Книга 1. I глава. Рождение человека

«Нет повести печальней и больней, чем повесть о судьбе моей!»
Был тихий знойный июньский день. Солнце нещадно палило с раннего утра. Словно замерла окружающая природа. На деревьях не один листок не шевелился. На небе не было ни одного облачка, нечем было дышать. Даже неугомонные воробьи, и те где-то попрятались, перестали щебетать. По тенистой аллее фруктового сада, тяжело дыша, не торопясь, шла уже не молодая, но еще не утратившая былой красоты, высокая сероглазая женщина в белом широком платье. Вокруг не было ни  души, только рыжий пес лениво плелся за ней. Изредка он останавливался и, скуля, грыз свой хвост и бока и злобно рычал, отгоняя назойливых мух. Женщина, спускалась по косогору, осторожно придерживая рукой живот, словно драгоценный груз. Она часто останавливалась, переводила дыхание и разговаривала с собакой.
- Ну, что, Рыжик?! И тебе жарко? То-то и оно, сидел бы себе в своей конуре, так нет же, поплёлся за мной.
Поговорив с Рыжиком, она шла дальше в глубь сада к ягодному полю, заранее предвкушая ни с чем не сравнимые по вкусу и аромату ягоды клубники. Вот уже вторую неделю она питалась одной клубникой, причем сорванной прямо с грядки. Ее все еще мучил токсикоз. Все бы хорошо, но вот ходить далеко и тяжело, а особенно обратно в гору. Сад был огромный, почти с гектар, и чего здесь только не было: яблони всех сортов, груши, все косточковые, целое поле занимали кустарники: малины, смородины всех видов, крыжовник, а в самом низу, ближе к пруду протянулась огромная грядка клубники. Весь этот сад насадил ее отец. Катя – так звали эту женщину - хорошо помнила, как на косогоре стояла маленькая, турлучная хатенка, а с трех сторон окраины были дебри зарослей акаций, бузины и других диких кустарников. Ее отец изо дня в день непокладая рук корчевал и очищал вокруг избы землю. Каждый год прибавлялся новый участок, тщательно ухоженный.
Но однажды он приехал из Усть-Лабинской ярмарки с целым во-зом саженцев. Все принялись за работу. Так появился настоящий сад, единственный во всей станице Ново-Лабинской. Петр Денисович, так звали отца Кати, оказался непревзойденным садоводом. Читать он сам не умел, но покупал всевозможные книги, в том числе и по садоводству, и просил дочь, Катю, читать ему, как колировать деревья, какой уход, словом, он быстро постиг эту науку и в совершенстве все освоил. Прошло несколько лет, и его сад воздал ему за труды. Он возами возил фрукты и ягоды на Усть-Лабинскую ярмарку. И пошла о нем слава на всю округу, а яблоки и груши его называли «Варапаевскими» по его фамилии, не зная настоящих названий.
«Много лет спустя, уже в мою бытность, я приехала в Усть-Лабинск (уже город), ходила по рынку. Меня заинтересовали чудные яблоки, похожие на антоновку. Я спросила, что это за сорт, и вдруг слышу: «Самый лучший сорт – Варапаевские». И хотя я слышала и знала об этом, но, тем не менее, была удивлена, что спустя многие годы люди так продолжали называть неведомые сорта Вара-паевскими».
А в те далекие годы мой дед Варапаев не знал и не ведал, что оставит о себе такую память. Даже сам атаман приехал к нему полюбоваться его садом. Долго ходил, пробовал все, что созрело, ахал и восклицал:
- Ну и молодец ты, Петро, крестьянчик мой дорогой. Вот удивил, так удивил! И как это у тебя все словно из воды растет! Хорош сад, ни-когда не видывал такого, хотя во многих краях побывал. Молодец, Петро!
- Да что уже там, - скромно оправдывался Петро, - никакого дива тут нет, только упорный труд и любовь к дереву и плодам.
- О, не скажи, тут талант нужен, а он у тебя, упрямца, безграмотного, вот каков, а я то никогда-то ни в грош тебя не ставил. Ну да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон.
Но и этого было мало Петру, стал он строить новую добротную избу, баню, сарай, амбар, летнюю кухню. И засияла на бугру новая добротная изба, сверкая на солнце всегда вымытыми стеклами больших окон, а во дворе мычала скотина, кудахтали куры и хрюкали свиньи. Нет, не утешился и теперь Петр, задумал он очистить близкий к саду пруд, и очистил, и рыбу развел, и лодку сам сделал. И шла о нем слава, и завидовали ему ленивые казаки и мужики. Куда бы пошел дальше Петр, не случись революции. Рухнуло все, пошло прахом! Но сад стоял и давал плоды. Катя знала, что не только трудолюбие помогло отцу превзойти всех, но и тщеславие, а теперь его раскулачили, хозяйство забрали в колхоз. Но что поделать, жизнь продолжалась, она вот ждала нового ребенка. Скольких уже родила она, но выжили только трое: Коля, Федя и Толик. Катя спустилась наконец к грядкам и жадно принялась рвать и есть ягоды, с трудом нагибаясь – мешал живот.
Сразу за клубникой и глубокой канавой, окружающей весь сад, был пруд. Катя, наевшись, приподнялась, потерла занывшую спину и прислушалась к звонким детским голосам. Ребятишки, звонко шумя и плескаясь, купались в пруду. Катя хорошо различила среди других заливистый смех неугомонного и чересчур энергичного Феди. А вот и Коля кого-то отчитывает как взрослый. Любит он во всем порядок. «Не иначе, командиром будет», - подумала Катя. А что это не видно Толика? Ведь он с ними побежал, уже как не пускала его, да где там, так умоляюще просил. А я все боюсь за него, ведь наказывала старшеньким не бросать его да смотреть, чтобы не утонул. Удивительный он ребенок у меня, и хорош на диво, волосенки белые, кудрявые как у бабки Фиены.
