Роковая любовь Анны Ахматовой. Часть 2

У Б. Анрепа есть рассказ «Черное кольцо» -  это его воспоминания об Анне Ахматовой и  истории их любви. Поясню, что за кольцо и откуда оно.
У  Анны Ахматовой в «Сказке о черном кольце», все сказано:

Мне от бабушки-татарки
Были редкостью подарки;
И зачем я крещена,
Горько гневалась она.
А пред смертью подобрела
И впервые пожалела,
И вздохнула: «Ах, года!
Вот и внучка молода».
И, простивши нрав мой вздорный,
Завещала перстень черный.
Так сказала: «Он по ней,
С ним ей будет веселей»

Склонная к мистике, Анна Ахматова считала, что кольцо это имеет чудодейственную силу, защищает от невзгод, и всегда носила его. Это - золотое кольцо, широкое, покрытое черной финифтью, с крошечным бриллиантом.

Она никогда не расставалась с ним, не подарила его даже мужу, Н. Гумилеву, когда тот ушел на фронт (хотя брак и распался, отношения у них были дружеские, да и общий сын Левушка связывал их), а вот Б. Анрепу – подарила! С ее стороны  это был символический жест, знак признания между ними некой прочной мистической связи... А мистике в своей жизни Анна Ахматова уделяла много места и придавала ей большое значение, считая, что в ее жизни  мистики  было предостаточно. Утверждала  также – и это было признано многими современниками и критиками -  что есть у нее и некий мистический дар предвидения, приводила тому много примеров. Сказала, мол,  то-то и  то-то  – и оно свершилось, увидела «знак» в природе – и событие тут как тут. Первое, что  вспоминается как пример: когда по шаткой, темной лестнице уходил от нее из квартиры В. Шилейко (ее муж в то время) навестивший ее  Николай Гумилев,  сказала, что «по такой лестнице только на казнь ходят».  Через несколько дней Гумилев был арестован и 25 августа  казнен…

Кстати, упомяну уж  здесь и курьезную деталь. В конце 1918 года  В. Шилейко, настаивая на формальном браке с Ахматовой,  сам и вызвался его  оформить. Тогда для  этого достаточно было сделать запись в домкоме, что он, по его словам, и сделал. Но когда потом  для развода  с ним А. Ахматова попросила своего друга А. Лурье  сходить и официально оформить ее развод с Шилейко, тот не нашел никакой записи о браке в домовом комитете – ее попросту никогда и не было … Анна Ахматова была потрясена этим обманом: она-то считала ассириолога Шилейко , знающего 52 языка, честным человеком!

Но вернемся к кольцу.

О том, как Анна подарила ему свое кольцо, рассказывает сам  Б.Анреп в «Черном кольце»; случилось это уже на следующий год после их встречи:

«  В начале 1916 года я был командирован в Англию и приехал на более продолжительное время в Петроград для приготовления моего отъезда в Лондон. Недоброво с женой жили тогда в Царском Селе, там же жила Анна Андреевна. Николай Владимирович просил меня приехать к ним 13 февраля слушать только что законченную им трагедию "Юдифь". "Анна Андреевна "тоже будет", – добавил он. Вернуться с фронта и попасть в изысканную атмосфeру  Царскосельского дома Недоброво, слушать "Юдифь", над которой он долго работал, увидеться опять с Анной Андреевной было очень привлекательно».

Но, конечно же, после фронта ему было не до замечательной поэмы «Юдифь», в чем он и признается  далее:

«Несмотря на безукоризненное стихосложение и его прекрасное чтение, я слушал, но не слышал. Иногда я взглядывал на профиль Анны Андреевны, она смотрела куда-то вдаль. Я старался сосредоточиться. Стихотворные мерные звуки наполняли мои уши, как стуки колес поезда. Я закрыл глаза. Откинул руку на сиденье дивана. Внезапно что-то упало в мою руку: это было черное кольцо. "Возьмите, – прошептала Анна Андреевна. – Вам". Я хотел что-то сказать. Сердце билось. Я взглянул вопросительно на ее лицо. Она молча смотрела вдаль. Я сжал руку в кулак. Недоброво продолжал читать. Наконец кончил. Что сказать? "Великолепно". Анна Андреевна молчала, наконец. промолвила с расстановкой: "Да, очень хорошо" .  Николаи Владимирович хотел знать больше. «Первое впечатление замечательной силы. Надо вчитаться, блестящее стихосложение» – я хвалил в страхе обнаружить, что половины я не слышал. Подали чай. Анна Андреевна говорила с Любовью Александровной. Я торопился уйти. Анна Андреевна осталась».

