Трещина

Трещина /новелла/       Асия Турашкызы

             Юрий Францевич пересчитал деньги. Их хватит заплатить за
квартиру,останется немного на продукты, а ведь пришла квитанция за детский сад. В прошлый раз занял у преподавателя соседней кафедры, но такдо сих и не отдал. Зарплата у доцента небольшая, да и выдается не вовремя. А литературные гонорары он давно уже не получал, хотя периодически печатает рассказы и статьи в столичных газетах и журналах. Супруга, тоже филолог, но только специализируется по языку, бросила преподавание, стоит целыми днями на базаре, реализует товары «челноков». Приходит домой усталая, раздраженная, простуженная.
Юрий Францевич женился семь лет назад на своей студентке. По натуре он неисправимый романтик. Идеализирует людей, приписывает черты, совершенно не свойственные им, витает в мире образов своей литературы. В последнее время увлекся философией. Он долго не женился, потому что постоянно разочаровывался в своих возлюбленных. Ибо известно, тем больше любишь человека, чем меньше его знаешь…
С Лорой Юрий Францевич познакомился на одной из поэтических пятниц, которые проводил для своих студентов. Она была белокурая, маленькая, нежная, но быстрая и решительная. Несмотря на разницу в возрасте и характерах, они полюбили друг друга и вначале жили очень дружно. Родители его были рады, так как потеряли надежду женить своего книгочея. Но началась перестройка и переход к рыночной экономике, а с ними пришли материальные трудности. Лора требовала, чтобы он зарабатывал деньги, бросил работу и отправился за границу за товарами.
Филологи-языковеды – вообще суховатые люди. Литературоведы же эмоциональны, порывисты, не понимают, что от них требуют зарабатывать, просто-напросто обеспечить жизненный уровень. Вот и начались ссоры, недомолвки. Но все же они были привязаны друг к другу и пытались найти выход из создавшегося положения. А жить становилось все труднее и труднее. И вдруг Лора предложила уехать в Германию. У нее там были родственники по материнской линии. Вначале Юрий Францевич пришел в ужас от такого предложения. Он не представлял себе никакого другого места жительства, кроме Кокшетау. Он родился и вырос здесь. Его предки еще при Екатерине появились в России, затем в Казахстане. Он знал наизусть каждый уголок Казахстана, любил его разнообразную и неповторимую природу, бывал и в Заилийском Алатау, и в Уральске, и на Арале. Отец его был геологом и часто брал сына в экспедиции.
Но Лора не слушала никаких доводов, ею  овладела навязчивая идея покинуть Казахстан. Она расспрашивала знакомых, родственники которых уехали в Германию. Оказывается, почти все устроились неплохо. А для Лоры, человека чрезмерно практичного, это было главным в жизни. Внешний вид ее – голубые вопросительные глазки  и белокурые волосы – был обманчив. В этой маленькой головке было столько же романтики, сколько во всем синтаксисе, который она недавно преподавала. Да и можно было ее понять. Муж не приспособлен к жизни, приходится ей самой тянуть семью, поднимать дочь. Она устала от барахолок, от тяжелых сумок, которые с ее хрупким телосложением поднимать было нелегко. А другого выхода нет. И вот первыми в путь двинулись ее родители. Они уже  приехали в пересылочный лагерь. Родители же Юрия Францевича отказались ехать наотрез, хотя пенсии их совершенно не хватало, чтобы сводить концы с концами.
          «Это моя земля, я ее защищал», - сказал отец, - здесь родился, здесь и умру». Сказал – как отрезал.
А Юрия Францевича раздирали сомнения. Он любил дочь, жену. Лора была превосходной юмористкой. Она умела выводить его из депрессивных состояний. Бывало, Юрий Францевич начнет длинно говорить:
         -Капитализм ведет к признанию человека вещью, которую владелец капитала может купить и которой может распоряжаться, как ему вздумается…
          -Да, да, - поддакивает, казалось бы, Лора. -  Вот ты был никем и стал  ничем…
Юрий Францевич морщит лоб, а затем разражается хохотом. И Лора смеется, причем так заразительно, так искренне. В этот жизнерадостный,  заставляющий забыть все неприятности смех, наверное, он и был влюблен больше всего.
