Время придет, кн2 ч3 гл4-6

16+


IV


Около полуночи, когда Александр, опустошенный, опять сидел на своей скамье, за стеклянными, непрозрачными дверями оперблока послышалось множество шагов.

Двери бесшумно распахнулись, и оттуда вышло сразу несколько человек в белых халатах и шапочках, негромко переговариваясь.

-Доктор Доньола! – Трильи узнал его и, вспыхнув, поднялся.

Высокий, крепкий, словно выточенный из цельного, прочного дерева, Доньола повернул к нему седеющую голову, слабо улыбнулся.

-Капитан Трильи, здравствуйте. Значит, тоже ранены? – видя, что происходит с лицом Александра, взял его спокойной рукой за здоровое плечо. – Из Ирен мы достали четыре пули. Теперь о них позаботятся криминалисты.
Всё прошло хорошо, хотя ранения тяжелые. Задеты несколько важных органов, пришлось удалить долю легкого, часть кишки. Мы пока не знаем, как поведет себя перитонит, может потребоваться еще одна операция.

Но я уверен – Ирен будет не только жить, но и работать, - он сказал это с такой убежденностью, что у Трильи не осталось слов, чтобы задавать вопросы и сомневаться.

-По вере вашей будет вам, - снова улыбнулся доктор.

-Да, - Александр бессильно от пережитого напряжения опустился на скамью, прислонился к стене, блестя несоразмерно большими глазами. – Спасибо.

-Странно, - склонив голову набок, Доньола вынул из кармана своего неоперационного халата сигареты, дорогую зажигалку, закурил с необычной для него нервностью, пуская клубы дыма себе на грудь, прикрытую белой материей. – Никогда не видел, как плачут настоящие мужчины, отчего они могут плакать.

Даже на войне не пришлось… Я сам, кажется, с детства не плакал.

Трильи промолчал.

-Да, - продолжал Доньола. – Она слишком прекрасна, чтоб умирать. Если природа рождает таких людей, она не может глупо распоряжаться их жизнью. Совершенство не должно так просто уходить в небытие, - он вдруг усмехнулся. – Знаете, в детстве я мечтал стать художником. Но, видно, руки не тем концом вставлены.

Что вы на меня так смотрите? Не обращайте внимания, после таких операций тянет на философию.
Пойдемте ко мне, а то тут курить нельзя, это они мне позволяют, а всё ж как-то неудобно. Пойдемте, - он настойчиво потянул Александра за собой.

-Когда я смогу увидеть…?
-Ирен, - договорил за него доктор. – Думаю, завтра вечером. Ее переведут из реанимации, если…

-Если…
-Вы будете верить, - убежденно договорил Доньола. – Пойдемте, вам надо выпить, у меня есть отличный коньяк.

-Доктор…, - Трильи совсем смешался от его предложения.

-Ну, что опять? Будто я вам предлагаю магазин грабить. Всё в порядке, капитан.
Давайте помянем наше темное дворянское прошлое и выпьем за здоровье Ирен.

Они сидели на кушетке перед прожженным сигаретами в нескольких местах журнальным столиком в небольшом и длинном кабинете Доньолы.
Письменный стол его в дальнем углу был завален историями болезни, а пепельница была полна старых окурков – хозяин никого не подпускал сюда, чтобы не спутали его бумаги, а собственные руки до уборки доходили редко.

Неширокое окно занавешивали легкие зеленоватые шторы, в тон крашеным стенам, бледным под тусклыми лампами дневного света.

Старый книжный шкаф с медицинской литературой поглядывал на них корешками книг на нескольких языках, и высокий – в человеческий рост – несгораемый сейф вытянулся по струнке в ближнем к двери углу комнаты. Из него-то Доньола и извлек початую бутылку настоящего французского коньяка.

-Это мне на последнем симпозиуме по косметической медицине в Париже подарили, - пояснил он. – Отличная вещь! Оздоравливает! – и бережно разлил понемногу в широкие стеклянные стаканы. – Сто граммов в пересчете на чистый спирт в неделю очень полезно для сердца и сосудов.
Пейте, Александр! За нее! – он блеснул яркими глазами, сам опрокинул стакан и подвинул к Трильи открытую коробку шоколадных конфет.

Сам снова закурил, пытаясь выдыхать дым в сторону, противоположную Трильи.

Александр выпил и закусил. В голове немного посвежело.
-Скажите, доктор, - проговорил он нерешительно, - а вы всегда, начиная операцию, верите в ее успех?

Доньола повертел в руке пустой стакан.
-Разумеется, нет, хотя и заставляю себя. Иногда нехорошие предчувствия оправдываются, иногда нет. Я пока не нашел закономерности. Я только знаю, что надо верить в лучшее. Насильно верить, если по сердцу не выходит.

-Как же можно поверить насильно? – усмехнулся Трильи.
-Всё возможно на этом свете, друг мой, - в тон ему усмехнулся Доньола.

-А…в эту операцию…верили? – осторожно спросил Александр.

-В эту – сразу и окончательно. Ирен поправится. Я даже не верю в это. Я это знаю. Она…, - он покачал головой то ли восторженно, то ли изумленно. – Прекрасный, здоровый, сильный организм! Он не может не зажить!

-Спасибо, - сдавленно сказал Трильи, нервно потирая себе переносицу раненной рукой, здоровой берясь за вновь налитый доктором стакан.

Доньола внимательно следил за его движениями.
-Вам нужно отдохнуть. Я остаюсь дежурить, уйду в отделение, а вы, знаете что, оставайтесь тут, уснете на этой кушетке.
Это отличная кушетка, уже много раз меня выручала. На ней сны – особо сладкие, – он улыбнулся.

-Мне нужно домой.
-Дочка. Я помню.
-Да, ей в школу.
-Но ведь вы наверняка уже поручили ее соседям? – скорее, для порядка с улыбкой переспросил Доньола.
-Да.
-Ну, так вас там уже и не ждут сегодня.
Давайте выпьем за прошлое. В нем было много хорошего, - он поднял свой стакан.

-Какое прошлое вы имеете в виду? – удивился Трильи.

-Какая разница! – усмехнулся доктор. – Во всяком прошлом есть хорошее, как и в настоящем, и в будущем…
Когда я сегодня оперировал Ирен, знаете, у меня было странное ощущение нереальности происходящего. Потому что я был неуместно счастлив.
Этого не может быть, сказал я себе, это же Ирен Кресси, и она не может умереть у меня на столе! Я не могу этого допустить.
Она – совершенство. Совершившее то, чего не смогли столь многие, поплатившиеся жизнью.
Трильи! Если б вы знали! Мне так надоело лечить эти обрюзгшие чиновничьи тела, пресытившиеся пищей, вином и любовницами. Сколько их!

Вы не задумывались над тем, почему к власти – к реальной и длительной власти – из общего числа революционеров всегда, во все времена, в любой стране приходили и приходят самые мерзкие из них, негодяи, развратники, подонки?

Согласен, были и некоторые исключения, но там, наверху, они не выживают долго. Почему вообще к власти особенно стремятся именно подонки, а не такие, как вы, как Ирен?

Трильи смотрел на него, широко открыв глаза. Наконец, покачал головой.
-Вы смелый человек, раз позволяете себе говорить такое.

-Бросьте, Александр. Мы оба с вами знаем, что это останется между нами.
Тем более, я уверен в этих чинушах – они хорошие покровители, никто меня не тронет, пока они будут любить жрать, пить и кувыркаться с девками, сажая свои печенки, почки, сердца и простаты.

Я нужен им, чтобы всё это восстанавливать, чтобы они опять могли жрать, пить и кувыркаться.
Грубо, да? Да, я тоже не святой. Но когда видишь перед собой…

Когда я увидел ее, Александр…, - он не мог выговорить и безмолвно несколько мгновений просто тряс рукой с сигаретой. – Я не мог поверить глазам, в то, что такие люди, действительно, встречаются на свете. Такие чистые люди.
Я не говорил с ней ни слова, но эта ее внутренняя чистота – она словно светится сквозь кожу.

-Вы преувеличиваете. Грязные помыслы посещают всех.

-Согласен. Но чист не тот, кто никогда не бывал в грязи, а тот, кто умеет эту грязь смывать. В том числе, с собственной души. Вы и она – можете, я знаю.

А они, те о ком говорил я, - нет. Они не преодолевают последний рубеж. Знаете, эту поговорку – пройти огонь, воду и медные трубы.

