Офицер

Часть первая.

Мой сон прервала очередь из автомата. Этот звук мне знаком уже 4 года. Звук выстрела русского ППШ можно узнать за километр. Его затяжная, но быстрая очередь всегда была похожа на то, как смерть с нетерпением стучится в дверь.
Я открыл глаза и увидел что солнце уже встало. Так крепко я давно не спал. Последние дни войны были настолько утомляющими, что целых 3 дня я не спал потому что слишком сильно устал. На часах 10.25. Я попытался встать с кровати но рухнул моментально. Мои мышцы отказались вставать. Пронзительный плач и автоматная очередь заставили меня вскочить. Я так хотел верить что я все еще сплю и последние годы были просто сном. Открыв занавески я убедился что это не так. 3 мертвых солдата в форме лежали прямо рядом с моим окном, а русские уходили в сторону центральной площади. Женщина, проходившая рядом, быстро бежала куда-то. Я успел заметить ее лицо. Она уже не могла плакать, и только красные глаза выдавали ее. 
Я не могу больше смотреть на это.
Пошел к умывальнику. Зеркало треснуло из-за "удачно" попавшего снаряда в наш дом. Я посмотрел на себя, дотронулся к шраму на ухе. Мне оторвало его наполовину, когда один из моих солдат наступил на мину. Этот шрам мне напоминает не о моей боли, а о том как тот солдат погиб.
Умылся. Услышал русскую речь прямо за дверью. Наверняка они нашли еще одного офицера. Удаляющийся стук их сапогов дал мне понять, что они не за мной.
Когда поражение было очевидным, я обратился к своему старому товарищу из гестапо. Он уделил мне минуту и сказал, что может мне помочь, но для этого придется поплатиться кистью руки. Говорил, что может зачислить меня как инвалида и меня не убьют, если повезет. Так и сделали. Мой вальтер никогда меня не подводил, но в тот раз, когда я уже был готов стрелять, он впервые дал осечку. Наверное, он пытался сказать "Я спасу тебя еще раз, не делай этого". Он чаще всех спасал мою шкуру на фронте, потому что люди, которые это делали умирали. С тех пор я числился как инвалид войны, не способный держать винтовку в руках, все время проработавший на заводе по изготовлению шлемов. Это звучало смешно. В последние дни все кто мог брались за винтовки, даже если у них не было ног. Я сам видел одного на костылях, да и с винтовкой. На тот момент я ухмыльнулся.
С плохими мыслями в голове я подошел к кухонному столу. На нем были кое-какие хлебные крошки вперемешку со штукатуркой. Выхода не было, и я рассасывал все это, чтобы хоть как-то утолить голод и ненароком не съесть кусок штукатурки. Все это время, пока я ел, смотрел в окно. Раньше, через дорогу была мясная лавка с лучшими в городе сосисками. Хозяином был господин Эльберт. Я каждое утро с ним здоровался, когда шел на работу. Но теперь и его нет, и нет его сосисок. 
К черту мысли. Я одел рваный, грязный костюм, напихал в чемодан всех необходимых документов, вальтер, 2 обоймы и вышел на улицу. Родной город превратился в развалины. Свежие трупы никто и не собирался убирать. Придется ждать, пока их растащат вместе с завалами.
Я направился вниз по улице с мыслью, что сегодня я должен сделать все свои дела. Никуда не торопясь я начал наблюдать за происходящим вокруг. Ребенок, сидящий на бордюре с грустным лицом. Очевидно, он потерял своих родителей и теперь умирал от голода. Молодой человек, у которого метались глаза от ужаса. Это явно был один из молодых ребят, воодушевленных речами Фюрера, а теперь невольно познавший все ужасы войны. Бедняга все еще пытается спастись и расхаживает по улицам. Мне даже захотелось дать ему пощечину и привести в чувство, но это ему не поможет. Слишком уж большой шок для него.
Вот перекресток. В юности я бежал с левой его части из школы, позже я бежал с той стороны, куда направляюсь сейчас- там был мой университет, а когда началась война, я в последний раз прошелся с правой стороны. Там находилась школа офицеров. Теперь я как будто шел обратно в молодость. 
Вышел на площадь. Повсюду русские Т-34, бойцы, которые о чем-то разговаривают и офицер, стоящий с победительской улыбкой. 
Вдруг я заметил расстрельную команду. Трое русских направили свои винтовки на парня в форме. Его лицо показалось мне знакомым и я подошел поближе. Он не боялся. Смотрел куда-то в пустоту, до тех пор пока не увидел меня. Этот взгляд ошпарил меня и я узнал в нем Фредерика, одного из моих бойцов в последние дни войны. Этот молодой парень оброс щетиной, на лице остался след от осколка, а лоб был в несмываемой грязи. Я остолбенел. Он смотрел на меня без просьбы о помощи, а смотрел сквозь меня. Он не просил меня помочь ему в последний раз, а просто ждал своей участи. 
Боже, как я хочу врезать этим ублюдкам, но меня убьют на месте. Я не успел все быстро обдумать. Парень бесчувственно упал, а я даже не пришел ни к чему. Солдаты ушли, а я остался смотреть на него. 
Вдруг меня легонько толкнули в спину прикладом
-Шнеле, шнеле, иди давай, ком!
Позор его немецкому языку. Хотя и мой русский тоже жутко хромает.
Я оживился, пошел дальше по улице. Опять начал наблюдать за происходящим.
Колонна сдавшихся в плен солдат, которых вели двое русских. Немцев было 20, а русских всего-то двое, да и то с винтовками. До чего довели бедняг, которые боятся вырваться и попытаться бороться за жизнь, даже если русские успели выстрелить по одному разу.
Никто не обращал на меня внимания, пока я не подошел к блок-посту. 
-Документы.
Тут было понятно и без перевода. Я аккуратно открыл чемодан и протянул свидетельство инвалида. Главное, чтобы он не заметил вальтер. А то как же, винтовку держать не могу, а пистолет могу?
- Гут, комм.
Он слегка отошел в сторону, но мне пришлось слегка убрать плечо чтобы не прикоснуться к нему, когда я проходил мимо. Это было даже не унизительно, ведь он делал это без желания унизить. Все было уже и так понятно.
Развалины, развалины и еще развалины. По мегафону транслировались призывы к сдаче в плен, на кое-каком немецком. Гнетущий голос повторял сообщение 20 часов в сутки, так как 4 раза на день ломался. "Сопротивляться" могли только так- ломать мегафоны, которые чинят за час и расстреливают хулиганов.
Я дошел до другой части города, когда увидел американцев. Сверкающие до блеска штыки на винтовках, сигара у командира и вольная походка... такое чувство, будто они выиграли войну в одиночку. Даже противно на них смотреть. Один из американских солдат обратил на меня внимание. Он сказал в мою сторону что-то невнятное, на что я попытался не обращать внимания. Те, кто сидели рядом, посмеялись. Это было не обидно, а отвратительно. Зазнавшийся народ.
Мой путь продолжался до тех пор, пока я в конец не устал. Больше я ничего особенного не видел- развалины, солдаты, трупы. Одно и то же.
И вот, я наконец-то вышел за черту города. Все в воронках от взрывов, но зданий нет. Куча окопов, в которых еще можно найти оружие. Казалось бы, можно ведь его взять и пойти в последнюю атаку или присоединиться к повстанцам. Но у меня особая программа.


