Директор совхоза

— Угасци фирменнай, — сказал мне огромный мужик в малиновом пиджаке. На его розовой нейлоновой рубашке и зеленом галстуке я слегка задержал взгляд.
— Нравицца? — спросил он. — Спецзаказ. Ничаго, если я абнаглею, — он ловким щипком вытащил из пачки Мальборо две сигареты. — Цябе как завут? А как па отчаству?
— Аляксандр Грыгоравич, — он протянул мне размером с экскаваторный ковш руку. — Нада штоб па отчаству. Прывыкай. Здадзим госэкзамены и усё, толька па имени–отчаству. Ты ваабшчэ чэм занимаешся, гдзе работаеш? А я директар саухозу. Должнасць трэбуе вышшага абразавания. А то как палучаецца: Член парции, на атвецтвеннай рабоце и бяз вышшага абразавания. Сяйчас паследни экзамен здадзим и нам ужэ нихто ничаго ня скажа.
Экзамен предстояло держать по методике преподавания истории и обществоведения в средней школе. Я понятия не имел о предмете экзамена, но рассчитывал на интуицию, способности к софистике, демагогии и речевой импровизации, проявившиеся у меня, как у Моцарта, еще в детском возрасте.
—Ты видзеу, хто экзамен прымае? — спросил директор совхоза. — Идзи сюда, — подозвал он меня к приоткрытой двери в экзаменационную аудиторию. — Сматры. Видзишь ни на сякунду ня сядзе, толька ходзиць и прымае стоячы. Ты сядзиш, как этат, как у вас у горадзе гаварат — чувак, а ана над табой стаиць. Не у усякага нервы выдзяржаць. Сматры какой рост, какия ноги. Перад такой я ня то штобы сядзеу, на калени бы устау экзамен здаваць.
— Колхозница, — сказал я.
— Какая калхозница, — возмутился он. —Ты ваабшчэ калхозницу видзяу? Сматры как ана голаву дзержыць, как на ней касцюм сядзиць, какая грудзь, ноги.
— Я не это хотел сказать. Похожа на кульптуру Мухиной ‘Рабочий и колхозница'.
— Не, не знаком, — сказал председатель. — Не была урэмени азнакомицца. Знаеш безатцоушчына и ваабшчэ жызнь у калхозе ня очэнь распалагае к дасцижэниям миравой культуры, каторые саздало чалавечаства.
— Ты жанаты? – спросил председатель. — И я ужэ не жанаты. Я вот такую хачу. Вот на такой бы жаниуся. Не боишся экзамену?
Я пожал плечами.
— А я баюся, — сказал он. — Ваабшчэ, между нами канешна, усё дагаворана на урауне абкома, но я не хачу так. Хачу сам здаць. Я исторыю нашай парции сам здау и историю парцизанскага движэния сам здау. А з эцим у мяне труднасци у церминалогии. Вот, напрымер, што такое педалогия.
— Как детей правильно укладывать спать, — сходу ответил ему я.
— А какие ишчо есць цермины?
— Педагогика.
— Ну эта само сабой. Мы жэ педагоги. А ишчо у таком жа ключэ?
— Педофилия.
— Эта што?
— Любовь к детям.
— Подаждзи я запишу. — Он достал блокнот в кожаной обложке и ручку с золотым пером. Заметив мой интерес, сказал:
— Дзепутацкие. Гавары дальше.
— Зоофилия.
— Любоу к жывотным, — догадался он. — У васпитацельным смысле эта очэнь важна — прывиваць дзецям заафилию. А ишчо, паследняе для камплекту.
— Геронтофилия, — сказал я.
— Абъясни, што эта такое.
— Любовь к старикам.
— Эта правильна, — сказал он. — Патому шта сами аднажды станем старыками и будзем нуждацца у любви.
Он перечитал, шевела губами, то что записал и сказал:
— Атлична, абязацельна использую, праизвяду на яе упечатление.
Потом подошел к застекленному стенду, где висела стенгазета исторического факультета "Советский историк"
и, вглядываясь в свое отражение в стекле, поправил галстук, застегнул пиджак на все пуговицы, выровнял зачес, вздохнул и сказал:
— Адно плоха, лысець пачау рана. Учера зашоу у ведамственную парыкмахерскую, каб трохи прывясци себя у парадак перад экзаменам. Спрашываю у парыкмахера: «Гаранцию дадице.»—А он мне атвечае: «Лична вам год гаранции.»—Это ж форменнае издевацельства. А что я магу ему атвециць — он еще самаго Цанаву стриг. Ладна, я пошоу, пожалай мне ни пуха ни пяра.
— Ни пуха ни пера!
— Пашол к чорту, таварышч, — торжественно ответил он и крепко пожал мне руку.