Консервный нож. Небывальщина

        Солнце валилось в море. Погремушечную синеву неба заволокло импрессионистской дымкой. Гоня впереди себя рурукающие бурунчики, на берег наскакивали волны и, лизнув гальку, уползали обратно. За ними, хлюпая, волочилась рваная сеть белой пены.
        Шагах в пятидесяти от полосы прибоя прилепился к галечному холму изумрудного цвета «Понтиак». Автомобиль был похож на околевшего навозного жука. Рядом с жуком торчали двое в «бермудах» и гавайских рубахах. Маскарадную беспечность одежд оттеняли мужественные ремни кобуры.
        Эти двое торчали здесь уже третий час. Закат им не нравился. Им вообще не полагалось увлекаться пустяками. Они смотрели на лопающееся багрянцем солнце, как быки на коварную мулету тореро.
        Двое терпеливо ожидали третьего.
        Третий – хозяин, Ростик Кукурузов (пардон, Ростислав Карлович, «Gerculanum Soft», транспортировка крупногабаритных грузов по территории стран Таможенного союза) – лежал у воды в позе поваленного на спину и прилично одетого микеланджеловского Давида. Его заворожило мерцание пустоты, из которой выглядывало море, уходящее светило, лиловые горбы побережья и обрезанное морем, берегом и полем зрения небо. Кукурузову было хорошо и грустно.
        Почему-то он думал о Хемингуэе.
        «Американец-бородач любил море, - плескалось в голове у бизнесмена в ритме прибоя. – Море – это свобода и одиночество. Бородач любил свободу и одиночество. Ещё он любил рыб, потому что они свободны и одиноки. Он любил красивых женщин, которых нужно терпеливо поджидать и вылавливать, как рыб. И всегда у него женщины слабы и неуловимы, как рыбы, недоступны, как кошки, и послушны, как собаки.  А мужчины, наоборот, сильны, доступны и непослушны. И все – мужчины и женщины – постоянно пьют, потому что они… Да, они измучены жаждой свободы. Как они правы! Потому что рядом с морем хочется либо умереть от невозможности стать абсолютно свободным, либо напиться, чтобы быть абсолютно пьяным! Это апостол Павел, кажется: только свобода ваша не повод к угождению плоти!.. Дихотомия!»
        Мысль про напиться обрадовала и Давид шевельнулся. Скрипнула галька. Двое в «бермудах» оторвали взгляды от горизонта и коленями изобразили готовность устремиться.
        «Козлы! – Кукурузов с отвращением посмотрел на раболепно-непроницаемые рожи охранников и отвернулся. Двое расслабились. - Сижу тут с вами, как мудозвон на верёвочке. Точно не вы для меня, а я для вас. Козлы!»
        Он опять уставился в морскую даль. Благодаря волевому усилию, ему удалось вернуть чувство грусти и покоя.
        «Зимой мне, слава Богу, будет тридцать девять, - сладко тосковал Кукурузов. - И мне ничего не нужно, ни свободы, ни денег, ни золотой рыбки – ничего!.. Хм, а когда же это началось? Откуда-то оно вылезло, это нежелание хотеть? Ну, так. Школу я закончил на отлично. Стихи писал. «Агдам» попивал, но не так чтобы очень. Армия. Завод. Институт. Многотиражка «Паровой молот». Несколько рассказиков в журнале «Горнило тундры». Женитьба. Заочные Высшие сценарные курсы. «Ночь тиха, пустыня внемлет Богу…» Тут Василиса из Чернигова, однокурсница с косой до жопы и родинкой у самого пупка. Сдавали с ней зачёты на койке в общежитии. Потом махнули в Чернигов. Церковь там на берегу Десны и Стриженя, как отреставрированная избушка на курьих ножках. «Там лес и дол видений полны…» Стала изменять мне с какой-то медсестрой, Да и Бог бы с ней, так ведь украла сценарий и продала его на Довженко под своим именем и фамилией медсестры. А ещё родинка у пупка, творческая натура!.. Опять в Москву. Пьянки, приводы, протоколы, развод. Известная хреновина. С похмелья вены резал, депрессия,  дурдом, аминозин-эглонил… «Не дай мне, Бог, сойти с ума. Нет, легче посох и сума…» Не дал сойти, но тварью сделал!.. Господи, что это я? Прости, если Ты есть. Это же я сам: тварью был – тварью и остался!»
        И дальше всё мелькнуло в одну миллионную секунды: институтский друг объявился, заманил на биржу. Игра на понижение-повышение, «быки»-«медведи», дальше подвернулось дельце одно-другое, потом делишки пошли всякие разные, а  там уж и само дело забурлило, сначала не своё, а одного бывшего не то геолога, не то гинеколога, а потом уже и своё, кровное, котировки, авуары, недвижимость – теперь на Ривьере, а друга, фаната коньяка «Хенесси» и сигарет «Голуаз», взорвали к чертям собачьим в сауне, а он-то и не пошёл париться, предупредили, что можно угореть в баньке-то, от дружка фирму целиком перенял, ну, кое-кому двадцать пять процентов, конечно, отступных…
        Где начало, где конец? «Агдам», что ли, экстерьер подпортил или Василиса с косой до жопы? Или жадность с голодухи? Ага! «В поте лица будешь есть хлеб свой, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; прах ты есть, и в прах возвратишься!»
        Как же там ещё?
        «Земля проклята за тебя, со скорбью будешь питаться от неё в дни жизни своей».
        Кукурузову стало страшно. Море оцепенело, словно и ему передалась судорога, иглой пронзившая Ростика. Солнце перестало падать в темнеющую на глазах пучину. Вечерний бриз умер. Даже небо прогнулось к морю, посерев от волнения.
        И тогда бизнесмен увидел кошмар в духе нелюбимого им Сальватора Дали. Мир оказался такой гладко-жёлтой пустыней, центром которой был он, Кукурузов. Но не совсем обыкновенный мир, а в виде раблезианских размеров консервной банки. И вот эту банку распирают изнутри неимоверные тоска и печаль. Надо что-то делать, потому что сейчас лопнет уродская консерва и Кукурузов раздрызгнется на мелкие кусочки, аннигилирует в гладко-жёлтую муть! Но вдруг загадочная рука, видит тоскующий Ростик,  заносит над банкой острейший консервный нож с кляксой ржавчины на изогнутой лопасти, выбирает точку для удара, примеривается, нож взлетает, вспыхивает лезвие…
        Вдруг видение исчезло, потому что до бизнесмена сквозь морок ясно дошло, что ослепительная вспышка света была натуральной!
        Секундой прежде что-то брызнуло лучом мультипликационной звезды метрах в двухстах от берега. След вспышки остался на сетчатке глаз, а когда он растаял, информация об увиденном уже летела экспрессом по магистралям Кукурузовского мозга.  Ростик выпрямился, смахнул с глаз жидкий намёк на слёзы и хищно уставился в тёмную морскую равнину. Ветерок ожил и полетел дальше, волны зашлёпали о берег, небо влепилось обратно внутрь, а солнце спрыгнуло за дугу горизонта, оставив на всякий случай щёлку красного глаза. Всё вернулось на свои места. Но Ростик кожей уловил перемену и ожидал теперь какой-нибудь фигни.