Вот, медные трубы им не по зубам. Их звуки их развращают. И начинается. Причем, заметьте, это не зависит от сословий.
Вспомните, и среди нас, дворян, были люди, готовые жертвовать жизнью, не ожидая славы и власти, за общее народное благо. За одну только идею, за людей.

И среди рабочих и крестьян – тоже было много таких.
Но теперь там, наверху, у власти, они все перепутались – дворяне, крестьяне, и эта власть сломала их.
Вот, возьмите, Леро, наш первый секретарь. Вы ведь знакомы?

Трильи кивнул. Ему было жаль Доньолу – он был не пьян, но от усталости у доктора слишком развязался язык.

Доньола посмотрел на собеседника и понял:
-Да-да, извините, я слишком увлекся. Все-таки это врачебная тайна, я не расскажу вам, чем болен Леро. Но в кого он превратился! Тоже – дворянин! Я знаю, ему досталось в подвалах герцога. Но ведь это не оправдывает…, - он осекся, снова поймав на себе почти просительный взгляд Александра. – Почему они там ВСЕ становятся такими? Такими слабыми, нестойкими к звукам медных труб.

-Не знаю, - тихо сказал Трильи. – Я знаю только, почему Ирен не захотела быть у власти. Таким, как она, власть не нужна. Для нее власть – порок, которого не стоит желать. Его рождают тщеславие и гордыня. Многие считали и считают, что Ирен хотела власти.

Но это не так. Она хотела всеобщего счастья. Наверное, она в чем-то ошиблась, и всеобщего счастья не вышло. Но к власти она не стремилась, это точно.

Она была у нее – власть над теми, кто любил ее, шел за ней.
Но она не покоряла их, это было что-то вроде власти светильника для заблудившихся во тьме. Если только это можно назвать властью.

А те, о ком вы говорите, в любом сословии – им нужна земная власть, чтобы пользоваться теми благами, которые вы перечислили и от которых страдают печень, сердце и всё остальное, – он грустно усмехнулся. – Если только это можно назвать благом.

-Да, - Доньола тоже усмехнулся, - и это стремление не зависит от классовой принадлежности, о которой они так любят вопить. Это точно, - он мельком взглянул на наручные часы. – Ну, мне пора в отделения, на ночной обход, а вы устраивайтесь тут, я вернусь не скоро. Да, - он критически посмотрел на китель Трильи и его форменную рубашку, покрытые уже бурыми пятнами крови, - снимите-ка это всё, я отдам санитаркам, к утру всё отчистят, чтоб вы домашних не пугали.

-Что вы, не стоит, я сам…
-Трильи, здесь распоряжаюсь я, так что будьте добры. Брюки, так и быть, сами дома почистите, – по-отцовски покровительственная улыбка появилась на лице Доньолы, и Александр послушно стащил с себя рубашку.

Ему не спалось на толстой больничной подушке даже под мягким пледом, который Доньола достал для него из нижнего ящика шкафа. Раненная рука ныла, в голову лезли мысли, желавшие поколебать его веру в лучшее.

«Я же не позвонил Сайрусу!» - обожгло его. Часы показывали далеко за полночь. Когда он поднялся, чтобы в темноте кабинета добраться до телефона на столе Доньолы, в дверь, из-под которой виднелась полоска света в коридоре, торопливо и настойчиво постучали и тут же раскрыли ее.

-Доктор Доньола?
-Сайрус? – удивился и обрадовался Трильи.

Они включили свет и обнялись.
-Ты тоже ранен? А одежда?...

-Стирают…Доньола оставил меня тут на ночь…
-А она? Как?
-В реанимации…

-Черт, - лихорадочно блестя глазами, продолжал Сайрус, - я был в командировке, вечером вернулся, узнал. Я думал, сойду с ума, когда… Что ж ты не позвонил сразу?! Сандро, я попросил, и мне дали это дело. Я их найду, я их…, - он сжал кулаки до хруста. – Как она? Ты видел ее? Когда с ней можно поговорить? А где Доньола? – Дайто словно не отдавал себе отчета, зачем он задает столько вопросов, на которые сразу ответить невозможно.

Его трясло так же, как самого Александра несколько часов назад.

-К Ирен не пускают. Доньола на обходе. Но он сказал, все будет хорошо, - коротко ответил Трильи и сдержанно добавил. – Сайрус, если ты не справишься с собой, тебе будет трудно вести это дело.

-Да, - собираясь с мыслями, сказал тот. – В нее стреляли из автоматического обреза, ну, автомат без длинного ствола, самодел, - пояснил он. – Это либо кто-то из бывших бандитов, вышедших по амнистии, либо политические, считающие ее виновной в своей судьбе.

Трильи подумал секунду.
-Помнишь барона Перрито? Его сподвижник, Маччино, был арестован незадолго до поимки банды. Ирен смеялась над слухами о том, что после расстрела барона Маччино якобы поклялся отомстить.

-Его не расстреляли? – удивился Сайрус.
-Не знаю.
-Я проверю. По крайней мере, эта версия, пожалуй, ближе всех к истине. Спасибо, Сандро! Ну, а ты-то помнишь хоть что-нибудь из того, что произошло?

Александр качнул головой.
-Я был не в себе. Но как бы дорого я дал, чтобы быть настоящим свидетелем, чтоб запомнить всё до черточки, до звука, до каждого мига! – прошептал он. – А я ничем не могу помочь.

-Ты закрыл ее от пуль, - тихо напомнил Сайрус, и в глазах его появилось выражение, будто он сожалел, что не был в те мгновения на месте Трильи. – Может, эта последняя пуля…, - он запнулся. – Эта пуля могла быть последней для нее.

Поэтому не вини себя. Ты всё сделал для нее. Ну, а я, раз уж ты предоставил мне информацию вместо Доньолы, пойду на работу, много дел. Впереди – целая ночь! – он весь горел своей идеей. Кто-кто, а он уж точно в эту ночь не смог бы заснуть ни на какой постели!


*     *     *


Трильи, в вычищенном кителе и отстиранной, отглаженной рубашке, с рукой, висевшей на перевязи, вернулся домой под утро, когда жители города уже потянулись на работу.
Осторожно приоткрыл входную дверь их общего особняка, чтоб не скрипнула, поднялся по ступеням к двери квартиры.

Из соседней двери на площадку перед лестницей вышла грустная Паула – в утреннюю смену на завод, увидела Александра, ахнула и, бросившись к нему на шею, поцеловала в щеку, восклицая:
-Сандро! Какое несчастье! Боже мой, ты ранен! Как Ирен? Ты видел ее? Как прошла операция? Мы же ничего не знаем, мы всю ночь были у Селонсов, заснули только под утро! – слезы стояли в ее больших светлых глазах, в ужасе смотревших на руку Александра на перевязи.

Трильи, смутившись от такого бурного проявления эмоций, отступил на шаг. В дверях стоял Андреа Иллиано. Он вместе с Трильи вчера вернулся из рейса, а теперь странно смотрел на них.

На шум выскочили заспанные Селонсы.
-Сандро! Что?

-Спасибо, друзья, что так беспокоитесь о нас, - растроганно сказал Александр. – Ирен в реанимации после операции. Она еще не приходила в себя, но всё будет хорошо. Я знаю.

-А ты? Ранен, как? – не унималась Паула.
-Это неважно теперь. Важно, что мы это всё пережили.

Рафик подошел следующим, пожал ему здоровую руку.
-Элис у нас, не волнуйся. Сейчас соберем ее в школу. А ты отдохни, плохо выглядишь, братец, - он позволил себе улыбнуться.

-Я справлюсь, спасибо.
-Папа! – из квартиры Селонсов выскочила девочка, тоже повисла у него на шее, неосторожно задев раненную руку, и Трильи поморщился. – А где же мама? Вы же обещали! Что с твоей рукой?

Александр, как всегда при серьезном разговоре с дочерью, присел на корточки, чтобы быть вровень с ее лицом, заглянул в детские глаза, всё еще таившие обиду, покрепче взял ее за бок.
-Элис, мама в больнице.

-Она больна? – девочка не понимала, о чем он, и хлопала длинными ресницами.
-В нее стреляли бандиты, и она могла умереть. Но врачи спасли нашу маму, Элис, и скоро мы ее снова увидим, - девочка испуганно гладила бледное лицо отца, его глаза, почерневшие от пережитого тяжелого дня.

-Когда же, папа?!
-Может быть, сегодня вечером, или завтра. Пойдем, Элис, тебе пора в школу, - он поднялся, не выпуская ее дрожавшую ладошку.

-Нет уж, пойдем к нам, надо позавтракать. А Элис в школу Рафик отведет, - непривычно немногословная среди стольких собеседников, Мэриан мягко взяла девочку у Трильи, чтобы проводить к себе на кухню.

