Блики Куполов

Огромные, бесформенные, шумные толпы паломников заполонили всю Лавру. У входа в пещеру Преподобного Иова очередь человек в пятьсот, в храмах некуда упасть яблоку, даже во дворе сновали туда-сюда группы женщин в платках на головах и сопровождавших их мужей и детей с общим выражением обреченности на лицах. Вместе со священниками они поднимали неприятный, раздражающий шум рыбного базара, от которого каждые полчаса отвлекал перезвон, доносившийся с башенных часов, блестевших золотом на фоне серого, пасмурного неба. Облокотившись на парапет, скучая в этой нестерпимо однообразной суете, рассматривал маленькие домики Почаева один паломник. Немного поёживаясь от холода, приносимого и сыростью, и сильным, резким ветром, он прятал покрасневшие руки в рукава, иногда освобождая их, чтобы поправить растрепанные ветром волосы, а затем снова укутывая. Холодно было, прежде всего, из-за размещения Лавры: незащищенную верхушку насыпи, вокруг которой прижимались друг к другу невысокие здания — в основном частные дома — ветер продувал со всех сторон. В этот день солнце порой напоминало о своем существовании за пеленой туч, посылая яркие лучи сквозь возникающие в небесной ширме дыры, но эти тонкие намеки не давали никакого тепла. Если луч попадал на церковный купол, то порождал яркие блики, видневшиеся с другого конца Почаева. Солнце словно помогало Церкви приманивать прихожан, а прихожанам — обретать Церковь. В обрамлении бликов купол делался прекрасным и притягательным, напоминая видящим, что Бог есть свет и нет в Нем никакой тьмы. Вдохновленный тварным светом, рукотворный купол проповедовал Евангелие, Благую Весть о безупречном, несотворенном свете истины и жизни.


«Интересно, блестят ли купола, когда на них никто не смотрит», - подумал Паломник и усмехнулся.


От парапета небольшая лестница в несколько ступенек вела к двум скамейкам, поставленным друг напротив друга вдоль плиточной дорожки. Находясь ниже уровня парапета, эти седалища (будем надеяться, что не седалища губителей) были защищены от ветра, потому замерзший и утомленный однообразными жилищами почаевцев Паломник спустился к одной из них. Из сумки он извлек две книги, купленные утром в лаврской церковной лавке: «Молитва Иисусова. Назначение Четок» и «Умное Делание» Архиепископа Антония. На скамейке было сравнительно тепло и удобно — в этом уединенном месте, через которое не проходили маршруты шумной толпы праведных богомолов, можно было погрузиться в содержание одной из книг, наслаждаясь чистым лаврским воздухом. Паломник открыл «Молитву Иисусову» - небольшой, в мягкой темной обложке сборник вырванных из контекста высказываний святых отцов о практике слияния с Богом — и отвлекся от всего, что окружало его.


Когда читаешь интересную книгу при естественном освещении, то не замечаешь, как солнце все ниже и ниже опускается к горизонту. Постепенно на улице темнеет, и столь же постепенно глаза привыкают ко все меньшему количеству света. Наконец, когда становится совсем темно, понимаешь, что уже поздний вечер. Так происходит, когда даешь книге поглотить себя — отдаешь свое внимание ей и словно умираешь для пошлого мира вокруг.


«Я видел Вас сегодня во время Крестного Хода», - совершенно неожиданно раздался с соседней лавочки густой, похожий на медвежий, но с какими-то намеками на птичий клекот, голос. Паломник автоматически поднял голову и заметил, насколько стемнело с того момента, как он открыл книгу. «А ведь читал я как-то, несмотря на такую темень», - пронеслось в его голове. Между тем, с соседней скамейки на Паломника смотрел, прищуриваясь, черноволосый, короткостриженый, черноглазый и смуглый — с лицом побитым оспой — человек. Не был он худым, не был и таким уж толстым, но и золотая середина явно не воплощалась в его мягких, дряблых щеках. Скорее, этот человек был гармонично развитым, что совмещалось с реализовавшей себя склонностью к полноте. Развалившись всем своим гармоничным и в то же время определенно полным телом на скамье, он то направлял на Паломника свой взгляд, то отводил его, словно был очень смиренным и стеснительным: обычное дело для визитеров Святых мест — пытаться выглядеть праведными, чтобы убедить в этом хотя бы самих себя! Наконец, Паломник ответил:


«Я, может, Вас тоже видел, но не обратил внимания. Не хочу показаться грубым, но какой у меня резон Вас запоминать? Честно ведь — никакого. Но какой резон у Вас запоминать меня — вот вопрос».