        …Подуло свежестью и тревогой. Охранники переглянулись и один из них, не в силах более терпеть эту муку, отвалил за гребень холма помочиться. Когда он вернулся, пейзаж был уже ядовито-синим. Внизу мутнела фигурка босса и шуршала о гальку вода.
        - Больше не сверкало?
        - Зря ты всё это, - напарник по привычке решил одержать маленькую победу. – Я прямо тут поссал.
        Пришедший из-за холма задумался. Это было серьёзно. Мало того, что в прошлое дежурство  его напарник, пока босс оттягивался в читальном зале курортной библиотеки, дольше вернувшегося из-за холма простоял без опоры на правой ноге. Мало того, что два дня назад камешек напарника «испёк» на воде на целых восемь «блинчиков» больше, чем пущенный им голыш. Мало того, что когда в субботу играли в «ручеёк», его коллегу всё время выбирала в пару эта загадочная из массажного кабинета. Теперь же его напарник умудрился справить нужду, не покидая своего поста! Значит, очень вероятно, заложит бегавшего за холм начальнику охраны!
        Первым делом он потянулся к кобуре. Но увидел, что ладонь напарника уже лежит на рукояти скорострельной «беретты». Так спор было не разрешить. Он опоздал. Пришлось вновь давать отступного.
        - Погодка сегодня сказочная, - начал пописавший за холмом, не подозревая о пророческом смысле сказанного. – Антон Богданыч, мне батяня на днях набор индейцев прислал. Десять штук. Двое с копьями, четверо на лошадях, двое с луками, один с томогавком и ещё вождь. Дарю двух на лошадях и по одному с луком и копьём.
        Напарник зевнул и погладил рукоять «пушки».
        - Чмо! За скальп трясёшься?
        - Антон Богданыч! Не топи! Мне характеристика хорошая нужна. Без неё заставят на «стрелках» шухерить. Не топи, скажи прямо, чего хочешь?
        - Чмо-о-о! - сыто протянул напарник. – Ладно. Ещё одного с томогавком и вождя.   
        Тот, кто совершил оплошность, разревелся:
        - Гад! Гад! Гад!
        - Чмо-о-о!..