-Дело ведет Сайрус? – понимающе спросил Рафик.
-Да, поэтому я спокоен.

-Ну, тогда я прощаюсь со всеми до обеда, - кивнула Паула, взмахнув легкой рукой, направляясь к лестнице. – Если будут новости, если я понадоблюсь, помочь, ходить за Ирен, обязательно звоните мне на завод, я прилечу.

-Спасибо, - Трильи улыбнулся ей вслед и встретился взглядом с ее мужем Андреа.

-Меня она даже с войны так не встречала, - задумчиво проговорил тот.

Александр не понял, к чему он это сказал, качнул головой:
-Извини, если что-то не так…

Когда, наконец, всё еще полный сумбурных мыслей, Трильи вошел в свою квартиру, не закрывая дверь на замок, он снял китель, прошел в зал.

Повернувшись к окну, за которым сияли солнечные лучи, упал на колени. «Господи! Не отнимай ее у меня! Прошу! Пусть мы совершили много ошибок, и недостойны такого счастья – я знаю! Но, по милости Твоей прошу – не отнимай! Я верю, я знаю, она будет жить! Верю и знаю – Ты ее не отнимешь!»


V


В парке возле Дома правительства радостно щебетали апрельские птицы. Сквозь густую листву солнце подмигивало тем, кто ходил по гладким асфальтовым дорожкам парка, сидел на редких, выкрашенных в тон зеленому окружающему скамейках.

По длинной дорожке, окружавшей практически весь парк по периметру, шли волосатый министр обороны Горн и лысый премьер Нелси. Лица их были озабочены.

-Что, доигрались в эти игры? – Горн задумчиво покручивал в пальцах связку ключей от собственного кабинета, квартиры и дачи. – Кто первый? Теперь, я надеюсь, вы понимаете, к чему всё идет?

-Товарищ Горн, я не понимаю, почему вы так боитесь Берми теперь? – с нескрываемым удивлением отвечал Нелси. – По-моему, на съезде всё встало на свои места, его заткнули, его полномочия урезали до минимума, и он всё это стерпел и даже присмирел.

-Да-да, - в тон ему отвечал Горн. – В Президиуме даже склонны считать вас и его хорошими друзьями. Всё правильно, его поставили в некие рамки. Но давайте посмотрим с другой стороны.

Вот я, министр обороны, главнокомандующий всеми воинскими частями Командории, съезд дал мне эти полномочия. А спросите меня, случись что, на какие именно части я могу опереться?

-Вы опять о возможности захвата им власти? – уже несколько раздраженно переспросил Нелси.

-Именно об этом. И, скажу вам, дорогой товарищ Нелси, такие части – по большей части! – находятся далеко за пределами Командона. Слишком далеко. А здесь… Я даже не успею набрать короткий телефонный номер внутренней связи, когда за мной придут.

-Да почему именно так? – вскипел Нелси. – К вашему сведению, я пытался прощупать Оскаро. О его дальнейших планах. И на жизнь вообще. Да, он полон идей. Но они касаются только перестройки непосредственно его ведомства.

-Извините, товарищ Нелси, - министр обороны сдержал усмешку. – Вы уверены в своих дипломатических способностях? В том, что они переигрывают таковые у Берми? Всерьез считаете себя умней его?

-Ну, знаете ли…
-Тогда слушайте дальше. Это покушение на Ирен. Вообще, вся эта амнистия. В чем ее цель? Нам он объяснил ее своим неизбывным горем по Кассио, его светлой памяти, дескать, было много перегибов, на свободу должны вернуться пострадавшие в результате судебных ошибок.

Вы или кто-либо иной проверяли, кто в действительности был освобожден? То, что писали в прессе, сам приказ – там ведь всё очень обтекаемо и, по сути, отдано на откуп тюремных начальников на местах.

Но ведь им могли спустить и устные, негласные распоряжения. И на свободу вышло несколько тысяч откровенных уголовников, а не тех, кто «пострадал невинно»! Чувствуете – это же целая армия!

Спрашивается, зачем? Я вам скажу, зачем. Затем, что когда наступит ЕГО время, эта целая армия поддержит ЕГО. И это, уж поверьте, будет похлеще той войны, с конца которой не прошло и года. Это будет новая гражданская резня, - холодно закончил мрачный Горн.

-У вас бред преследования, - Нелси почти смеялся и махнул на него рукой.

-Ладно, и этому не верите. Хорошо. Вот еще один момент. Вы, я слышал, строите дачку на западном побережье?

Премьер-министр встрепенулся, его большие уши на гладкой голове двинулись словно отдельно от нее.
-Вообще, да, там прекрасные места.

-Это ОН вам порекомендовал?

-Ну…Я как-то заикнулся, что жена хотела бы дачу, а он ведь родом с побережья. Рассказывал, как там хорошо, и место свободно.

-Свободно? А вы проверяли? Я сегодня утром встретил генерального прокурора – он тут каждый день сейчас бывает, в связи с ранением Ирен. Так вот, ему поступила коллективная жалоба от жителей деревни Эвиты на западном побережье. Их выселяют оттуда.
Деревни, по сути, больше нет, там расчищают площадку под широкое строительство. Сотни человек остались без крова, без своей родной земли, на которой привыкли работать.
Вы отдали это распоряжение? – Горн остановился и в упор посмотрел на Нелси.

-Я? – очумело переспросил тот. – У меня и в мыслях не было! Может, это местная инициатива, они так хотят выслужиться передо мной?

-Или перед их знаменитым земляком Оскаро Берми, - усмехнулся Горн. – Локко, - вдруг смягчившись, тихо сказал он. – Это строительство дискредитирует тебя как коммуниста, дискредитирует всех нас, поскольку мы выбрали тебя премьером.

Дискредитирует всех, кроме НЕГО. Потому что, когда придет время, ОН первым укажет на нас пальцем, как на врагов Родины, на предателей идей коммунизма, и сметет со своего пути. И те люди, которых ты теперь невольно – надеюсь, что невольно, - обидел, - они согласятся с ним, поддержат его. И заплюют, затопчут нас.

Нелси остановился, провел языком по пересохшим губам.
-Что ты предлагаешь, Лео?

-Я переговорил с некоторыми членами ЦК и Президиума, как ты выразился, «прощупал». Если мы начнем быстро – за нами будет большинство.

Остальные трусят и пойдут за тем, кто сильнее. Когда следующее заседание Президиума ЦК и Совета министров?

-Я планировал через два дня.
-Вот и прекрасно, этого времени нам хватит, чтобы подтянуть сюда верные части.

-И на кого, по-твоему, мы можем рассчитывать?

-Сейчас в порту Командона размещена временная база эскадры Туза, это адмирал Читто и его офицеры. И это нам на руку, они будут за нас.

Что же касается пехотинцев, артиллеристов или, еще лучше, танкистов, придется вызывать подкрепление с севера. На здешних я не надеюсь, - Горн невесело усмехнулся. – Для посторонних – пусть это будут внеплановые командные учения. Я отдам соответствующее распоряжение по частям. Как вам план, товарищ Нелси?

Премьер-министр пожевал нижнюю губу и покивал головой.
-Меня беспокоит не только военная поддержка, Леонардо. С ордером на арест я тоже все улажу с военным прокурором. Но как ты себе всё это представляешь в деталях? Арест будет проведен прямо на заседании?

-Именно. Для этого должны быть подготовлены несколько человек верных офицеров, хорошо владеющих оружием и…

-Что?
-Товарищ Нелси, вы знаете, что Берми владеет какой-то смертельной восточной борьбой?

-Гм, что-то слышал об этом.
-Нам следует быть предельно осторожными даже при личном общении с ним. И еще. Нужно обеспечить дублирование всей внутренней охраны Дома правительства нашими людьми. Его людей мы снять не можем без его ведома. Но хотя бы приставить к каждому из них по нашему солдату.

-А лучше – по два, - охотно кивнул Нелси.
-Да, - задумчиво сказал Горн и нервно пригладил жесткие, начинающие седеть черные волосы. – И будем надеяться и верить, что всё это поможет одолеть этого монстра…

-Оскаро Берми, - шепотом закончил Нелси.
-Берми, - министр обороны задумчиво усмехнулся. – Знаешь, я тут на днях перелистывал Ветхий завет – над было для дочки найти одну цитату, она же у меня на историческом учится.
Так вот, в Первой Летописи (7:22-7:23) есть одна занимательная сноска. «Берми» по звучанию напоминает древнееврейское слово «плохой» или «беда».
Так звали одного из сыновей семьи, которую постигло большое горе – в ней перед его рождением были убиты два первых сына.
Вот такой он, Оскаро Берми. Человек-беда.

