Глава 4. Костер

В один из последних дней января 1881 года в лавку «Склад русских сыров Е.Кобозева», что на пересечении Невского проспекта и Малой Садовой улицы, вошел высокий господин. Он был кудрявым брюнетом с румянцем на гладко выбритых щеках. Господин неуклюже, словно прежде не пользовался ею, снял шляпу и спросил хозяина.

Лавка открылась недавно, потому рыжебородый хозяин сам стоял за прилавком.

- Чем могу-с? – услужливо ответил он посетителю.

- Я бы хотел поговорить с Юрием Николаевичем Богдановичем… - хозяин заметно вздрогнул.

- Не знаем таких… сырами торгуем… изволите отведать? Аленушка, предложи чаю посетителю… жена моя-с…

- Аленушка? Анне Якимовой не доводитесь ли родней? Похожи больно, - отвечал покупатель. Он увидел, как побледнела жена лавочника, сжав до хруста ручку сырного ножа, - Челка вам идет, Анна Васильевна, однако в конспиративных целях можно было от нее и отказаться. Вы с ножом осторожней, меня не зарежете, а сами поранитесь.

Краем глаза посетитель наблюдал, как меднобородый лавочник потянулся правой рукой за пазуху.

- Не знаю, что у вас, Юрий Николаевич, кинжал или револьвер, но не торопитесь доставать, я - не враг.

Зазвенел колокольчик. В лавку вошел новый посетитель. Высокий брюнет принялся разглядывать полки и принюхиваться к сырам.

- Этот образчик дозвольте отведать, госпожа Кобозева, - обратился он к хозяйке, хотя только что назвал ее другим именем.

Как только случайный посетитель ушел, хозяин глазами скомандовал «жене» запереть входную дверь и обратился к незнакомцу:

- Что вам угодно, сударь? Кто вы?

- Я – друг, - ответил Дэн, поскольку это был он, - А угодно мне вам помочь.
- Кому?

- Правильный вопрос, по Фрейду. Вам, народовольцам.

- Не понимаю о чем речь… - хозяин увидел, что вход заперт и выхватил револьвер, - прошу вас следовать в эту дверь и не делать резких движений, я могу выстрелить.

Дэн покорно вошел в темную каморку без окон, вслед за ним рыжебородый с револьвером, и его «жена» с керосиновой лампой. Дэну свет теперь был не особенно нужен: амебы усилили его арсенал. Среди прочего, он обзавелся способностью блокировать слух и зрение окружающих по выбору.

В каморке стоял табурет и несколько сырных бочек. Похоже, заговорщики ссыпали в эти бочки грунт из подкопа. Не дожидаясь приглашения, Дэн уселся на табурет, закинув ногу на ногу.

- Итак, что вам угодно, сударь? – спросил Кобозев-Богданович, одновременно подумав: «Для человека под дулом пистолета он ведет себя слишком развязано!»

- Мне угодно в ближайшее время встретиться с членами Исполнительного комитета, кто теперь в Петербурге. В первую очередь хочу видеть Желябова, Михайлова, Перовскую, Фигнер, остальных – по возможности.

- Это провокатор, - прошипела Якимова-Кобозева, - пристрели его!

- Да, да, да, - закивал Дэн, - как же я забыл, Михайлов арестован. В таком случае, пусть это будет Кибальчич, он меня поймет, он единственный по-настоящему образованный человек среди вас.

Дэн видел, что лоб Богдановича покрылся испариной, а пистолет в руке заметно дрожит.

- Ты бы убрал оружие, неровен час, выстрелит, не игрушка все-таки, - назидательно заметил Дэн, но увидев, как сильнее задрожала рука с револьвером, на миг «отключил» обоим Кобозевым зрение, вырвал пистолет и уселся на место.

Оружие в руках Дэна переменило положение собеседников. «Муж» и «жена» были в полной растерянности.

- Извольте объясниться, милостивый государь! Вы вламываетесь в магазин, называете какие-то имена и требуете непонятно каким образом предъявить этих людей вам! Полноте, господин хороший, побаловали и довольно. Или же вы намерены ограбить нас?

- Ладно дурака валять! Это я к тебе с оружием пришел, или ты с револьвером подмышкой сыром «торгуешь»? Вы роете подкоп под улицей, чтобы взорвать царя, - женщина сильно побледнела, казалось, она вот-вот лишится чувств, мужчина, закатив глаза, твердил про себя «все кончено, мы пропали, дело погублено!» - но я пришел помочь вам… не в этом смысле, не радуйтесь. Я помогу не совершить преступление, благодарить будете…

- Благодарить за то, что помешали казнить тирана?! – снова зашипела Якимова.

- Нет, ну что за змея! У вас все революционерки такие? – возмутился Дэн, - Ты бы замуж вышла по-настоящему, детей родила…

Он явно вышел за рамки приличий.

- Не сметь оскорблять моего товарища! – возмутился рыжебородый, - Не знаю, кто вы, какой у вас чин в Охранке, но это не дает вам прав унижать ее честь!

- Опять – двадцать пять. Разве пришел бы я к вам один и без оружия, будь я из Охранки! А между тем, я знаю о вас все. О вас и вашей организации. Не верите?
Дэн вытряхнул тайны «Народной воли» наружу: перечислил имена  и псевдонимы членов Исполкома, имена участников отряда Софьи Перовской, указал адреса, где проживали эти лица, рассказал о задании, выполняемом Богдановичем под прикрытием сырной лавки, назвал его помощников и инженеров-консультантов.

- А теперь сообрази, если бы я служил в полиции, стал бы с тобой разговаривать? Кстати, свой пугач убери подальше, чтоб часом дел не натворить.

Богданович принял оружие и спрятал за пазуху. Он был сражен настолько, что из всех мыслей осталось лишь возмущение вызывающей фамильярностью Дэна.

- Впрочем, я погорячился, - принял новое решение Дэн, - Вряд ли вы, террористы, согласитесь прийти на первую встречу все вместе. Организуйте мне свидание с Кибальчичем, а он остальным объяснит и… ты, Аня, кончай на меня шипеть, - прочитал Дэн ее мысли, - нечего обиженную строить, ты меня убить хотела, я и то не обижаюсь, а обращаться на «вы» к салаге  младше меня на год не собираюсь. Чаю налей, что ли…

***

За два месяца до этих событий Дэн, вернувшись от роботов, встретился с Зинкой.

