Выше головы не прыгнешь

                Пародия на происходящее в Доме2.
                Сцены из старинной жизни, навеяно А. Н. Островским.

Позднее утро. В поместье Карякино, что в Тюменской губернии, проснулась дочь помещицы, она ещё нежится на батистовых простынях и пуховых перинах. Но, все мысли о сегодняшнем вечере, всё-таки уговорила маменьку устроить приём в честь дня её рождения.

Сама, Елена Никаноровна, была из бедной семьи, но будучи послушной дочерью, удачно вышла замуж за (уже немолодого и много пьющего) купца первой гильдии Карякина.  Быть женой   пришлось недолго, Савелий Игнатьевич, царствие ему небесное, через полгода умер в горячке, злоупотребив мадерой. И осталась молодая купеческая вдова, Елена Никаноровна, с крепким поместьем и двумя цирюльнями в городе Тюмени, ожидать появления наследника, коим была в тяжести. Ждала мальчика, но новорожденной девочке обрадовалась не меньше. С именем мудрить не стала, и нарекла, как себя Еленой. Грех на судьбу обижаться, вот и чадушке своей такой же пожелала.

Девочку холили и лелеяли, учителей нанимали, даже гувернантку из Марселя выписали. Но толку от этого было мало, а вернее сказать и вовсе никакого. Науки девушке не давались, в дремоту вгоняли. А гувернантка, мисс Рюся, вместо грамоты, привила воспитаннице: страсть к чтению амурных романов, высокомерие и чрезмерную спесь, переходящую в гордыню. Из всех наук «пользы» было — десяток зазубренных французских слов и требование обращаться к ней не иначе, как мадмуазель Элен.  Фамилии своей, девица не просто стеснялась, а ненавидела её. Мечтала, как можно скорей выйти замуж и сменить на более благозвучную, желательно заграничную.

Но с замужеством как-то не задалось. И так маменька старалась, и этак поворачивалась, и свах нанимала, и связи нужные заводила, а всё без толку. И то сказать, девица заневестилась, уж третий десяток пошёл, а никто не сватает. Маменька это понимала, приглашала в дом кавалеров, даже проезжим офицерам комнаты сдавала для проживания, но дальше чаепитий и общих разговоров дело не шло. Уж больно строптива барышня. Всё не по ней: этот толст, тот слишком тощ; один глуп, другой чересчур умён; тот одет не по моде, а этот по-французски не понимает, или вот ещё: вбила в голову, что у квартиранта поручика женская форма ног, а для военного – это не комильфо. Купеческие сыновья во внимание не брались, уж больно хотелось за дворянина выйти. Вот и довыбиралась, женихов почти не осталось.
Да, и, справедливости ради надо сказать, что сама невеста красотой не блистала. Ростом с версту коломенскую; тощая, что слега; волосики белёсо-жиденькие. Опять же нет, нет, а купеческое происхождение давало о себе знать. Как прислугу отчитывать, или спорить о чём – так низким баском и крепким словцом не гнушалась, а с кавалерами так жеманилась и кривлялась, что те не совсем понимали, о чём это она.

Сегодняшний приём – последняя надежда, если и после него сдвигов не будет, значит только два пути останется: первый в старых девах вековать; а второй – в монастырь, грехи замаливать. Ни тот, ни другой матушке с дочерью не нравился, а только выше головы не прыгнешь.
День проходил в суматохе и беготне.
— Нюрка, что барышня уже выходила кофий пить?
— Нет, барыня, они приказали его в комнату подать, там, в постели, и откушали.
— Ладно, коли так. И смотри у меня, не скачи как коза, я слышала звон, опять разбила что-нибудь?
— Не я, барыня. Это барышня, её Санька приказчик, ослушался, вот она в него сахарницу и кинула.
— Ты, подумай, — всплеснула руками Елена Никаноровна – вот моду взяла, бить всё, что под руку попадается? Нет бы, мне сказала, я бы уж без убытка, знала, как наказать охальника. Конюшня с розгами для кого придуманы, а она сахарницы фарфоровые бить! – и покачав головой, записала в расходной книге: «Вычесть из жалованья приказчика, один рубль, за разбитую об него сахарницу»

Отдав по дому все необходимые распоряжения, старая барыня направилась в покои именинницы. В её руках была огромная коробка, красиво перевязанная розовой лентой. У дверей замешкалась, а когда услышала тихий разговор и приглушенный смех, остановилась, приоткрыла створку и стала подслушивать дальше.
Сомнений быть не могло, о ужас, её дочь резвилась с приказчиком!
Решительно шагнув вперёд, она не только услышала, но и увидела всё своими глазами. Наглый приказчик, тискал огромными ручищами её дочь, а та, жеманно и картинно «сопротивляясь» прижималась к нему.