Нелси вздохнул.
-Я еще раз хочу тебя предостеречь, Локко, - сказал Горн, глядя в его глаза, что обычно не было принято на том уровне власти, на котором они находились. – Связь – только личная, никаких телефонов, они могут прослушиваться его людьми.

И…прими за дружеский совет… Насчет этой дачи… Подумай, так ли она нужна тебе именно на месте бывшей деревни.

-Я распоряжусь, чтобы всё строительство немедленно свернули и постарались вернуть людям то, что уже отнято, - сдавленно сказал премьер-министр.

-Локко, не немедленно, а только после ЕГО ареста, - почти на ухо шепнул ему Горн.

 
*     *     *


-Что это за чехарда? – вскипел Берми, гневно блестя глазами из-за стекол очков.

Секретарь министра обороны Горна смиренно стоял, потупившись, перед его столом.

-Документы на пропуск Пятой танковой части и Второго пехотного полка на территорию Дома правительства в связи с предстоящими общевойсковыми учениями, - повторил он в который уже раз эту заученную фразу.

-Черт знает что! Нашли время! – Берми гневно перелистал брошюру с телефонами членов правительства, остановился на нужной странице.

-Товарищ Горн! Берми на проводе. У меня ваш секретарь с документами на пропуска. Какие еще учения? В связи с чем? Сорок дней товарищу Хошу? – он был несказанно удивлен. – Вы шутите? Вы в это верите? А, я понял, - Горн, действительно, удачно отшучивался, и Оскаро несколько успокоился. – Ладно. Хотя я все равно не понимаю, что может делать танковая часть и пехотный полк в Доме правительства.

Отрабатывать приемы по освобождению высокопоставленных заложников во время боевых действий? Вообще-то это прерогатива моего ведомства, товарищ Горн, - ревниво напомнил он, но снизошел. – Ладно, ладно, подписываю, - и поставил под документом мелкоразмашистую подпись.


*     *     *


Командир Пятой танковой части, дислоцированной в крупном селении у северного предгорья, майор Бронак вытер платком пот с лица и шеи, снова надел фуражку.

Он устал распекать подчиненных за плохо убранную территорию части, за слишком вольное несение службы на КПП, где молодые танкисты успевали болтать и целоваться с девушками, не отходя от ворот части.

Он прогнал со спортивной площадки роту солдат и отчитал сержанта – устроить занятия в такую жару было просто безумием. Ну и что, что по расписанию? А собственная голова на что?

От дверей штаба, меж двух рядов аккуратно подстриженных кустиков и небольших садовых деревьев к нему спешил адъютант.

-Товарищ майор, вас по прямой связи – командующий Северными сухопутными частями.

Через полчаса, закончив общее собрание офицеров, Бронак еще раз повторил им информацию, полученную от командования:
-Итак, нам поставлена задача: достичь пункта назначения и оставаться в резерве на закрепленной позиции. Мы должны показать свою готовность – пока это всё, что от нас требуется.

Так что в 17.00 в полной боевой готовности мы выходим на Командон. Расчетное время прибытия к месту назначения – сегодня в полночь.

Он задумчиво сидел в своем просторном кабинете и потягивал прохладную воду из стакана, следя ясными глазами, как расходятся командиры рот.

Начальник штаба, оставшийся сидеть слева от него, грустно чертил что-то на листе бумаги.
-Да, накрылись наши отпуска, товарищ Бронак, - наконец, усмехнулся он.

-Да, я тоже с Натаэлой и сынишкой собирался на побережье отдохнуть. Погода-то какая, а! Но приказ есть приказ, учения – так учения, - Бронак блеснул голубыми глазами, поднялся из-за стола, одернул тонкий китель. – Быстро отстреляемся – быстрее поедем отдыхать, товарищ Молио, - начштаба тоже поднялся.


Ровно в 17.00 взревели мощные моторы, и несколько десятков боевых машин, чертя гусеницами по прочному покрытию, одна за другой начали выезжать из ангара. На головной танк вспрыгнул сам Бронак, помахав рукой остающемуся в части начштаба Молио, своему заместителю.

Поморщившись, Бронак надел шлем на уже потную светлую голову и полез в башню. От брони, казалось, шел пар, и марево медленно качалось под палящим солнцем, словно море при почти полном штиле.

Но, в отличие от морских волн, этот тяжелый, горячий воздух не облегчал страданий людей, вынужденных засесть в маленькие кабины бронированных машин и ощущавших себя, словно герои страшных сказок, которых заживо поджаривала в печи злая волшебница.

Было всё равно, где находиться – внутри кабины, или снаружи, высунувшись в люк башни – везде была дикая, изнуряющая жара без какого-либо дуновения ветра.

Хотя танки двигались с приличной маршевой скоростью, ветер, создаваемый этим движением, был так же жарок и сух, как сам воздух, так что трудно вообще было назвать это ветром.

Только в ущелье Славы, через которое пролегало широкое, удобное шоссе, восстановленное уже после войны, танкисты, наконец, вздохнули свободней. Высокие горы создавали здесь практически постоянную тень, а значит – прохладу. Временами здесь становилось даже холодно, так что изо рта и носа при дыхании шел настоящий пар.

Примерно на середине длинного, в несколько десятков километров, ущелья колонну остановил патруль внутренней разведки – серый, насупившийся, заранее обозленный на весь свет майор и двое молодых автоматчиков. За их спинами маячил черный автомобиль с номерами госбезопасности.

Чиро Бронак, подойдя к ним, увидев документы, протянул телефонограмму командующего.

-Разве ваше ведомство не поставили в известность о начале учений? – удивился он, видя, что овнуровец насмешливо качает головой, пробегая глазами бумагу.

-Вам придется возвращаться, товарищ майор, - лениво ответил тот, возвращая приказ Бронаку.

-Что значит «возвращаться»? – от такой наглости у Чиро кровь ударила в виски, и голова закружилась. – У меня приказ командующего, и я обязан его выполнить! Освободите дорогу, - железным тоном сказал он.

Майор не ожидал такой смелости.
-На сегодня все приказы отменены.
-Кем?

-Тем, кто повыше вашего командующего будет. Я уполномочен правительством. Так что…

Сердце Бронака бешено колотилось. Что он такое говорит? Что происходит? И смеет ли он, командир простой танковой части, перечить представителю всесильной внутренней разведки? Что с ним будет? А если командующий потом откажется от своих? Кто знает, что у них там, наверху, в мозгах творится? И что станет с Натаэлой, с сынишкой?

По спине Бронака под комбинезоном скатилось несколько капель холодного пота.
-По уставу я обязан выполнять приказы только своего командира. А если вас это не устраивает, то… вы – провокатор, товарищ майор, - выговорилось у него.

-Ты…, - глаза овнуровца вылезли из орбит. – Да я тебя в лагерную пыль сотру! Сгниешь на островах вместе со всем твоим выводком! Арестовать его! – кивнул он автоматчикам.

-Стоять! – Бронак выхватил пистолет и отступил на шаг. – Ладно я, а по танкам вы тоже из автоматов будете стрелять? – на губах его появилась холодная усмешка.

От колонны к ним уже спешили еще несколько обеспокоенных офицеров-танкистов, на ходу расстегивая кобуры табельного оружия.

-Освободите дорогу, товарищ майор, - чувствуя эту крепкую поддержку с тыла, Бронак бесстрашно взглянул в неверящие глаза овнуровца и махнул рукой головной машине, чтоб продолжала путь.


*     *     *


Кабинет министров заседал за длинным столом, покрытым добротным зеленым сукном. На повестке дня был разбор недочетов в работе правительства, реформы сельского хозяйства и образования.

Берми явился последним, когда премьер-министр Нелси уже открыл заседание.
-А, уже начали, – скрывая недовольство, пробормотал Оскаро. – Извините, что опоздал, - он быстро прошел на свое место и положил перед собой кожаную папку с бумагами.

Про эту папку в свое время ходили слухи, что она – из кожи умерщвленных в лагерях заключенных, и в ней хранятся ордера на аресты и приказы о расстрелах некоторых видных политиков.

Но теперь Берми лишь достал из нее несколько чистых листов бумаги, шариковую ручку и красный карандаш. Оскаро был хмурым, озабоченным чем-то, и все знали, что это длится уже не первый день.