Кольцо это отразилось в ее стихах, как  все значительное для нее в жизни:

Словно ангел, возмутивший воду,
Ты взглянул в мое лицо,
Возвратил и силу, и свободу,
А на память чуда взял кольцо.
Мой румянец жаркий и недужный
Стерла богомольная печаль.
Памятным мне будет месяц вьюжный,
Северный встревоженный февраль.
                Февраль 1916, Царское Село

Здесь Ахматова использует для сравнения  случай из Библии. Там есть
рассказ о больном, которого исцелил Христос  у купальни Вифезда:
Согласно Евангелию от Иоанна (Ин. 5:1-16), вода из купальни считалась чудодейственной когда «ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью». При купальне лежал расслабленный, страдающий своей болезнью 38 лет и почти потерявший надежду на исцеление, так как некому было опустить его в купальню при возмущении воды. Иисус сказал ему: «возьми постель твою и ходи». И он тотчас выздоровел, и взял постель свою и пошёл.
В стихотворении Ахматовой взгляд любимого возвращает ей  СИЛУ – исцеляет от немощи. Как видим, каждый случай в реале претворяет она творческим воображением в стихи.

Возвращаемся к рассказу  Б. Анрепа:

    «Через несколько дней Я должен был уезжать в Англию. За день до моего отъезда получил от Анны Андреевны ее книгу стихов "Вечер" с надписью:
 
Борису Анрепу —
Одной надеждой меньше стало,
Одною песней больше будет.
Анна Ахматова
1916. Царское Село .
13 февраля»

Дальше там есть такая строфа:

И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье,
Затем что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.

Она понимает, что придется ждать встреч, что очень тягостно:
«Затем что нестерпимо больно
 Душе любовное молчанье» - ведь жить  придется от встречи до встречи, что томительно и больно.

Чуть ранее она тоже получила от него подарок:

«Несколько времени перед этим я подарил Аннe Андреевне деревянный престольный крест, который я подобрал в полуразрушенной заброшенной церкви в Карпатских горах Галиции. Вместе с крестом я написал ей четверостишие:

Я позабыл слова и не сказал заклятья,
По деве немощной я, глупый, руки стлал,
Чтоб уберечь ее от чар и мук распятья,
Которое ей сам, в знак дружбы, дал» - пишет Анреп в «Черном кольце».

И далее:

«Престольный крест, подаренный мною Анне Андреевне, оставил след в ее стихах:

Когда в мрачнейшей из столиц
Рукою твердой, но усталой,
На чистой белизне страниц
Я отречение писала,

И ветер в круглое окно
Вливался влажною струею, –
Казалось, небо сожжено
Червонно-дымною зарею.

Я не взглянула на Неву,
На озаренные граниты,
И мне казалось – наяву
Тебя увижу, незабытый...

Но неожиданная ночь
Покрыла город предосенний
Чтоб бегству моему помочь,
Расплылись пепельные тени.

Я только крест с собой взяла,
Тобою данный в день измены,
Чтоб степь полынная цвела,
А ветры пели, как сирены.

И вот он на пустой стене
Хранит меня от горьких бредней,
И ничего не страшно мне
Припомнить – даже день последний.
1916, август. Песочная бухта»

(этот крест она взяла с собой в Ташкент при эвакуации – в сентябре 1941 года)

А в 1916-м:

«Дева» была, как он и писал,  на самом деле «немощной»: в том же году у  А, Ахматовой случилось обострение хронического бронхита, и она едет летом  в Крым, где пробудет до конца года. Там она посетила первую жену Б. Анрепа, русскую аристократку Юнию Хитрово.

Семейная хроника Б. Анрепа такова: Б. Анреп женился на  Юнии еще  в России в 1908г, без большой любви и желания, - по настоянию благочестивых родителей. Брат Глеб, застав их в постели, наябедничал родителям, а те не могли позволить, что сын их обесчестил девушку из благородного семейства – тут же приказали сыну жениться, что и случилось.

Молодожены уехали учиться в Париж, затем поселились в Лондоне. Но вскоре у Анрепа появилась новая возлюбленная -  Хелен Мейтленд, родила ему дочь, а позднее сына, после чего они стали проживать втроем: он, жена Юния   и любовница Хелен с детьми. Когда  Анреп и Юния  расторгли свой брак, Юния  в 1914 году  вернулась в Россию.

Нетрудно  предположить, что многое  могла рассказать  Анне Юния Хитрово, бывшая жена Б. Анрепа: о его характере, похождениях, таланте – да мало ли о чем… Воспоминаний ее - ни письменных, ни устных, к сожалению, нет, как и  рассказов  Ахматовой об этой встрече, доступных публике. Возможно, Ахматовой не хотелось, чтобы об этом узнали в литературных кругах.

