Непокоренные

НЕПОКОРЕННЫЕ.


Вечерело. Солнце, угасая, скрывалось за лохматыми папахами прибрежных гор.
Воздух терял свою прозрачность, и облака вскоре затянули белым покрывалом ледяного исполина – великую гору Минги тау .
Лучи заходящего солнца окрашивали прибрежные склоны и траву в темно-бурый цвет, придавая им вид спекшейся крови.
- Не к добру это, - заметил своим спутникам старый горец, поглаживая по голове огромную пастушью собаку, обликом больше походившую на волка, верного и преданного хранителя отары овец.
- Угъай аппа , это всего лишь отблески заходящего солнца. Не стоит предаваться мрачным мыслям. Наступит рассвет, все обретет прежние краски, и великан-гора Минги тау вновь будет видна на горизонте, охраняя покой нашего народа. Так ответили старому пастуху его молодые спутники, но слова их нисколько не успокоили его.
Весь прошедший день с тревогой глядел старый горец на белоснежные шапки Минги тау. Он был стар, мудр и слышал и видел то, что не могли слышать и видеть другие, молодые и беззаботные.
А видел он парящих в синем  небе стервятников, и слышал шум большой битвы, что разыгралась на берегу буйного Терека.
Несколько ранее, в одном дневном переходе от пастухов, на низкорослых степных лошадях пронеслось к югу дикое войско Тохтамыша, хана Золотой орды, кровавой дланью правившего окрестными землями от склонов Минги тау до реки Итиль.
Непобедимым возомнил себя хан Тохтамыш, в железном кулаке своем держал он в повиновении покоренные народы, обложив их непосильной данью. Непокорных же истреблял жестоко и безжалостно, дети их забывали, чьи они дети, и, подрастая, служили славе Тохтамыша.
День сменяла ночь, ночь сменяла день. Уверенный в своей неуязвимости, думал великий хан, что так будет вечно.
Но вот однажды из-за высоких гор пришло в эти земли войско давнего врага Тохтамыша, сына Тарагай амира - Темир-Асхака , Железного Хромца, который, как говорят, при рождении будто бы вышел из утробы матери с зажатым в кулаке сгустком крови.
Огромное войско привел с собой Темир-Асхак, но и Тохтамыш привел с собой воинов не меньше.
Сказать, что воды Терека и прибрежные земли в той битве были залиты кровью павших воинов, это значит не сказать ничего. Много пролито было крови, настолько много, что быстрые воды Терека не успевали уносить ее, а земля уже не могла ее впитывать.
Наголову было разбито войско Тохтамыша, золотоордынского хана. В страхе бежали его воины на север, побросав оружие и трусливо показывая врагу свои спины. Вдогонку им летели острые стрелы, жестокие холодные клинки безжалостно рубили отступавших.
Разослал Темир-Асхак своих воинов окрестным землям, огнем и мечом приказал он пройтись по горам и ущельям, дабы не осталось в этих краях непокоренных народов.
И там, где проходили воины Железного Хромца, надолго переставала расти трава и смеяться дети. Черные следы пожарищ оставляли за собой безжалостные воины, а клинки их побурели от крови…
Спокойно спали ночью беззаботные молодые пастухи, лишь старый горец лежал, забывшись в тревожной дреме, то и дело просыпаясь. Пристально он вглядывался в сияющую паутину созвездий, что ярким ковром раскинулись на иссиня-черном небосводе, пытаясь разгадать в них причину своей тревоги, да верный пес жалобно скулил время от времени и грустными глазами преданно поглядывал на своего хозяина.
Ранним утром он первым учуял врага.
Отряд головорезов Темир-Асхака, точно стая голодных волков, выскочил на своих мохноногих конях из молочного тумана, и хищные острия копий блеснули в случайном луче пробившегося сквозь тучи восходящего солнца.
Всего лишь миг и вскочили на ноги пастухи, обнажили кинжалы, готовые принять бой. Злобно оскалил клыки верный пес, вздыбив шерсть на загривке. Овцы от страха сбились в кучу и жалобно заблеяли.