-Вот, как кстати, - скользнув взглядом по министру разведки, Нелси внутренне напрягся перед тем, чтобы сказать слова, которые, он считал, во всей этой истории являются главными, ключевыми. – Нам давно пора рассмотреть вопрос о выполнении товарищем Берми своих обязанностей как на предыдущих постах, так и теперь, за истекший месяц с момента кадровых перестановок, проведенных по рекомендациям Съезда.

Берми задумчиво посмотрел на Нелси сквозь стекла очков.

-Товарищи, мы должны выступить с искренним осуждением прежней политики, которая велась путем не всегда заслуженных репрессий, направленных на народ Командории, ее партийную и военную верхушку.

Берми спокойно созерцал лица сидевших вокруг него членов правительства: одни преданно смотрели на Нелси, другие – в стол и свои бумаги, перебирая их, третьи – в окно, мимо сидевшего к нему спиной Берми.

Только министр Горн, сидя наискосок от начальника внутренней разведки, в упор смотрел на него. «Неужели ты меня не боишься?» - насмешливо спросил его про себя Берми, но тот не ответил.

-Прошу высказываться по первому вопросу, - бросил Нелси, и, пожалуй, один Берми заметил, как дрогнул его голос.

Слово взял Горн и связно и жестко заговорил о том, чему все они были свидетелями еще при жизни Хоша, о том, какой урон и позор нанесла партии и Командории воистину преступная политика двойного ведомства Берми.

Он сказал и о том, что после смерти Первого Берми продолжал вести себя недостойно звания коммуниста, откровенно шпионя за членами правительства и их семьями, прослушивая без законных санкций их телефонные разговоры, заводя провокационные беседы якобы для выявления их человеческих слабостей.

Сказал о том, что, еще будучи начальником внешней разведки, Берми имел некоторые сомнительные связи в Спиридонии, которые, по здравом рассмотрении, могли мешать строительству там социализма.

Во время этой короткой и горячей речи сам Оскаро, казалось, спокойно чертил что-то карандашом на своем листе бумаги, прикрывая его левой рукой.

-Товарищ Берми, что вы можете сказать нам по этому вопросу? – Нелси, замирая, посмотрел на него.
И все министры вопросительно повернули головы к ответчику.

-По-моему, вы взяли на себя обязанности Съезда, - внятно произнес Берми. – Все мои недочеты в работе уже были оговорены там. Я признал свои ошибки и стараюсь их, по возможности, исправить. Чего еще вам нужно от меня?

-Какие конкретно шаги вы предприняли по исправлению этих ошибок? – громко, с места спросил Горн и, предупреждая его ответ, усмехнулся. – Амнистия?

-И это в том числе, - невозмутимо кивнул Оскаро.

-Вы можете предоставить нам достоверный отчет о том, какие заключенные были амнистированы и на каких основаниях? – спросил Нелси смелее, чувствуя, что остальные министры сурово смотрят на Оскаро.

-Сейчас – нет, но если мне дадут время…

Нелси хотел еще что-то сказать, но Горн опередил его:

-Времени у нас нет, товарищ Берми. А невинные жертвы давно вопиют о справедливости, - он толкнул ногой под столом Нелси, и тот, спохватившись, незаметно нажал тревожную кнопку внутренней связи.

Это был сигнал для тех, кто ожидал его в соседнем кабинете.

Буквально через пару мгновений в кабинет быстро вошли шесть офицеров – моряков и артиллеристов с обнаженным оружием.

Возглавлял их адмирал Читто. Он встретился взглядом с Берми, и оба они одновременно вспомнили тот лист гербовой бумаги, где под приговором адмиралу Читто – двадцать лет в лагере на островах за поддержку антикоммунистических провокаторов – стояли подписи Берми и Зигмунда Хоша.

-Что происходит? Что здесь делают эти люди? – словно не понимая, проговорил Оскаро, оглядывая присмиревших членов правительства и офицеров. – И вообще, что вы все несете?

Нелси собрался с духом.
-Правду, товарищ Берми. Как глава правительства и ЦК я ставлю вопрос о вашем снятии с должности начальника внутренней разведки, лишения всех чинов и исключения из партии. Прошу голосовать, - он поднял руку первым. – Единогласно. С учетом вверенных мне полномочий я также уведомляю вас, что вы арестованы по обвинению в измене Родине.

-А ордер? – нагло усмехаясь, глядя в глаза Читто, спросил Берми.

Тот протянул ему бумагу. Берми, улыбаясь, на глазах у всех неспеша порвал его.

-Ваши мОлодцы тоже часто забирали людей без ордера, - тихо и твердо сказал Читто. – Сдайте оружие, товарищ Берми.

-У меня его нет. Оно мне ни к чему.

-Да, вас боялись и без него, - согласился Читто, делая знак офицерам – двое из них подошли ближе и обыскали поднявшегося со стула Берми, потом надели на него наручники.

Его быстро спустили по черному ходу в дальний двор Дома правительства и с завязанными глазами на правительственной машине увезли в артиллерийскую военную часть, расположенную неподалеку от Командона, с командиром которой было заранее договорено об этом опасном деле.

Там теперь уже бывшего начальника внутренней разведки поместили в подземный бункер, оборудованный для функционирования Главного штаба в условиях воздушной опасности.

Его охраняли конвои по шестеро сержантов, меняясь каждые четыре часа.

Здесь Берми и должен был провести много дней в ожидании конца следствия, которое началось, как только машина с арестованным покинула Дом правительства.


В кабинет, из которого разошлись заседавшие, притихшие под впечатлением произошедшего министры, вошел главный военный прокурор Командории товарищ Карти в сопровождении помощника и следователя.

-Тут его папка осталась, - кивнул Нелси и переглянулся с Горном, который тоже не ушел и сидел на прежнем месте.
«Понятым буду или свидетелем, как хотите», - усмехнулся он прокурору.

Следователь раскрыл папку – в ней было несколько белых листов бумаги и один – весь исписанный красным карандашом.

-Смотрите, - не сдержавшись, воскликнул он, протягивая лист прокурору.

Нелси и Горн оба тоже с любопытством заглянули в эту бумагу. Весь лист пестрел многократно написанным на нем словом «тревога».

-Что это?

Прокурор вздохнул на их озадаченные лица.
-Думаю, он хотел предупредить своих людей. Вы ведь еще не знаете. Перед тем, как зайти на ваше заседание, Берми вызвал несколько усиленных нарядов ОВНУРа. Наверное, он первым собирался арестовать весь кабинет министров и состав ЦК.

Но в этот корпус ни один из этих людей не прошел – их задержали танкисты и пехотинцы. Вы очень предусмотрительно переодели их в форму овнуровцев, - усмехнулся прокурор. – Чья была идея?

Горн скромно потупился.

-Да-а, - протянул товарищ Карти. – Монстр в клетке.
Но наша задача теперь – не дать ему выскользнуть. Мы приступим к обыску немедленно.
Прошу вас пройти с нами в кабинет Берми, - он уже говорил об этом человеке так же просто, как привык говорить о любых обвиняемых, независимо от занимаемых ими ранее должностей.

И все же неприятный, леденящий душу холодок зудел в его сердце, словно еще не верилось, что монстр обезврежен. И теперь – навсегда.


VI


Ирен перевели в хирургическое отделение из реанимации на пятые сутки после операции. Она пришла в себя, разговаривала, самостоятельно ела жидкую пищу, и доктор Доньола настоятельно рекомендовал ей начинать вставать с постели, как только она почувствует в себе силы. Ирен быстро шла на поправку, как он и предрекал.

Александр был возле нее каждый день, пока Элис сидела на школьных занятиях. Ирен лежала в отдельной палате, возле которой неотлучно дежурили двое милиционеров.

Правда, охрану сняли вскоре после того, как во время последней облавы на послевоенных ворюг по наводке одного осведомителя был арестован Теодоро Маччино.

Во время обыска у него был обнаружен тот автоматический обрез, из которого стреляли в Ирен. Маччино сознался в покушении, объяснив его желанием отомстить за своего друга Перрито.

Сайрус летал, как на крыльях. По делу Ирен его вызывали в Командон, к генеральному прокурору, который параллельно занимался также и делом арестованного Берми.

Сайрусу показалось – прокуратура искала связь между обоими делами. Он поделился своими измышлениями по этому поводу с Александром. Еще в Тузе Дайто удалось узнать, что дело Маччино во времена банды Перрито вел не кто иной, как Оскаро Берми.

Маччино был приговорен военным трибуналом к высшей мере наказания. Но его так и не расстреляли. И это в то время, когда смертью наказывали лишь за одно подозрение в измене Родине или в контрреволюционной агитации.