Он знал, что красота Зинки – искусственная оболочка амебы, однако ничего не мог с собой поделать: всякий раз, встретившись с ней взглядом, отводил в смущении. Даже ненастоящая красота – страшная сила. (Да и где ее, настоящую, теперь сыщешь! Что у нас, что на других планетах: скафандры, макияж, татуаж, силикон – тьфу!)

- Решил, что мы – враги? – начала первой Зинка.

- С чего это?! – врал он плохо, сразу краснел, не мог делать вид, что все в порядке, когда все совсем не в порядке. (Не быть ему ни политиком, ни руководителем!)

- Давай начистоту. Ты нам помог, ради нас рисковал жизнью, мы ценим это, наша планета всегда будет с благодарностью помнить имя своего спасителя – Дениса Орлова…

- Серьезно?

- А ты думал! Давно хотим пригласить тебя посетить с официальным визитом нашу планету, встретим теплее, чем вы Юрия Гагарина! Правда, там мы будем без скафандров… собственно, поэтому тянули, сомневались… К делу: я знаю, почему ты отправился к роботам, Володя тебе недосказал, а ты не доспросил и обиделся.

- То есть, я же и виноват?!

- Не заводись, никто не виноват, произошло недопонимание в важном вопросе. Представляю, что ты подумал о нас, если сразу же кинулся мстить.

- Не мстить, а заставить вас помочь Земле.

- Нас не нужно заставлять, мы и сами готовы, но… - повисла пауза.

- Что «но»? – подбодрил Дэн.

- Знаешь, что такое «прогрессоры»?

- Где-то слышал… или читал…

- Стругацких?

- Точно. Максим Камерер, Экселенц… а при чем это?

- При том, что Стругацкие точно подметили - прогрессорство невозможно. Свернуть планету с орбиты можно, а ускорить развитие обществ разумных существ локальными действиями нельзя, тем более – изменить его ход в неестественную сторону. Любые попытки насильственного ускорения проливают крови в разы больше, чем повседневная рутина самого жестокого варварства. Прогресс существует только в головах людей, очеловечивающих естественные процессы, цепляющих на события этикетки «хорошего» и «плохого», «добра» и «зла». Пока общество выбирается из дикости, кажется, что развитие есть прогресс, однако, достигнув определенного уровня, движение, по инерции называемое прогрессом, становится обрывом в пропасть, как в вашем случае с виртуальной реальностью. Ты спросил Володю, можно ли остановить ваше движение к Халифату и молочному желе, а он не стал вдаваться в подробности и сказал, что это навредит нам. Яркий пример того, как неполная правда становится ложью. Все сложнее. Вы идете по пути реальности «Б» и сейчас что-либо изменить невозможно. То, что произойдет через 20 лет, уже во всех ваших головах, не получится поковырять в носу и, бац! – всем счастье. Чтобы миллиарды людей изменили свое поведение, нужны направленные усилия поколений.

- Но ведь ты мне сама рассказывала, как всего-навсего болезнь все изменила там… где-то…

- Твоя болезнь лишь вызвала цепочку событий, реализовавших один из сценариев, давно созревших в том обществе. Сценарии, созревшие в вашем, - один хуже другого. Сегодня ничего нельзя изменить, поскольку тренд возник больше ста лет назад, тогда можно было бы обойтись разовым вмешательством, сегодня, увы, нет.

- Почему же вы ничего не сделали сто лет назад? …Я не верю тебе! Володька правду сказал – вы просто боитесь за себя, на нас вам плевать!

- Денис, я предложила разговор начистоту, так что слушай. Было событие, ставшее развилкой вашей истории. 1 марта 1881 года народовольцы убили русского императора Александра II. Именно тогда через череду войн и революций началось движение вашего мира к катастрофе, а астероид, грозящий нашей планете, изменил орбиту. Он двигался в сторону нашего солнца, и, останься все как есть, два года назад сгорел бы в его короне, но гибель императора Александра стабилизировала орбиту, с которой астероид не сорвался нам на голову благодаря тебе. Если бы удалось предотвратить трагедию 1 марта, все и у вас, и у нас было бы иначе, но есть одно НО. Если императора не убьют 1 марта, а сделают это позже, не дав дожить до естественного конца, это погубит всех нас быстрее и вернее…

- Ты перешла с прошедшего времени на будущее, или мне кажется?

- Не кажется. Володя имел в виду эту опасность.

- Что можно изменить события 1881 года?

- Точно.

- Путешествие во времени?!

- Между мирами. Ты уже побывал в реальности «Б», почти точной копии вашей. Основная разница была во времени – они двигаются с опережением в 20 лет. Есть реальность, условно назовем ее реальностью «В», где 1 марта 1881 года наступит примерно через 2 месяца, когда у вас тоже… по новому стилю наступит 13 марта.

- Ты хочешь сказать…

- Именно. Мы готовы рискнуть судьбой нашего мира. Во-первых, мы верим в тебя, а, во-вторых, потерять доверие нашего спасителя невыносимо! Благодаря тебе на нашей планете митоз клеток ускорился впервые за тысячу лет. Новые клетки вместо номеров генетического кода стали нарекать «Денис», «Орлов», «Александрович», а также комбинациями этих слов, их слогов и букв. Ты не представляешь, насколько нам важно сохранить твое доверие!

- Постой, разве то, что случится в другом мире через несколько месяцев, может изменить то, что, как ты сама сказала, уже не изменишь в нашем прошлом?

- Никто не знает, что такое время. Последовательность и протяженность событий представляется как время. Мы можем его считать, учитывать в расчетах, использовать в космических перелетах, но не более. Мы не знаем, что это такое. Также как и не понимаем, каким образом твоя болезнь меняет судьбу другой планеты. Научные знания – лишь отражение нашего опыта, они не приближают нас к пониманию сути природы, у этой бездны нет дна, а мы плаваем по поверхности. Единственное, что дает наука – большая предсказуемость в нашем взаимодействии с природой. Так что, не зная причин, я знаю факт - в связанных мирах, даже если твое прошлое еще в их будущем, изменение их истории изменит и твой мир. Готов сыграть в игру, где ставка – миллиарды жизней двух миров? …Расскажи, кстати, что у роботов происходит?

***

Денис готовился к миссии, изучая историю революционного движения России середины-конца 19 века. Спотыкаясь о события тех дней, он все время утыкался в наше время.

Правительство Александра II проводило реформы, экономика росла двузначными цифрами, и чем очевиднее становились успехи, тем больше появлялось людей, недовольных темпом и масштабом перемен. Они и появлялись-то благодаря реформам, все эти разночинцы и либералы, но тем сильнее была их ненависть к царю, чем большим они были ему обязаны. Революционеров было не много, но в обществе стало хорошим тоном рукоплескать их выходкам. Все наперебой соревновались в либеральности взглядов. Прослыть консерватором было страшнее, чем оправдать преступление, совершенное во имя «высоких идеалов».