Мысли Кати понеслись по всей прошедшей жизни, вспомнила свекра, свекровь, ох, и бил же ее покойник. Да простит его Господь, и пусть земля будет ему пухом.
Катя снова наклонилась и съела еще несколько ягод, и опять предалась воспоминаниям. Вспомнила как не раз дед Андрей – муж ее, рассказывал о своих казацких подвигах, как землю эту Кубанскую отвоевали у «нехристей», так называл он турок и черкесов. Последние считали Кубань совей землей. А дед Ефрем говорил, что земля эта туркам принадлежала, и были здесь тогда леса дремучие и непроходимые, и зверье водилось всякое, так что не пройти, не проехать. Только разбойнички да черкесы вольготно жили в этих дебрях. Дед сказывал, что и людоеды водились в этих лесах. И кто знает, до чего бы дошло, не издай царица Екатерина II приказ о заселении Кубанских земель, не малая заслуга и генерал-губернатора Потемкина в этом проекте. По всей Руси был оглашен приказ, и потянулись обозы с переселенцами из средней России, Украины и Белоруссии к вольной казачьей жизни. И прославили они землю Кубанскую, вырубили дремучие леса. Одна за другой появ-лялись казачьи станицы. «И пошла слава казачьи и честь собачья», - так всегда заканчивал свои рассказы Ефрем.
- Когда-то и мы с отцом и братьями – продолжал рассказ дед, - приехали в эти дебри. Я был совсем мал, но помню, как в одночасье мы стали нищими, когда жили в России под Тамбовом. Отец проиграл в карты все с имением. И пошли бы мы по миру не будь этого приказа. Так и стали мы из богатых помещиков нищими казаками.
Все это вспомнила Катя пока стояла в долине сада.
- Что-то опять спина заныла, - подумала Катя. – Пора возвращаться обратно, солнце уже склонилось к полудню. Скоро я должна родить. Кого Бог даст мне на этот раз. Хорошо бы девочку.
Так думала Катя, медленно поднимаясь в гору. Остановилась пе-редохнуть под тенистой яблоней. Вдруг резкая боль в низу живота за-ставила ее вскрикнуть. Что это, неужели схватки? Да нет! Не может быть, успокаивала она себя. По моим подсчетам еще несколько дней должна носить.
Но боль повторялась снова и снова. Теперь она уже не сомнева-лась. Это были родовые схватки. Скорей домой! Но чем быстрее она шла, тем чаще повторялись схватки. Она снова остановилась под те-нью молодой ветвистой яблони, с ужасом осознав, что дальше идти не может. Как же быть? Взрослых дома никого нет. Дети тоже все на пруду, а он остался далеко позади. Снова нестерпимая боль, ни с чем не сравнимая, заставила ее согнуться в неудобное положение. Стоять вниз головой казалось легче. Но и такое положение не спасло. Снова схватка. Хотелось кричать, но она до крови прикусила губы. Почувствовав на губах солоноватый привкус крови, поняла, что дальше идти не за чем, и опустилась на зеленый ковер под яблоней, с надеждой подумала: - Может еще отпустит, и я смогу добраться домой. Но боли не прекращались.
- О, Боже! Я не вынесу этих пыток, помоги мне! И не в силах больше сдерживать себя, Катя закричала неистовым голосом. В глазах у нее потемнело. Казалось небо опрокинулось и сейчас обрушиться на нее. Снова из груди вырвался душераздирающий крик! И вдруг все разом кончилось. Боли прекратились, тело расслабло, стало мягким, легким, податливым.
Катя еще не успела осознать что произошло, как полуденную ти-шину огласил новый пронзительный крик, но уже не матери, а дитя. Слезы радости потоком хлынули из счастливых глаз матери. Она шеп-тала сквозь слезы:
- Кричи! Кричи, дитя мое! Пусть весь мир узнает, что ты появилось на свет.
Наконец обессилившая мать с трудом поднялась, что бы взгля-нуть на дитя, перевязать пуповину. Все это она хорошо знала и умела делать сама. Взглянув на дитя, она вскрикнула от радости и перепол-нившего ее счастья.
- Слава тебе, Боже! Что ты подарил мне дочь! Наконец то у меня есть дочь, моя долгожданная девочка. Я назову тебя Раечкой, в честь этой яблони, под которой родила тебя. Наконец то сбылись мои мечты! А как будет рад Андрюша! А мама! Она так хотела  девочку – внучку. Я думаю, что это имя всем понравится. Да, иначе не может и быть, только Раечка! Как красиво звучит! И она заплакала, но теперь уже от радости, переполнявшей ее грудь
Так, в 1930 году, 22 июня, в 4 часа дня я появилась на свет.
- О! Мама, милая мама! – не раз с горечью восклицала я потом. – Зачем ты родила меня? Зачем дала мне жизнь с такой тяжкой долей! Лучше бы мне и не родиться. Сколько мук, горя и страдания выпало на мою долю!
Но это все потом, а пока в доме все до единого были рады моему рождению. Имя тоже всем понравилось, кроме меня самой. Но это тоже потом, а сейчас закончу первую главу, оставив радоваться счастливую мать.