Маччино тогда вообще куда-то пропал и объявился только недавно, после указа об амнистии.

-Может, Берми еще тогда не сбрасывал Маччино со счетов в своей будущей борьбе за власть? Может, он уже тогда думал о том, как покончить с Ирен, поскольку наверняка знал, что она его устремлений никогда не одобрит? И вот, амнистия.

Маччино выходит на свободу и – делает то, что было на руку Берми, - Сайрус говорил с горящими глазами. – Скрыть странное исчезновение даже такого важного преступника для Берми не составляло большого труда. Он ведь уже тогда стоял практически во главе ведомства. Так что…

Трильи сомнительно качал головой, хотя, в общем, ему было все равно, каковы были мотивы и Маччино, и Берми. Его интересовало сейчас только здоровье жены.
Когда, вскоре после перевода в палату – Ирен была еще очень слаба, - они явились к ней втроем – Элис, Александр и Сайрус, - Доньола не пустил их. Точнее, пустил сначала Александра, потом Элис минут на пять. Сайрусу повезло меньше них, он Ирен в тот день так и не увидел.

Но теперь ей можно было вставать, у нее побывали уже и Селонсы, и Иллиано, и девушки из прокуратуры. Александр, радостный, светлым, солнечным утром зашел в ее палату с букетом полевых цветов.

-Я думала, будут неизменные розы, - ласково усмехнулась Ирен.

-В жизни нужны приятные неожиданности, - пояснил Трильи, устраивая букет в пустую бутылку из-под раствора глюкозы с широким горлышком. – Разве они чем-то хуже роз? Они более живые, потому что сорваны в степи, прекрасные весенние цветы. А розы из оранжерей бывают круглый год.

-Спасибо, Сандро, - Ирен взяла его дрогнувшую руку, поднесла к губам.
-Нет-нет, - прошептал он, поскорее придвинул стул, сел поближе и наклонился над ней. – Я и не думал, что в одиночной палате есть такие преимущества! – шепотом сказал Александр, глаза его смеялись счастливым смехом.

-Если забыть про болячки – это как гостиничный номер-люкс, - в тон ему ответила Ирен.

Трильи целовал ее в губы, в глаза, в шею, и рука его, словно помимо воли, оказалась под запахнутым больничным халатом Ирен.

Дверь палаты внезапно открылась, и Александр, еще не успев отпрянуть от жены, оглянулся на доктора Доньолу и покраснел.

-О, простите! – первым воскликнул веселый доктор и ретировался.

-Доктор Доньола! Это вы нас простите, - не сдержался Трильи, переглянувшись с Ирен, которая смеялась мелким смешком – другим ей еще было бы больно. – Мы забыли, что здесь не дом и не гостиница.

-Ну…, - Доньола вернулся, пока мыл руки над раковиной, смешливо поглядывал на них обоих. – Я вообще-то имел в виду не место, а время – для Ирен ЭТО пока рановато. Так что давайте смотреть ваши раны, Ирен, - он по-хозяйски раскрыл ее халат, под которым и грудь, и живот ее были в нескольких местах перетянуты клейкими марлевыми повязками, из-под которых кое-где торчали дренажи.

-Чистенько, прекрасно! – довольно промычал он, проверив, что повязки сухие.

Ирен поймала взгляд мужа – Трильи с болью смотрел на изувеченное тело жены.
-Ладно тебе, Сандро. Теперь у нас с тобой один-один – у тебя спина, у меня – перед. Все по-честному, - мягко сказала она.

-Не волнуйтесь, друзья. У вас, Ирен, все заживет. Это косметические швы, рубцы будут практически незаметны. А до ваших келоидов, Александр, я еще доберусь, - Доньола хитро потер свои сухие, спокойные руки.

Когда он исчез за дверью продолжать обход, Александр подошел к окну, задернутому жалюзи, словно угадав желание Ирен.

-Да-да, открой, пожалуйста, там солнце, - попросила она.

Трильи отодвинул жалюзи, открыл фрамугу, и в палату ворвался прохладный утренний ветерок.

-Ну, вот, - констатировал он. – Эта весна – настоящее обновление в нашей жизни. А ты вообще заново родилась, - Александр с улыбкой оглянулся на жену.

Ирен оперлась руками на кровать, чтобы подняться с постели, Трильи помог ей.
-Что, опять хочешь все делать сама? – коротко рассмеялся он на ее просящий взгляд.

-Мне Доньола велел самой ходить, - пояснила Ирен.

Они вместе подошли к окну.

-Я, правда, заново родилась, - тихо сказала Ирен, глядя, как ветер в больничном парке играет густой ярко-зеленой листвой лип и кленов. – Сайрус очень хочет, чтоб я поправилась до суда над Маччино и присутствовала там, чтоб услышать приговор. Этот человек уже однажды был приговорен к расстрелу. Оказывается, Сайрус мне вчера сообщил, это Хош тогда подписал его помилование, - она грустно усмехнулась.

-Ах, вот как! – вспыхнул Трильи. – Так вот куда пропал этот бандит после приговора. Втихаря…

-Сандро, успокойся! – Ирен с болью взглянула на мужа. – Я не хочу никакого суда. Я никого не виню. Я…понимаю этого Маччино. И…мне жаль.

-Его? – Трильи, не веря, смотрел на нее.

-Ты удивлен? Ты же сам сторонник христианского всепрощения! А я, чтобы понять это, чуть не поплатилась жизнью. Но поняла, и за это благодарна Маччино. Да! – с жаром воскликнула Ирен, горячо глядя на Александра.


Он словно онемел на несколько секунд, потом почти спокойно сказал:
-Да. Только я сам еще никого не прощал так, поэтому мне тяжело понять…Тем более, раз все они связаны – Маччино, Берми и даже Хош. Выходит, что же, Хош сам был заинтересован в твоем устранении? Мерзавцы! – не сдержавшись, бросил он.

Ирен покачала головой, погладила его по щеке и коротко стриженным волосам.
-Сандро, ты не все знаешь. Я не хотела тебе говорить. Вот ты Хоша обвиняешь, а ведь это именно он освободил тебя тогда… С островов, - она поймала неверящий взгляд Александра.

-Не может…Откуда ты…?
-Когда я ездила в Командон по делу Грето, Хош сам просил меня уйти с дороги и не мешать, чтобы со всеми нами не повторилось то, что уже произошло с тобой.

Сандро, это он вычеркнул тебя из расстрельного списка, который подали ему на подпись. Просто увидел знакомую фамилию, не поленился навести справки и вычеркнул, узнав, что ты – мой муж. Мне не хотелось быть ему благодарной, но…

Трильи потерянно молчал.
-Странно, одни и те же люди творят добро и зло, умерщвляют и спасают, - почти шепотом проговорила Ирен, не отрываясь от окна. – Для кого-то их смерть – радостное обновление, а для кого – конец еще одной великой эпохи.

Господи! Я же сама была такой! Убивала и дарила счастье! – с надрывом вырвалось у нее.

-Ирен, тебе еще нельзя волноваться, – Александр предупредительно обнял ее, чтобы
отвести к кровати.

-Надо простить…всех, всех, Сандро! Это возможно. Всех, кроме одного, - вдруг, словно придя в себя, уже в постели сказала Ирен.

Трильи внимательно посмотрел на нее и договорил:
-Герцога Фьюсса.


*     *     *


Вернувшись из Командона, адмирал Читто не хотел огласки информации о своем непосредственном участии в аресте Берми. Однако, как это всегда бывает, каким-то непостижимым образом она все же просочилась между сотрудниками адмиралтейства Туза.

Теперь они, встречаясь в длинных коридорах с адмиралом, замирали от восторга и внутреннего трепета. История обрастала удивительными подробностями о том, что Читто арестовал Берми чуть ли не в одиночку, просто задержал при попытке скрыться из Дома правительства, о том, что Берми использовал приемы своей смертельной восточной борьбы. И, наконец, о том, что Оскаро Берми на самом деле содержится под усиленной охраной именно в Тузе, на секретной базе морского флота.

До Читто также дошли эти сплетни. Возмущенный, он созвал сотрудников на общее собрание, где после обычного обсуждения текущих вопросов коротко и ясно объяснил, что арест был проведен в соответствии с законом на заседании Совета министров, в присутствии членов правительства безо всяких эксцессов, и что подозреваемый во многих тягчайших преступлениях Берми содержится под стражей в месте, указанном в специальном постановлении Генеральной прокуратуры.