А когда ему не нравилось, как поступает тот или иной персонаж телесериалов, которые они всей семьей смотрели вечерами, он наставительно говорил:
- Я бы не стал на месте Луис-Альберто жениться на Эстер…
- А тебе никто и не предлагает, - парировала она.
          И Юрий Францевич снова смеялся.
Теперь он даже не улыбался. Ходил на занятия с потерянным видом, о чем-то напряженно думал. Студенты обожали его лекции. Он был влюблен в «серебряный» век русской литературы и своей любовью зажигал их. Его лекции были своеобразным театром для слушателей. В них присутствовала какая-то неуловимая ниточка духовного общения, которую больше всего ценил в жизни Юрий Францевич. Но теперь студенты все чаще видели его невеселым, скучным. Глаза потускнели, он говорил монотонно. Чувствовалось, что он мучительно переживал.
А предприимчивая Лора уже получила разрешение на выезд в Германию. Что оставалось делать? Старики, родной Кокчетав, друзья, его студенты, институт и не менее любимые дочь и жена. Вряд ли может сорокасемилетний мужчина снова создать семью. И он решился…
И вот чемоданы собраны. Мелькнули заплаканные лица стариков, друзей: Фархада, Алеши, Айдара. Поезд тронулся.
Путь их вначале был до Москвы. На Белорусском вокзале они сели в великолепный германский поезд, в котором поражали отличное обслуживание, ослепительная чистота. И начались первые неожиданности, и первые курьезы.
В одном купе с ними возвращались домой немецкие туристы. Когда поезд подошел к станции Лихтенберг, проводник куда-то удалился, и эта пара места себе не находила, не зная, кому сдать билеты. Они по очереди обращались к Юрию Францевичу за советом. Он усмехнулся, кинул билеты на столик. Лора тоже подавила смешок. Юрий Францевич нарочито торжественно сказал:
        -Ну, что ж, ступаем на землю великого Гете. Принесет ли она нам счастье?..
      /Если бы он знал, что этот проводник на следующий день был уволен за билеты, найденные на столе, он, наверное, так бы не поступил/.
Семья подняла чемоданы, вышла на перрон, где ее уже поджидал небольшой синий автобус на двенадцать мест. Они приехали в пересылочный лагерь, вселились в общежитие. Комната отдельная, ванная, туалет, все было в секции. Вполне можно жить, ничем не хуже их микрорайновской квартиры. Не успели они обустроиться, как их тут же пригласили на занятия по немецкому языку. Лора и Инна быстро усваивали слова, к тому же  супруга изучала немецкий и в школе, и в вузе. Они уже говорили между собой на бытовые темы, а Юрию Францевичу ничего не лезло в голову. Он думал о Кокчетаве, о своих друзьях, студентах – кто же им читает ХХ век? Тревожился о матери и об отце.
Прошло около полугода. Теперь нужно выбирать постоянное место жительства. Поехали к Лориным родственникам. Среди чистеньких полей, подстриженных деревьев стоял фермерский домик с красной черепичной крышей. Встретили их неплохо, выделили две комнаты, и хотя домик находился в сельской местности, в нем были все удобства. Мебель купили у соседей за бесценок, почти новую, крепкую, полированную. Как-то, проходя мимо свалки, нашли совершенно новый велосипед, сверкающий спицами, посадили на него Инну. Вся семья помогала фермеру по хозяйству. Вечерами Лора учила немецкий язык, беседовала с Инной, они уже напевали песенки. А у Юрия Францевича не было ни желания, ни способностей / как у В.Белинского/ к изучению языка. Он возил сено, убирал двор, конюшню и никак не мог понять, почему он здесь. Ему казалось, что он приехал на дачу, и отпуск его неожиданно затянулся.
Вскоре Лора нашла себе работу в колледже. Она начала неплохо зарабатывать, брала на дом переводы. Через некоторое время они сняли квартиру в Берлине. Юрий Францевич искал работу, но безуспешно. Он ходил по учреждениям, но почти везде натыкался на вежливый отказ. Как-то стоял на улице и рассматривал ящики с мусором. Их было несколько видов. В одном бутылки, в другом – бумага и т.д. Ему это понравилось. Значит, все пойдет на переработку. Не то у него в городе – все в одной куче, а затем увозится на городскую свалку. В это время подъехала мусорная машина, и водитель попросил его помочь загрузить ящики. Он не отказался и таким образом стал работать уборщиком мусора. Хотя и небольшая зарплата, но все-таки экономическая независимость. Не придется у жены выпрашивать на сигареты. Здоровьем крепким он особо не отличался, поэтому к вечеру сильно уставал  и единственным его счастливым моментом за весь день было, когда он целовал Инну в мягкую душистую щечку и погружался в свой беспокойный сон.
