Здравствуй, служба!

               

                Иваны Петровичи.


             По окончании учёбы мы с лейтенантом Стебко Н.Н. были направлены для прохождения службы в 55 центр специальной службы ГРУ ГШ МО СССР в город Львов, улица Драгоманова, 23. Если  ВКШ КГБ – моя Альма Матер, то 55 ЦСС можно смело считать «Альма Фатером».
              Центр состоял из трёх лабораторий: двух – оперативных, одной – технической,  и Группы информации и анализа материалов. Общая  численность – не более 40 офицеров; 1 -  прапорщик (секретчик); 3 – рядовых (водителя)  и 1-  сержант над ними; 3 -  служащих (машинопись, подготовка данных на носителях, делопроизводство). Перспектива -  дослужиться до командира (начальника ЦСС), тогда – полковник.
            С хорошими шансами закончить подполковниками мы начали в сентябре 1972 года применять на практике то, что удалось московским преподавателям вложить в наши легкомысленные молодые мозги за пять лет учёбы.
           Очень оригинально командир, полковник Кадетов Иван Петрович - старший из трёх Иванов Петровичей (очевидно, по званию), определил меня  в первую лабораторию (оперативной обработки материалов), а Стебко Н.Н. – в третью (автоматизации и программирования). Видите ли, в третьей лаборатории уже служил капитан Химович Виктор Александрович, и, чтобы не путать его с Шимановичем, нас развели.
          Но однажды нас не только спутала, но и «соединила» секретарь-машинистка (это женщина, которая печатала на пишущей машинке). Вместо лейтенанта Шимановича и капитана Химовича в суточный наряд усилиями машбюро надлежало заступить некоему, как сейчас модно говорить, виртуальному старшему лейтенанту Химановичу.
           А вот фамилию Алексея Михайловича Говорухина извратили сильнее, сделав его «Говорохуином».

                Всего в Центре было три Ивана Петровича. Если «старший» олицетворял командование, то двое других  могли в какой-то степени отражать  оперативную и хозяйственную составляющие боевой готовности части.
        «Средним» был подполковник Галуцких Иван Петрович, хотя он был моложе своих тёзок, был очень худым, спокойным, неторопливым, аккуратным и трудолюбивым. На волейбольной площадке он всегда подбадривал свою команду возгласом: «Ну-ка, девушки, ощетинились!». Причём делал это независимо от перспектив на победу, даже при полном фиаско.
         Однажды, я нёс службу дежурным по части. Галуцких пожаловался, что у него что-то не совсем получается на ЭВМ  вскрыть долговременный ключ, и попросил меня помочь, а сам занял моё место в дежурке. При той численности и камерности нашей службы это было в порядке вещей и считалось делом «семейным».
           Так вот, я увлёкся в зале ЭВМ (да, это были монстры, тогдашние вычислительные средства, они требовали простора), и полностью довёл дело до возможности оперативно обрабатывать всё поступление, подготовив и проверив исходные данные на «живых» телеграммах.
            Иван Петрович тепло меня поблагодарил и … через пять минут докладывал командиру о «своём» успехе. Через день командир, объявляя благодарность «герою дня», ставил его нам, молодым, в пример. «Оказывая кому-либо помощь, не увлекайтесь!» - подумал я, решив следовать этому завету, и вскоре прочно забыл  об этом.
            Иван Петрович «младший» - майор Иванин не был специалистом, он занимался вопросами обеспечения  быта и уюта нашей «конторы», как мы нежно называли нашу часть. Он был старше упомянутых  Иванов, войну прошёл войсковым разведчиком, был заядлым рыболовом, мастеровым, спокойным, умело в меру выпивающим  мужиком и рьяным курильщиком.
              Жажду «младшего» покомандовать молодёжью мы, лейтенанты,  испытали на заготовке картошки для коллектива части. Пока мы героически наполняли и взвешивали мешки, Иван Петрович потчевал служебным спиртом аграрного бригадира и давал нам ценнейшие указания до тех пор, пока не был сражён очередной порцией катализатора. Вот тогда и мы расслабились.
          Очень скоро «младшенького» уволили по возрасту, а я был назначен на занимаемую им ранее в 1 лаборатории должность категории – майор,  при этом как общественную нагрузку мне пришлось выполнять некоторые хозяйственные поручения командира.

