинно крупной сочной черники. Старушонка взяла одну ягодину. В ее руках черничина выглядела как крупная слива. Она надкусила ягоду, и лиловый сок брызнул на кончики платка. Старушка хихикнула, показав при этом ряд белых остреньких зубов, и посмотрела на меня ярко-голубыми, как цветки цикория, глазами.

     Мое сердце, наконец, вынырнуло из пространственно-временного небытия, зафиксировалось где-то в центре  груди, потеплело, запульсировало, погнало кровь по жилам, и я почувствовала себя  более определенно.
 
     Моя vis-a-vis с наслаждением вгрызалась в ягодину. Сок брызгал во все стороны.  Вспомнив о своих бутербродах с докторской колбасой, я достала из  корзины сверток, разложила на салфетке бутерброды с подтаявшим маслом, отломила от одного бутерброда основательный кусок и протянула незнакомке. Она смешно покрутила носом, хихикнула и с явным удовольствием принялась за еду. Как ни странно, я тоже почувствовала голод. В термосе у меня была холодная Bon Aqua , я налила немного в крышку и протянула старушке. Та даже крякнула от удовольствия, хлебнув холодной  брызгающей воды. Когда мы покончили с едой, старушонка ловко, бочком соскочила с рельса.  Не сводя с меня голубых глаз и постоянно похохатывая, она  направилась к жирному репейнику, который в сравнении с ней выглядел деревом. Приподняла юбку, оттянула штанину своих теплых (с начесом), персикового цвета трико, и помочилась, даже не присев. Звук был такой, как будто бы на всю катушку открыли водопроводный кран. Золотистые брызги, отскакивая от сухой земли,  сверкали на солнце. В воздухе запахло озоном. Сделав свое «маленькое» дело, она по своему обыкновению хихикнула, схватила свою корзиночку и вприпрыжку поскакала в лес.

     Я кинулась за ней. Она нырнула в малинник. Кусты зашуршали, заволновались, как будто в малинник влетел маленький торнадо. Мы взобрались на холм, перепрыгнули через канаву и врезались в колючие кусты одичавшего крыжовника. Кустарник был странно высокий. Что-то опять случилось с пространственно-временным континуумом. Когда я вылезла из кустов, солнце было уже на западе. Лес изменился. Не было белого мха под ногами, исчезли розовый вереск и кусты можжевельника. Не слышно было   шума шоссейной дороги. Вместо сосен вокруг росли ели. В траве покачивались веточки с ярко-оранжевыми шариками семян ландыша. Впереди стоял небольшой осинник с красными листьями. На поляне, изо мха торчали темно-желтые лисички.  Листья на деревьях в осиннике тихо стукались друг о друга как стеклянные, словно предупреждали кого-то о моем приходе. Старушки нигде не было.  Обернувшись назад я увидела непроходимые бесконечные заросли колючего ненормально высокого крыжовника. Пришлось идти вперед. Выйдя из осинника, я уперлась в высокий забор из струганных еловых бревен. Сколочены они были очень плотно, не было ни одной щели, чтобы заглянуть внутрь.  Пошла вдоль забора, чтобы найти ворота, и скоро увидела низкую калитку с чугунной ручкой. Во рту  пересохло, сердце опять зависло в пустоте моей грудной клетки. Тогда я решительно  два раза стукнула в дверцу.  Послышалось знакомое хихиканье. Это разозлило меня,  я пнула калитку ногой, зажмурилась и шагнула вперед. За моей спиной хлопнула дверца.

     Я открыла глаза. Передо мной был сад. Все деревья и кусты в нем были покрыты искрящимся пушистым самым настоящим жгуче-холодным инеем. На земле лежал  снег. Рыжая крапивница, попавшая сюда вместе со мной, порхала среди этого сказочного сада.  Подняла голову. Там, за этим высоким забором, садилось горячее июльское солнце. Небо над садом заиграло легким морозным румянцем, порозовели ветки на деревьях и кустах. Неожиданно, как в прорубь, солнце нырнуло за горизонт, и  на небе проступили  звезды. Почти в зените, немного склоняясь к югу, скромно и спокойно светилась голубая Вега в созвездии Лиры, знаменуя собой разгар лета.  В глубине сада стоял бревенчатый дом. Из трубы, как полагается, шел дым. На крыльце стояла моя старушка и махала мне рукой.  Взяв несчастную крапивницу в ладони, забыв обо всем на свете, с легким сердцем я направилась к дому.