        В тёмном провале моря опять вспыхнуло ослепительно. Стреляя светом, блики запрыгали по плавникам волн, достигли берега, и берег заволокло тёплым воздушно-золотым облаком. Небо превратилось в чёрный бархатный театральный задник. На склоне холма жутко фосфоресцировал «Понтиак». Рожи охранников: одна перекошенная плаксивой гримасой и другая с дырой округлившегося рта – выступили из мрака и засияли. «Бермуды» и гавайские рубахи потекли золотом.
        Снизу, оставляя в воздухе жидкий золотой след, прыжками нёсся Кукурузов. Он уже всё понял и просчитал. Лоб его пересекала мощная сократовская морщина. Окутанный золотым свечением, целеустремлённый и лёгкий, наверх взлетал греческий бог Гермес, с крылышками на сандалиях и в лобастом шлеме.
        Он приземлился возле «Понтиака» и коротко крикнул, как выстрелил:
        - Телефон!
        А когда увидел, наконец, олимпийские физиономии охранников, перекошенную и окающую, рассвирепел. Потому что судьба бросала ему вызов, а эти имбецилы рыли яму своей тупостью!
        - Телефон! – взревел Кукурузов. – Цирики! Вертухаи! Вохра грёбаная! За яйца подвешу!
        Он смачно треснул по зубам о-образного, подлетел к машине, вырвал с мясом изумрудную дверь и схватил пенальчик мобильника – так астматик хватается за кислородную подушку.

        … «Пю-пю-пю-пю!». – пропел пенальчик.
        - Третий здесься!
        - Емельян?
        - Я, барин.
        - Где Филька и Кузьма?
        - Пёс их знает! Где им ещё быть-то? Можа, закусывают. А, можа, уже закусили. Пёс их знает!
        - Емельян, некогда мне с тобой… Сыщи их наскоро и вели: взять невод помельче, лодку надувную, мотор отцепить, а вёсла уложить обязательно. Всё это чохом в вертолёт, и через пять минут чтоб у меня были!
        - А где ж искать вас, барин? На улице темь вон какая, свинья рыла сваво не сыщет!
        - Пусть берут три версты от маяка на восток. Я на бережку зело ждать их буду. Повтори, чего надобно!
        - Невод с лодкой помельче да вёсла без мотора. В трёх верстах от фонаря маячного прямо на Ярилу.
        - Про вертолёт не забудьте, висельники!
        Разъединились...

