Время придет, кн2 ч3 гл7-9

16+

VII

Оскаро Берми был расстрелян 23 июня 2078 года по приговору совместной Коллегии Верховного суда Командории и Главного военного трибунала.
Коллегия была выездной и целую неделю заседала в той же военной части под Командоном, где Берми содержался под стражей.

На суде Берми просил пощады у милосердного народа Командории, когда-то сохранившего жизнь даже герцогу Фьюссу.

Он сознавался в разврате, объясняя это своей невоздержанностью и слабостью, в некоторых перегибах при рассмотрении дел о вредительстве и антигосударственной деятельности высоких военных и чиновников, расстрелянных или умерших в лагерях, в ссылке на островах.

Но ведь он же человек – каждый имеет право на ошибку! Он не хотел зла Родине и ее великому народу. Кем бы его ни считали – он лишь ошибался, но не был врагом! Он виновен, но не в измене!

Среди прочих обвинений ему также были предъявлены документы, найденные в его домашнем сейфе, из которых следовало, что перед революцией он состоял осведомителем в полиции герцога.

Это могло означать, что он напрямую участвовал в поимке деятелей стихийных восстаний, будораживших Командорию еще до Ирен.

-Это ложь! – почти кричал Оскаро. – Я никогда не был и не мог быть предателем! Я уже говорил это на следствии. Я нарочно был связан с полицией, чтобы сообщать товарищам о дальнейших действиях тогдашней власти! Это может подтвердить полковник Лодоро, помощник министра Просто. Мы вместе работали тогда. Это мог бы подтвердить и товарищ Хош…

-Полковник Лодоро и бывший помощник министра экономики Просто были расстреляны перед началом войны не без вашего участия. А товарищ Хош – вы же сами понимаете…, - сдержанно сказал Верховный судья.

-Да, понимаю, - Берми окончательно сник. – Но я все равно не признаю этот пункт обвинения, и еще раз прошу вас о смягчении приговора.

Да, вина моя страшна, но я готов искупить ее, как угодно. Готов пожизненно работать в алмазных рудниках, в самых нечеловеческих условиях.

Только…только не смерть, прошу вас! – в притихшем зале закрытых заседаний – небольшой длинной комнате, где присутствовало не более пятнадцати человек, включая охрану, эти слова прозвучали очень отчетливо и громко, хотя Берми сказал их почти шепотом.

-Суд учтет все обстоятельства этого дела при  вынесении приговора.



…Утром следующего дня после окончания всех слушаний в камеру бункера, где содержался осужденный, вошли четверо конвойных и четыре офицера: командир части – начальник штаба дивизии, начальник конвоя, генерал – первый заместитель нового начальника недавно объединенной службы госбезопасности, и сопровождавший его помощник – майор Эннаби.

Берми вскинул от подушки растрепанную лысеющую голову, подскочил на скрипнувшей солдатской кровати.

-Что? – в глазах его отразился ужас. В сумрачной комнате белки страшно проглядывали между веками и радужкой. – Вы за мной? Уже за мной? – срываясь, вскрикнул он.

-Да, - светло и холодно глядя в эти глаза, негромко произнес генерал.

-Нет! Нет! Я не хочу! Не пойду! – вдруг завопил Берми, трясясь всем телом, забиваясь в дальний угол комнаты.

Он намертво схватился за железную спинку кровати. От мгновенно выступившего обильного пота намокла его серая тюремная роба.

-Чего вы так испугались? – как будто искренне удивился генерал. – Вас хочет видеть новый начальник службы госбезопасности, товарищ Шлисси.

-Врете! – как безумный, прошептал Берми. – Вы пришли, чтобы вести меня на расстрел.

Генерал с укором взглянул на него.
-Вас хочет видеть товарищ Шлисси. Он приехал специально.

-Ну да, как же! Зачем я ему понадобился! Приговор вынесен Верховным судом, обжалованию не подлежит! Всё! Всё! – истерично вскрикнул Берми.

-Успокойтесь. Я сказал вам правду. Никто еще не приводил расстрельный приговор в исполнение на следующий же день после его вынесения.

-Я приводил и немедленно, - со странной, не к месту ухмылкой, нервно ответил Оскаро. – А…, - он все-таки оторвал себя от кровати, видя, что никто здесь не собирается применять к нему насилия, подошел ближе к спокойно стоявшим людям из своего бывшего ведомства.

Вглядываясь в их лица в тусклом свете единственной лампы, пытался понять, не обман ли все это. Он смотрел и на конвойных – солдат этой же артиллерийской части, и их командиров.

Но все эти лица не говорили ему ничего. Это была отличная школа. В том числе, его, Берми, школа.

И тогда он решил идти. Как знать, если там Шлисси, может, удастся с ним поговорить по душам, упросить. Шлисси профессионал, и они должны понять друг друга. Может быть, в виде исключения, апелляция возможна… Ему не верилось, что его – его! – самого Оскаро Берми, хотя бы и осужденного, раздавленного, - прямо сейчас поведут на собственный расстрел.


Ему надели за спиной наручники и под конвоем неспеша повели по длинным, широким коридорам, раскрывая тяжелые двери, которые захлопывались за ними и гремели запорами.