Хотел было старый пастух окликнуть вынырнувших из тумана воинов, но на секунду встретившись с холодным взглядом предводителя, он прочитал в них всего два слова: кровь и смерть.
Жестоки были воины Темир-Асхака, ни один из них не знал пощады.
- Огонь! – крикнул молодым пастухам старец, - Зажгите огонь, предупредите людей в ауле!..
Это были его последние слова. Через мгновение узкие острия копий уже вонзились ему в грудь, и был поднят на них старый пастух высоко над головами хищных всадников.
Он умер непокоренным. Ни единого стона не сорвалось с его губ, лишь тонкая струйка крови медленно стекала по подбородку, и не было страха в глазах его. В нем была сила, воля и душа настоящего горца, смелого и отважного. Таких нельзя покорить, нельзя испугать страхом смерти. Он не покажет врагу спину, не попросит пощады.
Без единого звука верный пес прыгнул на убийц своего хозяина, выбил одного из седла. Огромные клыки сомкнулись на шее врага и не разжались даже тогда, когда на его шкуре не осталось живого места от ударов вражеских сабель.
Обагрив свои копья в крови храброго горца, воины Темир-Асхака бросились в погоню за пастухами.
Но не так-то просто было догнать храбрых горцев на их гнедых скакунах. Кони врага были степной породы, кони пастухов – горной, которую ныне зовут карачаевской. У них крепкий копытный рог и дорога с острыми камнями им не страшна. Они не боятся ни крутых спусков, ни подъемов, ни узких тропок в горах, где с одной стороны отвесная стена, а с другой глубокая пропасть, и ширина тропинки такая, что едва-едва пеший сможет пройти, не то что всадник проехать.
Не от страха перед врагом взбирались на высокое плато пастухи – впереди обрыв в тысячи локтей, а на самом плато негде укрыться. Волю старшего должен был исполнить тот, кто останется в живых в этой погоне – зажечь сигнальный костер, предупредить свой народ, что безжалостный враг вторгся в их земли.
В ярости пускали воины Железного Хромца в скачущих горцев острые стрелы, и вот уже один из пастухов выпал из седла, разбиваясь о камни.
Но все же далеко ушли горцы от воинов Темир-Асхака. Достигли плато. И даже сейчас, в минуту смертельной опасности, на миг застыли они от великолепия открывшейся им картины: туман над великаном-горой Минги тау рассеялся, и ледяной исполин предстал пред ними во всем своем необыкновенном великолепии на фоне утреннего синеющего неба.
 И губы горцев непроизвольно зашептали молитву Великому Тейри.
 Огромный столб дыма взвился над плато, устремляясь высоко в небо. Ярко-оранжевые языки пламени спешно пожирали загодя заготовленный хворост и сучья. И дым этот был замечен людьми в начинающем просыпаться ауле.
Вот теперь можно дожидаться врага. Без страха в глазах, обнажив сверкающие кинжалы, застыли они точно каменные статуи, и лишь вольный ветер трепал рукава и полы их черкесок.
Воины Темир-Асхака приближались. Хищно горели глаза их в предвкушении кровавой расправы, в черных мыслях своих представляли они, как обезглавленные тела  полетят в бездонную пропасть, разбиваясь об острые камни.
Но каково было удивление хладнокровных убийц, когда, подъехав ближе, увидели они, что храбрые пастухи превратились в каменные столбы.
В гневе рубили их раздосадованные воины Железного Хромца, но лишь звенела сталь, да сыпались искры от ударов кривых сабель…
Столбы эти стоят и до сих пор. Называются они менгирами. Увидеть их можно на плато Бермамыт. Они словно немые свидетели стойкости горцев – гордых и непокоренных.
Сила духа – это горец,
Храбрость, мужество, отвага,
Благородство. Величаво
Смотрит он на Минги тау,
И любуется вершиной
С раздвоенной головою,
Белой, в утреннем тумане,
Рыжий, с головою лани
Конь под ним. Идет, танцуя,
Звонкою звеня уздечкой,
Что с серебряной насечкой…
Не страшны ему напасти,
Смерти горец не боится,
На коне своем крылатом
Лихо в бой бесстрашно мчится.