Яркий пример – дело нечаевцев, которые убили своего товарища студента Иванова, заподозрив в разочаровании революцией. Общество не осудило убийц, потому что те «боролись» с деспотией.

Тем, кто «против», можно все!

Дэну это что-то мучительно напоминало.

Режимом были недовольны: для кого-то царь был слишком радикален, кому-то не хватало потрясений, и «лишь» 80% населения страны (крестьяне) терпеливо ждало, когда государь-батюшка даст земли по справедливости.

Мода на революцию превратилась в массовый психоз. Революция сама по себе стала абсолютной ценностью, сделав «Катехизис революционера» (авторства Нечаева, убийцы Иванова) настольной книгой молодежи. Катехизис учил, что любое преступление морально, если идет на пользу революции; что ложь, убийство и грабеж – инструмент борьбы, и люди – тоже инструмент. Ценители литературы и изящных искусств верили, что нравственный релятивизм катехизиса касается лишь реакционного режима. «Воплощенной укоризною ты стоял перед отчизною, либерал-идеалист»… Укоризна стала образом жизни, почвой, взрастившей ростки революции. А революция первым делом в прямом смысле сделала почвой тех, из кого выросла.
Дэн осознал, что рубить головы дракону революции бесполезно. Они вырастут снова из благодушных господ, из милых барышень, из жаждущих справедливости гимназистов и студентов. Истерическая жажда народного счастья поставит революции любое количество пламенных сердец, готовых сжечь и себя, и все вокруг.

Как же предотвратить убийство царя?

Надежнее всего было убедить народовольцев не совершать задуманного, открыв глаза на будущее, рассказать, что убийство царя не приведет ни к народному восстанию, ни к конституции, ни к падению монархии, лишь к крови государя и случайных прохожих, лишь к виселице для убийц и к крушению всех их надежд.

Они умные, чистые, они искренне хотят счастья народу, они поймут его… да?

Был способ попроще. Имена и явки известны. Достаточно прийти в Охранное отделение, и в несколько дней дело будет сделано, царь переживет 1 марта. Однако, преступников могут выпустить за недоказанностью обвинений или под давлением общественной «укоризны». Или отправят в ссылку, из которой они вернутся озлобленными героями…

Да и как, скажите, реальному пацану стать стукачом? Он допускал, что правильно сдать их полиции, но стучать самому было совершенно невозможно.

Уж скорее он предотвратит цареубийство своими руками. Их мало, он всех знает, знает где, в какой момент найти каждого, он способен быть невидимым, можно и записочки возле оставлять… Б-р-р! Наваждение какое-то! Они так могли, он – нет. Даже после полицейского из реальности «Б».

Оставался только первый путь – убеждение, и самих народовольцев, и всего общества, пока оно не изменит отношения к революции.

Если он предотвратит покушение 1 марта, что будет дальше? История изменится. Он не будет знать ни имен, ни планов новых убийц. Стать императору телохранителем-невидимкой? Почетно, конечно, но сколько лет это продлится? На личной жизни придется поставить крест, Ирину забыть. Может, вообще оставить эту затею, пусть все идет, как шло. А молочное желе? А дети, которых они с Ирой должны родить? Или черт с ним, в этот раз он царя спасет, а там – как получится. Путь все быстрее закончится, все равно выбора нет... Но, как говорил герой известного фильма, Дэн решил, что «лучше, конечно, помучиться».

Сомнениями Дэн делился не только с Зинкой и ее командой. В его жизни появился человек, принимавший к сердцу его проблемы ближе, чем он сам.

Уже больше недели он жил у Ирины, точнее, у ее бабушки.

Работа была выброшена из головы. В ней остались только карие глаза, народовольцы, влажные губы, император, страстное дыхание любимой, покусывающей мочку его уха, ее запах, невозможность оторваться от восторга и упоения, революция и амебы с их астероидом, будь он неладен!

Ирина изумлялась своему счастью, столько лет сидевшему за столом напротив. Она боялась упустить один его миг, наслаждалась и горевала по уходящим моментам. Женская мудрость, сотворенная миллионами лет эволюции, подсказывала, что все проходит… а может и просто оборваться, когда Денис в очередной раз отправится спасать мир.

Она изучала историю вместе с возлюбленным, и сердце ее сжималось:

- Они не поверят тебе, Денис. Они – фанатики. Смотри… в Катехизисе: «Революционер  презирает  общественное  мнение.  Он   презирает   и ненавидит во всех ея побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную  нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему». Они убьют тебя, если поймут, что ты – преграда на пути.

- Замучаются пыль глотать! Меня пробовали убить ребята покруче... а если что, амебы починят.

- Зря ты их недооцениваешь. Они не боятся собственной смерти, твою жизнь и в грош не поставят. Слушай, да ведь шахиды, которые у нас метро и автобусы взрывают, ничем не отличаются, только у одних религия – революция, а у других – ислам, и все против нашего государства. Блин, как оно вообще до сих пор существует!

- Если они вправду за счастье народа и величие России готовы умереть, я их смогу убедить. Они еще «Катехизис контрреволюционера» напишут, и с ним снова в народ сходят. Точно! Только так и можно будет царя спасти.

- А если не напишут? Если им революция ради революции нужна?

- Если ради революции, то вот этими руками… – Дэн показал свои чугунные кулаки. Они дрожали.

Приходила ночь, и тревоги отступали. Наступала молодая страсть. Ирине нравилось быть пушинкой в руках Дэна, ей казалось, что она летает, когда он по ее просьбе становился невидимым. При этом стоило ей закрыть глаза, и невидимка тут же появлялся рядом – теплый, сильный, СВОЁ...

Как-то раз Дэн вынес ее завтракать на руках, забыв «включить изображение». Бабушка выронила тарелку, потом вставную челюсть и под конец - сознание.

Ирина потратила много сил, убеждая бабулю, что та просто начиталась своей настольной книги «Мастера и Маргариты», а внучка - никакая не ведьма.

***

С Богдановичем сговорились, что завтра в полдень на площади Николаевского вокзала и углу Лиговского к Дэну подойдет связной и отведет на встречу с Кибальчичем. Пароль – (Дэн сильно смеялся, но согласился) «вы интересовались купить славянский шкаф», ответ – «да, где можно посмотреть?»