-К-куда…К-куда вы меня ведете? – вдруг начиная понимать, что его водят по одним и тем же коридорам по периметру бункера, Берми остановился между конвоирами.

-Это как раз здесь, в комнате, - Эннаби толкнул дверь.

Это была санитарная комната бункера.

-А-а! – диким голосом закричал Берми, рванувшись, чтобы бежать – куда? – его крепко держали рослые конвойные.

Голос его – страшный, отчаянный, последний крик раненного зверя – прокатился вдоль покрытых металлическими пластинами стен этого мрачного, непроницаемого, подземного здания и затих в его дальних углах.

-Не пойду! Я не хочу умирать! – надрываясь, кричал Берми.

Лицо его, шея побагровели от напряжения. Он изо всех сил пытался вырваться, но четверо здоровых парней втащили его в страшную комнату, вошли офицеры, и командир части закрыл за всеми дверь.

-Нет! Нет! – Берми продолжал рваться из державших его крепких рук, но вдруг обостренным чувством опасности почуял, что здесь, вблизи людей, в него не будут стрелять, и стал, как безумный, наскакивать на конвойных, толкая их еще ближе к офицерам, шарахаясь от предметов комнаты, к которым его могли фиксировать – раковин, унитазов, труб, кушетки со спинкой, тяжелой вешалки для одежды, словно все эти предметы были огненными.

-Товарищи, родные мои, добрые! Не убивайте, прошу, умоляю вас! Я же ваш! Мы же вместе работали! Делали славные дела!

Ведь никто не хочет умирать! Это правда! И я не хочу! Ради бога, господи, пощадите! Пощадите же! Я вам ноги буду лизать! – он, и правда, упал на колени, под ноги офицерам.

Артиллеристы, содрогнувшись, отступили, конвойные уже не удерживали осужденного, а только молча, будто в ступоре, стояли кучкой, направив на него оружие.

-Я для вас! Все, что хотите...! - слезы текли по его дрожавшим щекам, изуродованному гримасой лицу, повернутому к ним снизу вверх.

-Стреляйте в голову. Быстрее, - сквозь зубы бросил начальнику конвоя генерал госбезопасности.

Но тот растерянно посмотрел на него и качнул головой.
-Не могу, - по губам разобрал генерал.

-Вы…что? – но по выражению его лица понял, что тот, точно, не сможет выстрелить.

Берми, поняв замешательство среди офицеров, то ли заскулил, то ли засмеялся, то ли откровенно зарыдал.

-Прекратите, Берми! – вдруг резко крикнул ему Эннаби. – Ломаетесь, как последний трус! Хоть умрите человеком и мужчиной!

-Ха-ха! Не может стрелять! Сколько таких слюнтяев ползало у меня в ногах! И так же ломались, молили о пощаде, мочились, ср…лись от страха! Мужчины! Ха-ха! Сволочи! – Берми прорвало диким ревом и нецензурной бранью. – Вы не имеете права судить меня! Вы ничего не стоите! ПАдаль, и боитесь в этом сознаться себе! Вы – падаль! – он извивался ужом в руках конвойных, которые снова схватили его и по приказу генерала прижали к стене.

-Привяжите его к вешалке, - снова приказал генерал.

Ее металлический штырь был впаян в бетонный пол.
На это ушло еще минуты три, в течение которых всем пришлось по-прежнему слушать продолжение ужасной брани.

-Товарищ Эннаби, - генерал обратился к помощнику. – Придется вам.

В сумраке комнаты глаза Эннаби показались ему совсем бесцветными, прозрачными, как тело медузы.

-Я только майор, без спецпредписания мое звание не позволяет мне исполнить приговор в отношении члена Генштаба и министра госбезопасности. Даже бывшего.

-Так считайте, что вы уже полковник! – в сердцах, едва сдерживаясь, бросил генерал. – Кончайте быстрей!

Эннаби одним движением вынул из кобуры пистолет, направил его на Берми, бившегося в судорогах возле пустой вешалки, и выстрелил в голову.

Крик осужденного оборвался на полуслове, но некоторое время еще продолжал звенеть в ушах присутствующих.

-Не забрызгались? – оглядывая остальных, спокойно спросил Эннаби.

Пока конвойные солдаты отвязывали обмякшее тело от вешалки, генерал вздохнул с облегчением.

-Дайте мне приговор, - он, не глядя, взял из мелко дрожавших рук начальника конвоя гербовый лист с грифом «совершенно секретно». – Запишем. – Присев на кушетку, он вынул ручку и наклонился над бумагой. – Приговор приведен в исполнение 23 июня 2078 года в 7.24 утра полковником госбезопасности Эннаби. Распишитесь, - он подал документ исполнителю. – А я позабочусь о том, чтобы приказ о присвоении вам внеочередного звания полковника госбезопасности был датирован задним числом.
И, надеюсь, - он оглядел офицеров и солдат, - вы понимаете, что все это между нами.



На выходе из бункера Эннаби с генералом нагнали офицеров-артиллеристов и услышали, как начальник конвоя вполголоса проговорил командиру части:
-…пока его тут стерегли, он так же, как сейчас, ругался, угрожал нам. У меня, когда я его здесь видел, и на войне сердце так в пятки не уходило.
Не поверите – он даже бабу требовал. Вот мразь! До чего обнаглел!

