Норашен

1988 год, конец октября, поезд идет из Баку в Ереван.Последний вагон в поезде - прицепной, в нем едет группа туристов из Донецкой области, Украина.

                * * *
   Поезд Баку-Ереван еще набирал скорость, выезжая из Баку, как Николай вошел в купе, зажимая ладонью лоб. Из-под пальцев сочилась кровь.
   – Что случилось?! – всполошилась Лида.
   – Да я курил в тамбуре, и какой-то парень бросил камень в окно. Ну меня и порезало осколком,  – виновато объяснял Коля.
   Таня бросилась к проводнику за бинтом и йодом, но у того ничего не оказалось. Он все-таки заглянул в купе – высокий черноусый красавец – цокнул языком и принес йод из штабного вагона. На бинт порвали льняное полотенце, которое Лида взяла с собой вместо скатерки – на стол стелить. Перевязанный, Коля стал похож на партизана из кино про гражданскую войну. Он все успокаивал Лиду:
   – Да ладно, чего там, глаз на месте, а это заживет.
   Заходили туристы из других купе – вагон был полностью туристским, и прицепили его в хвосте состава, так что мотало их на ходу – чаю не попьешь! Охали и ахали, одна женщина принесла бинт, его решили оставить на перевязку. Опустили дермантиновые шторы до середины окон. Уговаривали сами себя – скоро Армения, там поспокойней будет. Проводник принес чаю, поели и легли спать.
   Проснулись, выглянули в окна – поезд шел вдоль границы, за окном была полоса отчуждения, за ней бурлила узкая речка. Мона спросила – проводник сказал: Аракс! За рекой была Персия, на вид такая же земля, но проволочное заграждение говорило – чужая.
* * *
   Проехали Мегри, и проводник побежал по вагону, заглядывая в купе : сдавайте постели, быстро, быстро! Повозмущались: до Еревана еще часов пять, не меньше, и привычно послушно потянулись в купе проводника со стопками белья. Спросили у проводника чаю, он неожиданно грубо ответил, что чаю не будет и воды нет, и вообще скоро им всем выходить.
   Поезд замедлил ход, въезжая в какое-то село, и остановился на станции. Последний вагон замер на высокой насыпи вдалеке от вокзала. Выглянули в окна и увидели: от вокзала к поезду хлынула толпа. Мужчины что-то кричали, лезли с насыпи в вагоны. Вот вывели двух женщин в железнодорожной форме – проводницы, армянки, догадалась Мона – наваливаясь толпой, держа под руки с двух сторон, повели в здание вокзала. К их вагону подбежала группа мужчин, поднялись по лесенке, пошли по купе, заглядывали в лица. Проводник бежал за ними, что-то говорил, Мона услышала слово "туриста".
   Банда дошла до конца вагона и повернула назад. Остановились у купе проводника, о чем-то с ним поговорили и спрыгнули на насыпь. Проводник пошел по купе, говорил громко, грубо, вся его красота куда-то подевалась, глаза выкатились вперед, обтянулись веками, стали маленькими, как пуговицы:
   – Всем сидеть на своих местах, из вагона не выходить, вам скажут, что делать!
   Мона спросила у него, что это за станция, и он ответил:
   – Норашен.
   Сначала сидели в купе, потом стали подходить к окнам в коридоре, смотрели, что происходит. Вокруг здания вокзала клубилась толпа мужчин. Прошел час, другой. На платформе людей стало меньше. Хотелось есть и пить, запасов еды, а главное, воды почти ни у кого не было. Проводник на вопросы отвечал, что воды нет, он ничего не знает, а им нечего шляться по вагону, сказано, сидеть в купе, ну и сидите, скоро обратно в Баку поедем, тогда и вода будет.
   На третьем часу ожидания к вагону подошла группа солдат под командованием молодого лейтенанта, видно, с границы их прислали. Солдаты редкой цепью окружили туристский вагон, двое из них были с собаками на поводке. От этого стало и спокойнее, и тревожнее одновременно. Что происходит, почему их вагон охраняют? или это арест? что их ждет?
   Мона выходила из себя – да что же это такое, почему они должны мучиться от жажды в своей стране, когда рядом вокзал, и там наверняка есть буфет, как и на любом советском вокзале! Ведь это все еще советский вокзал, она не ошибается?! Надо пойти и купить воды и еды, раз  ужасный проводник решил их заморить совсем. Чего терпеть произвол?! Она стала подбивать мужчин на марш-бросок до буфета и обратно, но никто: ни раненый Коля, ни Витя, ни другие не решались выйти из вагона.
   – Ну и черт с вами, – обозлилась Мона, – сама пойду, раз такое дело.
   Она прошла мимо вскинувшегося проводника, спрыгнула на насыпь и быстро пошла к зданию вокзала.
   – Идти быстро, в одном темпе, ни на кого не смотреть, знать свое дело, – думала она и проходила мимо застывших от удивления небритых мужчин, открывала дверь, входила в здание вокзала.
            – Так, одни мужики, кричат, машут руками, слева, мужики, впереди, щетинные лица, где же тут буфет?! Ага, надпись "Буфет" направо через зал ожидания; так, пошла быстро, смотреть вперед, быстро, но не бегом,  дверь настежь, прошла, комната, столы в два ряда, за столами – те же мужики, кричат что-то по-азербайджански, смеются, увидели меня, замолчали... Так, мимо, не глядя на них, в том же темпе, прошла, вот стойка, буфетчик – молодой совсем парень, поднял на меня глаза, открыл рот. Говорить первой, ну, сразу:
        – Здравствуйте, – сказала Мона. – Мне воды, минеральной, четыре бутылки. Колбасы, копченой, два кружка. Яйца вареные? Десять штук. Печенье, две пачки, спасибо. – Буфетчик смотрел на Мону как завороженный, складывал продукты на прилавок. В буфете наступила тишина, голос Моны звучал как глас небесный. – Хлеб есть? Две буханки. Сколько с меня?
        – Восемь рублей, – сказал, не считая, невольно втягиваясь в навязанный Моной темп, совершенно обалдевший буфетчик. Мона подала деньги, сложила продукты в сумку, сказала:
         – Спасибо. До свидания, – повернулась и так же быстро, как пришла, вышла из замершего буфета, прошла через вокзал, на платформу, вдоль состава, вот уже и ее вагон впереди.
   Она улыбнулась, почти уже дома, слава тебе Г-ди, и тут проводник соседнего вагона, толстый азербайджанец, ткнул ее кулаком в шею со спины. Мона споткнулась и наверное упала бы, но солдат, русый парнишка лет двадцати, подбежал и молча подхватил ее под руку. Проводник опустил вновь занесенный кулак, и Мона дошла до своего вагона; кое-как влезла на высокую ступеньку и сказала солдату:
   – Спасибо, брат.
   В купе она открыла бутылку воды и выпила ее всю сразу из горлышка. Соседи молча смотрели, и Мона сначала решила им ничего не давать, но потом все-таки  дала бутылку воды и немного еды; живые люди, тоже есть-пить хотят. А смелость - это темп! не останавливаться, не останавливаться...