Дэн остановился в нумерах неподалеку, поэтому на встречу пришел раньше срока.
Как и предполагал, связной к нему не подошел. Выждав приличные полчаса, Дэн двинулся по Невскому в сторону Зимнего дворца. Он уже «отсканировал» окружающих и выявил наблюдателей. Один шел у Дэна за спиной, а второй метрах в десяти, им поручили выяснить, куда направится объект наблюдения.

«Детский сад» - пробурчал Дэн себе под нос, «выключил» шпионам зрение, и тут же «выключил изображение» себе. Длилось это меньше секунды. Дэн прислонился к стене дома и наблюдал, как мечутся прозревшие преследователи. Они кинулись в одну подворотню, вернулись вверх по проспекту, заглянули в другу, потом разделились, один обшаривал дворы на этой стороне Невского, второй – на противоположной. Дэн следовал за ними, стараясь не упустить из виду. Когда шпики окончательно убедились, что потеряли «объект», они скорым шагом двинулись в сторону Лиговки, вышли на набережную Обводного канала, и, петляя узкими улочками, добрались до дома 17 на улице 1-ой роты. Дэн знал, что здесь живут Желябов с Перовской.

Захотел тут же и поговорить, но понял, что, только испугает их, загнав в более глухое подполье, где потеряет след.

Он развернулся, дошел до Садовой и направился в сырную лавку Кобозева. Здесь паковали чемоданы.

Дэн без ненужных деталей рассказал рыжему Богдановичу о происшествии, подчеркнув, что только что был у дома Желябова. В душе заговорщика было полное смятение. Он уже понял, что высокий господин не из полиции, но кто он – такой всезнающий и могущественный – здесь мысли террориста путались.

- Не надо меня бояться, - убеждал Дэн, - просто организуй встречу, как договаривались, тогда и решите, нужно ли прятаться по щелям. Ты же видишь, я могу один голыми руками вас всех взять, но не трогаю, хочу по-хорошему…

Новую встречу назначили на следующий день.

***

Кибальчич оказался молодым парнем с густой бородой и острым умным взглядом.

Бороды революционеров сбивали Дэна с толку. Солидные мужи на портретах, борцы с самодержавием, в жизни оказались сопляками до тридцати лет. Дэн решил обойтись с ровесниками без церемоний, в конце концов, он бился за жизнь человечества, поэтому сразу приступил к делу:

- Я прибыл из будущего.

- Это в какой губернии, не припомню? – насмешливый взгляд.

- Зря смеешься. Я из 20.. года, из того времени, где от тебя только мемориальная доска осталась…

- Простите, сударь, разве я давал основания для фамильярности?! Мы с вами детей не крестили. И к чему эти бредни о будущем времени?

- К тому, уважаемый, что в этом времени тебя знают не столько как террориста, придумавшего «гремучий студень», сколько как ученого, разработавшего схему реактивного летательного аппарата для космических перелетов. В наше время такие аппараты называют ракетами. Ты, я читал, сделал расчеты для ракеты на твердом топливе… вернее, еще не сделал, а только начал. Завершишь их в тюрьме, перед казнью… - Дэн увидел, как вытягивается лицо Кибальчича, и поднажал, - Если бы ты не тратил время на… на терроризм, то гораздо больше принес пользы Родине! Россия только потому и жива пока, что твои ракеты стоят на вооружении.

- Разве в вашем времени сохранятся войны? Мир не устроится на разумных началах через 150 лет? Вы сказали, я завершу расчеты перед казнью, значит, деспотия к этому времени не будет разрушена? Деспот останется жив?!

- Царя вы убьете, но царизм – нет. Его сын вас всех повесит, а режим сделает жестче. «Благодаря» вам будут такие войны, что мир по колено, по горло утонет в крови! Больше того. Из-за вас Земле грозит полное уничтожение. Собственно, поэтому я и прибыл сюда – вас остановить.

- Как, убьете?

- Кто о чем, а голый о бане. Укокошить я вас всегда успею. Все не так просто. Нужно, чтобы вы прекратили свою деятельность и убедили остановиться других.

- Прекратить революцию?! Позволить лицемерному и кровожадному деспотизму растлевать народ впредь?! Это недопустимо! Невозможно поверить, что представитель грядущего предлагаете такое. Вы – провокатор!

- «Провокатор давно бы сдал тебя полиции», - произнес Дэн в голове Кибальчича, тот дернулся, как от удара током, - а я с тобой лясы точу. Как думаешь, если бы провокатор знал фамилию вашего агента в полиции – Клеточникова – тот служил бы до сих пор? Короче, организуй встречу с членами Исполнительного комитета, поспорим с ними насчет деспотизма…

Потрясенный Кибальчич пообещал сообщить о времени и месте через Богдановича.

Встречу назначили на первую субботу февраля в шесть часов пополудни на Тележной улице в квартире, где изготавливали динамит и встречались метальщики бомб для совещаний, указаний и инструкций. Собрались под видом именин хозяина квартиры Николая Алексеевича Саблина, жившего по паспорту Фесенко-Новроцкого. Его гражданская жена Геся Гельфман неумело исполняла роль хозяйки: на столе стояли лишь самовар, пустые стаканы, да поднос с пологой горкой нарезанного хлеба. Кроме хозяев квартиры были члены Исполкома Желябов с Перовской, Вера Фигнер, Кибальчич, метатели Рысаков и Гриневицкий, Богданович без «жены», оставшейся торговать в лавке.

Последним явился Юрковский по кличке «Сашка-инженер». Он не был членом Исполкома. Фактический лидер «Народной воли» Желябов не любил Юрковского, справедливо говоря, что «террористы, опаснее монархистов». Не любила Сашку-инженера и Вера Фигнер, считавшая, однако, что одного такого, ограбившего Херсонский банк для нужд революции на 1,5 миллиона рублей, «иметь должно». А вот трое уже будут опасны. Вера «топни-ножка» (как прозвал ее Юрковский) не смела признаться, что боится террориста, тем не менее, это она позвала его для защиты, при том, что вооружены были все.

Дэн наблюдал приход гостей, стоя невидимый на лестничной площадке. Не в состоянии отказать себе в удовольствии произвести эффект, он вошел в квартиру вместе с Верой Фигнер, перед которой хозяин распахнул дверь слишком учтиво. Дэн потолокся в передней, затем, ступая шаг в шаг с хозяйкой, перебрался на кухню.

В четверть седьмого гости стали проявлять беспокойство.

- Господин Кобозев, - обратилась к Богдановичу Перовская, - не говорил ли таинственный незнакомец о возможном опоздании?