Эннаби тихо засмеялся.
-Чему вы, товарищ Эннаби? – неприятно удивившись, что тот услышал, начальник конвоя нахмурился.

-Да так. Вы его мразью называете, а ведь у вас, товарищ полковник, по нашим данным, тоже две любовницы имеются, и с одной из них вы до сих пор поддерживаете близкие отношения. А ведь вы коммунист, семейный человек. Чем же он хуже вас?

-Но я же не…, - начальник конвоя поперхнулся.

-Да, не убивали честных людей, не подписывали приказов о массовых расстрелах. А помните осенний день 2075 года? Что происходило в тот день в подвале одного из зданий военной части……

Полковник побледнел и молча сглотнул подступившую к горлу слюну.

Эннаби спокойно договорил:
-Мы все не без греха, товарищ Меретти. Так что советую вам впредь придерживать язык.


*     *     *


Выйдя из больницы, Трильи, спокойный, радостный, шел домой по улицам Туза, иногда весело поглядывая на большие серые каменные здания, построенные уже при Хоше, - массивные, тяжелые, - да, Хош любил строить такие же громады, как герцог Фьюсс.
Хотя, справедливости ради – про себя отметил Александр, при герцоге в архитектуре было больше вкуса.

Мимо изредка пыхтели смешные пухлые командорские автомобили нового выпуска – сплошь казенные. Хош именным указом запретил иметь авто в личной собственности, объясняя это необходимостью беречь чистоту воздуха родной страны.

Проезжали длинные, стремительные автобусы – полупустые – шел рабочий день, и людей вокруг было немного.

На глаза Александру попалась вывеска магазина – «Музыкальные инструменты. Продажа в кредит». Он каждый день проходил мимо него, но в этот раз Трильи вздумалось заглянуть за витрину темного матового стекла, на которой причудливо переплелись изображения нот, скрипки, контрабаса, арфы и трубы.

Звякнули колокольчики, висевшие над входной дверью, и Александр очутился в просторном зале, где по углам стояли точеные, резные канделябры с горевшими электрическими свечами.

В зале было штук десять фортепиано, один рояль, в закрытой полированной крышке которого отражался потолок с большой хрустальной люстрой посередине, мерцавшей дюжиной мелких огоньков.

Несмотря на обилие светильников, здесь царил приятный полумрак.
Справа от входа, за большим, широким деревянным прилавком на полках располагались аккуратно расставленные скрипки в футлярах и без, сияющие золотом духовые, блестящие литавры, манящие формы гитар, нежные, хрупкие, словно натянутые паутинки, полупрозрачные арфы.

Вокруг рояля бродила пожилая интеллигентная пара.
Продавец – спокойный старичок в стеганой жилетке и коротких панталонах на старинный манер – скучал за прилавком, подперев сухонькой ручкой подбородок, скрытый клиновидной бородкой, и недовольно посматривал на парочку.
Видимо, они ходили тут уже давно, но ничего не предпринимали, и ему, как продавцу, это было неприятно.

Увидев Трильи, старичок, кажется, обрадовался и, почти подбежав к нему, с улыбкой спросил:
-Чем могу помочь, товарищ офицер?

Александр сперва растерянно огляделся и сказал:
-Если можно, я пока посмотрю. Я, честно говоря, пока сам не знаю, что мне нужно, - и очень расстроил этим услужливого старичка, который занял свое прежнее место за прилавком.

Весь его вид говорил: «Эх, вы, покупатели! Если бы вы только послушали меня – я рассказал бы вам столько удивительного об этих инструментах, – и вам захотелось бы купить их все, столько необычайных историй скрывается за каждой закрытой крышкой, за каждым грифом».

Трильи неспеша переходил от одного инструмента к другому, мельком оглядывал с разных сторон, открывал крышку, брал наугад несколько аккордов, прислушивался. Потом закрывал крышку и шел дальше.

Пожилая пара, остановившись возле рояля, с любопытством наблюдала за ним и перешепывалась.

На шестом инструменте старичок-продавец не выдержал, оставил свое привычное, надоевшее место и прошаркал к разборчивому посетителю.

-Что же вам не нравится, молодой человек? Это прекрасное фортепиано старинной работы. Вас не устраивает его звучание? Вы правы, возможно, оно несколько расстроено.

Но это только оттого, что на нем никто не играл уже очень долго. И потом, для этого есть профессия настройщика! А внешне – взгляните – это самый красивый инструмент из представленных здесь!
Он словно живой, - продавец с любовью водил своей маленькой ручкой по неполированной поверхности с латинской надписью: «Твори и обретешь», выполненной красивой, узорной резьбой.

-Кстати, это уцененная вещь, здесь сбоку есть царапины. Но звук! Оцените этот звук, молодой человек! – настойчиво сказал он и еще раз тронул пожелтевшие от времени клавиши.

Что-то давно знакомое шевельнулось в душе Александра. Он, стараясь вспомнить это очень давнее доброе и приятное, пробежал отвыкшими пальцами мелькнувшую в уме старую грустную мелодию, замер на мгновение.