В статьях некоторых литературоведов я  нашла лишь упоминание об этой встрече и что произошла она летом 1916 года. Конечно, невольно возникает вопрос: а зачем Ахматова к ней так стремилась, если никакими подружками и знакомыми они не были? Думаю, версия здесь может быть только одна – она ездила к ней, чтобы хоть что-то  узнать о жизни своего возлюбленного, поскольку жил он за границей  и  поэтому ничего не знала она о его жизни там. Разве что Недоброво мог сообщить ей, что Анреп женат и , наверное, по своей порядочности – не более того. Но к женатым возлюбленным ей было не привыкать…

Но вернемся снова в 1916 год, к нашим влюбленным – А. Ахматовой и Б. Анрепу.

Несмотря на то, что покидая Петербург, Анреп обещал Анне вернуться через пять- шесть недель, он вернулся только в конце года.

Небо мелкий дождик сеет
На зацветшую сирень.
За окном крылами веет
Белый, белый Духов День.

Нынче другу возвратиться
Из-за моря – крайний срок.
Все мне дальний берег снится,
Камни, башни и песок.

На одну из этих башен
Я взойду, встречая свет...
Да в стране болот и пашен
И в помине башен нет.

Только сяду на пороге,
Там еще густая тень.
Помоги моей тревоге,
Белый, белый Духов День!
1916, весна.
Слепнёво

Как видим, она ждала его, считая дни:
«Нынче другу возвратиться
Из-за моря – крайний срок».

Но и позднее, к лету, он не приехал. Но если бы и оказался в Петербурге раньше, ее бы уже не застал: Анна лечилась на юге, где посетила и  больного Н. Недоброво – это была их последняя встреча.  Родственники его жены полагали, что в таком резком обострении его болезни виновата Анна. Особенно настаивала на таком мнении его жена, Любовь Александровна Ольхина,  сказочно богатая женщина. Она была на 7 лет старше мужа,  глубоко и нежно любила его, заботилась о нем как о ребенке:  детей у них не было.

Позднее  Ахматова признавалась П. Лукницкому (биографу), что эту женщину, жену Недоброво,  она ненавидела более всех в жизни, и  к тому же – лютой ненавистью. За что? А потому что не она, Анна, а именно Любовь Александровна  была законной  женой ее возлюбленного, и это как бы умаляло величину и степень его любви к ней, Анне, и потому еще, что жену Н. Недоброво тоже любил, хотя и  по-другому.   Был он жене  слишком предан (если, конечно, не принимать во внимание его  близкие  отношения с А. Ахматовой),  питал к ней уважение и искренние дружеские чувства.  Жена Недоброво тоже не любила Ахматову, ревновала к ней мужа, знала, что теперь у Ахматовой другая любовь и ее муж от этого очень страдает, и даже прекратил всякое общение с бывшим другом Б. Анрепом, с которым до этого не прекращалась переписка.

В общем, обстоятельства сложились так, что  Б. Анреп и А. Ахматова встретились в 1916 году только в декабре. Эта встреча, вероятно, не была уже такой пылкой и радостной, как все прежние. Понятно, что от Юнии Хитрово Ахматова уже много знала о своем возлюбленном, что ранее было сокрыто от нее дальностью расстояния и по причине отсутствия между ними верного ей посредника.

.Вполне вероятно, что именно тогда  произошел у них тяжелый, мучительный  разговор об их отношениях, упоминаемый в некоторых исследованиях:  о том, что  писал он теплые, нежные  письма своей будущей жене Хелен, а пока лишь любовнице с детьми от него, поскольку развод с Юнией не был из-за участия в войне оформлен. Конечно, все это вызывало
ревность любящей женщины, в данном случае Анны Ахматовой, привыкшей
быть повелительницей в любовных отношениях и  безграничному поклонению, признанию ее «единственной».

Есть сведения, что он оправдывался, убеждая ее в том, что отношения у них «особые», а не просто плотские, эротические отношения, и она не должна ревновать его:  к формальностям типа брака и всяким там физическим изменам, потому что это жизнь тела, а у них  - «надмирная», «высокая», духовная связь. И это куда выше и не сравнимо ни с какими браками и любовными интрижками! А как еще можно было оправдываться перед «жрицей любви» бедному Анрепу?

