101. Сады стихов. Лалла Рук

               
                101. Лалла Рук
               
На балах в соседнем Аничковом дворце Пушкин видал императрицу Александру Федоровну – еще одна высочайшая особа, любившая маскарады, как, впрочем, и ее супруг, Николай I.

В девичестве прусская принцесса Шарлотта, она являлась на «живых картинах» великосветских праздников в костюме героини поэмы Томаса Мура «Лалла Рук» (дымчатые покрывала, опаловый венец, парчовый пояс).

Было в ней, ей богу, что-то сказочное, что-то «не от мира сего». Пери. Гурия.

Что дает возможность причислить ее не к ряженой толпе Карнавала, а к Садам поэзии.

Праздник, представлявший модную восточную поэму состоялся в Берлине, в большом королевском дворце с небывалой пышностью (августейшие лица в главных ролях, 140 оригинальных костюмов, три тысячи приглашенных) – на нем присутствовал русский учитель Александры Федоровны, возвышенно и абсолютно безнадежно влюбленный в нее Василий Жуковский.

Есть основания полагать, что именно явление принцессы (в палантине, выносимом на сцену рабами) и было тем пронзительным, ранящим впечатлением, которое сделало Жуковского лириком («Явление поэзии в виде Лаллы Рук» – так он сам назвал одно из лучших стихотворений).

Гуриями и ангелами в виде царственных дам – бредил он потом долго; в старости просил сестер жены играть ему на фортепьяно мелодии из старого придворного спектакля…

Лалла Рук, Lalla Rookh –  в переводе с арабского, «щечка тюльпана»; вероятно, просто: лепесток. «Тюльпаноликая». Или, если угодно – «дама с нежным цветом лица».

Жуковский посвятил Лалле Рук свой шедевр, «Милый сон, души пленитель» – в нем впервые употреблена знаменитая метафора, потом заимствованная Пушкиным: «гений чистой красоты».

Пушкин – заимствует чужие строки? Он гений, ему можно и должно. У него они сохранятся, а так бы пропали. Гений берет свое добро там, где находит.

Мировая поэзия полна чужим эхом. Нет ничего нового на этой земле. Нов – только голос очередного гения.  «И снова скальд чужую песню сложит, и как свою ее произнесет». И  доктора Фауста Гете взял  из народных сказок, из средневековых моралите. И монолог Гамлета («Быть или не быть»), знаменитейший во всей Вселенной – вольное  переложение французского трактата XII века…

Николай I, супруг, выбрал для придворного спектакля маску Алириса, из той же кудрявой восточной поэмы.  Парадокс. Как бы не относиться к Николаю I, государю и человеку, было в самой его природе нечто («быстро бегущий назад лоб», как говорил Герцен), поэзии враждебное.

Не все читали эту строфу «Онегина», оставшуюся в черновиках:

…И в зале яркой и богатой,
Когда в умолкший, тесный круг,
Подобна лилии крылатой,
Колеблясь, входит Лалла Рук.
И над поникшею толпою
Сияет царственной главою
И тихо вьется и скользит,
Звезда-Харита меж Харит.
И взор смешенных поколений
Стремится, ревностью горя,
То на нее, то на царя…

Отметим совершенно необычное в поэтике того времени выражение «крылатая лилия» – вполне декадентское, как будто залетевшее в пушкинский мир (притянутое его магнитом) из Серебряного века (обратное Эхо).

При всей сказочности, эта дама – одна из ключевых фигур нашего фэнсиона, исполнительница его мистерии, дарительница Вольной Поэту (см.: Сады. Тарас Шевченко.)

Женщина с раздвоенной судьбой. Как она это выносила? Жена императора Руси. Одна из муз времени: вдохновляла Пушкина, покровительствовала Жуковскому, приняла участие в освобождении автора «Кобзаря» от крепостного рабства.

Ей непросто было себя идентифицировать. Возможно, в этом причина ее нервной болезни, столь цинично подмеченной Шевченко в известном его тексте (см. Вольная поэту).