-Извините, - сам не свой, Александр качнул головой. – Просто на таком же инструменте меня когда-то учила играть моя мама…

Старичок встрепенулся.
-Это эксклюзивная вещь, единственная в своем роде. Фортепиано привезли к нам еще до войны из разрушенного замка…, - внезапная догадка озарила высокий морщинистый лоб под серебряными прядями. – Вы граф де Трильи?! – воскликнул он в лицо Александра с нескрываемым изумлением и радостью.

Пожилая парочка, одновременно ахнув, приблизилась к ним.

Александр быстро окинул всех троих грустным взглядом, представил, сколько шума может подняться из-за этой одной невзначай брошенной фразы. Не хотелось.

-Нет, вы ошиблись, - он устало улыбнулся, сделав последний минорный аккорд. – Но вы правы  в другом – этот экземпляр – удивительный. И я покупаю этот инструмент.

-Будете оформлять кредит?
-Ни в коем случае. Только наличными.


*     *     *


Сайруса мерно покачивало в такт ходу поезда. В мягком купе-люкс не трясло.

«Лучше, чем в автобусе по степной дороге», - с удовольствием усмехался он про себя, глядя в окно на проплывавшую мимо степь, холмы, перелески, местечки, кое-где идущую параллельно железнодорожным путям шоссейную дорогу, все раны которой еще не успели залатать после войны.

С доброй грустью Сайрус вспомнил, как за год до войны он и вся семья Ирен присутствовали при открытии этой первой железной дороги Командории, соединившей северную и южную столицы – Командон и Туз. Дороге дали имя Зигмунда Хоша.

Сколько тогда было народу, музыки, цветов, смеха! Элис с другими ребятишками под визг и хохот прокатили в единственном вагоне со смешным черным паровозом до следующего полустанка и привезли обратно. Как же все были счастливы!

Только Александру почему-то не нравилась эта затея с железными дорогами. Впрочем, он оказался по-своему прав, поскольку во время войны этот транспорт оказался почти бесполезным – на восстановление разрушенных бомбежками путей не хватало средств и времени, а по степи на автомашинах можно было передвигаться и без дороги.

Трильи до сих пор пренебрегает поездами и возвращается из рейсов через Командон только на автобусах. К тому же быстрее выходит, хотя и дороже.

Теперь поезда водят не паровозы, а новые электровозы, и железные пути-паутинки протянулись уже между всеми крупными городами Командории.

Во время войны часть этой главной дороги был разбомблена, только недавно восстановили.

«Странно, как это всё так быстро происходит: стройки, мир, война, разруха, и снова – мир, стройки… Живуч человек! Нет, вернее будет сказать – человечество».

Сайрус снова усмехнулся этой нехитрой философской толчее в своей голове. Он возвращался в Туз после окончания следствия по делу Берми и – для него самого – дела Маччино, вез для Ирен заключительные выводы Коллегии.

На следствии Маччино показал, что Берми был известен ему, как тайный агент полиции, но о прямых указаниях от Берми о покушении на Ирен бывший член банды не упоминал.

Что ж, остается еще суд. И эту сволочь, наконец, расстреляют – Сайрус хищно улыбнулся своему отражению, еле видимому на фоне проносившейся степи, в плотном стекле чистого вагонного окна, обрамленного симпатичными шторками.

За дверью купе, в коридоре послышались раздраженные голоса – кто-то препирался с проводницей. Наконец, она постучала и почти сразу же открыла дверь.

-Извините! У вас ведь свободно второе место? – Сайрус кивнул.

Проводница нервно простерла руку.
-Тогда пожалуйте сюда. И незачем так скандалить! Только это люкс, так что вам придется доплатить, – строго обратилась она к тому, кто стоял позади нее.

-Хорошо. Благодарю, – вызывающе, без нотки действительной благодарности, сказал за дверью тонкий женский голос, и вслед за ним в купе появилась и его обладательница – высокая, тонкая, со вкусом одетая в хороший костюм, с короткой стрижкой темных волос под маленькой шляпкой.

Пожалуй, у нее был слишком большой рот, хотя вообще ее можно было бы назвать красивой.

Но в красоте этой сквозила какая-то надрезанность или надтреснутость, как у дорогой фарфоровой вазы, у которой с незаметного бока пролегла глубокая трещина – на первый взгляд и не увидишь – ах, как хороша! – и сердце ухнет куда-то вниз от восторга и восхищения.
А присмотришься – и жалость обожжет изнутри – бедняжка, да кто ж тебя так!

Не ответив на приветствие нового попутчика, все еще в сильном раздражении, незнакомка уселась напротив Сайруса, кинув под ноги два увесистых чемоданчика, почти брезгливо отсчитала положенные деньги, чтобы отдать их терпеливо ожидавшей проводнице.
Потом оперлась рукой о столик купе и тут же отвернулась к окну, всем своим видом явно показывая, что она совсем не расположена к дальнейшему разговору.

Но Сайруса это удовлетворить не могло. У него было хорошее настроение, и раз уж судьба послала попутчика, то надо бороться за него! И сдаваться он не собирался. Тем более что до Туза было еще около трех часов езды.

Сайрус неспеша вынул сигареты и закурил, встав ближе к опущенному стеклу окна. Ход его мыслей был следующий.

Если женщина курит, то в подобных обстоятельствах обязательно попросит закурить. Если не курит, то возмутится, что курят в ее присутствии да еще в неположенном месте.
Но дамочка не обратила на него ни малейшего внимания.