- Да я, собственно, уже здесь, - ответил за Богдановича Дэн, входя в комнату.

Эффект был велик. Бесстрашные борцы с режимом, были готовы умереть за дело, не мигая, смотреть в глаза явной опасности, но мистическая тайна заставила их вздрогнуть. Если бы Дэн был театральным режиссером, он непременно использовал увиденную сцену в спектакле, как говорится, «обреченном на успех». Дэн всего лишь спасал мир, поэтому только усмехнулся:

- Ну, что, господа революционеры, обсудим, как жить дальше?

- Кто вы и чего хотите? – тихо, но твердо произнес Желябов.

- Меня зовут Орлов Денис Александрович, я родился в 198… году. Наш мир скоро умрет, вместе с другими… хорошими ребятами. Причина конкретно в вас, в том, что вы убьете Александра II… - собрание одобрительно зашумело, - Зря радуетесь. Вас всех повесят (не всех, конечно, но он не стал вдаваться в ненужные уточнения), даже беременную Гесю Гельфман. Вы этого не боитесь, знаю… вы хотите бунта любой ценой, даже ценой собственной жизни. Но бунта не будет. Народ вас осудит.

- Вы утверждаете, что деспотия даже не пошатнется? Когда же это произойдет, или в ваше время по-прежнему тиранствует кровавая династия? – Желябов говорил, глядя в пол, покусывая в паузах между словами густой ус, глянул на Дэна исподлобья тяжелым яростным взглядом, этакий борец с вселенским злом. «Он всегда такой набыченный?» - спросил сам себя Дэн.

- Вы ребята не знаете, что такое деспотия. Вы не знаете, что такое смерть миллионов от голода не потому, что нет урожая, а потому, что так захотело правительство. Вы не знаете, что такое массовые казни, когда убивают всех, кто попался под руку, только потому, что революционная теория не относит этих женщин, стариков и грудных детей к передовому классу. Вы не знаете, что такое лагеря смерти, куда людей свозят как скот, чтобы использовать как сырье: зубные коронки – в слитки, волосы - в матрацы, кожу - на сумочки, а тела - на мыло…

- Неправда! - воскликнула Перовская, - люди, а тем более революционеры, не способны на подобные зверства!

Чистая романтичная девочка. Сбежала от отца-губернатора к высоким идеям, ради которых готова на все. «Именно такие и способны» - усмехнулся Дэн, а вслух произнес:

- Еще как! И «дикие» русские, и «цивилизованные» немцы, и «демократичные» американцы, все способны…

- Так будет свергнут царизм или нет? – перебил Дэна Сашка-инженер, ощерившись неприятной улыбкой.

- Будет. Через 37 лет, тогда-то настоящие ужасы и начнутся.

Дэн чувствовал, что ему не верят. Его рассматривали с холодным удивлением, впрочем, в глазах Веры Фигнер он заметил вполне женский интерес. Юрковский перехватил этот взгляд и напал на Дэна, причем, в интонациях уроженца Николаева усилился бывший до сих пор незаметным говор бандитов с одесской Молдаванки:

- И шо, господин хороший, мы должны вам верить? Проще подумать, за то, шо вы с Охранки.

- Тогда почему, скажите, вы все до сих пор не арестованы? – вопросом парировал вопрос Дэн.

- Потому, - снова заговорил Желябов, сухим, слегка надтреснутым голосом, горячо и убежденно, как должен говорить настоящий трибун, - что в Охранке работают неглупые люди. Они понимают: арестуют нас, на наше место придут другие. Вся молодежь теперь горит революцией, и пока так будет, тираны нигде не найдут покоя! Вы предлагаете нам не только отказаться от идеалов, но пойти в студенчество убедить отказаться от высоких целей. Убийца и растлитель нашими руками будет сохранять себя и свою тиранию!

Похоже, вопрос дискутировался.

- Я не предлагаю вам отказываться от революции. Я предлагаю отказаться от убийств.

- Политические убийства – есть необходимое средство борьбы, - звонкоголосой пионеркой вклинилась Перовская, возглавлявшая боевой отряд «Народной воли», - не потому молодежь идет в террористы, что жаждет крови, а потому, что ее кипучей натуре нужен результат. Революционная пропаганда дает свои плоды лишь в среде молодежи и студенчества, а хождение в народ губит наши силы и время. Нас слишком мало, чтобы решить все задачи революции, потрясение основ, разрушение режима – вот то немногое, но необходимое, на что хватит наших сил, а дальше народная самоорганизация…

- Перовская, вы слишком сказали! - перебил Кибальчич, до сих пор молчавший, - Однако, если перед нами посланец грядущего, если его слова правдивы…

- Вы, Николай Иванович, ученый-изобретатель, вы и скажите, как удостовериться, либо опровергнуть утверждения Дениса Александровича, - подал голос Богданович, - я имел неприятность лично наблюдать некоторую… непохожесть Орлова на нас с вами…

- Господа! Самовар поспел, угощайтесь чаем, - Гельфман, вспомнившей о роли хозяйки, удалось разрядить сгустившееся до осязаемости напряжение.

- Денис Александрович, - не утерпела Фигнер, - несомненно, вы готовились к нашей встрече, вы понимали, что вашим словам невозможно поверить, значит, у вас должны быть веские доказательства…

- А если таковые не сыщутся, нам терять нечего! – процедил сквозь зубы Юрковский и демонстративно распахнул полы пиджака.

- Как же, как же, «мундир революционера» - кинжал и револьвер! – откликнулся на угрозу Дэн, - Не утруждай себя пугалками, Саша (на самом деле Юрковского звали Федором, но Дэн использовал кличку: велика честь для боевика – по имени!), я действительно готовился к встрече, так что мне твой маскарад… побоку. Ты права, Вера, я знал, вы не поверите словам, думал, что же такое показать, а… все гениальное – просто.

С этими словами он вынул из кармана мобильный телефон, включил камеру и снял насторожившуюся компанию на видео, затем продемонстрировал сгрудившимся в кучу революционерам результат.

Лишь Кибальчич сумел выдавить: «Оживший дагерротип! Невероятно…»

Бомба взорвалась. Террористы превратились в робко вопрошавших учеников, Дэн вещал.

Запутав себя и слушателей в принципах мобильной связи, он попытался изложить суть Интернета и приносимых им угроз. Потом махнул рукой и стал рассказывать о ближайшем будущем «Народной воли», о том, как они убьют царя, как сорвется принятие первой русской конституции, которую Александр намеревался подписать в день своего убийства, о том…

- Господин Орлов, мы не ослышались, император готовит конституцию?! – Желябов, как и все его товарищи, был потрясен, - Он готов ограничить самодержавие?

