Книга 1. VII глава. Сватовство

VII глава. Сватовство.
Не прошло и недели, как нагрянули сваты. Катя первая увидела Андрея. Он величаво сидел на своем вороном, а сваты разместились в фургоне. Сердце ее забилось как птица в клетке. Она так растерялась, что не знала, что ей делать. Металась по своей комнате. Пока не услышала громкий гомон в прихожей. Затем приветствие:
- Мир дому вашему.
- С миром, - почти злобно ответил Петр.
Сваты начали было свой монолог: «У вас есть товар, а у нас ку-пец». Но Петр прервал их, теряя контроль над собой. Как это у него часто случалось, он обрушился на гостей. Кричал. Топал ногами. Гнал сватов со двора. Потом стал поносить Андрея:
- Ты, срамник, негодяй, как ты смел переступить порог моего до-ма? Осрамил девку одну, теперь за другую взялся. Знаю я вас Толсто-вых. Батя твой пьяница и волокита, а яблочко от яблони далеко не ка-тится.
Напрасно Алена пыталась урезонить расходившегося мужа, раньше ей это всегда удавалось. Но сейчас он похож был на извергающий вулкан. Ругань и проклятья, словно лава выливались наружу. Катя стояла за дверью, все слышала и горько плакала. Сваты, давно уже перепуганные сумасбродством хозяина, порывались уйти, но Андрей спокойно стоял и слушал, как будто заранее знал, что все это услышит и ничему не удивлялся. Когда, наконец, хозяин иссяк и умолк, Андрей спокойно сказал:
- Зря вы, папаша, кричите, я люблю вашу дочь и ни за что не от-ступлюсь. И буду ездить и просить ее руки хоть год, хоть два, но своего добьюсь. Рано или поздно, но вы дадите согласие.
- Не бывать этому никогда, - заорал Петр. – Вон отсюда, пока цел. Он рванулся к Андрею, но тот не дрогнул и даже с места не двинулся. В это время Катя не выдержала больше, она выскочила и стала между Андреем и отцом.
- Папаня, опомнитесь, что вы делаете?
- А, и ты туда же! – Впервые в жизни он оттолкнул дочь. Гости уже покинули его дом, последним вышел Андрей со словами:
- Катя, я скоро снова приду, жди!
- Я тебе приду! Ноги переломаю! – кричал ему вслед Петр. Целый день он бесновался, сорвал зло на работнике, мальчике, избил его ни за что, ни про что. Вечером в их доме был долгий и крупный разговор. Катя уже успела сказать матери, что ей люб Андрей. Алена всеми путями пыталась переубедить Петра, а когда он повторил каков отец Андрея, Алена с грустью сказала:
- Других вот ты видишь, а сам каков? Выходит, и твоя дочь такой будет?
- Тю, дура! Да она ж баба!
- А что, баб нет непутевых? – Пожалуй, впервые в жизни Алена и Петр говорили так прямо и откровенно. Высказала ему Алена все накопившееся за эти горькие годы. Сколько слез пролила. Как постыл он ей стал через свое волокитство.
- Ну, скажи ты мне, что я видела хорошего с тобой, знаю, скажешь достаток. А зачем оно мне твое богатство, если нет радости, если я день и ночь, как батрачка, работаю с этим хозяйством. Правильно, все есть, а другой раз поесть некогда, Богу послужить некогда за твоим хозяйством. Слава идет, что ты богач, а что у тебя лишнее. (Это к слову, мне оно не нужно). Но ведь все твои денежки уходят на кумушек да голубушек, их ты одариваешь. Да еще, лицемер эдакий, перед «своими людьми» рисуешься, все на показ выставля-ешь. Разве нам это нужно? Не злато и серебро, не любовь земная, а «любовь священная» нам нужна. А живя с тобой и о душе подумать некогда. Нет у тебя ни стыда, ни совести, и веры ни на грош. Все то ты лицемеришь, не пойму только зачем. Уж и жил бы ты, как тебе нравиться, не позорил бы меня и других, а то вот через таких как ты, твой отец, да и Толстов тоже, наслышана я о нем, вы на всех пятно ложите. А ведь у нас, христиан, завет какой? Сам знаешь, все только доброе делать надо, служить людям как Богу. Жити яко птица небесная, даст Бог день, даст и пищу. Да что тебе говорить, уж не раз все, сотни раз говорила, а проку ни на грош. По истине справедливо написано в писании «Бисер под ноги свиньям не стоит бросать, они все равно его затопчут».
Права была Алена, бесполезно было убеждать Петра, у него была своя линия в жизни, и отступать от нее он не собирался.