Сайрус выбросил потухшую сигарету в окошко, скрепя сердце, сел на место и на весь стол развернул свежую газету горячих новостей, где подробно сообщалось о ходе следствия по делу о покушении на Ирен, о суде над Берми.

Все это сопровождалось крупными фотографиями и заголовками, навязчиво лезшими на глаза. Статьи были на редкость скандальны, и будь воля Сайруса, он бы подверг их авторов, а заодно и редактора какому-нибудь взысканию. Но женщины любят скандалы и новости.

Однако газета также не привлекла внимания попутчицы.

Сайрус не знал, чего бы еще предпринять. Он встал и в последней отчаянной попытке сдвинул оконную раму слишком низко, так что в купе ворвался сильный ветер, рванувший шторки и дамскую шляпку.
Сайрус задохнулся от этого порыва, а дамочка отпрянула в угол, придерживая шляпку, и с осуждением взглянула на попутчика.

-Однако, прохладно, – поделился он впечатлением и улыбнулся. – Извините, – но ответа снова не получил.

Пришлось просто водворить окно на прежнее место, после чего Сайрус откинулся на кожаную спинку дивана и, не в силах больше сдерживаться, рассмеялся.

Дамочка пронзила его огненным взглядом, и Дайто даже осекся от неожиданности.

-Над кем вы смеетесь? – угрожающе спросила попутчица.
-Над собой, - улыбаясь, сказал он и, приложив к груди руки, продолжал. – Ради Бога, простите меня. Но у вас было такое обиженное и грустное лицо, что мне очень захотелось разговорить вас, чем-то помочь, вернуть вам хорошее настроение.

И вот, я применил несколько нехитрых приемов, чтобы добиться этого. Но все мои попытки оказались тщетны. Вы очень стойкая. Я сдаюсь и прошу вас сменить гнев на милость, – он весело поднял руки вверх.

И – о, чудо! – она тоже засмеялась. Красиво засмеялась – по-детски, открыто и заразительно.

-А вы хитрый! – пожурила она его. – И откуда вы такой взялись на мою голову?

-Сайрус Дайто, старший следователь по особо важным делам прокуратуры Туза, - не долго думая, сразу же представился он.

-Как громко! – незнакомка удивленно усмехнулась. – У меня все гораздо проще – Делли Поко, теперь – никто. Просто вольная пташка. Раз уж вы следователь, то так вам прямо и признаюсь, что еду в Туз искать новую работу.

Теперь удивился Сайрус.
-А чем же вам не угодила старая? Сейчас везде нужны люди самых разных специальностей. Если не секрет, кто вы по профессии?

-Учитель.
-Тогда смею вас уверить, что работу вы найдете быстро. Учителей в Тузе не хватает.

Делли потупилась.
-Их-то, может, и не хватает. Вот только я везде лишняя. А, - она поскорее отмахнулась от чего-то, как от роя надоевших насекомых. – Не буду вас загружать своими проблемами. Давайте лучше поговорим о вас.

-Ну, если хотите…, - Сайрус пожал плечами.
-У вас, верно, очень интересная работа.
-Да, - согласился он, - не соскучишься. Вот, как раз возвращаюсь из командировки по одному делу.

-Особо важному, да? – ее глаза смеялись.
-Значит, я не ошибся, и скандальные истории вы все же любите, - Сайрус весело потряс газетой перед ее носом.

-Так газета, значит, тоже была лишь одной из ваших попыток? – теперь они смеялись вместе.

-Да, я веду это дело, - наконец, серьезно сказал Сайрус.
-О покушении на саму Ирен?! – на нее это произвело сильное впечатление сродни тому, когда простого смертного вдруг посещает видение представителей небесных сил. – И вы раскрыли его?

-Окончательную вину установит суд, - Сайрус на мгновение задумался о своем, и Делли перевела дух.

-Я читала, что это бывший сподвижник барона Перрито. Кровавого барона. Это…так страшно, - по ней прошла судорожная дрожь, будто в нее тоже кто-то выстрелил.

-Вы принимаете это так близко к сердцу? – подивился Сайрус.
-Простите, - Делли печально вздохнула. – Просто я очень нервная. А после всего, что случилось в последнее время – этот мятеж в Лестене, смерть Хоша, преступления Берми, покушение на Ирен. Ужасно! – она качнула головой, в глазах блеснули слезинки.

«М-да, очень странная девушка», - подумалось Сайрусу, но ему стало жаль ее – такую хрупкую, беззащитную перед наступавшим на нее со всех сторон немилосердным, безжалостным миром.

-Послушайте, разговор обо мне сделал вас еще более грустной. Я не смог вас развеселить. Тогда, может, все же поговорим о вас, и это поможет? – он улыбнулся подбадривающее.

Делли, слегка покраснев, согласилась:
-Давайте попробуем.


VIII


-Живу я, вернее, жила до сегодняшнего дня в городке Блюмеро под Командоном. Я из обедневших дворян, а теперь – член партии по убеждению. Родители умерли – но теперь это неважно. Стала учительницей, но из-за своего характера не могу долго удержаться на одном месте работы.