 
                * * *

 
   Еще через два часа сидение наконец-то закончилось. Пришли какие-то люди, на вид цивилизованные, прилично одетые, и сказали, что от туристов нужны представители на переговоры. Пошли Мона, Таня и старик Иван Семенович с женой, больше никто идти не захотел.
   Переговоры проходили в просторном, давно не ремонтированном кабинете начальника вокзала.
   Туристы сели на стулья у стены. Под окном за столом сидели азербайджанские начальники, за приставным столом – армяне, тоже не из рядовых.
   Азербайджанцы сказали:
   – Дальше ехать нельзя, дорога закрыта. Мы предлагаем вам ехать обратно в Баку. Поселим в самой лучшей гостинице на все время вашей путевки, организуем программу лучше некуда, а потом поедете себе на Украину обратно.
   Армяне сказали:
   – Дорога закрыта, это правда, из Норашена поезд на Армению не пропустят. Если вы согласны, мы увезем вас на автобусе до Еревана, и там вы продолжите экскурсию. Мы повезем на автобусах всех, кто едет в Ереван, и вас, если хотите, тоже.
   Азербайджанцы сказали:
   – Дорога, по которой они вас повезут, идет через горы, там холодно и очень опасно. Дорога окружная, ехать долго! Поедемте в Баку лучше, там хорошо будет.
   Армяне сказали:
   – Мы гарантируем, что довезем вас до Еревана в целости и сохранности. Решайте, куда вы хотите ехать?
   Туристы посовещались между собой, ехать назад в Баку никому не хотелось. Как сказать, чтобы азербайджанцы не рассердились и дали им уйти? Они не знали. Мона шепнула:
   – Дайте мне сказать. – Она поняла: надо прикинуться, как в детстве, так, чтобы поверили и не рассердились, а отстали.
   Она заговорила, громко, жалобно глядя на азербайджанских начальников:
   – Как же так, мы заплатили за тур по всему Закавказью, а вы нас обратно хотите в Баку везти, а мы там уже были, а мы там уже все видели, очень замечательный город, но мы же там все уже видели, а как же Тбилиси, а как же Кутаиси, а как же Цхалтубо, а мы же деньги заплатили, а кто же нам деньги вернет, а вы нам деньги вернете?!
   Таня и жена Ивана Семеновича поняли и запричитали в том же духе, поднялся неимоверный шум. Начальники посовещались и главный азербайджанский начальник сказал:
   – Хорошо, раз вы так хотите, езжайте в Ереван.
   Женщины сразу замолчали, как будто их выключили, и Мона сказала:
   – Спасибо, а где автобусы стоят, когда ехать?
   Азербайджанский начальник улыбнулся и сразу стало видно, что он совсем еще не старый мужчина. Он потянулся и сказал:
   – Я бы с тобой в Сочи поехал, а ты – в Ереван, в Ереван!
   – В другой раз, – поднялась Мона. – Пошли за вещами.
   Они вышли из вокзала. Из поезда уже тянулась вереница пассажиров с вещами, армян и русских. Автобусы ПАЗ стояли на привокзальной площади, окруженные толпой местных мужчин. Туристы погрузились в автобус, свалили вещи на задние сиденья. На откидной стул впереди сел молодой армянин, дверь закрылась, раздался общий сигнал и колонна медленно тронулась с площади через расступающуюся толпу мужчин. Мона смотрела в окно на них, они смотрели на нее, на других пассажиров. Ехали дальше через поселок, люди выходили из домов, появились женщины; молча смотрели на автобусы, из автобусов молча смотрели на них.
   Колонна автобусов втянулась в горы, поднялась на перевал. Солнце садилось за темно-розовым хребтом. Впереди была Армения.