Юрия Францевича все почему-то  раздражало. Привычки, манеры поведения здешних людей казались ему странными. Зашли они как-то к знакомым. Те в это время обедали. Они даже не пригласили к столу. Так и просидели они втроем на диване, пока Лора расспрашивала их о чем-то. Юрий Францевич взял да и брякнул на ломаном немецком языке:
-Хоть бы к столу пригласили, фрау.
         -А мы на вас не рассчитывали, в следующий раз предупреждайте, - невозмутимо ответила хозяйка.
Юрию Францевичу не нравились семьи горожан. У всех обязательно по одному ребенку и по громадной собаке, для которой они покупают специальные лосьоны, консервы. Люди казались ему невеселыми, неприветливыми. Все обращаются друг к другу по фамилии. Да они, конечно, честные, порядочные, умеют добросовестно работать. А кто зарабатывает своими руками, не будет разбрасываться деньгами и вещами. Попросил он однажды у соседа тонометр смерить давление, тот не дал, мотивировав  тем, что любой техникой должен пользоваться только ее владелец. С тоской он вспомнил соседей по лестничной плошадке, которые ни в чем не отказывали ему. Его магнитофон находился практически у них,  а они готовили помидоры в собственном соку и на его семью. Он вспомнил также, как с отцом и его коллегами ночью приезжали в аул, где жили знакомые отца. И всегда удивлялся, как среди ночи жители вставали, женщины приветливо улыбались, несмотря на прерванный сон, ставили самовар, накрывали на стол, угощали баурсаками и крепким чаем, стелили им множество одеял на полу, и дом замолкал до утра. На следующий день подавали уже бесбармак и до позднего вечера звучали песни под домбру, одна из которых запомнилась Юрию Францевичу на всю жизнь – песня о потерянной родине – «Елим-ай».
Однажды рано утром Юрий Францевич и Лора шли по улице. Мостовая и тротуары сверкали на солнце – только что проехала уборочная машина. Приятно было идти по чистому, слегка мокрому асфальту. И вдруг они увидели довольно странную картину. По другой стороне улицы шел юноша в потрепанной куртке и джинсах, напевая странную мелодию. Он рвал на ходу бумагу и разбрасывал ее на асфальт. Вскоре его заметил полицейский и кинулся догонять.
Юрий Францевич сказал Лоре:
- Смотри, сейчас он его арестует, надо помочь.
- Да разберутся сами, идем скорее, опоздаем, - ответила она
  Но Юрий Францевич бросился навстречу полицейскому.
         -Извините, извините его, это я виноват. Дал ему плохое письмо из дома. Я подберу все. – И он кинулся подбирать бумагу и складывать ее в пакет.
         Полицейский подозрительно посмотрел на него. Но на тротуаре было уже  чисто. А парень смущенно смотрел вниз. Когда служитель порядка удалился, парнишка сказал:
- Спасибо вам, а то бы он меня непременно сцапал…
- А зачем вы это сделали? – спросил Юрий Францевич.
- - Тошнит от этой чистоты и порядка, хочется небольшого бардачка…Вы меня понимаете?
         Юрий Францевич понимал его прекрасно. Он устал от правильности, автоматизма городской жизни. Как-то он предложил поехать в лес за городом. С ними собрался и сосед – любитель поохотиться. Ему пришлось добиваться разрешения в муниципалитете. «Как здесь все строго, педантично», - подумал Юрий Францевич, с тоской вспоминая, как он с друзьями уезжал на Чебачье озеро, в степь. Рыбачили, бродили по полям, и никто не спрашивал у них разрешения или документы.
Лес удивил Юрия Францевича и тоже не понравился. Деревья явно насажены. Параллельно, перпендикулярно, рядочками. И тем не менее в этом игрушечном лесу водились белки, куропатки, зайцы. Юрий Францевич сидел под деревом и невольно вспоминал бескрайние степи и писал на обрывке листа стихи:
Снег сошел,
Только еще чуть остался
В моршинках гор…
И снова в мире синее, зеленое, белое, голубое.