        Теперь надо было услать охрану. Ростик обернулся. Двое жались друг к дружке по стойке смирно. У одного из угла рта свисала ртутная ниточка крови. Звезда в море, не хоронясь и не угасая, золотила пейзаж.   
        - На сегодня вы оба свободны, - сказал Кукурузов своим мопсам. – Лезьте в машину и отваливайте. Ночью не понадобитесь. Можете поиграть в фанты или буриме. Кто завтра дежурит?
        - Садам и Хусейн.
        - Передайте им, чтоб утром под моей дверью в «мясо» не резались. В прошлый раз спать не дали. Пусть играют в «гляделки».
        - Это как, босс?
        - Они знают. Валите!
        Двое подобрали оторванную дверцу и залезли в «Понтиак».
        - Вот что! – в голосе босса не было доверия. Охранники, как по команде, высунулись из окна. – Вам известно, что такое буриме?
        - У Емельяна спросим! - в один голос уверили двое.
        - Не надо, а то у него с испугу волосы повылезают. Играйте в города.
        Кукурузов махнул рукой, и «Понтиак», отфыркивая гальку, мягко всплыл на гребень холма. Дверца, которую держал на весу охранник, торчала крылом, словно у жука, изготовившегося к полёту.
        Сверкнув бортом, автомобиль нырнул за гребень. Удалявшийся шум мотора сменился наплывающим стрёкотом геликоптера. Звезда в волнах горела жарко и призывно. Ростик сбежал вниз по склону. Рокот двигателя и свист лопастей, секущих воздух, приближались. Кукурузов остановился в точке, обозначенной им как «три версты от маяка на восток». Филька и Кузьма были пунктуальны до омерзения.
        Лакеи доставили всё необходимое: лодку, вёсла и невод. От себя Емельян прибавил брошюру «Диагностика кармы». Зачем?
        Пока лакеи надували лодку и крепили вёсла, Ростик успел прочитать освещённую золотыми всполохами света страницу:
        «Главным условием выживания в настоящий момент является основанное на принципах диалектики соединение того, что раньше было несоединимо. Это отречение от земного, выход на единение с Космосом и получение информации, воплощение её в нравственных законах и практическая их реализация на всех уровнях.
        «Нельзя служить Богу и Мамоне», - говорил Христос. Два тысячелетия назад совмещение этих тенденций было невозможно в течение жизни одного человека. Сейчас мир изменился, изменилась скорость маятника без взаимного уничтожения, то есть перехода вещества и информации друг в друга. Следовательно, можно говорить о том, что человек, которому суждено выжить в ближайшие годы, должен быть одновременно святым, обычным человеком и дельцом».
        «А ты мучился, Родион, студент несчастный: тварь ли ты дрожащая или право имеешь? – усмехался, работая вёслами, Кукурузов . – И дрожащая, и имеешь. Дихотомия. Маятник».
        Берег с динозавром-вертолётом и фигурками Фильки и Кузьмы медленно отъезжал. Чёрная борозда взрезанной воды неумолимо заполнялась за кормой золотыми бликами согласно продвижению судёнышка. Через каких-нибудь десять минут Кукурузов был у цели. Он жмурился, потому что здесь сияние было буквально нестерпимым. Распутав наощупь невод, бизнесмен размахнулся и кинул сеть плашмя на волну. Сеть начала погружаться. Ростик действовал трезво, расчётливо, как заправский рыбак. Но почему-то не мог отделаться от мысли о бредовости происходящего. Его засасывала двусмысленность ситуации. Поэтому он не замечал, что в который раз медитативно бубнит, как шаман заклинание:
¬               
                - Раз он в море закинул невод, -
                Пришёл невод с одною тиной.
                Он в другой раз закинул невод, -
                Пришёл невод с травою морскою.
                В третий раз он закинул невод. –
                Пришёл невод с одною рыбкой,
                С непростою рыбкой, - золотою.

        Как-то всплыл он, до смешного знакомый и никогда толком не припоминаемый текст? Откуда взялась эта рыбацкая сноровка, с какой Ростик заводил и притапливал невод?
       