Медвежье-птичий голос раздался вновь: «Вы высказывали недопустимые вещи насчет Крестного Хода».


А дело было вот в чем: Паломник приехал в Почаев в числе других любителей ортодоксального образа жизни, среди которых были женщина с умственно отсталым сыном. Юноше было лет пятнадцать, что не мешало ему вести себя на все пять. Разумеется, он с радостью навязывался каждому своему попутчику, как это делают обыкновенно общительные дети, не понимающие того, что кто-то их может не любить, и не привыкшие к тому, что их могут прогнать. Об этом ли говорил Спаситель, когда призывал Апостолов к уподоблению детям? Во время Крестного Хода юноша узнал Паломника и начал ему рассказывать, как он «с мамой сегодня в пещерку Иова залезал». «Послушай, ты хоть раз думал над тем, зачем нужен крестный ход?», - оборвал его раздражительный Паломник, который терпеть не мог и дураков, и детей. «Ведь ты проходишь путь Христа — твой ум должен представить себе эту мучительную дорогу, которую прошел Спаситель. Ты должен попытаться войти в его состояние — вот для чего ты здесь идешь, вот зачем всё это и устраивается. Подумай над этим молча, вместо того, чтобы людям морочить головы» - так сказал Паломник — как оказалось, к большому разочарованию общительного юноши, и очень плохой собеседник, и не благосклонный педагог. После этого отверженный рассказчик умолк и пропал в море двигающихся с крестом и молитвами человеческих тел, его же неблагодарный собеседник возблагодарил удалившегося за долгожданный уход.


«Вы имеете в виду сегодняшний разговор с мальчишкой?» - спросил Паломник у сидящего на скамейке. «Что же Вас не устраивает? Я говорил ему вполне очевидные и общеизвестные вещи. Или, может, Вы хотите укорить меня в недостатке милосердия по отношению к дурачку, как это любят делать обычно все, кому не лень, как только оказываются в церкви? Но я не настолько христианин, потому оставьте этот разговор, ведь, хоть мы и в Почаевской Лавре, моральных наставлений я не восприму ни от Вас, ни от самого Патриарха. Так что, может, не будем и начинать? Как давно когда-то сказал Иисус, блаженны миротворцы, ибо сынами божьими нарекутся. Сыном божьим-то лучше быть, чем ругаться попусту, правда?»


Паломник в действительности не был миротворцем, он просто не хотел тратить свое драгоценное время на однообразных и пустых людей, которых уже вдоволь повидал в церквях. Он знал одну вечную истину: значительно мудрее послать к черту стоящую в церкви старушку, чем слушать ее рассуждения о Боге.


«Помилуйте, дорогой друг, у меня и в мыслях не было Вас в чем-то укорять. Просто Вы очень сильно заблуждаетесь — вот я и хотел помочь Вам исправиться».


«Не понимаю Вас», - двусмысленно ответил Паломник голосу, источник которого все больше скрывался в ранних октябрьских сумерках. Голос, несмотря на очевидную бессмысленность разговора, был настолько притягательным, что не хотелось резко обрывать беседу.


«Гордыня, дорогой мой, гордыня. Всем хочется быть Иисусами, и только глупый мальчик понял истинное значение Крестного Хода. Ведь Иисус шел на Голгофу в одиночестве, а монолитная толпа, окружавшая его, двигалась своим путем — не вместе, со Спасителем, но вслед за ним, чтобы осмеять его и распять. Разве Вы в одиночестве сегодня шли, подобно жертве? В грязной и потной давке на ступеньках, по которым спускалась толпа от храма, чтобы по ним, по-прежнему воняя и шумя, к Храму же вернуться — там Вы чувствовали себя Иисусом Христом? Конечно же нет, ведь смысл Крестного Хода совсем другой — побывать в шкуре тех, кто отвел его на Голгофу и там под пошлые шуточки пригвоздил к Кресту. Мальчик хотел рассказать Вам пошлую историйку, а Вы отказались слушать. Как нехорошо, однако. Как Вы непочтительны к мистическим традициям Церкви».