Синие горы, белые вершины.
Голубые озера, изумрудные на солнце-ветру тополя.
Расселины скал, каменистые насыпи,
Островки лесов и безбрежье пустынь и степей,
Где ветер гнет стебелек ковыля.
И небо громадным куполом юрты
Обнимает землю номадов…

Он протянул Лоре листок со стихами. В это время она доставала из сумочки косметику, чтобы привести себя в порядок. Она  быстро пробежала глазами написанное и вздохнула:
- Номады, номады, ты бы лучше выучил, как на немецком «помада».
Юрий Францевич опешил. Раньше бы он рассмеялся ее шутке. Но сейчас ему было горько от того, что она не понимала его чувств.
- Какая ты, однако, - в сердцах сказал он. – Нет тебе дела до меня…
Она даже не отреагировала на его слова. Нет, десять лет назад она была совсем другой – нежнее, тоньше. Слушала его стихи, пыталась петь их под гитару. А сейчас, кроме мыслей, как разбогатеть, стать независимой, у нее нет ничего на уме.
- Ой, папа, я поймала бабочку! – крикнула Инна. – А там смотри, смотри – белка…
Девочка вся светилась от удовольствия. Щеки ее порозовели.
Юрий Францевич умиленно посмотрел на дочь. Ради этого счастливого детского голоска, ради ее здорового веселого вида находился он в чуждой ему обстановке…
Встретился в Германии Юрий Францевич и с одноклассником Сашей Свистуновым. Он – русский, жена – немка из России. Как только начался массовый переезд немцев, не добившихся автономии на Волге, они тоже тронулись с места. Причины те же, что и у всех – материальные трудности, больной ребенок…
Как-то, направляясь в музей Берлин-Далем, Юрий Францевич услышал на улице русскую речь. Седоватый высокий мужчина разговаривал с девочкой на русском языке. Юрий Францевич присмотрелся  и узнал своего одноклассника. Они обнялись. Юрий Францевич несказанно обрадовался. Ведь здесь общение проходит в определенных рамках. Они громко заговорили, зажестикулировали. Прохожие осуждающе оглядывались на них. Саша заметил реакцию прохожих, пригласил друга в кафе. Они выпили, закурили и начались расспросы, расспросы, под которыми кроются все те тревожные думы. Саша одет в фирменный костюм с искрой, тщательно выбрит. Но в его облике чувствуется какая-то скованность. Юрий Францевич же выглядит неряшливо. Лохматый, долговязый, прячет несвежий манжет рубашки под рукавом костюма.
- Ну, как ты? – спрашивает он.
- Да неплохо устроился, инженером-программистом на фирму. Платят хорошо, есть квартира, машина. А ты?
Юрий Францевич покраснел, замялся.
- Не хочешь говорить, не говори, не всем здесь есть место. Мы же пришельцы, кто же уступит нам свое?
- А где супруга работатет?
- В церкви пристроилась…
- С высшим образованием?
- Ну да.
- Ну, это вроде меня.
- А дети?
        - В частных школах. Валеру хорошо подлечили, здесь врачи сильные. В общем, все нормально… -Он посмотрел вдаль. Глаза его были грустны.
- Из дома пишут?
- Да, вчера только получил письмо… Знаешь, честно сказать, иногда хочется все бросить и удрать в Кокчетав. Но дети, жена… Не знаю, не знаю, все не так, как хотелось бы…
Потом они вспомнили своей переулок, свои дома. Дети всей улицы собирались вечером на лавочке, смотрели на звездное небо, мечтали, беседовали, играли в «глухой телефон», волновались перед девчонками, когда те выбирали их в пару, играя в «ручеек». А во дворах цвели ночные красавицы, золотые шары, бархатцы… Вспомнили родителей, Сашину сестру, боевую вихрастую девчонку, суровые северные зимы, походы на лыжах по заснеженным полям, летние поездки на Щучье озеро. Они уходили на берег и слушали, как шумят сосны под порывами ветра, и сами собой складывались стихи о корабельной роще, о мерцающей тайне воды… Вспомнили… и обоим стало как-то хорошо и тепло на душе, будто они на мгновение очутились в родных краях.