                - Раз он в море закинул невод, -
                Пришёл невод с одною тиной…

        Невод закидывать три раза не пришлось! Литературные апокрифы давно уже были опошлены и лишены магической силы.  В Соединённых Штатах «Войну и мир» для удобства плебса издавали шестидесятистраничной брошюрой с изложением фабулы, основных сюжетных поворотов и перечнем персонажей. Жизнь отражала искусство.
        Так или иначе, но тины морской в неводе не оказалось. Там были золотая рыбка, половинка от бюстгальтера и два использованных презерватива. Кукурузов увидел всё это, когда рыбка уменьшила мощность свечения и он смог открыть глаза. Сейчас волшебная пленница была похожа на искусно изготовленную настольную лампу или ночник. Золотое сияние было очень интенсивным вокруг изящной головы, возле жабер и у основания плавников, а ближе к хвосту оно становилось более тусклым и прохладным. Пёрышки плавников мерцали значительно ярче, чем связывающая их тонкая плёнка. Но зато по самой этой плёнке, почти невидимой, змейками пробегали россыпи мельчайших искр. Рыба была невелика, длиной приблизительно от локтя до середины ладони. Она терпеливо лежала на боку, не сетуя на то, что узелки и волокна сети впивались в её нежную кожу. Она вяло шевелила хвостом. Она ждала, когда рыбак оклемается от осознания свалившегося ему на голову счастья. Золотая рыбка была чертовски опытна!
        Прошло несколько минут. Кукурузов, не спуская глаз с добычи, зачерпнул ладонью воды за бортом и выпил. Он даже не заметил, что вода солёная и воняет йодом.
        Рыбка кисло улыбнулась:
        - Смилуйся надо мной, человече!..
        - Разумеется! Конечно! – засуетился Кукурузов, отчего лодочка заплясала в истерике, грозя перевернуться. Бизнесмен брезгливо вышвырнул в море презервативы и полбюстгальтера, освободил пленницу от мокрой паутины невода, положил её на брюхо, оперев боком на борт лодки. Потом в приступе благородства набрал в пригоршню воды и аккуратно полил ей на мордочку. Рыба поджала губы, но не сказала ни слова. Она была ужас как терпелива! Эти болваны с удочками и сетями сделали из неё стоика. Сорок лет назад один пуэрториканец с полусгнившей фелюги, пританцовывая и крича: «Ole! Оle!» -  засунул ей в пасть вонючую сигарету с травкой. Чудо, что она тогда не отдала Богу душу!
        - Отпусти меня в море, - сказала чудесная рыбка, когда вода перестала затекать ей в рот и красавица смогла заговорить. – Дам за себя дорогой выкуп.
        Говорила она заученно и равнодушно, зная, что свободы сразу всё равно не получит.
        - Как «отпусти»? – опешил Кукурузов. К нему быстро возвращались деловая хватка и самообладание. – Что значит «отпусти»? А желанья?
        - Ну, да, - разочарованно хлюпнула рыбка. – И чего же ты хочешь?
        Невидимый курсор заметался по Кукурузовским файлам.
        «Фирма… Контракт… Налоги убрать… Золотые слитки… Дворец Эскуриал… Голливуд… Шарон Стоун… Статую Свободы… Космический корабль… Чепуха! .. Поднять «Титаник»… Василису найти… Пива… Раков… Прошлогодний снег… Хрен моржовый!..»
        - Не могу! - выдавил Ростик. Его бил смех. Одновременно ему хотелось плакать. Кажется, это была истерика, но он не осознавал в точности. 
        Рыбка сочувственно причмокнула губами:
        - Вот видишь, сам запутался! Вперёд закона волшебного не проскочишь. Источник читал? Вот и возьми себя в руки. Ты же мужчина. Отпустишь меня, а уж потом…
        - Ты меня не баламуть! – вскинулся бизнесмен. – Я тебя сначала проверить должен.
        Рыбка вяло взмахнула плавниками, вроде как покрутила пальцем у виска:
        - Умора! Ладно уж, валяй. Только шевели поживей мозгами, я на свежем воздухе долго торчать не могу, задыхаюсь!
        «Для начала помаленьку надо, помаленьку, - рассчитывал Кукурузов. – Слегка попробовать, а там поглядим, что за уха сварится!»
        И как бред подобный в нормальную, вроде, голову влезает?
        - Давай-ка мне… консервный нож!
        Он выговорил фразу по слогам, громко, широко улыбаясь и не моргая – в общем, так, как говорят с иностранцами. Не успел он произнести эту галиматью, как ощутил на ладони гладкое дерево ручки. Он держал консервный нож – не новый, с кляксой ржавчины на лезвии, но, очевидно, добротный и острый. Он поднёс нож к самому лицу и зачем-то понюхал. И ничего не ощутил, кроме кислого запаха стали. Нож был настоящий.
        - Теперь отпусти! – тусклым голосом взмолилась рыбка. - Всегда все отпускали, даже пьяницы, и ты отпусти. Тебе же лучше будет. Позовёшь – приплыву, что попросишь – сделаю. Ты же убедился, что я не какая-нибудь… самозванка… А сейчас отпусти в море! Зады… за… ды… ха… юсь!..
        И Кукурузов, слава тебе Господи, поверил. Всё-таки и он сам когда-то там чего-то сочинял, марал бумагу, мучился. Поэтому знал, что в словах и сказанных, и написанных всегда заключена истина. Только надо её распознать, содрать со слов дурацкое тряпьё, выкинуть мусор и шелуху, воссоединить заново буквы и все слова между собою. А когда увидишь странные связи между значками букв и узорами слов, то и приобщишься к смыслу, причастишься истины – незримой для глухих и неслышимой слепыми.
        Несчастная рыбка задыхалась. Бока судорожно вздымались, чешуя потускнела, хлопали жабры и подёргивались плавники. Рот и глаза закрывались.
        Кукурузов сунул консервный нож в карман, подхватил за бока мученицу, ставшую наощупь липкой и неприятной, и сказал ей прямо в морду:
        - Плыви пока! Я ещё не решил, что за откуп с тебя брать буду, дорогуша. Но, вижу, ты ради своей золотой шкуры на многое готова. На том и порешим.
        И он поцеловал её взасос в самые губы, отчего рыбка вздёрнулась и целомудренно замолотила хвостом. Ростик бережно опустил её за борт. Рыбка немного полежала боком на чёрной воде, потом выправилась, сделала небольшой круг у самой поверхности, как бы приходя в себя, и вновь вернулась к лодке. Кукурузов дружелюбно следил за рыбьими манёврами.    
        Женщинам он, в общем, нравился. Особенно, когда хамил.
        Рыбка высунула мордочку из воды и недоверчиво уставилась на нового знакомого. А тот улыбнулся и, округлив рот, беспомощно пошлёпал губами, передразнив её дыхание. Рыбка кокетливо хихикнула, зарделась и ринулась в глубину. Золотой свет утонул вслед за нею. И сразу же с неба шлёпнулась бескрайняя и непроглядная тьма.
        Кукурузов поплевал на ладони, взялся за вёсла, развернул лодку и, не торопясь, погрёб к берегу. Вода бумагой шуршала по резиновому днищу, низкие волны колотились мокрыми лбами в дутые борта.
        «Дурак я дурак! – счастливо думал Ростик. – Надо было дружка живым назад попросить. Того, что в сауне взорвали. Он, наверняка, был бы мне благодарен. Да, вдвоём мы бы много чего слабали!»
        И сразу где-то далеко в море сверкнула золотая вспышка и до лодки докатился странный, нечеловеческий смех. В кино это было бы страшновато, но здесь, на просторе, и смех и свет казались к месту, хорошие ночные чудеса в хорошую безлунную ночь.
        Да, в ту ночь было новолуние. Небо с трудом удерживало на себе ослепительный звёздный занавес. Бриллиантовая паутина готова была в любую минуту обрушиться в море. Но Ростик не замечал этого оглушающего своей безмолвностью и бесценностью великолепия. Он механически работал миниатюрными вёслами и не отрывал взгляда от пучины, в которую скользнула, обещав вернуться, его судьба. Если бы его лицо осветили, то увидели, насколько оно помолодело и как разгладилась сократовская морщина, рассекавшая лоб. Но в противовес небу здесь внизу было темно.
        Далеко слева поплёвывал в ночь комочками света маяк.
        За спиной гребца гофмановской игрушкой мерцала на берегу высотка отеля.  Туда и правил в предчувствии счастья Кукурузов.   




