Рецензия на фильм Красавица и чудовище

Из замка - в поля
путь классических сказочных героев от Кристофа Ганна

Сказка и все сказочное на экране может выглядеть совершенно по-разному в зависимости от вкуса, интеллекта и мировоззрения режиссера. Так на отечественной почве бок о бок существуют утопически жизнерадостные работы Александра Роу и глубоко философские, иногда до изнеможения («Дом, который построил Свифт»), картины Марка Захарова. Завораживает и то, и другое по-своему.
Европейская сказка «Красавица и чудовище» была блестяще экранизирована в 1946-м году французом Жаном Кокто – и альтернатив до сих пор не было. Новых «Красавицу и чудовище» снял в этом году француз Кристоф Ганн, выпускавший до этого сплошь психоделические триллеры («Плачущий убийца», «Сайлент Хилл»). Переход резкий, но, если смотреть в корень, не такой уж радикальный. Выше головы Ганн не прыгает, но свою планку берет.
Сами материи, с которыми работают волшебная сказка и триллер, весьма схожи – явления, не укладывающиеся в рамки обыденного сознания. А талантливый пересказ фольклора с героем-чудовищем легко поспорит с любым триллером по уровню хоррор-эффекта (можно вспомнить «Лесного царя» Гете). Другое дело, что жути, которую можно было ждать от Ганна, в новом фильме нет и следа. По-настоящему страшным не получилось даже чудовище: его незлая полукошачья морда (она весьма напоминает маску Маре из фильма Кокто, только сработана не из шерсти, а из пикселей) способна напугать лишь в моменты ярости. Комичные сестры Белль и забавные полусобаки из замка места страху не оставляют вовсе.
Отталкивается режиссер от сказки, но снимает фэнтези. Разница есть. Достаточно взглянуть на то, как организован сюжет. Разоренный отец, чудесный замок, сорванная роза – все на месте. Однако, вполне оправданно боясь потерять интерес зрителя, знающего историю наизусть, Ганн прививает к стволу сюжета свою доморощенную ветку – братьев героини. У старшего из них внезапно открываются некие абстрактные долги пред шайкой разбойников. Ветка плодоносит – и от сюжета отпочковывается еще одна линия: история предприимчивого главаря шайки и его подружки-медиума. В итоге козни сестер (в тексте-оригинале) подменяются алчностью старших братьев, отправляющихся грабить волшебный замок в компании головорезов. Это событие становится и главным испытанием для героев, и основной сюжетной коллизией.
Надо ли говорить, что все эти драматические подробности ослабляют основную фольклорную метафору первоисточника?
Селекция на этом не заканчивается – режиссер прививает старую историю к новому корню, самостоятельно сочинив для принца-чудовища (Венсан Кассель) прошлое. Оно разбросано по всему повествованию, в ходе которого выясняется, что принц заколдован лесным царем, мстящим за смерть своей дочери-нимфы, невесты героя. Появляется мотив греха (тщеславие), в ослеплении которого герой своими руками убивает любовь – за что и наказан. Мертвая лань превращается в девушку, принц – в чудовище, его свита – в каменных голлемов, а охотничьи псы – в комичных полусобак. Прочная авторская метафора подпирает и сказочную – с цветком. Заветная роза в итоге вырастает из крови нимфы-невесты.
В целом параллель прошлого и настоящего в фильме достаточно функциональна. Именно на сюжетном, а не на метафорическом уровне реализуется путь главных героев из мира магии в мир обычных людей, для жизни более подходящий. Характерно, что в трактовке Ганна, Белль (Леа Сейду) просит себе розу для сада: «ни одна не привилась». Вот вам фэнтези – жанр, требующий прямых причин и следствий. В сказке роза была нужна «ни за чем» – у символа не может быть утилитарного смысла. В фильме же, сообразно общей концепции, сам финал реализуется как идиллический быт простых работящих цветочников. Принц превращается в фермера, красавица – в мать, а старик-купец мирно дремлет в кресле.
В целом получился очень красиво экранизированный (ставят тупик попреки за компьютерность) сказочный сюжет, дополненный режиссерскими фантазиями. Не ювелирная работа Кокто, но и не диснеевский мультфильм. Среднее. А «огонь, мерцающий в сосуде», каждый создаст себе сам (в меру собственного вкуса, интеллекта и мировоззрения). История-то вечная.