Катя жила теперь какой-то новой жизнью. Ложилась и вставала с именем любимого. В ушах ее звучали слова Андрея: «Я люблю вашу дочь», и еще последние слова: «Катя, я скоро снова приеду, жди!» и она ждала.
Однажды ей тайком передал записку соседский мальчонка. С трепетом прочла она ее. Всего несколько слов, а как забилось ее сердце: «Катя, я жду у пруда за садом. Андрей». Катя никогда ничего не скрывала от матери. Она прочла ей записку, умоляя помочь ей.
- Иди, дочка, я буду отвлекать отца. Только не торопись, возьми книгу, иди тихонько, будто гуляешь по саду. – Катя обрадовано поцеловала мать и сделала все так, как велела мать. Первое их свидание было недолгим. Оба они так смущались, что долго вообще стояли молча. Потом вдруг разом засмеялись. Условились впредь встречаться за садом, только сидеть чуть подальше, к малиннику. Потому что с пруда их могли увидеть случайные рыбаки, или бабы полощущие белье, а им этого не хотелось. Они заранее договаривались о времени встречи. О каждом свидании знала мать. А если случалось, что отец уезжал куда, Андрей с сада заезжал во двор, и они смело заходили в дом. Алена угощала гостя чаем и своими румяными пирогами. Однажды, во время такого чаепития их застал Петр. Случилось, что он по какой-то причине вернулся с пол пути. Боже! Что там было, он готов был перевернуть весь дом. Но и этот натиск смело встретил и отразил Непоколебимый Андрей. Выждав пока стихнет «ураган», он сказал:
- Я ведь вам сказал – не оступлюсь.
- А я не отдам, и все тут! – бесновался Петр.
- Ничего, поживем, увидим, а я терпеливый и своего добьюсь, я тоже упрямый.
Шло время. Не раз Алена пыталась склонить Петра, но каждый раз терпела поражение и выслушивала проклятья в адрес Толстовых. Петр не скупился на слова, поливая грязью всю родню Андрея.

Родился Андрей в семье бедного казака в станице Воздвиженской в 1886 году.
Во время заселения пустынных Кубанских земель прадед Андрея, некогда богатый и разорившийся, приехал с больной, умирающей женой и тремя сынами, как и многие переселенцы из средней России, искать счастья и доли в необжитых краях.
- Вот здесь будет первая казачья станица, и назовут ее «Воздви-женской». Начинайте с Богом обживать новые края. – Сопровождающий указал примерное место, где должна расположиться станица, пожелал успеха и уехал.
- Что ж, сынки мои добрые, давайте за дело. Перво-наперво все рыли землянки, а уж потом начали валить лес, корчевать пни и строить избы. На берегу быстро текущей Лабы вскоре выросла первая добротная рубленая изба. Не успели Толстовы в нее вселиться, как умерла мать. Появилась и первая могила с крепким дубовым крестом. Рядом поселились еще несколько семей. Вскоре сыграли первую свадьбу. Женился старший сын, затем средний. Последним женился младший Ефрем на плененной гречанке. Старший брат вскоре уехал со своей семьей на Ставрополье и поселился в маленьком, тогда совсем еще молодом городе Ставрополе, где на долгие годы оставил свои корни. Здесь он познакомился с Петром Даниловским, учеником П. Катасонова и вер-ным его соратником. Толстов искренне поверил в новое течение, где не унижались и не пресмыкались перед попами и монахами. Он же втянул в эту веру своих братьев и их семьи. Таким образом, семья Андрея была из «верующих». Жена Ефрема, худенькая, стройная как лоза, черноглазая и темнокудрая, оказалась крепкой женщиной, она родила ему четыре сына и одну дочь. Старший Филипп после женитьбы отделился от отца и поселился в соседней станице Тенгинской. Подальше от строгого отца. Жена его была тихая, скромная, на диво покорная и молчаливая. Она трепетала перед грозным красавцем мужем. Лицом он походил на свою мать, гречанку, а ростом удался в отца, высокий, широкоплечий, стройный. Он обжигал своими черными глазами молодых казачек. Жена Фиена рожала ему детей, а он разгуливал на лихом коне, ссылаясь на дела казацкие. Земельный надел, не ухоженный, с каждым годом скудел. Урожай собирали бедный. Жалованья казацкого не хватало. К тому же  последние годы Филипп стал частенько заглядывать в рюмку. Жили бедно. Семья росла с каждым годом. Своих детей росло трое, дочь и один последний сын умерли. Но в дом взяли сироту девочку Саню. Их было три сестры, родители умерли в один год. Девочек разобрали люди. Саня была крестницей Филиппа, и он счел нужным взять крестницу к себе в дом. Тем более, что их дочь только что умерла. Вскоре женили старшего сына, Петра Филиппыча, он преуспевал на службе, сразу после свадьбы был произведен в урядники. Отец гордился своим старшим сыном, но был не доволен его женой. Не раз бывало подопьет и говорит:
- Эх, Петро, Петро! Не такую бы тебе жену надо, сам то раскрасавец, даже меня превзошел, весь в бабку, ни дать, ни взять не то турок, не то грузин.