Скорее всего, следствием именно  этого разговора являются ее стихи, хотя и помечены они  1921г:

Сказал, что у меня соперниц нет.
Я для него не женщина земная,
А солнца зимнего утешный свет
И песня дикая родного края.
Когда умру, не станет он грустить,
Не крикнет, обезумевши: «Воскресни!»
Но вдруг поймет, что невозможно жить
Без солнца телу и душе без песни.
    ...А что теперь?
1921

Несмотря на все известные Анне факты о жизни возлюбленного, она все равно  уверена, что равной ей нет, потому что она дает любимому главное:
«невозможно жить
Без солнца телу и душе без песни».

На дату стихов не стоит обращать внимания. Во-первых, даты и посвящения А. Ахматова часто в стихах меняла.  И второе - разве всегда окончательный вариант стихотворения следует мгновенно за событием? Она могла написать половину его или только начать в момент или сразу же после события  – по настроению и чувствам, а закончить позднее. То есть окончательная редакция не обязательно приклеена к моменту самого события - так ведь часто бывает у поэтов.
А кроме того, вспомним  и слова Г.П. Струве: "почти каждое слово основано на пережитом, одето пронзительной фантазией, незабвенным чувством". На основании подобных наблюдений, Г.П. Струве призывал биографов, интерпретируя любые биографические реалии понимать, что всё "основанное на пережитом" сочетается в них и с "пронзительной фантазией".

Вполне возможно, что Ахматова могла вспомнить о той встрече и позднее, нахлынули воспоминания о той горечи и чувствах – ну и пришли стихи…

К этой же встрече некоторые исследователи относят и могущий возникнуть у них разговор о войне. Дело в том, что Б. Анреп поздней осенью 1916 был командирован в порт Романов, под Архангельском, чтобы наблюдать за разгрузкой снаряженного союзниками корабля с грузом селитры, необходимой для производства пороха. Прибыв в Романов, он увидел, что  все складские помещения забиты военными грузами, что они не вывозятся из-за аварийного состояния железнодорожной линии и  нехватки подвижного состава. Он был так опечален, что,  отправив на имя военного министра телеграмму,  выехал в Петроград.
Анреп был разочарован, огорчен, да и просто потрясен таким положением дел в тылу. И мы не знаем: нет сведений - рассказал ли ей  в тот вечер Анреп  - о «катастрофическом состоянии русской армии, о разложении, что вверху, что внизу, как ужаснул его порт Романов», но, возможно, что и рассказал.  Именно этим можно объяснить ее стихи, написанные в ночь под Новый, 1917 год и обращенные к Анрепу:

А ты теперь тяжелый и унылый,
Отрекшийся от славы и мечты,
Но для меня непоправимо милый,
И чем темней, тем трогательней ты.

Ты пьешь вино, твои нечисты ночи,
Что наяву, не знаешь, что во сне,
Но зелены мучительные очи,-
Покоя, видно, не нашел в вине.

И сердце только скорой смерти просит,
Кляня медлительность судьбы.
Всё чаще ветер западный приносит
Твои упреки и твои мольбы.

Но разве я к тебе вернуться смею?
Под бледным небом родины моей
Я только петь и вспоминать умею,
А ты меня и вспоминать не смей.

Так дни идут, печали умножая.
Как за тебя мне Господа молить?
Ты угадал: моя любовь такая,
Что даже ты не смог ее убить.

Да, в конце этого года перед Анной уже не тот бравый  кавалерист, веселый, с энергетикой через край, достающей всех и вливающий в окружающих заряд бодрости и силы.  Но... все равно пишет она:

«моя любовь такая,
Что даже ты не смог ее убить».

Как ёмко, ярко, мудро и красиво сказано здесь ею о любви!

Элен Файнштейн, английская поэтесса, автор книги об Анне Ахматовой, задает в ней вопрос – «что же такое сделал Анреп, что Ахматова не смогла его забыть, если ничего судьбоносного и особо значимого для нее он не сделал?» В нашем контексте – почему Б. Анреп не смог убить любви Анны Ахматовой?
И недоумевает, почему ни Евгений Рейн, ни Анатолий Найман, которые столько лет провели с ней рядом и хорошо ее знающие, так и не смогли объяснить ей «природу этой привязанности». И они высказали свое мнение, что, возможно, это что-то вроде трубадурской «дальней любви», вечно желанной и никогда недостижимой.

«Остается только гадать, – продолжает Элен Файнштейн, – что же такое сделал Анреп, чего Ахматова не смогла забыть…»

По-моему, на этот вопрос – о природе любви – блистательно ответил Б. Пастернак:

«Любить иных - тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен»

Разве можем мы ответить – почему любим человека. Проанализировать и назвать причину? Это – Тайна!
«Разгадке жизни равносилен» – и есть ответ!

(продолжение следует)