Вдруг Саша посмотрел на часы – точно так же, как делала это Лора. Когда Юрий Францевич начинал что-то длинно рассказывать, она всегда смотрела на часы, давая понять, что ее ждут дела. И он сразу умолкал. И сейчас он понял, что пора заканчивать беседу.
Жизнь Юрия Францевича не складывалась. Нет друзей, нет единомышленников, нет общения даже на элементарном уровне. Работа, унижающая достоинство образованного человека. Да и с Лорой отношения ухудшались. У нее совсем другая жизнь. Она устроилась переводчицей на крупную фирму, изучает английский язык. У нее много знакомых. Внешне она тоже изменилась. Стала подтянутой, шикарной, стильной. Последнее время стала поздно возвращаться домой. На вопрос: «Почему так долго?» - неизменный ответ: «Много было работы!» Она поставила перед собой цель открыть свою фирму. Как-то Юрий Францевич попросил ее напечатать рассказ на компьютере, она отказалась. Раньше она, хотя и нехотя, соглашалась. Теперь же считала это бесполезным времяпровождением. Зато каждую субботу ездит в универмаг Ка Де Ве и возвращается с ворохом безделушек, платьев, туфель.
Глядя на супругу, Юрий Францевич невольно терялся. Он чувствовал к себе пренебрежение со стороны Лоры и всех ее родственников. Кто он? Несчастный уборщик улиц! Конечно, он не подходит ей, такой красивой, преуспевающей. Он стал пересматривать свою жизнь, вспоминал, как познакомился с ней,  идеализировал ее, посвящал грустные стихи:

Душа твоя стремится ли к моей?
Хоть искорку огня зажег ли я?
Иль это все пустое?
Пусты поля, пусты холмы, пусты страницы
Твоей книги.
В ней нет тебя, в ней нет меня…
А только буквы, точки и слова…

А она считала, нужно хорошо питаться, одеваться, что муж должен обеспечивать семью, а высокими материями она займется как-нибудь попозже. Она словно следовала совету известного философа: «Заботься о хлебе насущном, а царствие небесное придет само». Была преподавателем, теперь станет менеджером. Современный мир формирует особый тип личности, ориентированной на спрос. Быть нужным в этом мире при любой конъюнктуре – вот главная установка. «Люди, – замечает Эрих Фромм, – теряют свое «я», ибо их «я» меняется в соответствии с принципом «я такой, какой я вам нужен».
Конфликт с Лорой – это конфликт прагматизма и духовности. Рано или поздно этот брак, наверное, распался бы, находись они даже в Казахстане. Брак предполагает ежедневный обмен мнениями. И если человек не удовлетворен общением с ближними, он ищет в других людях отклика на свои потаенные мысли и чувства. Очень редко встречаются пары, в которых привлекает именно духовный союз людей. Совместимость их, по природе своей отличающихся разнообразием характеров, их непримиримостью – довольно сложная задача. И чем сложнее личность человека, тем труднее ей строить отношения с окружающими.
Юрий Францевич общался только со знакомыми Лоры. И поэтому впечатления его от жизни в Германии были не самыми лучшими. Но ведь это была земля великих романтиков, великого Гете, величайших философов, которых когда-либо знал мир. Он не побывал в в кафе «Эйнштейн», где собирались литераторы, ни в «Гегеле», где бывали художники. Уделом их были дешевые турецкие и китайские закусочные и универмаг. Он не общался с представителями культурной элиты. Ведь для этого нужно было освоить целый пласт незнакомой ему культуры, изучить историю, искусство, литературу и понять их через язык, главный компонент любой культуры. А для этого, в свою очередь, нужно было родиться и жить на этой земле. К тому же среда, в которой он жил, сформировала в нем свободную независимую личность. Западный мир был чужд для него. Он знал, что его Родина вступает на этот же путь, но почему-то верил, что традиции духовности и солидарности не исчезнут бесследно.
«Прекрасная идея социализма – равенства и братства людей – трансформировалась в далеко не идеальное общество. Но видеть только отрицательное в семидесятилетнем прошлом могут необъективные люди, быстро забывшие то положительное, что мы имели в советском государстве. Нынешнее общество, ориентированное на рыночную экономику, где однозначно выживает сильнейший / т.е. функционирует тот же закон джунглей/ малоперспективно, так как оно лишено духовных ценностей, нравственных ориентиров, что ведет за собой гибель души человеческой, а за ней гибель всей земной цивилизации в самом прямом смысле /таяние полюсов, ураганы, цунами, землетрясения/.