Увидев вошедшую хозяйку, Санька, как кот от крынки со сметаной, метнулся в угол. Но, понял, что их секрет раскрыт, будучи наглым от природы, решил, что может оно и к лучшему, ведь на перезревшую барышню охотников мало, глядишь, может и ему, что отломится. А потому просто стоя в углу и ухмылялся.
— Слюни-то подбери! И марш в людскую, я с тобой потом поговорю! – велела она, тоном, не терпящим возражения, и Саньке ничего не оставалось, только подчиниться.
— Теперь с тобой, ну, рассказывай, что это было и как далеко всё зашло? – обратилась она к дочери.
— Маменька, это всё он – лепетала барышня – я ничего…
— Я не спрашиваю, про него, я про тебя хочу знать. Так-то ты свою честь блюдёшь? С приказчиками путаешься? Я, с ног сбилась, женихов искать, а она вон, что бесстыдница вытворяет. Говори, как на духу, было меж вами, что или нет?
Девица, захныкала, потупив взор, и тихо прошептала: «Да»

Елена Никаноровна рухнула в кресло и закрыла лицо руками. Но, опытная купчиха, быстро справившись с эмоциями, стала думать, как достойно выпутаться из этой ситуации.
— А куда же эта мерзавка Рюся, смотрела? Нюрка! – позвала она горничную, та тут же вынырнула из-за портьеры.
— В кабинет ко мне, эту жабу французскую, немедленно!
— Маменька, простите меня неразумную – кинулась дочь ей в ноги.
Та, всё понимала, что рано или поздно природа своё взяла бы, опять же как на кровиночку сердиться, одна ведь она у неё на всём белом свете.
— Ладно, — уже спокойным голосом, ответила Елена Никаноровна, — если на сегодняшнем приеме никто не подвернётся, значит, так тому и быть.
— Спасибо, маменька, а это в коробочке у вас что?
— Что, что, подарок хотела тебе подарить на рожденье, а ты, видишь, сама меня одарила. Бери уж, не облизывайся.
Девица открыла крышку и запищала от восторга.
— Ой, маменька, это же то о чем я мечтала! — и, счастливая кровиночка, начала зацеловывать родительницу.
— Конечно, скачет теперь, ладно, ладно лизаться-то. Настоящие «Веллингтон бут», три месяца назад заказала, да поставщик, тать такая, подвёл, застрял где-то в этой забытой богом, Америке. Но эти, испанские «Катюшки», не хуже. И что в них красивого не пойму, сапоги как сапоги, только непромокаемые.
— Ой, ну что вы маменька, это же самые модные. Таких, ни у кого нет! Я их только в модных журналах видела.
— То-то и оно, что помешалась ты на этих журналах. Запрещу выписывать, один разор от них.
Именинница, тем временем, влезла в обнову и вышагивала в них как околоточный по мостовой.  Со стороны, она выглядела уморительно: длинная, неуклюжая, в кремовом платье с кружевами и кринолином, а на ногах эти резиновые сапожищи.
— Поначитаются этих книг американских да французских и вытворяют потом невесть что. Ты ещё в штаны нарядись и в армяк мужицкий, я это тоже в одном журнале видела.
— Ах, маменька, если это модно будет, то и наряжусь. Сами знаете, я по моде не только одеваюсь, я живу по ней!
— Да, уж знаю – горько вздохнула Елена Никаноровна, вспомнив о том, что узнала четверть часа назад и отправилась в кабинет, разбираться с этой чертовой куклой, которая, судя по всему, не только закрывала глаза на все дочкины похождения, но всячески способствовала им.

Мисс Рюся, уже давно дожидалась хозяйку, но предсказать исход предстоящей беседы не взялся бы сейчас никто.
Гувернантка была дамой статной, даром, что француженка, видом своим она скорей походила на гренадера, чем на всех этих мелких жужелиц - модисток. Елена Никаноровна не знала, что у себя на родине мисс Рюся вовсе не была аристократкой, скорее даже наоборот, работала в порту. Поскольку Марсель город портовый, то, морской промысел и есть основное занятие его жителей. Нет, девица не была моряком, она работала на разделке рыбы. Пойманный улов должен же кто-то обрабатывать, вот этим и добывала себе пропитание. Пока, однажды, не попался ей торговец с русского судна «Святой Николай», и не увёз её в далёкую и снежную Россию, обещая безбедную жизнь и щедрое жалованье, только за то, что она была француженкой. Не соврал, тут ей жилось легче и сытнее. Она заимела послужной список и нужные рекомендации, кочуя из дома в дом русской полузнати. Небедные купеческие семьи очень кичились тем, что могут себе позволить французскую няньку, и её хозяев совсем не интересовало то, кем она была на родине. Правда, раньше приходилось воспитывать маленьких деток, а не перезревших девиц, но и это оказалось Рюсе на руку. Хитрая нянька ловко использовала слабости своей подопечной, для собственной выгоды. Прибирала к рукам всё, что плохо лежит, науськивала свою воспитанницу на выклянчивание у маменьки того, чем можно и самой поживиться. В общем, ничем не брезговала.  Опять же, сводничала и сама потом тянула денежки, якобы на сохранение тайны амурных приключений, а попросту шантажировала глупую гусыню.