             Следует отметить, что в самые первые дни, недели и месяцы службы  молодые, только что пришедшие на службу офицеры, испытывали на себе постоянное, строгое, всевидящее око руководства, а в особенности, командира части. Это был жесточайший прессинг, это был «микроскоп», причём круглосуточный. Ни одна мелочь не оставалась без внимания.
              Идя на первые строевые занятия, я обнаружил, что моя непорочная  лейтенантская портупея  великовата (интендант,  выдавший  мне её в Москве, ошибочно  посчитал, что я быстро начну тучнеть на лейтенантском жаловании). Времени на раздумья нет.
       Я схватил старенькую портупею своего дяди, давно уволенного со службы. На вопрос командира: «Вы сколько лет служите?», я гордо ответил: «Пять лет, товарищ полковник!», и услышал командирское резюме: «А вот портупея ваша, видимо, начинала ещё в «гражданскую».
              Стоило закончить  рапорт  дежурного словами: «Докладывает дежурный по части лейтенант Шиманович!», как тут же звучало: «Я вижу, что вы докладываете, а не ногами болтаете», или что-то в этом роде.
               Чтобы избежать такой реакции, надо было вести себя безупречно.

                Вот ещё случай. Не прошло и года, как часть переехала в новое здание на Мечникова, 16. Ещё не было построено заборов, на нашу территорию постоянно забредали и посторонние люди и животные. Две бездомные собаки решили заняться воспроизводством вида прямо напротив входа в здание, а командир вышел к машине, и не мог не заметить этого безобразия. «Кто дежурный? Ко мне!»  Прибегает дежурный. «Товарищ полковник, дежурный по части лейтенант Стебко!». Командир ухмыляется с пониманием: «Ясно. Конечно же, лейтенант дежурит, вот и результат… Что делают собаки на территории?». Ответ достоин вопроса: «Известно, что, товарищ полковник…». Следует приказ: «Разогнать! Немедленно!». Возражения типа:  «Они могут покусать…», не принимаются. Дежурный переприказывает сержанту, и тот решает проблему с помощью брани и крепких солдатских сапог (Швейк отдыхает).   
      
            Я всегда считал, что по-настоящему для охраны одного заключённого необходимо  хотя бы трое охранников. Это для качественной охраны. Как удавалось одному человеку «стеречь» всю молодёжь нашего коллектива, мне до сих  пор непонятно. Не только я, но и многие коллеги, считали, что больше всех «командирской милости» доставалось, почему-то, мне. Спорить не стану, вспомню только слова Станислава Игоревича Вихтинского, сказанные им на поминках Ивана Петровича Кадетова  30 июля 1992 года: «Володя, ты от Кадетова, без сомнения, натерпелся больше других,  но, видимо, недостаточно, поэтому тебе и поручили заниматься организацией его похорон …в собственный день рождения». Вот почему я так запомнил дату.

        Вернёмся в 1973 год, когда мы были молоды и энергичны (да и живы, чёрт возьми). Сначала про коммунистический субботник. Это мероприятие проводилось всегда в весенний день, недалеко отстоящий от даты рождения вождя пролетариата. Мы были верны делу своих предков из депо Москва-сортировочная и чтили этот давний почин.      
               Стоило Стасу Вихтинскому опоздать (весьма незначительно) на субботник и  сослаться на то, что нужно было отвести маленького тогда сына-Диму к бабушке (ведь мама тоже была охвачена темой субботника), как все мы услышали беспощадное  заявление командира: «Чтоб я последний раз слышал, что у вас есть дети, и, вообще, семья!». Странная, если не жестокая, позиция, не правда ли?