Если ХХ век был веком техники, максимального приспособления природы к нуждам человека, - писал Юрий Францевич в своей тетради, - то ХХ1 век должен быть веком гуманизации общества, преобладания духовного начала в человеке над биологическим. Если этого не произойдет, нарушится равновесие нашей планеты, и катастрофа будет неизбежной».
Постепенно от мыслей о человечестве он переходил к раздумьям о себе. Нет, не может он примириться с ролью, можно сказать, изгоя в обществе, в семье. Ведь он ничего не значит здесь, никому не нужны его стихи, рассказы /он носил их в разные издательства, но везде встречал вежливый отказ/, ни его великолепное знание русской литературы. Единственный книжный магазин в их районе, где продавались книги на русском языке, недавно закрылся – нечем платить за аренду. А ведь его посещали эмигранты, командированные русские. Здесь можно было хотя бы немного пообщаться с людьми своего круга. Невольно он вспомнил судьбу Ивана Бунина, писавшего в эмиграции не о французских впечатлениях, а о том, что он пережил в России, и умершего в нищете. Нет, он тоже не нужен этой жизни, такой красивой и богатой.
Юрий Францевич потерял работу, найденную с таким трудом. Как-то нагрубил старушке, сделавшей ему замечание за то, что  он рассыпает мусор из ящиков на тротуар и не утруждает себя убрать его до конца. Старушка, недолго думая, позвонила ему на работу и на следующий день он был уже уволен. Лора попыталась устроить его к себе на фирму агентом по доставке изысканных товаров богатым клиентам. Более неподходящего занятия для своего супруга она не могла придумать, хотя ею руководили самые лучшие намерения. Она думала, что теперь он начнет неплохо зарабатывать, почувствует себя более уверенно. Юрий Францевич выучил несколько дежурных фраз на немецком языке, привел себя в порядок, взял список адресов и огромный саквояж с косметикой и всякими безделушками и отправился в роскошные кварталы Берлина. Позвонил в одну квартиру, ему даже дверь не открыли. Во второй посмотрели товар, но ничего не купили. И так повторилось несколько раз. В его характере вообще не было умения заискивать, расположить к себе клиента. Он почти молча предлагал товар, при этом внутрене напрягался и, получая отказ, молча уходил. При этом Юрий Францевич дважды испытывал унижение – когда предлагал товар и во второй раз, когда его отказывались приобретать. К концу дня он почувствовал себя окончательно опустошенным. Он вернулся на фирму с полным саквояжем, чем вызвал неудовольствие служащего в конторе, на что, естественно, тоже ответил… и снова потерял работу. Юрий Францевич окончательно стал иждивенцем в семье.
Как-то, проводив Инну и Лору, он подошел к раскрытому окну и посмотрел вниз. По улицам сплошным потоком неслись машины: черные, белые, красные, лакированные. А в них люди, вечно спешащие, не устающие… Да, они должны спешить. Если они не будут думать о своем материальном положении, то просто не выживут. У них нет времени задуматься о себе, о смысле своей жизни, о том, что же привязывает их к ней… Неужели человек, находясь в мире машин, роботов, компьютеров, становится похожим на них?
Юрий Францевич смотрел и смотрел вниз, его манила земля, притягивала. Вдруг ему захотелось броситься вниз, чтобы разом освободиться от своих проблем, но вдруг перед ним мелькнул образ дочери, ее смеющееся нежное лицо, когда она поцеловала его, прощаясь… и он со страхом отпрянул от окна, подошел к бару, налил себе полный стакан красного вина, залпом выпил и уснул.
С этого дня он начал пить, чем вызвал бурю негодования супруги. Противоречия накапливались с каждым днем. Их нужно было как-то разрешать.
Однажды поздно вечером, вернувшись домой после безуспешных поисков работы, он застал Лору в странном настроении. Она смотрела на него с неожиданным сочувствием. Лора протянула ему телеграмму. Юрий Францевич быстро пробежал глазами ее текст. Невыносимая боль пронзила его сердце: он потерял отца. Медленно опустился в кресло и закрыл лицо руками. Мысли его путались. «А как же теперь мать, кто будет заботиться о ней? – думал он. – Ведь отец, хотя и сам был увечным, ухаживал за ней, был ее опорой. – Он посмотрел в окно. Дымчатое облачко вилось в его проеме. – Что же делать, что же делать? – сверлила мысль. – Ну, конечно, я должен ехать».