-Что так? – удивился Сайрус.
-Наверное, я скандальная, отношения не складываются, - Делли снова покраснела, но тут же прибавила. – Нет, вы лишнего не подумайте. Я умею хорошо работать, когда труд нравится, когда он нужен для общего дела.

Во время войны нас школами эвакуировали в Туз. У вас очень приятный город. Я там работала – днем в школе, а вечером, иногда ночью – на заводе. У меня даже благодарность руководства имеется – за сверхвыполнение плана по производству деталей к боеприпасам.

-Это была война, люди мобилизовали все душевные и физические силы, - задумчиво проговорил Сайрус.

-Да, мы все валились с ног в тесной комнатке – нас там жило четверо беженок, - Делли прослезилась.

Сайрус уловил, что ее слезливость не была обычной сентиментальностью – слишком искренно она говорила и смотрела перед собой своими большими черными глазами.

-Тогда всем было нелегко, - продолжала она, утерев слезы безупречным платочком. – Ну вот, а после войны вернулись в Блюмеро. И, наверное, я там уже все школы переменила, - горькая усмешка показалась на ее тонком лице. – Не знаю, почему я такая. И не хочу, а скандалю. Часто – просто из-за пустяков.

Сайрус с профессиональным вниманием изучал ее грустное лицо, легонько пощипывая короткий темный ус. Ему было интересно.

-Действительно, невеселая история, - заключил он. – Значит, и здесь, в поезде, тоже из-за пустяка?

Делли виновато улыбнулась.
-Я вам показалась, наверное, такой мегерой. Я ведь даже не поздоровалась.
А все было очень просто. Я опоздала на этот поезд всего на минуту. Он уже отходил от перрона, и я успела вскочить только в ваш десятый вагон.

До своего второго я никак не успевала. Но, вы же знаете, пускать пассажиров не в тот вагон, который указан в билете, запрещено. А до Туза остановок тут нет.

Вот я и препиралась с проводницей, и так ехала в тамбуре примерно до села Рондо. А потом, наверное, я ей надоела, и она сказала, что в вагоне есть свободные места, так что я могу только купить новый билет.

-И вы согласились…
-А что оставалось делать?

Сайрус, сдерживаясь, прятал улыбку в усы – его забавляла, ему нравилась эта милая болтовня, от которой он так давно отвык.

-Да, целая эпопея, – вырвалось у него. – Тогда, если вы не против, я закажу нам обоим чаю. В честь окончания этой эпопеи и нашего знакомства.

Делли пожала плечами – видимо, она была не против.

Какое-то неясное чувство бродило в ней – хотелось бесконечно смотреть и смотреть на смуглое, худое, доброе лицо соседа-попутчика, на его смешливо морщившиеся усики, милые сочувствующие глаза, задорный чубчик над черными короткими волосами, высоким лбом, слушать и слушать спокойный голос – голос «достойного человека», как она его про себя назвала.

За чаем Сайрус рассказал ей о своей поездке в Командон, о том, что ему тоже предложили новую работу – в другом ведомстве, аналитиком, обещают хорошую квартиру в центре столицы. А он – не знает теперь, соглашаться ли.

-Для вас это интересно? Такая работа?
-Конечно. Логика, анализ – для меня это основа основ.
-Тогда соглашайтесь.

Сайрус задумчиво посмотрел в окно.
-В Тузе живут мои самые близкие друзья, а в Командоне я буду совсем один.

Делли вздохнула. Ему показалось – она поняла его, потому что сама часто страдала от одиночества.

Так они и доехали до Туза.

-Мне теперь в гостиницу, - поспешно сказала Делли, неловко отпуская из рук свои чемоданы, которые уже поднял Сайрус, чтобы помочь ей нести. – Спасибо, вы очень любезны. Вы знаете, где здесь можно дешево и удобно остановиться?

-Пожалуй, в «Северной розе» вам подойдет, это на западе города. Придется ехать на такси, если позволите, я вас провожу, - говорил Сайрус, помогая ей спуститься с поезда.

Они пошли по немноголюдному перрону – пассажиры других вагонов уже успели дойти до здания вокзала.

Остановка такси была за вокзалом, на широкой, солнечной площади.

-Простите за нескромность, а где живете вы? – Делли поинтересовалась с улыбкой, но было заметно, что она хочет скрыть небольшое волнение.

-В общежитии прокуратуры.
-Вы? Следователь по особо важным делам? – Делли была потрясена.

-Представьте себе. У нас квартиры дают после трех месяцев работы только семейным. А все сразу – это лишь для военных. Вы не знали? – усмехнулся Сайрус.

-Нет, - как-то отвлеченно сказала Делли и стала рассматривать шумную площадь, отделанное зеленым мрамором здание вокзала, светлое, отражающее солнечные лучи во все концы.

Такси домчало их до гостиницы за семь минут, из которых две они простояли на перекрестках у светофоров.

Сайрус успел показать Делли несколько промелькнувших мимо них достопримечательностей – вновь отстроенный кинотеатр, выставочный зал, памятник основателю Туза, который по преданию был страшным картежником и однажды выиграл в карты у тогдашнего правителя страны именно это место под строительство своего замка.

-Поэтому – Туз! – засмеялась Делли. – А как давно это было?

-Предание гласит – около четырехсот лет назад.
К сожалению, сам замок не сохранился. Тогдашний правитель обиделся и со своими людьми напал на незадачливого победителя, оставив его побежденным. Тогда здесь стали строить настоящий город.