С наконец укрывшейся под вечерней тьмой скамейки раздался медвежье-птичий смех.


«Послушайте, кто Вы такой?», - спросил Паломник своего удивительного собеседника, так неожиданно навязавшегося ему во время чтения духовной литературы.


«Вам нравится сегодняшний месяц?», - спросил в ответ странный человек, и тучи, скрывавшие несколько часов назад солнце, словно специально разошлись, чтобы бросить на площадку у парапета отблеск холодного, тонкого, изящного месяца.


«Я люблю холодный свет луны. Он делает ночь чарующей и загадочной» - произнес Паломник с непонятно откуда взявшимся искренним романтизмом. Голос его собеседника овладевал им, располагал к открытому разговору, и противостоять этому влиянию было почти невозможно, да и не было желания. Не для того ли нужны случайные встречи, чтобы поговорить о том, что не открываешь порой даже самому себе? «А все же — кто Вы?», - спросил Паломник во второй раз.


«Купола созданы людьми для того, чтобы раздавать свои блики, чтобы манить людей в Церковь издалека. Блики куполов — лучшее приглашение на богослужение. Однако, церковный купол не был бы красив, если бы не солнце, отражаемое им. А ведь с другой-то стороны, и солнце не было бы так прекрасно в своей  пламенной форме, если бы не разнообразные предметы, по-разному отражающие его лучи. Купола необходимы солнцу для того, чтобы свет мог побыть воцерковленным. Так и грязная толпа грешников нужна Христу, чтобы на ее фоне можно было различить праведника. Если есть мученик, кто-то обязательно должен пробить его руки гвоздями».


Удивленный красивыми и осмысленным речами своего совершенно случайного собеседника, Паломник захотел попытаться хотя бы поспорить — а что еще оставалось? Он насмешливо спросил: «Неужели Вы решили прочитать мне проповедь в духе Евангелия от Иуды? Старые мысли, не имеющие никакой ценности. Зло есть не что иное, как испорченное добро».


«Блики куполов также не что иное, как «испорченный» свет солнца, разве нет?», - рассмеялся голос. «Наверное, недаром самый первый в некотором роде источник таких бликов традиция связывает с колдовством. Луна также не имеет своего света, но как прекрасен самодостаточный свет солнца, «испорченный ею», как Вы выразились. Ведь для кого-то он прекраснее, чем само солнце — разве не из числа таковых и Вы сами?».


Паломник не знал, что ответить — даже его обычный прием свести неуправляемый разговор к пустому спору потерпел на этот раз крах. Человек с противоположной скамьи встал и вышел к парапету, прямо под лунный свет.


«Церковный купол, - продолжал он, - лишь худшая копия луны. Не удовлетворяйтесь худшим, если уже Вам не по вкусу хождение в солнечном свете. Позвольте же провести Вас в первый храм, сотворенный самим Всевышним». С этими словами, черный человек, стоящий под струями холодного света луны, протянул руку.


Очарованный Паломник позабыл обо всем, растерял самообладание и пустые надежды, словно он умер и вступил в новую, настоящую, вечную жизнь. Поднявшись со своей скамейки и оставив купленную книжку, он вложил свою руку в протянутую ему.


«Кто же Вы, наконец?», - спросил он в третий раз.

«Я всего лишь настоятель древнейшего из храмов», - прозвучал ответ.


Двое устремили свой взгляд к прекрасному месяцу, и когда они начали идти, их ноги оторвались от земли, словно лунный луч указывал им бестелесные ступени, ведущие в глубины небесного свода. Церковные же почаевские купола печально пребывали во мраке, ибо им некого было звать в храмы — солнце давно скрылось в преисподней и наступила таинственная лунная ночь.


Рецензии