- И то правда, батя, вся нерусь меня за своего принимает. А что Марфа моя вам не нравится, так не взыщите, по вашей воле женился. Не вы ли уговаривали: «Своя – верующая, трудолюбивая да покорная». Что правда, то правда, и покорная, и работящая, и детей рожает каждый год, а чужие мы с ней. Поговорить не о чем. Мне бы такую жену, чтобы в узде меня держала, а то ведь… - Петро Филиппыч недоговаривал, но они с отцом понимали друг друга. Уж слишком много общего у них было. А вот Андрея все считали тихоней, гово-рили, в мать пошел, в Фиену. И вдруг этот «тихоня» да такое отчебучил. Петр просто ахнул, как узнал, что Андрей сотворил на помолвке.
- Вот это по-казачьи, молодец Андрей! И не сдавайся. Покайся на мне. Что толку, что меня, дурака, женили без любви. Ни ей, ни мне нет счастья. Вот уже и куча детей, а как не любил, так и не люблю я ее. Слышал я, приглянулась тебе другая. Что ж, если стоящая, борись за свою любовь, и она будет твоя. – Брат не ошибся, а Андрей не сдавался. Прошло два года, он все ездил, не раз еще засылал сватов. Но все напрасно, сваты уезжали ни с чем. Только бравый казак не унывал и не терял надежды.
Кате исполнилось 18 лет. В этот раз Андрей спокойно въехал во двор, не прячась за садом, он смело вошел в дом, чтобы поздравить свою любимую с днем рождения, заранее готовясь отразить новую атаку.
Оказалось, он был не первым гостем. Пришла Катюшина подруга Шура с мужем, она была крестница Петра Денисовича и его любимица из всех его многочисленных крестников. Гостя встретили приветливо, и что удивительно, отец не закричал и не вскочил из-за стола, как ожидал Андрей. Он самодовольно улыбнулся и как-то необычно смотрел на Андрея.
- Ну что, «зятек», ты еще не устал ездить, и долго еще собираешься навещать нас?
- Пока не дадите согласия, я же не черкес – воровать не стану.
- Добре! Вот это мне по душе, переборол ты меня, упрямец эда-кий. Вижу и впрямь любишь ты мою Катюньку. Что ж, будь по твоему. Засылай сватов. Да смотри мне. – Он погрозил пальцем. – Слышал я, что не пьешь ты винища и зелья зловонного не куришь. Если еще и бабником не будешь как твой отец, лучшего мужа моей дочери не сыс-кать. А что беден – не беда, она у нас богатая невеста, того, что у нее есть, хватит ей на всю жизнь. Время только теперь неспокойное. Война с германцем затянулась. А тут еще о какой-то новой войне поговаривают. Слыхал я какая-то «ливарюция» назревает. – Революция, дядя Петя, - поправил его муж Шуры, его теска, Петр Чванов. – Да, шут ее бери, как ни называй, а все равно война, брат Егор погиб, а Фирса искалеченный пришел.
- Да, война не забава, вот и я иду на фронт, обидно и горько до слез не за себя. А за Рассею матушку, что будет с ней?! В мире тво-риться что-то непонятное. Да, к стати, Андрей, твой старший брат в одном полку со мной. Жаль, не придется нам с ним на вашей свадьбе погулять. – Он встал. – Нам пора, Шура. Разрешите мне поздравить вас с предстоящей свадьбой. Пожелать вам большого счастья в жизни! А мы будем воевать. Не знаю только кому и зачем нужна эта затяжная война. Наверно и тебе достанется навоеватся. Тебе сколько стукнуло?
- Да вот скоро, в октябре, будет двадцать лет.
- О! Да ты, казак, созрел… Ну да ладно. Дай вам Бог счастья. А меня, если не вернусь, не поминайте лихом.
Да! Шла война. Газеты «Русское слово», «Русские ведомости», «Речь» и другие кричали о подвигах прославленных генералов, о Керенском. Не было в них только ничего сказано о муках голодных завшивленных солдат, мерзнувших в окопах и погибающих с именем царя. Не писали в них и о вдовах, о сиротах в голодных деревнях, где все под чистую забиралось «для фронта». Но жизнь всегда, во все времена шла своим чередом. Люди умирали и рождались. Любили и женились не смотря ни на что. Таков закон природы.