Неожиданно его взгляд упал на бигуди, лежащие на тумбочке. Лора подошла к зеркалу и начала накручивать их на волосы.
«Боже мой, в такую минуту она думает о том, как будет выглядеть завтра на работе», - думал Юрий Францевич.
Она словно угадала его мысли.
- Да, думаю. Завтра придется идти к родителям, просить деньги тебе на дорогу, - сказала она.
Действительно, деньги на дорогу дали родственники Лоры. Она проводила его в аэропорт на «Мерседесе», принадлежащем фирме. Ей разрешили отлучиться на два часа. И вот он за барьером, где отъезжающие, а она по ту сторону. Они молча смотрели друг на друга. И вдруг Юрий Францевич почувствовал, что видит ее в последний раз. Он кинулся к ней, обнял… Она не сопротивлялась, тихонько прижалась к его груди. Чувство потери, щемящее, тоскливое, пронзило обоих. Стюардесса позвала его. И он пошел к самолету, поминутно оглядываясь на Лору. Ее хрупкая фигурка в белом костюмчике мелькнула среди провожающих.
Месяц провел Юрий Францевич в родном городе. Встретился с родными и друзьями, выразившими ему свои искренние соболезнования. К сожалению, многих он уже не нашел. Алеша уехал в Россию. Айдар, биолог, в Канаду. Остался только Фархад. И тот сменил профессию. Из философа превратился в бизнесмена, перепродает импортные товары. Что делать? Ведь у него трое детей, нужно платить за детский сад, за английский и т.д. И вот наступила пора возвращаться обратно в Германию.
Уже куплен билет на поезд. Перед отъездом он отправился с матерью на кладбише. Принесли цветы, поставили их в банку на столик.. Сели на лавочку и стали слушать тишину, думая о своем. Юрий Францевич посмотрел на мать. «Как она похудела, плечики узкие, совсем детские», - подумал он. Вдруг они услышали протяжный, надрывающий душу плач. Юрий Францевич встал и пошел по направлению голоса. Через несколько шагов он увидел печальную картину. На могиле, поросшей голубым барвинком, лежала молодая женщина. Она обнимала могильный холмик руками и горько причитала: «Мамочка, голубушка, кто же будет ухаживать за твоей могилкой ?» Поодаль стояли мужчина, видимо, муж, и женщина средних лет. Они грустно смотрели на молодую женщину, но не пытались оторвать ее от могилы. Юрий Францевич вопросительно посмотрел на них.
- Пусть выплачется. Здесь похоронена ее мать, - сказал мужчина.
На могиле росло небольшое дерево, столик и лавочка были выкрашены зеленой краской.
Юрий Францевич осторожно спросил:
- Ведь она умерла не недавно?
- Да, вы правы. Семь лет назад. Мы пришли проститься, уезжаем в Германию…
Юрия Францевича словно молния пронзила. Нет, не может он ехать обратно. Здесь его земля, здесь могила его отца, здесь его жизнь, какая бы она ни была. Мать совершенно больна, беспомощна. Кто же будет помогать ей? И мысль, простая и ясная, родилась у него в этот миг: он должен остаться.