- Конституцию готовит Лорис-Меликов по поручению царя. Когда вы его убьете, сын изорвет документ в клочья, а Меликова прогонит. Ваш царь больший революционер, чем вы. Вы же сыграете на руку реакции, ибо Александр Александрович, взойдя на трон…

- Его тоже следует приговорить… - в запале речи Дэн не заметил, как зло усмехался Юрковский все это время, - Деспотия устоит от одного удара, но двух сразу не выдержит. Я предлагаю и отца, и сына… и святейшего, кстати, не помешает. Пока они безмятежны, соберем силы и ударим! А этого, прямо сейчас…

Уже в начале тирады Юрковского Дэн спохватился и припомнил свои «опции». На этот раз он применил и трюк со зрением, и свой чугунный кулак. Приложил от души, так, что Сашка-инженер едва не отдал богу душу. Его привели в чувство, но остаток собрания он пролежал на диване в соседней комнате.

***

Приближался роковой день, однако Дэн больше не боялся этой даты – 1 марта 1881 года.

Желябов и прежде сомневался в правильности ставки на террор, а после собрания на Тележной окончательно решил, что революция – прежде всего организация и пропаганда. Ни то, ни другое не дает мгновенных результатов, но результаты террора, хоть и быстры, оказались хуже отсутствия любой революционной работы.

Желябов с головой погрузился в организацию дела по-новому. Далеко не все члены Исполкома разделили новое мнение. Многие согласились лишь дождаться Конституции, но если она не случится, не взыщите, Денис Александрович…

Даже Софья Перовская, гражданская жена Желябова, доверившая ему и судьбу, и честь, пребывала в разрушающей раздвоенности: днем хлопотливо помогала мужу, а ночами мучилась ощущением преступного бездействия, перечеркивающего смысл жизни.

Вера Фигнер очаровалась «посланцем грядущего». Высокий, сильный, непохожий на современных ей мужчин. Даже вопиющие с точки зрения человека 19 века беспардонность и фамильярность «посланца» были милы ей точно по поговорке: не по хорошему мил, а по милу хорош.

Встречались они ежедневно, ведя долгие разговоры обо всем.

- Скажите, Денис Александрович, вы из кого происходите?

- Ты имеешь в виду, кто родители?

- Из какого они сословия, к какому вы принадлежите?

- Сословию…? Отец работал на заводе, пока его не закрыли при Ельцине, потом запил и умер. Мама тоже там работала. После того, как ее уволили, челночить стала…

- Челночить? Что это?

- Торговать. Бизнес у нее свой был…

- Бизнес? А, поняла! Свое дело. Вы используете много непривычных слов, в основном из английского. В ваше время Россия дружна с Англией?

- Как кошка с собакой. Америка теперь самая сильная страна в мире, там тоже английский, вот всем и приходится… - Дэн вздохнул, сам не понял, почему.

- А вы кем являетесь?

- Работаю… точнее, работал в лавке одной…

- В лавке? Хотите сказать, и вы, и ваши родители купеческого звания.

- Нет, конечно! Нет у нас никаких званий – сегодня ты работаешь на заводе, завтра тебя выгнали, послезавтра ты в качалке мышцу надул, подался в рэкитиры, а там, если не убьют, глядишь, уважаемым человеком станешь. Или наоборот, сегодня ты миллиардер, пуп земли, а завтра за тобой туземная полиция по тропическому острову гоняется. У нас теперь все возможно.

- Я мало поняла в вашей речи, но главное уяснила – в будущем обществе отменены сословия! Социальная революция свершилась! А женщины имеют право учиться в университете, участвовать в политике? У них есть избирательное право?

- У них теперь все есть. И права, и избирательность нешуточная. Умные стали чересчур. На прошлой работе у меня начальница была…

- Женщина была начальником? Не муж ее, а она сама?!

- У нее мужа как раз и не было, ко мне клинья подбивала. Я тогда молодой был, глупый… - Дэн в красках рассказал, каким фиаско закончилась его первая попытка сделать карьеру в Москве, где, в отличие от родного дома, высказанная в глаза старой корове правда, что она еще и уродина, приводит не к синякам и царапинам, а к безработице и голоду дней на десять.

В свои 28 Вера была подпольщицей со стажем, прошедшая покушения и хождение в народ. Убежденная феминистка, она любила играть с мужчинами, используя свою привлекательность как сыр в революционной мышеловке: стоило мужчине увлечься Верой, как вслед за ней ему приходилось «увлечься» революцией.

О Дэна ее чары разбились, как разбивается о землю парашютист, только в прыжке вспомнивший, что забыл надеть парашют.
 
Всегда она увлекала мужчин, а не они ее. Мужчин она презирала. Презрение имело политический характер, было ответом на то, что мужчины, даже товарищи по борьбе, всегда ставили себя выше.

Дэн оказался из другого теста. Грубый, но не мужлан. Начисто лишенный манер, но берегущий достоинство собеседника. Во время серьезных совещаний всегда веселый и смеющийся. Недалекий простак с первого взгляда, он давал революционерам дельные и глубокие советы. Сильный, но добрый. И всегда гладко выбритый.

Вера терпеть не могла баки, усы, бороды, которые были так популярны у социальных борцов, ее мутило от мысли касаться губами этой шерсти. Гладкие румяные щеки Дэна она давно мечтала погладить…

Случилось должное: молодая женщина (будь она трижды террористка!), привыкшая разбивать сердца другим, разбила свое о безответность. И закусила удила.

Днем 27 февраля Дэн зашел за Верой сопроводить на ставший традиционным послеобеденный моцион.

Он обедал с Кибальчичем. Вчерашний террорист под влиянием «посланца» трудился над ракетной установкой залпового огня. Еще немного, и Россия получит «Катюшу» на 80 лет раньше срока. Дэн был в прекрасном настроении – все шло по плану и даже с превышением.

Вера открыла дверь и вместо приветствия воскликнула:

- Посмотрите, Орлов, приглядно ли мне это платье? – она закружилась так, что оголила ноги до середины икр. Дэн честно глядел на платье, а Вера, желавшая смутить гостя, смутилась сама, - Простите невольную развязность…

- Ты о чем? – Дэн искренне не понял.

- Да неужели вы не заметили?! – в отчаянии воскликнула террористка. «Такого не заметить – это уж слишком!»

- Что я должен был заметить?

Тут ее осенило:

- Скажите, Орлов, как одеваются женщины в ваше время?