Она слушала его внимательно, словно ловила драгоценные камни, рассыпаемые им вокруг себя.

Делли все было интересно, а Сайрусу – было интересно рассказывать это человеку, который с детской непосредственностью впитывал информацию, и Дайто с радостью делился с девушкой тем, что знал о городе.
Раньше ему приходилось так рассказывать разве что Элис. Но их встречи были нечастыми, и Сайрус теперь нагонял упущенное.

У гостиницы он собрался заплатить за такси, но Делли возмутилась:
-Я сама могу заплатить за себя!

Мужчины недоуменно переглянулись. Взгляд таксиста словно говорил: «Стервозная у вас дамочка – убереги меня судьба».

-Нет, Делли, это нехорошо, - Сайрус тряхнул короткими волосами и протянул таксисту деньги.

Тот взял и насмешливо фыркнул захлопнувшейся дверцей машины, проводив взглядом недовольную Делли.

-Вы обиделись на меня, Делли? – осторожно, ласково спросил Сайрус, когда они поднимались по невысоким ступеням ко входу в гостиницу.

-Нет, но не нужно было, - пробурчала она.

-Вы не должны думать, что чем-то обязаны мне. Всё в порядке вещей, - он сказал это серьезно и спокойно и раскрыл перед спутницей двери. – Просто так принято.

-Дурацкая традиция!

-Хорошо, что вы не думаете так на самом деле, - он мягко улыбнулся, хотя Делли широко раскрыла на него удивленные глаза.
Она бы, наверное, сказала еще что-нибудь обидное, но они уже были у стойки администратора.

Гостиница оказалась переделанным бывшим особняком какого-то дворянина, всего на пятьдесят номеров, но со всеми удобствами, очень чистая и светлая, после недавнего ремонта, как похвалился администратор.

На его вопросительный взгляд – какой номер они берут, Сайрус поспешно ответил:
-Нет-нет, одноместный, я только провожаю товарища Поко.

-Вас…проводить до номера? – несмело обратился он к новой знакомой и осекся, увидев, как Делли смотрит на него.

Правда, та сразу убрала взгляд, но трудно было не заметить вспыхнувшие в ее глазах одновременно и страх, и сильное желание сказать: «Да, конечно».

-Не знаю, как хотите, - вслух сказала она, отворачиваясь, чтобы рассмотреть висевшие по стенам пейзажи.

-Значит, до номера, - сам не свой пробормотал Сайрус и двинулся вперед с ее чемоданами.

Комната была на втором этаже, небольшая, небогатая, но уютная: чистые шторы в тон обоям, круглый стол с живыми цветами в вазе, два мягких стула, шкаф с зеркалом, узкая низкая кровать со свежезаправленным бельем, мягкий коврик, светлая ванная комната.

-Думаю, вам здесь будет хорошо, - стараясь казаться беспечным, проговорил Сайрус, оглядывая все это. – А как только устроитесь на работу, вам сразу же дадут общежитие. С этим проблем не будет. Однако, пожалуй, - он торопливо достал из кармана пиджака свою визитную карточку, - если вам понадобится помощь – позвоните мне, я с радостью помогу, чем смогу. Можете позвонить и просто так, я буду…рад, - он протянул ей карточку увлажнившейся рукой.


Делли стояла тут же, у двери, прислонившись к стене, заложив руки за спину, и смотрела в начищенный паркетный пол. Взяла карточку двумя пальцами, словно боясь дотронуться, задеть за пальцы Сайруса.

-Делли! – с расширенными зрачками прошептал он и, не понимая уже, не отдавая себе отчета в том, что делает, бросился к ней, обнял, стал целовать, крепко прижав к стене.

Хотя что-то не то происходило. Не так. Но в первые мгновения Сайрус не мог остановиться, чтобы этого сообразить.

Быть может, он сделал ей больно, не рассчитав силы. Потому что, когда через несколько секунд, освободив Делли от объятий, из которых она с таким отчаянием вырывалась, Сайрус, одумавшись, пристально посмотрел на свою попутчицу, та, отвернувшись, дрожала всем своим худеньким телом, которое хотелось лишь защитить и согреть, и сдавленно рыдала.

-Простите меня, Делли! Если я обидел вас… Я не хотел. Если сделал больно… Простите, я забыл, что на войне мы стали сильнее и жестче…Я…

-Уйдите! – разобрал он сквозь ее всхлипы.
-Делли! – с перекошенным страданием лицом тихо заговорил Сайрус. - Я знаю, что вы обо мне подумали, но… Все это не так. Просто…я…Вы очень понравились мне…

Она судорожно кивала головой, словно издеваясь.

-Я люблю вас, Делли, - он никому еще не говорил этих слов так, как теперь. Как будто это говорил вовсе не он, а кто-то внутри него. Кто-то гораздо лучше, добрее и чище него.

-Зачем вы так лжете?! За что? – вырвалось у Делли. – С первого взгляда – так не бывает!

-Это правда. Не с первого. Но поймите, время тут ничего не значит. Это вы такая…Вы очень живая, непосредственная. Вы как дитя. Вы очень нужны мне, Делли! Это правда! – в волнении вскрикнул Сайрус.