Люди покидают Родину по разным причинам. Первая волна  эмиграции связывается в нашем представлении с революцией, вторая волна – с преследованиями революционных вождей, когда государство в лице власть имущих не давало человеку права на нормальную жизнь. Можно ли винить человека, бежавшего от сталинских репрессий и вывезшего жену в чемодане? Он отстаивал свое право на жизнь, существование, дарованное ему свыше… Покидают  Родину и творческие люди. Что и говорить, «колосс на глиняных ногах», могучая советская держава, предоставляла ли она возможность осуществить творческие возможности? Система запретов, постоянных увязок с тем или иным министерством, марксистко-ленинская идеология, не допускающая инакомыслия… Тысячи изобретений, так и оставшихся не востребованными производством, рационализаторские предложения, сберегающие ресурсы… Нет, они не вписывались в плановое хозяйство. Творчество художников, писателей, композиторов не укладывалось в «прокрустово ложе» официальной идеологии. Искусство и такие его феномены, как Андрей Тарковский, Иннокентий Смоктуновский, появлялись не благодаря системе, а вопреки ей. «Колосс», как известно, рухнул, система находится в состоянии броуновского движения, и, пока она вновь самоорганизуется, пройдет немало времени. А пока идет массовая эмиграция населения в основном по этническому признаку. Республика объявила свой язык государственным, что вполне естественно. Ведь в Казахстане выросло не одно поколение, не знающее родного языка. И не стоит стыдить этих людей, а лучше отнестись к ним, как к жертвам тоталитарного режима и помочь им в освоении культурного наследия предков. Шадящий режим вхождения в язык нужен и другим народам, населяющим Казахстан. Ведь республика, как известно, в результате своего исторического развития представляет собой удивительное содружество разных народов. Взаимное уважение, равенство в правах, добродушие и добросердечность свойственны людям бывшего СССР. Как подчас приятно услышать от чеченца, азербайджанца ласковое обращение «брат», «сестра». Удивительно приятно общаться с корейцами: простые, умные, трудолюбивые люди. Русские – талантливые, открытые, хорошие специалисты, настоящие друзья. Много общего в характерах казахского и русского народов. История знает немало примеров искренней дружбы их представителей: Абай и Михаэлис, Достоевский и Чокан. Судьбы русской и казахской культуры исторически тесно переплетены. Брусиловский, Затаевич, Потанин, Домбровский – все они вложили немало сил в развитие казахской культуры. Казалось бы, нужно скрепить это исторически сложившееся братство народов, напоминающее немного американский вариант. Но, видимо, люди чувствуют, что на данном этапе истории лучше быть со своим народом, со своим языком. Увы, его изучение большинству людей дается с трудом. Многие стремятся вернуться на этническую Родину. Русские в Рязань, татары в Казань, немцы на Рейн. Язык, культура… Каждый человек, как бы он ни гордился своей маргинальностью, ни считал себя гражданином Земли, в конце концов, осознает принадлежность своему народу. Перекроилась геополитическая карта мира, а люди платят за это сломанными судьбами, перестройкой своей жизни. Многие, устав от материальных трудностей в перестроечном государстве, пытаются найти благополучие в заморских краях. Для них главный мотив – выжить. Они едут в Америку, в Австралию, Германию, так сказать на готовое, экономику созданную другими людьми и в течение долгого времени.
Да, Родина сейчас находится в трудных условиях. Но ведь не покидают мать сыновья, если она стара и больна… Многие получили образование здесь,  а теперь уехали, чтоб отдавать свои знания другим странам.
Главное богатство любого государства – это его люди, их человеческий и творческий потенциал. И с их отъездом Родина многое теряет. И сами, счастливы ли они в богатых заморских странах? Тоскует Юрий Герт по «листьям и камням» Казахстана, Светлана Аксенова в Израиле / «неправдашнее синее море там»/, Галина Черноголовина в России – «уезжала, как умирала». Конечно, человек привыкает ко многому, он может изменить свою жизнь и найти себе вторую Родину… Но наши чувства никогда не проходят бесследно, и «ушедшая жизнь» никогда не забудется…
Герой моей новеллы возвратился в родной город. Он не принял другую жизнь. Полунемец, полурусский, в душе он был казахстанцем.
Юрий Францевич вернулся на свою кафедру, к своим студентам, бурно встретившим его. Снова пишет стихи, рассказы. Начал переводить повести Оралхана Бокеева, правда, пока с подстрочника. Зарплаты катастрофически не хватает. Он подрабатывает в школе, лицее, везде, где есть возможность. Он  верит, что Казахстан выйдет из кризиса, наладится экономика, оживет культура. Нужно только подождать, и больной поднимется на ноги, а ты будешь счастлив от мысли, что не покинул его в трудную минуту.
И все-таки судьба дала трещину. Семейная жизнь потерпела крах, и вряд ли он снова создаст семью, ведь годы уже не те. А его друг, Саша, так и остался в Германии. Он хорошо зарабатывает, дела идут в гору, но он совсем замкнулся в себе, стал сух и неприветлив, и глаза его совсем невеселы, ведь в Кокшетау у него остались мать, сестра, племянники, и не только они, а что-то такое, без чего не может жить человек. Наверное, это не мифическое чувство – чувство Родины.