Послеобеденный Дэн был благодушен и с радостью продемонстрировал несколько фотографий Ирины, которая, обладая стройными ногами, носила исключительно мини.

Вера онемела. Справившись с замешательством, она выдохнула:

- И вы вынуждены жить под гнетом такого искушения! Конечно, вы не…

- Да нормально. Они по-разному ходят. У кого ножки, те вот так, у кого нет, те в длинном. На пляже и того хуже, вот смотри, - Дэну нравились красивые девушки в бикини, поэтому несколько фотографий «случайно» затесались в галерею мобильного.

- И вас не смущает, что женщины так… предлагают себя?

- Предлагают? Как же, дождешься от них!

- Значит, женщина вправе первой… открыть сердце, это допустимо?

- Почему нет, чем они хуже нас?

- А если какая-то женщина признается, что увлечена вами, вы не сочтете ее распутной и даже развязной?

- Напротив, если симпатичная, я сочту ее умной и воспитанной, - пошутил Дэн, не заметив, что Вера принимает все за чистую монету, - ну, что, идем гулять?

Во время прогулки она была задумчива и отвечала невпопад, а при расставании пригласила Дэна на следующий день к завтраку.

В 9 утра следующего дня Дэн постучал к Вере в квартиру.

Открывшаяся дверь явила неожиданную картину (описываем синхронно взгляду Дэна): на ногах были высокие шнурованные ботинки, чуть выше - игривые оборки кружевных панталон, талию стягивал шнурованный корсет, поддерживавший молодую, не кормившую грудь, плечи открыты, по ним рассыпаны волосы, и надо всем – горящие страстью и решимостью глаза. Вера не спала ночь, готовилась встретить Дэна словами: «Орлов, я ваша. Вся!»

Дэн был человеком другого времени, времени, в котором понятие «деликатность» имеет совершенно иные границы, поэтому от неожиданности он усмехнулся и спросил:

- Ты чего, Вера, одеться не успела?

Роковой смешок обрушил неустойчивую конструкцию новой картины мира террористки. Она покраснела, глаза налились яростью:

- Негодяй! Я решилась открыть вам сердце, а вы… вы смеетесь надо мной! Из-за вас я выгляжу дурой, мерзкой, распутной дурой, поверила лживым россказням, чтобы унизить себя. Все ваши слова – ложь!

- Да уймись ты! Я просто не ожидал тебя… что ты… так… ты что влюбилась в меня? – толстокожий Дэн был удивлен.

- Влюбилась… в негодяя и растлителя! Я вам совсем не мила, ни капельки? – голос ее задрожал, скорее в надежде, чем в слезах.

- Мила, конечно! Ты бы спросила сперва, а то сразу со стриптиза… У меня дома девушка есть. Любимая. Мы хотим пожениться.

- Вы низкий человек! – перебила его Вера, - Вы не могли не видеть моих чувств, но намеренно дразнили меня, и довели до падения…

В этот момент дверь распахнулась и в квартиру ворвалась Софья Перовская. Она была растрепана, в слезах и едва дышала, но, окинув взглядом картину, остолбенела на мгновение… и в рыданиях бросилась Вере на грудь.

- Вера, Андрюшу арестовали!

Тут Дэн допустил вторую роковую оплошность. Он всплеснул руками и воскликнул:

- Блин, вчера же 27-е было! Забыл предупредить…

- Вы знали?! – кинулась к нему Перовская и стала трясти за грудки, - вы знали и не предупредили?

- Да знал, знал… - бормотал Дэн, пытаясь отцепить от себя Перовскую, - Он пошел встретиться с одесситом Тригони в гостинице, а там была засада. Мне казалось, все уже изменилось, вот и забыл предупредить.

- Вы не забыли! – в один голос крикнули Вера и Софья. Переглянулись и стали наступать на Дэна разъяренными хищницами, - Вы все нарочно подстроили! – теперь обвиняла одна Перовская, - вы усыпили нашу бдительность! А пока мы внимали вашим небылицам, вы методично разрушали наше дело. Сегодня арестовали Желябова, Юркевич пропал в день первой встречи, Саблин, Рысаков, Гриневицкий и многие другие товарищи отошли от дела и перестали оказывать Исполкому содействие. Иуда! Вы во всем виноваты! Идите прочь! Еще раз попадетесь мне на пути, пристрелю без всякой жалости!

- Девочки… - начал было Дэн.

- Прочь! Прочь, негодяй! - процедила Фигнер, - еще минута и я не буду ждать следующего раза, а пристрелю вас прямо сейчас, - она выхватила револьвер, из верхнего ящика комода, стоящего рядом.

Дэн видел, что с ним не шутят, и счел разумным уйти, разговоры сейчас были бесполезны.

По дороге домой он клял себя последними словами. Как он мог забыть об аресте Желябова?! Зачем он признался, что знал о нем, идиот честный?!

Едва он вошел к себе, в дверь постучали. На пороге стоял Сашка-инженер. Он ощерился зловещей улыбкой и выстрелил Дэну в живот. Падая, Дэн успел «выключить» изображение, и Юркевич не выстрелил второй раз, открыв рот от удивления. В соседних комнатах произошло движение на шум выстрела. Юркевич спрятал пистолет и ретировался.

***

Он застал у Фигнер Перовскую, обеих встревоженных, но полных решимости.

- Ну, что, Топни-ножка, наигралась в любовь? – с порога налетел Юрковский, - отныне топать ножкой буду я! Не позволю бабам погубить дело.

- Ты прав, Сашка, - покорно признала Фигнер, - время трибунов прошло, настало время террора.

- А если все же Орлов говорил правду о бедах грядущего? – засомневалась Перовская.

- Предлагаешь переделывать мир пропагандой? Вздор! – прервала ее Вера. Униженная женщина будет мстить любым способом и при первой возможности, Фигнер избрала возврат к прежней любви – революции и террору.

- Сделайте одолжение, воротитесь памятно к первой встрече с господином Орловым, - Юрковский понизил градус разговора, - Он утверждал, все беды оттого, что наш переворот не удался. И какой же вывод сделали наши глупые «умные головы»? Нужно-де отказаться от борьбы! Ну те-с! Не усилить борьбу и победить, а отказаться! И вы хороши, разнюнились: миллионы погибнут! И сто миллионов на воздух взорвать для социальной революции много не будет. Все на ее алтарь – только так победим! А все-то и не требуется… Софья, созывай свою группу, я созову свою… что смотришь, Топни-ножка, думаешь Юрковский время терял?

Юрковский напряженно работал последние две недели.