                *        *        *   



        На следующее утро в 102-м номере «люкс» отеля «Хрустальный лотос»
был обнаружен труп тридцативосьмилетнего постояльца. Прибывшая полиция установила, что бизнесмен-миллионер Ростислав Карлович Кукурузов умер от внезапного разрыва сердца приблизительно в 4.30 утра. Деньги, банковская карта, драгоценности и прочая мишура были на месте. Но пропали все уставные документы компании «Gerculanum Soft», генеральным директором которой покойный являлся.  Прибывший следователь установил, что ночью  Ростислав Карлович встречался с неизвестным лицом, очевидно, мужчиной. В номере были обнаружены початая бутылка «Хенесси», два бокала со следами этого коньяка и пепельница, полная окурков сигарет «Голуаз». Входил ли кто-нибудь в номер Кукурузова, выходил ли из него – этого никто из консьержев не видел. Расследование пока отложили, ограничились заключением судмедэксперта, тело отправили в Москву и никакой информации в прессу не допустили. Правда, какое-то интервью дал местной газетке один из охранников бизнесмена, но через два часа охранник пропал, а газетка была закрыта. Курорт есть курорт, и никакого криминала здесь быть не должно. А разрыв сердца бывает с каждым. От него даже космонавты и миллионеры не застрахованы.
        Ещё говорят, что одна пара влюблённых, гулявшая той ночью вдоль побережья, видела далеко в море золотое свечение и слышала странные звуки, похожие на смех неизвестного подводного существа. Но чего только не привидится ночью влюблённым на берегу моря. К тому же было новолуние, а любой психолог или психотерапевт скажет, что в такие ночи поведение эмоционально возбуждённых людей может быть далеко от нормального. Поэтому верить им на слово никак нельзя.
        Кстати, гостиничная прислуга поговаривала, что кроме документов фирмы у покойного пропала ещё одна вещь, которую он той же ночью показывал некоторым барышням из обслуги. Вроде, это был консервный нож с острым, правда, проржавевшим лезвием. Но это уж точно из области фантастики.
        Хотя, может быть, консервный нож и был, но какое отношение он имел ко всему произошедшему и зачем бизнесмену-миллионеру такой примитивный предмет, точно уж неясно. Поэтому решили, что никакого ножа не было и в помине.
        Ну, раз не было – значит, не было. И говорить здесь, собственно, больше не о чем. 





                июль 2014 года, Москва