Но, сейчас, запахло жареным. Елена Никаноровна – это не пустоголовая мисс Элен, её не проведёшь. От этого француженке было очень нехорошо. Тут не только место потерять можно, а ещё и свободу. Услышав приближающиеся шаги, нянька приняла раскаивающийся и наивный вид.   
— Ну, здравствуй, мать моя! Рассказывай, и смотри, чтоб больше никаких секретов. А я уж потом решу, казнить тебя или миловать.
И та, не заставила себя уговаривать, выложила «всё как на духу». По её рассказу получалось: хозяйская дочка так строптива и неуправляема, что полностью подчинила себе француженку. Ей «приходилось» потакать всем её прихотям, дабы не потерять место. Она, якобы, пыталась урезонить барышню, но, увы.… И, в конце концов, маменька узнала, что её кровиночка, вовсе не агнец божий, а дьявол во плоти. Что аппетиты девицы относительно мужчин так велики и не управляемы, и приказчик Санька, это так, мелкое развлечение, а потайная дверь в «девичью» спальню по ночам открывалась неоднократно. Кого там только не было: и заезжий циркач-борец, и кавказский обедневший князь, и итальянский торговец мануфактурой, а уж смазливым офицеришкам и прочим молодым повесам давно счёт потерян.
Маменька ошарашено молчала. Потом, поняв весь масштаб беды, спросила:
— Так куда же ты, чертова кукла, смотрела? Почему раньше мне не сказала? Чего ждала? Или выгоду свою потерять боялась? Сама, небось, тоже не проходила мимо? Ты думаешь, я поверю, что ты в этих оргиях нипричём была?
— Мадам, я не понимать, я думать так правильно. Я не мог сопротивиться, желаниям Элен. Она заставлять меня.
Француженка понимала, что сейчас лучше перейти на плохой русский, хотя в обычной жизни она очень даже неплохо изъяснялась, лишь лёгкий акцент выдавал иноземное происхождение.
— Кто из сегодняшних гостей побывал в доме без моего ведома? – потребовала отчёт хозяйка.
Ответ ещё больше расстроил её. Получалось, что почти половина приглашенных гостей мужского пола уже обласканы именинницей.
— А ты не врёшь мне? Что и муж купчихи Гусеевой её посещал? Уж в это мне никак не вериться.
— Чем хотите, поклянусь – не моргнув глазом, продолжала врать гувернантка.
Терять ей было нечего, чем абсурднее ложь, тем быстрее в неё поверят. Главное – уверенность, она всегда обезоруживает.

«Господи, — думала Елена Никаноровна — они ходят в мой дом, я им всем улыбаюсь, за стол сажаю, а они вон что вытворяют. Теперь и у меня козыри на руках есть, теперь уж я сама выберу»
И она принялась обдумывать кандидатов в зятья. Но пасьянс не складывался, получалось, что тот, кто более-менее подходит, уже женат, а свободные такие, что лучше уж в монастырь бесстыдницу отдать, чем замуж.
В назначенный час съехались гости. Веселье лилось рекой. Именинница радовалась гостям и подаркам, жеманилась и кокетничала. А Елена Никаноровна   совсем другими глазами смотрела на пришедших. Внешне была вежлива и спокойна, а в душе презирала и почти ненавидела большинство визитеров. Так и не сделав нужного выбора, пригласила гостей к столу, а по истечении положенного времени вежливо распрощалась.
Ночью трижды заходила в комнату дочери с проверкой, но незваных гостей сегодня не было. Почти под утро забылась неспокойным сном. Проснулась от странного шороха, показалось, что кто-то прошел по коридору и открыл дверь кабинета. Вставать не хотелось, поэтому барыня громко окликнула:
— Нюрка, ты, что там шастаешь? Вот я тебя!
Но в доме стояла оглушающая тишина.
«Приснилось, наверное, или кошка за мышью погналась, завтра велю Клотильду на ночь в комнаты не пускать, пусть в людской спит»  — подумала, засыпая купчиха. 