-Надеюсь, теперь все измышления по этому весьма неприятному поводу прекратятся раз и навсегда. Я понимаю – человеческий фактор. Но, товарищи, прошу вас, как коммунистов, – имейте совесть не сплетничать. От нас уже ничего не зависит. Свое слово должен сказать теперь только суд. И он, я уверен, будет справедливым.


Сотрудники, особенно женского пола, расходились еще более восторженные тем, с каким умением адмирал обошел острые углы, не унизил ничьего достоинства, не оскорбил самолюбия и сохранил за собой превосходство начальника ведомства.

Закончив собрание, пройдя в свой кабинет, Читто узнал, что его уже с час, почти с самого начала собрания дожидается капитан первого ранга Трильи.


Он расспрашивал Александра об Ирен, которую вот-вот должны были выписать из больницы, об Элис и ее успехах в школе, шутил о начале новой жизни.

-Товарищ адмирал, я к вам как раз в связи с этим, - улыбнулся Трильи. – Хочу попросить продлить отпуск на месяц. Ирен тяжело будет дома одной. За меня может пойти Иллиано или Моранио, я переговорил, они оба готовы. Так что, если это никак не нарушает ваших планов в отношении меня и крейсера «Первый»…

-Капитан Трильи, - перебил его адмирал. – Александр. Я не против. Пишите рапорт, - он подвинул ему чистый лист бумаги.

-Спасибо, товарищ адмирал, - Трильи словно не ожидал, что тот так быстро согласится, и растерянно улыбнулся.

-Не за что. К сожалению, через месяц вам все равно придется присоединиться к своей команде…

-Учения, я помню.

-Догоните их на грузовом транспорте, они курсируют в Спиридонию каждую неделю. А пока – отдыхайте, если, конечно, получится, - он невесело усмехнулся. – Да, новая жизнь. Всего каких-то года два назад такой отпуск был бы невозможен по определению. А теперь – монстров больше нет. Закончились…

-Я слышал о вашем участии, товарищ адмирал, - осторожно сказал Трильи, не дописав нескольких слов в рапорте. – Это очень большое дело…

-А я слышал, что покушение на Ирен тоже фигурирует в этом деле, - серьезно продолжал Читто.

-Да, хотя верить не хочется, - Александру не хотелось говорить об этом, в то время как адмирал, казалось, напротив, впал в воспоминания.

Читто достал из стола бутылку водки и две рюмки.
-Нет-нет, я не могу, товарищ адмирал! – запротестовал было Трильи, он еще не отошел окончательно от откровенности доктора Доньолы, задевшей в нем глубинные, болевые струны души.

Но Читто нажал кнопку связи с секретарем:
-Меня нет ни для кого до 16.00, - и, повернувшись к собеседнику, сказал:
-Александр, я знаю, вас смущает субординация. Но, поймите, сейчас перед вами как бы не ваш командир, а человек, который, как и вы, прошел когда-то…острова. Я также понимаю, что вам, возможно, неприятно вспоминать то время, но…

-Товарищ Читто, если вы хотите поговорить, я готов, - твердо сказал он, прямо глядя на адмирала.

Тот ответил ему доброй усмешкой:
-Спасибо. Узнаю того самого Александра Трильи! Прямой, как отточенная стрела.

Они выпили за начало новой жизни, за здоровье Ирен.
-За смертный приговор…, - вдруг спокойно сказал адмирал, подняв руку с рюмкой, и Трильи вздрогнул, - Оскаро Берми. Монстры должны закончиться навсегда.

Александр, не глядя на него, вдруг покачал головой.
-Я не уверен, что они могут навсегда закончиться. В каждом из нас, в каждом человеке живет монстр. Только мы сами иногда не знаем об этом. Или забываем.

Адмирал Читто внимательно следил за лицом Александра, по которому бродили темные тени прошлого.

-Вы ведь попали на острова по чьему-то доносу. Так же, как посол Тимош. Когда нас семерых тогда арестовали, с нас требовали подписать показания против вас. Значит, подписал кто-то из нас семерых, - словно что-то заставляло Александра говорить, сам он не мог, и слова с трудом едва выдавливались из него. – Я всегда боялся, что будут думать на меня, потому что я жив, меня отпустили.

Но я не подписывал. Меня освободил Хош, случайно, узнал мою фамилию в списке и вычеркнул. Я это сам только недавно узнал от Ирен.

-Я знаю, Александр, - спокойно заговорил Читто, наливая рюмки до краев. – Знаю, кто подписал. Так что вам не стоило так переживать.

Тем более, что там расстреливали и тех, кто подписывал.

Я видел протокол с показаниями против меня. Под ним стояла подпись лейтенанта Феттоне, помните, он шел со мной на флагмане в ту экспедицию за хлебом. Вы его вместо себя отправили на корабль под залог… А расстреляли всех.

Это вам, действительно, случайно повезло. Ну, а меня спасла война, я им понадобился. Тимошу вот не повезло. На пересылке, в общем бараке я встретил его жену, ее тоже гнали на острова. Я давно знал эту семью, Александр. Его жена была молодая, цветущая женщина, намного моложе Тимоша.

Была… Она поседела. Она шепотом рассказывала мне, как их забрали прямо из дома, позже, уже после расстрела самого Тимоша. Его сын, ему было тогда пятнадцать, когда овнуровцы начали обыск, сорвал со стены портрет Хоша и стал топтать его ногами и кричать, что они – убийцы и негодяи, убили его отца.

Их с матерью посадили в изолятор столичного ОВНУРа, и мальчика пытали у нее на глазах, требовали отказаться от отца. Потом…

Они оба были не пьяны, но если бы кто-нибудь увидел их теперь, то по их блестящим глазам, дрожавшим губам и пальцам решил бы, что бутылка, стоящая перед ними на столе – не первая.

-…потом при ней же его пристрелили. А ее… отвели в комнату, где был сам Берми. Он ее…изнасиловал, - Читто, прикрывая лицо ладонью, почти плакал, и сквозь эту вязкую, мерзкую муть воспоминаний, с горькой усмешкой договорил. – Может, она была такая не первая и не последняя. Я сказал об этом следователю после ареста Берми. Теперь они будут разбираться.

А сам вот все думаю: наверное, это очень тешило его тщеславие – низкий выскочка расправляется с потомственными дворянами, получает их красивых жен…

Александр качнул головой.
-Может быть. Но он расправлялся не только с дворянами, но и с крестьянами, с рабочими. Так что подозревать его в классовой мести не совсем верно. Хотя, вспомните, что до революции делали некоторые дворяне и с крестьянами, и с их женами. Так что на отмщение это все-таки похоже. Или на искупление.

-Как вы можете! Тимош этого не делал! - вспыхнул адмирал. – Он был из обедневшей дворянской семьи, где всего привыкли добиваться сами, честным путем, и только благодаря этому и его дед, и отец стали известными дипломатами.

-Вот и выходит, что сословия тут ни при чем, товарищ адмирал. Подлость не имеет сословия. Точнее, это свое, особенное сословие – подлецов. И оказаться в нем может всякий, любой из нас.

-Почему вы так говорите? Мне кажется, вы никогда бы не…
-Мичман Барко, - тихо, не глядя на адмирала потухшими глазами, сказал Трильи.

-Что?
-Я выдал его, уже мертвого, погибшего при освобождении Туффиса, выдал сыну капитана Эннаби. Выдал убийцу его отца. Меня никто не пытал. А я выдал.

-Я знаю эту историю. Но это не подлость, Александр. Это был здравый смысл, - колеблясь, сказал Читто.

-Вы так считаете? – усмехнулся Трильи. – А я – нет. Это подлость по отношению к мертвому человеку.

-Подлость – это другое. Вы, наверное, не знаете, что Эннаби-младший подвел под расстрел лучшего друга своего отца – капитана Уотти. Он тоже шел тогда с нами в экспедицию за хлебом, старпомом Эннаби-старшего. А Эннаби-сын расправился с ним, вроде, тоже из-за женщины, в которую оба были влюблены.
Не знаю, какую роль играл в этом сам капитан Эннаби…

-Я об этом ничего не слышал, - сдержанно ответил Александр.


Они выпили молча, словно поминая души тех, кто не выжил во время еще одной эпохи, которую только что завершила их Родина – Командория.

-Вы, кажется, верите в Бога, - начал осторожно Читто, и Александр напряженно склонил голову. – А я вот не знаю, хотя часто благодарю Его за то, что одинок на этой земле, что нет у меня ни жены, ни детей. Одни только племянники, было трое.