     Старушонка гостеприимно распахнула передо мной дверь. Странно, но  на улице я не почувствовала холода.  В доме же, где  топилась печка, меня начал бить озноб. «Сейчас в баньке попаримся», - самым настоящим человеческим голосом проговорила старушка и куда-то умчалась. Я оглядела большую просторную комнату. Центральное место в ней занимала удивительная печь. "Вся она была выложена синими изразцами. На них изображались травы, цветы, люди, животные и разные узоры. Швы между изразцами были прописаны суриком под узор изразцов"*.  С печи послышалось мурлыканье.  Приготовившись увидеть огромного черного кота, я увидела маленького серого «динозавра» с желтыми янтарными глазами. Это был котенок-подросток породы корниш-рекс голубого окраса. Он выгнул спинку, поцарапал коготками изразцы и боднул меня головой.  За черным котом тоже дело не встало. Он неожиданно появился неизвестно откуда, бесшумно вспрыгнул на печку и посмотрел прямо мне в глаза. Я смутилась за свои мысли о  всяческой чертовщине и вернулась к осмотру комнаты. У стены стояла высокая металлическая кровать с блестящими шариками на спинках. На кружевном белом подзоре были мастерски вывязаны ромашки. Лоскутный узор одеяла лихо закручивался. Рядом с большой кроватью стояла маленькая игрушечная, с такими же блестящими шариками,  с вязаным подзором и с замысловатым рисунком лоскутного одеяльца.  На окнах висели туго накрахмаленные и расшитые  синими васильками занавески. Вышивка была выполнена гладью шелковыми нитками. Здесь явно обитала Марья-искуссница.  Слегка приподняла одну занавеску, чтобы взглянуть на заснеженный сад. Между рамами был проложен серебристый мох, на него осторожно опустила согревшуюся крапивницу. По середине комнаты стоял темно-коричневый дубовый стол с резьбой. В серебряном самоваре отражался шелковый абажур кремового цвета.  К одному из стульев была приделана маленькая лесенка. Завершал убранство комнаты очень красивый, в тон столу, резной дубовый буфет с цветными витражами.  В Красном углу под прозрачной золотистой ризой теплился образ Божьей Матери. Пальцы невольно сложились в щепоть и коснулись лба.

     «Вот и банька поспела». Старушка вцепилась мне в штанину обеими ручонками и потянула за собой. Мы вышли в сени, где на стенах  были развешаны  пучки ароматных сушеных трав. Горьковато пахнуло тысячелистником и полынью, потянуло сладковатой таволгой. Толкнув какую-то дверь, мы попали в тесный предбанник с простыми деревянными скамейками. Разделись. Старушка осталась в  холщовой рубахе до пят. Банька была жарко натоплена, но в ней было темно. Хлопоча, хозяйка приоткрыла малюсенькую форточку,  потянула к  себе лучи близвисящих звезд,  надергала из них большой пучок и заткнула его в угол. Баня наполнилась неярким уютным светом. Я несколько раз плеснула на каменку и влезла на полок. Разомлев от жары,  закрыла глаза, и тут же на меня обрушились удары двух веников сразу. Меня хлестали и хлестали: с пяток до головы и в обратном направлении, прошлись по бокам, поддали жару. Не открывая глаз, я перевернулась на спину. И снова – один за другим пахучие горячие удары. Пахло дубом и можжевельником. Потом меня окатили холодной водой, терли душистой  мочалкой  и мылом с  дурманящим ароматом. Когда  экзекуция закончилась, я завернулась в простыню и  обессиленно-окрыленная  выпорхнула в предбанник.  На скамье стояла большая глиняная кружка  кваса. Залпом выпила ее. Квас был холодный кислый и хмельной. Возвращаясь в комнату, я приоткрыла дверь и выглянула на улицу. Над заснеженным садом тянулась по-июльски яркая широкая лента Млечного Пути, утоньшаясь и почти теряясь к зениту. В разгаре зимы она обычно напоминает тусклый пылевой шлейф. Добралась до кровати, я бухнулась в нее и сразу же уснула.

     Мне приснилась старушка с двумя огромными вениками, украшенными голубыми цветками цикория. Эклектическая картина развернулась передо мной. Шелковый кремовый абажур освещал низкую баньку. На простой деревянной лавке стоял серебряный самовар, и я наливала из него кислый квас в прозрачную розовую  чашечку. На резном старинном столе, стоявшем в углу, было накинуто пестрое лоскутное одеяло.