Тогда, в доме у Саблина, он сделал вид, что не может встать, а потому, когда все разошлись, Юрковский остался с Саблиным наедине.

- Ну, что, брат, скажешь? – обратился Сашка-инженер к хозяину квартиры.

Тот тяжело вздохнул:

- Не нравится мне все это, не верю я пришлому… не хочу верить! Получается, вся наша жизнь насмарку, все жертвы зря.

- А я верю, - выдал Юрковский, - и в то, что Земля из-за нас погибнуть может, и в то, что народ не поднимется. Ты в народ ходил, знаешь: эту массу без великих потрясений с места не сдвинуть. Теории господ нигилистов о том, что наша задача лишь место расчистить, а народ, мол, сам власть организует, хороши для умных разговоров в студенческих кружках, да барских салонах. Народ батогом на бунт не загонишь – не бывать бунту!

Саблин давно понял, к чему клонит Юрковский, поэтому внимательно выслушав, спросил коротко:

- Сам-то что предлагаешь?

***

- Помощник Делопроизводителя имперского Департамента полиции Клеточников Николай Васильевич, кавалер Станислава 3-ей степени, пожалован Его императорским величеством Александром Павловичем, имею особо важное сообщение для Его высочества, - доложил о себе щуплый болезненного вида чиновник.

Если бы не Дэн, его бы арестовали еще месяц назад, но тогда Дэн о Клеточникове помнил, как теперь о Желябове забыл.

Клеточников докладывал о себе который раз, походя кордоны Аничкова дворца, где жила семья цесаревича Александра Александровича, будущего императора Александра III. Теперь он стоял навытяжку перед ординарцем наследника престола и торопливо гундосил:

- Речь идет о благополучии государя и Отечества. Имею сугубо важную информацию, могу доложить только лично ввиду особой секретности.

- Его высочество выслушает вас. Достаточно ли вам будет четверти часа?

- Вполне.

- Если имеете при себе оружие, прошу сдать.

- М больше по делопроизводству-с, откуда оружие-с?

- Хорошо, ждите, я вас приглашу, - и вышел из приемной.

Клеточникова бил озноб. Он вспомнил, как впервые встретился с Дворником в рассаднике революции - Бесстужевских высших женских курсах. Тогда Клеточников предложил себя революции всего, без остатка, для любого, самого опасного и безрассудного дела.

Дворник, он же Александр Морозов, он же руководитель службы безопасности «Народной воли», устроил Клеточникова в Третье отделение. Опытный подпольщик наставлял никогда не скрывать своих чувств и переживаний, если нет такой возможности.

- Боишься, что тебя раскроют, - говорил Морозов, - бойся в открытую, только говори, что трепещешь в страхе перед начальством.

Вот и теперь, когда свершилась мечта Клеточникова войти в историю, он был вне себя от волнения, все, с кем он говорил, замечали это, но для всех его озноб был трепетом пред самим цесаревичем!

- Николай Васильевич, Его высочество ожидают вас.

Он не помнил, как вошел в залу, посреди которой стоял цесаревич. Александр был крупнее Клеточникова, почти на голову выше, гораздо шире в плечах. Он нависал над террористом как скала, августейшее преимущество в размерах вдруг напомнило притчу о Давиде и Голиафе, насмешив посетителя, он перестал трястись, в голове стало ясно и холодно. Он превратился в механизм, действующий по заложенной программе.

- Какой-то вы, сударь, зеленый, - первым начал Александр, - не больны ли вы?

- Не болен, ваше высочество, - с минуты на минуту во дворец должны прийти вести с Екатерининского канала. Если все по плану, то у Клеточникова не более пяти минут, - имею особо важный доклад.

- Я слушаю.

- Ваше высочество, в силу служебных обязанностей я посвящён во все политические розыски, производящиеся в империи. Мне доверен сбор, пересылка, и хранение секретной информации. Имею при себе ключи от шкафов с перлюстрацией, от сундучка с бумагами особой секретности, а в последний месяц службы и от шкафа с запрещёнными книгами…

- К делу, любезный, я прекрасно осведомлен, чем занят Делопроизводитель департамента полиции. Что вы имеете до меня?

- Чрезвычайно важное дело, Ваше высочество, - Клеточников мелкими шажками сокращал дистанцию между собой и Александром, при этом его голос подобострастно дрожал - изучая дела о политическом сыске, я открыл важную вещь, которая укрылась от взгляда… - у дворца послышался шум многих конных и экипажей.

- Что там? – Александр подошел к окну, выглянуть во двор.

- Именно это я и явился сообщить вам, - твердым голосом произнес делопроизводитель, расстегивая сюртук и доставая спрятанный дамский револьвер, - ваш отец мертв. Убит революционерами. И вы, не медля, последуете за ним! – быстрыми шагами он приблизился к Александру, начав стрелять сразу, как выхватил оружие, подойдя вплотную, он приставил пистолет ко лбу несостоявшегося наследника и выстрелил.

В этот момент его скрутила охрана.

Юркевич подготовил все быстро и четко. 1 марта были убиты император и наследник, на следующий день совершены покушения на губернаторов Санкт-Петербурга, Москвы, Харькова, Одессы и Нижнего, почти все удачные для революционеров.

Накануне Сашка-инженер повторял своим боевым товарищам то, что все эти две недели твердил в разных городах империи:

- Костер ждет последней искры! Он не для тепла, он не для света, он для пожара! Действуем только в губернских городах, на большее у нас сил не хватает. При стечении народа, где появляются солдаты, полиция или казаки должно быть не меньше двух наших. Один выбирает старшего офицера и приближается к нему, другой находится неподалеку, но не слишком близко. Начинают возбуждать толпу. Один нападает на власти, а тот, что подле офицера, дразнит толпу. По условному сигналу, тот, что возле офицера, стреляет в него и кричит солдатам - бунт! Другой стреляет в любого из толпы и кричит, что стреляют в народ. Оба разряжают обоймы, один в солдат или полицию, другой в толпу, в образовавшейся сутолоке ищут возможность скрыться. Главное, выбрать такое место, чтобы не попасть на линию огня, когда начнут стрелять в толпу, нужно беречь людей для дальнейшей борьбы. Хорошо бы еще несколько вооруженных людей затесать в толпу, показать, что толпа не беззащитна. Где есть такая возможность, делать непременно! Сделаете, как я говорю, - полыхнет! Ах, как полыхнет!

Дэн очнулся на следующие сутки, когда заработал механизм усиленной регенерации. Пришел в себя на мгновение: позвал Зинку и снова провалился в небытие.