                Все технические помещения на Мечникава, 16 были оснащены скромными светильниками под одну лампу накаливания, расположенными на высоте 2 метра от пола вдоль коридоров. Они имели цилиндрическую форму и были наклонены вниз  под углом в 45 градусов.   Кто-то из молодых инженеров посчитал этот вариант немного унылым.  Не увидел в нём  оптимизма, и, перевернув абажуры вверх, сделал композицию как бы жизнеутверждающей. Реакция командира последовала неотвратимо и незамедлительно. Какую крамолу, а может быть, эротику, усмотрел он в прогрессивном инженерном решении, неизвестно. Возможно, предложенный строителями скучный вариант базировался на каких-то неведомых технических условиях, возможно, новый вариант  неизбежно вёл к подрыву авторитета командира,  но было велено вернуть всё в исходное состояние. Сразу же после увольнения полковника Кадетова осенью 1975 года светильники успешно и окончательно взмыли вверх.

        Накануне окончательной передислокации части с улицы Драгоманова на Мечникова каждый день приходилось заниматься такелажными работами. Излишне говорить, что в основном погрузочно-разгрузочные упражнения легли на наши молодые организмы.
                Меня «попросили» вместо положенного перед заступлением  в наряд отдыха  поработать с сейфами и другими тяжёлыми предметами. В 18 часов я заступил дежурным по части, был очень усталым, и сон мой в ночи был сладок и крепок. А в инструкции  по этому поводу  было заявлено: «Дежурному по  части разрешается отдыхать (спать) не более 4-х часов, не снимая снаряжения и не раздеваясь» Я, грешен, был очень усталым и этой нормой пренебрёг в полном объёме. Правда, перед сном позвонил домой и попросил жену разбудить меня в 6.15 утра по телефону.
                Однако этот способ пробуждения не сработал, ровно в 6 часов раздался резкий, пронзительный  звонок в двери. Я выглянул в окно и увидел стоящего на крыльце командира. Он был бодр, решителен и нетерпелив.
             Оделся и убрал своё лежбище я быстро. Казарма,  плюс гауптвахта, не прошли бесследно. Потом я открыл дверь в туалет, который находился рядом с дежуркой, и дёрнул ручку (да, тогда оно так было устроено). С 6 до 9 часов в безводном Львове напор был бешенным. Бачок с шумом стал заполняться водой. Вот тогда я и впустил командира, отдал рапорт.
                Тут же я был обвинён в том, что бессовестно спал на дежурстве. Я стерпел, но красноречиво обратил свой взгляд по направлению к туалету, давая оппоненту услышать арию наполняемого бачка. Мне показалось, что я и бачок были убедительны. Слава Богу, пронесло.
         Командир по скрипучим половицам поднялся на второй этаж, зашёл в кабинет. И тут раздался звонок, а телефон  командира был спарен с городским дежурного. Сняв трубку, я услышал, что это же сделал и командир. Последовало  спланированное накануне моё пробуждение. «Котик, вставай!». «Да я уже встал!». «Неужели тебя разбудил ваш … этот?»  «Да, именно он…»
         Тут же я  услышал, как командир вышел, нет, вылетел из кабинета на скрипучий паркет коридора второго этажа. Я замер в ожидании неотвратимой расправы.
            Кадетов, видимо, оценив ситуацию, понял, что будет весьма глупо выглядеть наше с ним выяснение отношений и обстоятельств, особенно, когда компрометирующие меня аргументы добыты не совсем корректно.
               Потоптался он на верхних ступеньках лестницы да и вернулся в кабинет. Потом, через 2 часа, я был отстранён от несения дежурства без объяснения причин и без каких-либо взысканий. Вместо меня заступил Бойко Альберт Данилович, который не отличался физической силой, а я продолжил упражнения с перевозимыми на новое место грузами.
 