Часть вторая.
Я заметил в 500ах метрах красивый холм, на котором рос дуб, которому под сто лет. С этой стороны казалось, что на нем нет воронок. Его как будто не затронула война и он наблюдал за ней. Видел, как уходят молодые, и они же возвращаются на носилках, но уже мужчинами.
Подошел к дубу. На другой стороне холма тоже не было видно кратеров. Наверняка, это подходящее место. Я сел и облокотился на дерево, подстелив пиджак. Свернул ноги в позу "лотоса" и положил перед собой чемодан. Небрежно откидывая документы в сторону я наткнулся на спрятанный пистолет.
- Пора.
Я не буду так жить. Я не хочу помнить о том, как посылал своих товарищей на смерть. Вдруг, я встречу одного из них через год? Лучше я сделаю это сейчас, чем в тот момент, как в его глазах промелькнет искра ненависти. А что если меня собьет танк, по неосторожности? Это будет жутко нелепая смерть. После всего того, что я пережил там... Однажды пришлось бросаться под танк, ехавший прямо на меня. Меня неплохо зацепило его дном, разорвало китель, но сам жив остался. Но это будет нелепо.
Я не дамся им просто так. Вскоре нас признают преступной организацией и будут расстреливать всех поголовно, будь я хоть инвалид без всех конечностей, что уж говорить про руку, которую я сам себе прострелил. Они не кровожадные, просто так нужно. Моя жизнь стоит как один патрон- труд одной женщины, мужчины и небольшая плата за доставку на фронт. То же самое с жизнью, но в данном случае за доставку платить не нужно, за то 9 месяцев ждать заказ.
Взяв в левую руку пистолет я зарядил его и выстрелил всю обойму в воздух. Пусть думают, что меня расстреляли. Пусть просто так думают. 
Зарядив вторую обойму я засунул дуло себе в рот и направил его вверх. Этот запах и чувство во рту ни с чем не спутать. Мол, раз уж ты собрался уходить, то почувствуй жар дула и вдохни пороху.
Вздох ускоряется. Мне не страшно, я не боюсь это сделать, но что может быть если я не сделаю этого? Позор. Я не достоин умереть сейчас, моя участь среди выживших и более несчастных. 
Сердце бьется максимально быстро. В последний раз оно билось так только когда мы начали отступать. Нам стало страшно и мы поняли, что что-то пошло не так. После кучи безуспешных операций, все ветераны моего отряда выучили наизусть- если что-то долго идет не по плану, то он провалился. А здесь все обстояло страшнее. Мы почувствовали полный провал. И я чувствую полный провал.
Я мог сделать это в самом начале, но какой из меня был бы командир? Не могу себе этого представить. Мой труп, с пробитой насквозь фуражкой.
Я больше не встречусь ни с кем. При мне нет жетона, а документы вскоре разлетятся на ветру. Можно сказать, меня самого унесет ветер. Теперь я спокоен.
Пуля пробила череп так, как я задумал. Очень жаль, что я повредил дуб и дал ему напиться крови. Он не заслуживает такого.