Утро наступило серое, за окном лил дождь.
— Ах ты, господи! Что же это такое? – услышала из-за двери хозяйка голос прислуги.
Быстро встала, оделась и вышла в коридор. На пороге кабинета стояла Нюрка и испуганно таращилась по сторонам.
— Что там, разбила что?
Но зайдя в кабинет, поняла, что случилось. Сомнений не было, их обокрали. Вот какие шорохи слышала она ночью. Елена Никаноровна зашла в кабинет и огляделась. Нескольких минут хватило, чтобы оценить утраты. Пропали деньги, драгоценности и мелкие фарфоровые статуэтки. Имущества, конечно, жалко, но не так чтобы очень. Во-первых, денег было не много, взяли только те, что лежали в столе, сейф остался нетронутым. Во-вторых, драгоценности  не настоящие, искусные копии всегда можно выдать за подлинники. Настоящих драгоценностей у вдовы было немного, и хранились в сейфе. В-третьих, фарфора, в доме осталось ещё достаточно, чтоб горевать о нём.
Тут все услышали плач, переходящий в вой и кинулись в сторону крика.
Картина в комнате Элен, мало чем отличалась от увиденной в кабинете. Разбросанные вещи, выдвинутые ящики и перевёрнутые коробки. В центре всей этой композиции сидела безутешная девица и ревела, как белуга.
Пропали некоторые платья, украшения, часть вчерашних презентов а главное, что привело дочь в такое исступление, нигде не было резиновых сапог!
Похищенные предметы наводили на мысль, что вор, очень избирательный. Через час подозрения Елены Никаноровны подтвердились — из дома исчезла мисс Рюся.

***

Она в этот момент уже была далеко. Хитрая француженка ещё три месяца назад начала подыскивать себе другое место, и нашла. Оно, правда, было на Кавказе, но это даже лучше в сложившейся ситуации. Один знакомый земляк, торговавший в тех местах, написал, что мещанке Г* требуется компаньонка. Той скучно жить: муж – состарился, дети выросли, а ей очень хочется кому-нибудь про жизнь свою рассказывать, да советы советовать. Знакомый похлопотал, и место досталось мадмуазель Рюсе. «Если поживиться там окажется не чем, так хоть время пережду. А потом, все про меня забудут, и можно будет по новой гувернанткой устраиваться» — думала француженка, садясь в поезд, намереваясь добраться до Владикавказа. 

***

«Да, вот и верь после этого людям! Хотя, она мне никогда не нравилась, ну, бог с ней. Может, поймают ещё, а нет, так туда ей и дорога» — думала барыня за обедом.
Часа в четыре велела позвать приказчика.
— Звали барыня?  — заискивающе спросил Санька, заходя в кабинет.
— Звала, проходи, садись. Елена мне всё рассказала, сам понимаешь, выходов у тебя немного. Или в каторгу – за совращение, или к алтарю.
Санька молчал, потом почесав затылок, промычал:
— Ну, так это, барыня, кто ж в каторгу хочет?
— Так-то лучше! Из-под моей воли не выйдешь. Будешь делать, что скажу. Сейчас иди, потом тебя кликну, а Нюрке скажи, пусть барышню ко мне позовёт. Ступай, не стой столбом.

Зареванная невеста неслышно вошла в кабинет и села в кресло.
— Вот, что Елена, думаю я на Покров свадьбу сыграть.
— Свадьбу? Вы меня замуж хотите отдать? А за кого? – засыпала вопросами девица.
— А что, у тебя выбор велик? Помнится мне, я тебя только с одним ухажером видела. Или ещё кто есть? Так ты поделись с маменькой, не стесняйся, я рассмотрю, – строго одернула дочь Елена Никаноровна, а заодно и проверить решила, правду ли говорила нянька.
Девица, поняв, что чуть не проболталась, пролепетала:
— Нет, что вы маменька, нет у меня никаких кавалеров.
Мать, ещё строже взглянула и продолжила:
— Так вот, пойдёшь за приказчика.  Это, конечно, не совсем та партия, которую я хотела, но ты мне выбора не оставила. Так, что думаю, числа пятнадцатого октября будет нормально.
— Как же это маменька, ведь он же мужик, даже не купец? А как же дворянин? Нет, это невозможно! Это что же, я буду называться по фамилии Задиракина?!
— И что, фамилия, как фамилия, ничего особенного.
— Нет, маменька, это никак невозможно. Я не могу называться по такой фамилии. Это моветон.
— Подумаешь, фамилия ей не нравится. Была Карякина, будешь Задиракина, не велика разница.
— Вот именно! – почти рыдала дочь – Именно, что не меняется. А я хочу, чтоб всё было красиво!
— Раньше надо было думать, до того как с приказчиком амуры крутить. Всё, как сказала – так тому и быть! Может даже и хорошо, что он простоват, им можно крутить, как захочешь. А вот дворянин, ещё неизвестно, как бы себя с тобой повёл. Сама знаешь, охотников не было даже с приданым тебя взять, не то, что по любви. Женился бы такой, да только не на тебе, а денежках и терзал бы тебя за это всю оставшуюся жизнь. Корил за происхождение, а так – всё наоборот: и деньги твои, и власть, и муж слова поперёк не скажет. Разговор окончен, теперь станем к свадьбе готовиться.