             Уже на новом месте, как-то, был введён режим «усиления», который предполагал готовность обрабатывать поступающие материалы практически круглосуточно.  Для этого в нашей  лаборатории (оперативной обработки) организовали оперативное дежурство в нерабочее время.   В тот памятный день мне выпала очередь обработать все поступившие в  17 часов материалы.
         Алгоритм был отлажен. Сначала я быстро расшифровал всё, к чему были ключи, на ЭВМ.  Потом обработал  по известным ключам всё то, что подлежало уже ручной обработке.   Затем занялся  вскрытием ключа «вертикальной перестановки» для одной (последней из поступления)  криптограммы. Она была  коротенькой, и количество   знаков (букв) в ней не было кратно длине ключа. Ну, к сожалению, не «на полную площадь» была «коротышка». А язык – французский, мне почти родной. Я не был обязан вскрывать ключ, это утром быстро и виртуозно сделал бы Владимир Александрович Першин, он «вёл» все «ручные» объекты, а вот «машинные» были мои. Но мне захотелось подчистить всё под «ноль», что я и сделал, но провозился  до  23 часов с минутами.
             Передал я выстраданный коротенький текст уже спящему информатору-переводчику Геннадию Михайловичу Лебедеву и пошёл отдыхать в свой рабочий кабинет. Через некоторое время майор Лебедев приходит ко мне в очень возбуждённом состоянии. Оказывается, в этой лаконичной депеше сообщалось о приведении Объединённых Вооруженных Сил НАТО в Европе в повышенную степень боеготовности на 15-16 часов текущего, почти закончившегося, дня. Необходимо срочно докладывать командиру, что оперативно, но с большой неохотой и сделал Геннадий Михайлович.
        Мы ждали, что последуют команды на организацию немедленного доклада в Москву, то есть, вызова шифровальщика, отправки донесения и т.д. и т.п. Но, к нашему удивлению, решение было принято другое: отправить донесение рано утром.
        Реакция Главного центра была гневной и суровой. Вот если бы мы доложили ночью, пожалуй,  могли бы претендовать на поощрение. После полученного из столицы «пинка»  командир решил провести «разбор полётов», в котором пришлось и мне не совсем сладко. Очень уж хотелось  «старшему» Ивану Петровичу найти «крайнего». Но, спасибо  начальникам лабораторий, которые оценили мои действия как безупречные и заслуживающие  поощрения, которого, конечно же, на фоне нашего профессионального позора не последовало.

            В этой истории есть нюанс, о котором стало известно уже после увольнения командира в 1975 году. Оказывается, во время телефонного доклада Лебедева случилась неприятность.
                Полковник Кадетов поспешил к телефону, который был далековато от места отдыха, и наткнулся лицом на торец открытой двери, разбив при этом уже надетые в спешке очки. Это досадное «ДТП»  вывело его из состояния сна, но не привело в состояние здравого смысла, поэтому он и поступил совершенно  не так, как требовали сложившиеся обстоятельства.
                Это случилось совсем незадолго до его «дембеля», что только подтвердило своевременность ротации нашего руководителя.



          А я вспомнил С.Я.Маршака: «…Враг вступает в город, пленных не щадя, потому что в кузнице не было гвоздя!», и сделал очень важные  выводы.
                - При дешифровании следует  бороться за КАЖДЫЙ знак открытого текста;    
                -  КАЖДАЯ криптограмма - самая важная;
                -  докладывать КАЖДУЮ  полученную  информацию, пусть  её важность оценивает тот, кому это надлежит делать (даже если он при этом разобьёт лицо и очки).
               Вот этим простым правилам я свято следовал всегда, честно и неукоснительно.

            Про Иванов Петровичей можно написать целую книгу, они вполне этого достойны. Каждый из них меня чему-то научил, так или  иначе, повлиял на моё становление как офицера и специалиста, подготовил меня к долгому воинскому пути, за что им моя искренняя благодарность.