     Когда я проснулась, старушка сидела  за столом на табуреточке, поставленной прямо на стул, и пила чай  вприкуску с сахаром. Платок у нее на голове был завязан кончиками вверх, и они торчали как маленькие рожки. Взгляд мой невольно обратился к иконе. Пальцы снова сложились в щепоть и коснулись лба. Старушонка хихикнула,  приставила маленькую лесенку к буфету и достала  золотисто-розовую полупрозрачную фарфоровую чашку, увиденную мной во сне. В чашке позвякивала серебряная ложечка с витой ручкой. На столе появилось брусничное и земляничное варенье, мед и свежевыпеченный ржаной хлеб. Я босиком подошла к столу, пол был теплый, печка весело подвывала. Оказалось, что на мне надета тонкая, расшитая букетами незабудок, рубашка. Попив чаю, я вымыла чашку и бережно убрала ее в буфет. Под ногами, повиливая хвостом как собачонка, путался котенок. Старушка куда-то подевалась. Я выглянула в сени – никого. Одевшись, и натянув на себя какой-то старенький тулуп с капюшоном, и огромные валенки, прямо на кроссовки, вышла на улицу. Несколько раз крикнула: «Ау! Ау! Бабушка!» Ни звука. Снег крупными редкими хлопьями падал на землю. Среди кустов, как большая оранжевая снежинка, порхала  крапивница. Пошла по дорожке к калитке, взялась за ручку, но не удачно поскользнулась и …

     …И вывалилась в лес. Снова услышала стук дверцы за спиной, но уже по другую сторону забора. Духота и жара ошарашили меня после свежести  морозного воздуха. Бабочки летали вокруг, а среди  них,  веселилась и радовалась моя подружка- крапивница.   Скинув тулуп и валенки, положила их к калитке. Не смотря на нехорошее предчувствие, я все же дернула за ручку. Калитка не поддалась. Я громко постучала, а  потом забарабанила по ней кулаками. Ни чего не помогло. Зачем-то, несколько раз обежала вокруг забора, припадая глазом к любой щели. Все было бесполезно. Из-за забора не доносилось ни  звука.
 
     Медленно направилась я к осиновой рощице. Листья с деревьев  опадали с чуть слышным звоном и шелестом. Кустарник лесного крыжовника показался мне на этот раз не таким  высоким и непроходимым. Не замечая  шипов,  машинально продиралась сквозь его заросли. На середине  передумала, бросилась обратно, выскочила на  поляну,  пролетела осиновую рощу… За ней стоял бесконечный темный еловый лес…
 
     Когда я добралась до заброшенной железнодорожной ветки, был  поздний вечер. Время снова выкинуло свое коленце. Любопытные звезды высыпали на небо. Внимательно вгляделась в рисунок созвездий. Прямо над головой,  висел самый яркий, центральный персонаж зимнего неба – Орион, в форме прямоугольника, перетянутого посередине поясом. Мне показалось, что он направил свой лук не в созвездие Тельца, а в мою сторону … Большой Пес, сверкнув Сириусом, приготовился к прыжку. Шум c шоссейной дороги резанул уши. До нее было  не далеко. Я поняла, что мне пора уносить ноги. Машина стояла на месте. Прогрела мотор и рванула к дому.
 
     Бывая, с тех пор, в лесу, обязательно захожу на знакомое   место, сажусь на ржавые рельсы, чтобы отдохнуть, любуюсь голубыми цветами. Они цветут до поздней осени. Почему-то, постоянно забываю там конфеты или шоколад.

     Вчера ходила в баню. Но, видно поддала такого жару, что в ушах у меня зазвенело, а бабушки, сидевшие на полке, захихикали от удовольствия. Мыться не смогла. Окатилась холодной водой и пошла домой чай пить. Под ногами крутились коты. Черный зеленоглазый Кеша терся головой о мои ноги, а маленький длиннолапый  корнрекс голубого окраса заливался соловьем, прося пожрать.
 
      Время идет своим чередом.



*Забелин И. Е. "Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях". В 3-х кн. Кн. 1: Государев двор, или дворец.- М.: КНИГА, 1990.- С. 143.- (Историко-литературный архив. Исследования. Документы)