На этих словах рыдающая дочь лишилась чувств. Вездесущая Нюрка тут же подскочила с услугами. Послали за доктором. Когда он приехал, девица уже снова рыдала в своей комнате.  Для верности всё-таки решили воспользоваться его услугами. После недолгого осмотра, маменька с врачом скрылись в кабинете для приватного разговора. По окончании, которого, щедро вознагражденный доктор быстро уехал.

***

«Вот и всё, кончилась моя жизнь, кончилась. Прощай Петербург и Париж, прощайте балы при императорском дворе, прощайте графы и маркизы. Не будет у меня модных туалетов, сшитых по французской моде. Проведу остаток жизни в деревне, буду ходить в чепце, широкой блузе и суконной юбке и вместо бланманже и пирожных, стану есть лапшу и кисель» — думала о своей несчастной доле девица и рыдала горючими слезами. Потом вспомнив про коварную француженку, украденные ей вещи, а главное резиновые сапоги, запричитала ещё горше. 
В этот момент её и застала маменька.
— Ревёшь? Ну-ну, реви, реви. Утри, только сопли и слушай: обвенчаетесь с Сашкой через две недели, здесь в деревне. Гостей звать не станем, всё сделаем потихоньку. До рождества останемся, а там с божьей помощью, переедем в город.
— Как, и свадьбы не будет? Почему через две недели? А как же платье, фата, гости? Неужели, маменька, вы и этого меня лишите?
— Не я, ты сама себя всего лишила. Журнальчики почитывала, романами увлекалась, дуру эту французскую слушала. Вырасти-то выросла, да умом не вынесла. Нельзя нам тянуть, на сносях ты матушка. Грех поскорее прикрыть надобно. Так что радуйся, что хоть приказчик под рукой оказался. И запомни, лучше кормить одного кота, чем сотню мышей.

И расстроенная Елена Никаноровна ушла, оставив дочь одну. Та, снова зарыдала от обиды, отчаяния и осознания того, что все её мечты - надежды рухнули в одночасье.  Ещё одна мысль не давала ей покоя: «Ведь, отцом будущего ребёнка, конечно, будет записан приказчик, но на самом деле она в этом не уверена. Им же могут оказаться и некоторые другие. В мечтах она представляла свою жизнь совсем иначе, и именно для этого оказывала «особое расположение» ещё двум мужчинам. Но, увы, замужество, ни с одним из этих кавалеров теперь невозможно» И виноватыми в этом она назначила француженку и Саньку.  Если   мадмуазель Рюся была недосягаема и посылаемые ей проклятья повисали в воздухе, то второй виноватый был под рукой. Вот на нём-то она и отыграется, на него и обрушит весь свой «праведный» гнев за рухнувшие мечты о богатой и счастливой жизни в высшем обществе. И будет делать это скрупулезно и методически до конца дней.

Ничего не подозревавший Санька, в это время с удовольствием тискал Нюрку на кухне. Та визжала от страха и удовольствия, но далеко не убегала. Приказчик радовался тому, что так удачно переночевал пару раз с хозяйской дочкой и теперь всё это богатство можно будет прибрать к рукам. Не знал он только, что совсем другую участь приготовили ему будущие женушка и тёща.

А Елена Никаноровна, сидела на диване в своём кабинете, гладила лежащую рядом кошку Клотильду, обдумывая всё случившееся с горечью: «Сначала — подчинялась воле родительской; потом — под мужнину перешла; а затем — и сама не заметила, как дочка, со всеми своими прихотями и прихлебателями её под себя подмяла. Жизнь пролетела, а была ли она счастлива? Радости и горести, достаток и безденежье, здравие и болезни – всё испытала, а вот счастливой быть не умела. Наверное, кто сам не умеет быть счастливым, не может научить этому своих детей»