Да и за них душа изболелась. Один сгинул на островах, по делу инженеров, помните? До сих пор следов не можем найти.
А два других живы, служат – один на флоте, другой в артиллерии. Я и представить не могу, что бы я чувствовал, если бы они были моими родными детьми. Я бы умер от страха за их судьбу.

Трильи вздохнул, вспомнив пожилую медсестру в хирургическом отделении больницы, которая считала, что не нужно бояться смерти, и рассказал о ней Читто.

-Наверное, она права. Тем более, такое отношение к смерти, даже мучительной, жестокой, на войне или под пытками, - отношение, как к избавлению, а не наказанию – это по-христиански, и вы к этому благоволите.

-Мы часто не готовы принять это положение. Хотя оно и не зависит от нашего признания. Оно существует независимо, само по себе, но этого можно достичь – можно не бояться смерти и мучений – ни собственных, ни своих близких.

-Это уже святость, Александр, она доступна лишь избранным.

-Да, - усмехнулся Трильи. – В отличие от подлости, которая доступна всем.


*     *     *


Получив утреннюю почту, принесенную секретарем, Нелси увидел толстый конверт и в негодовании сплюнул.

-Вот гад, опять пишет! – в конверте было несколько записок от Берми, написанных вчера.
В них он обращался к премьер-министру то как к должностному лицу, то как к бывшему или настоящему другу, соратнику, с которым они еще недавно делали общее дело, просил его одуматься и помочь в освобождении.
Клялся памятью Делоша и Хоша, что он не враг, что никогда не изменял тем идеям, которым они вместе служили, а человеческие слабости есть у всех. Что его содержат в неудовлетворительных условиях – у него нет самого необходимого.

Иногда его унизительные просьбы прерывались непотребными ругательствами и даже угрозами мести, сетуя, что его «провели, как сосунка!».

-Вы бы мне хоть через день эту гадость носили, - Нелси, морщась, обратился к секретарю. – Я не могу это читать в таких количествах.

-Товарищ Нелси, - заметил примирительно секретарь, - если через день носить, тогда по количеству писем больше будет.

-Да знаю я, - нервно бросил премьер-министр и пожаловался. – Он же такие всем членам правительства пишет.

Нелси достал из стола пачку аналогичных записок от Берми, еще один конверт большего формата, сложил все записки туда, запечатал, надписал: «Генеральному прокурору республики Командория товарищу Карти. Прошу приобщить к делу Оскаро Берми». Еще написал короткий и сухой ответ самому Берми, смысл которого сводился к следующему – не устраивают условия содержания под стражей – пишите жалобу на имя Генерального прокурора.

-Передайте это для адресатов, - он протянул секретарю конверт для прокурора и ответ Берми.

Тот спокойно кивнул и отправился выполнять приказ Первого.
Однако через несколько минут секретарь снова отвлек Нелси. Теперь уже по внутренней связи.

-К вам супруга Оскаро Берми.

Удивленный и озадаченный этим визитом, Нелси велел пропустить.

В кабинет порывисто вошла тонкая, черная, блестящая, как степная былинка под хмурым небом в сезон дождей, молодая, очень ухоженная женщина. Она вся трепетала, горела своей главной мыслью и, кажется, физически не могла думать ни о чем другом. Глаза ее были припухшими, наверняка, от частых и многих слез.

Она говорила о том, что знает, что Оскаро грозит расстрел, и просила повлиять на следствие, на прокурора, чтобы по возможности изменить меру наказания на любую другую – хоть на пожизненное заключение, на ссылку на острова с тяжелым физическим трудом.

-Я должна быть с ним! Я не могу оставить его! – почти в истерике прошептала она, не спуская с Нелси огромных печальных глаз. – Только не смерть! Нет! Прошу вас, товарищ Нелси!

-Я не знаю, как вам помочь, Флора, - сухо сказал Премьер-министр. – Я лишь свидетель и не имею влияния на следствие, на прокурора, тем более на Верховный суд и трибунал. Такова справедливость…

-Справедливость! – теряя волю, вспыхнула она. – Где же тут справедливость? Его выставляют каким-то монстром, а вы – чем вы все лучше? Вы же все видели то, что он делал! Вы были вместе с ним, рядом с ним! Если вас это не устраивало, тогда что же вы не остановили его тогда? Или, может, вас это устраивало? Забрали одного, второго, десятого, но не меня, и ладно? – дрожа от возмущения, уже кричала она.

-Успокойтесь, - Нелси поднес ей стакан воды, но подать не решился и поставил на стол перед ней.
Флора к нему не притронулась.

-Я понимаю ваши чувства, - стараясь не смотреть на нее и представлять, что она отгорожена от него толстой, стеклянной, прозрачной стеной, продолжал Первый. – Но, может, именно они мешают вам осознать в полной мере то, что сделал в своей жизни Оскаро Берми. Вы хоть знаете, что случилось с его первой женой? Он уморил ее на островах!

-Она была шпионкой Альдери…

Нелси поморщился.

-Это он вам так сказал. А если вы думаете, что он любил вас, то эти новые факты о его отношениях с женщинами…Вы не видели этого списка обиженных им женщин? Там есть жены членов правительства...

-Мне все равно! – снова вскрикнула Флора. – Все это домыслы, домыслы! Может, они нарочно сговорились, чтобы уничтожить его! Очерняют его, обвиняя во всех смертных грехах, вешают всех собак! Но даже если бы это и было правдой – он же неординарный человек! Возможно, у него были основания так поступать, и не нам его судить!

Нелси очумело смотрел на нее, а Флора продолжала:
-Вы его совсем не знаете! Он очень… Он глубоко несчастный человек! И, вместе с тем, он удивительный человек! Он был из бедной крестьянской семьи, это потом его отец занялся торговлей бакалеей.

У Оскаро сестра была инвалидом – у нее с детства был паралич. И он всю жизнь старался делать всё, чтобы вылечить ее!

-Я все это знаю, что вы мне рассказываете, - попытался было остановить ее Нелси, но Флора, казалось, не слышала и торопилась договорить.

-Но вначале у них не было денег, а потом, после революции, Оскаро смог устроить ее в клинику. И вот теперь – она практически здорова, она может ходить, она работает на заводе, приносит пользу обществу!

А скольким простым людям он помогал – с квартирами, с устройством их детей в военные училища! Об этом вы знаете?! И всё это только благодаря ему, Оскаро! – в глазах Флоры стояли слезы.

Нелси они показались похожими на самые дорогие бриллианты в мире.

-Да, свою сестру он вылечил, скольких-то детей устроил в училище. А вот чьих-то сестер, братьев, мужей, жен, детей – теперь никогда не найдут в безымянных братских могилах на островах. Он же и вас, и вас мог так же сгноить там, как свою первую жену!

-Нет, Оскаро любит меня. Но даже если бы он сделал то, что вы сказали – я готова идти за него хоть на Голгофу! – истерично вскрикнула она.

Нелси вздохнул, погладил лысину. Ему было искренне жаль эту женщину.

-А раз готовы – тогда примите неизбежное, то, что преподносит вам жизнь. Хотя следствие еще не окончено и приговор не вынесен, уже то, что удалось узнать следователям, и в чем сознался сам Оскаро, - уже это тянет на смертную казнь.

Оскаро Берми будет расстрелян.
Может быть, это и есть ваша Голгофа, - хрипло закончил он.


Флора снова вспыхнула от раненной гордости, резко поднялась. Человеческий гнев обычно напоминает быстро растекающуюся горячую жидкость.

А ее гнев, отразившийся на лице, был похож на равномерно горевший сухой огонь.

-Может быть. Наверное, настал мой час. Но знайте, товарищ Нелси, придет и ваше время. Когда-нибудь – придет.

Она, не попрощавшись, быстро вышла из кабинета. Еще быстрее, чем вошла.

Нелси, глядя ей вслед, на мгновение представил свою располневшую за время его партийного и правительственного стажа, самодовольную женушку – она, конечно, тоже любила его, своего мужа.

Но чтоб вот так просить за него в случае ареста и угрозы расстрела – Нелси скептически усмехнулся – нет, он не поверил бы, даже если бы это случилось в действительности.

Как же эта красивая и самоотверженная женщина могла стать женой монстра Берми? Как она могла полюбить такое ничтожество? Чем он привлек ее? Будто околдовал!

Это же черт знает что! Может, в постели он творил что-то такое? Бабы же это любят.
Хотя нет, их больше привлекает душевное общение, эмоциональная ласка.

Но представить себе «эмоционально ласкового» Берми Нелси, сколько ни напрягался, не мог и решил, что, пожалуй, ничего не понимает в этой жизни.