-Уйдите! – она стучала зубами в истерике. – Вы все… Все так говорите! «Люблю»! Сейчас – чтобы добиться своего! А завтра, через день, через год – все проходит. Это скотство! Неужели вы не понимаете! Нет, понимаете! Но именно это вам и нужно!

-Я не понимаю, о чём вы говорите, Делли! Успокойтесь! – сам несколько придя в себя, Сайрус, подошел к столу, чтобы налить ей воды.

Она выпила поданный стакан, с усилием перестала трястись и взглянула на Дайто исподлобья, с ненавистью – совсем не так, как внизу, в холле.

-Вы оскорбили меня! Мне двадцать семь лет, а я девственница! Я – старая дева, так нас называют! – с горьким нервным смешком вскрикнула Делли. – Злая, раздражительная, скандальная, брюзга, мужененавистница!

А за что мне вас любить? За эту боль? За то, что вы постоянно только и хотите затащить в постель, как только видите смазливое личико, ножки, задницу!

Да, я красива, не глупа. Но постепенно тупею от этой боли, оттого, что многие меня желали, но никто не любил! Никто, понимаете! Просто так, по простоте душевной, по-доброму, как человека! – она, казалось, дошла уже до последней степени отчаяния.

-А разве можно любить по-другому? По-злому? – Сайрус с трудом понимал то, о чем она говорит.

-Можно, да не нужно! Уходите.

-Почему вы не верите мне? – просто спросил он, но Делли молчала, сжавшись в комок в углу. – Потому что я сорвался? Но я же объяснил вам причину. Делли, я никогда бы не притронулся к вам без вашего согласия. Просто…там, в холле, мне показалось, вы…

-Так доступна! – с сарказмом выкрикнула она.

-Нет, что я тоже вам... не противен, что нам обоим было хорошо вместе.

-Какая самонадеянность!

-Если вы согласитесь…Делли, если вы согласитесь стать моей женой, мы вместе уедем в Командон, и я сделаю все, чтобы вы были счастливы, – Сайрус твердо глядел в ее злые, колючие глаза. – Я люблю вас, Делли, - повторил он.

-Я же сказала вам – уходите! – еще злее крикнула девушка.

-Значит, противен, - горько усмехнулся Сайрус, утирая ладонью лицо. – Делли, скажите мне правду, неужели я вам, действительно, так противен? Да или нет? – он снова смотрел в ее глаза, желая догадаться сам, что она думает в данный момент, что ответит.

А Делли смотрела с такой тоской и еще каким-то странным выражением, раздувая тонкие ноздри от частого дыхания.

Но Сайрус понял – да, да, она смотрела так же, как в холле. Она ждала, чтобы он сам узнал ответ и вытащил ее из этой тяжелой, непосильной для нее ситуации. Тогда Сайрус сделал к ней осторожный шаг и наклонился, чтобы поцеловать.

-Уходите! – завопила Делли, отталкивая его, и от пощечины Сайрус отпрянул, испугавшись, что сейчас сюда сбежится вся гостиница.

-Хорошо, - стараясь сохранить спокойствие, которого почти не осталось, Сайрус одернул костюм. – Сейчас я уйду. Может быть, вы просто устали. Но подумайте о моем предложении. Я сказал вам правду, Делли. Я вас люблю. И, если позволите, я приду завтра. До свидания, - не дождавшись от нее ответа, он медленно повернулся и закрыл за собой дверь.


Сайрус не поехал в прокуратуру, хотя знал, что ему влетит за то, что не доложил сразу результаты командировки.

Он добрался до своего общежития, купив по дороге немного продуктов, но ужинать не стал, откупорил бутылку водки и, хорошо выпив без закуски, так что почувствовал легкую немоту в губах и кончиках пальцев, уснул тяжело и глубоко.

Утром, еще до работы Сайрус снова на такси, с букетом цветов вернулся в гостиницу, где остановилась Делли.

-Из номера двадцать? – удивилась дежурный администратор. – Он свободен.

-?!

-Минуточку, - она поглядела в журнале записей. – Да-да, его освободили еще вчера вечером.

-Не…может быть, - Сайрусу показалось, это его тяжелый, темный сон все еще длится, не отпуская от себя. Он стоял истуканом, опустив букет, как связку хвороста, предназначенную для костра. – И не сказали, куда отправляются? Ничего не оставили?

-Вы имеете в виду какое-нибудь сообщение, - уточнила понятливая администратор и с улыбкой полезла проверять полку, где хранилась почта. – Кажется, вот. Это всё. Наверное, это для вас, - она протянула ему тонкий конверт.

Сайрус развернул письмо, уверенный в том, что сейчас он прочтет новый адрес Делли…

«Вы – следователь. Если сказали правду и любите меня – найдете».

-Молодой человек? – вернул его в этот мир голос администратора. – Я еще чем-нибудь могу вам помочь?

Он покачал головой, положил букет на стойку и пошел к выходу.


*     *     *


Они втроем шли от Ирен. Через два дня ее выписывали из больницы.

Элис попросила купить мороженого – день был, действительно, жаркий, и они расположились в сквере на скамейке, в тени раскидистого клена.

Правда, расположились только Сайрус и Александр, потому что Элис, увидев неподалеку расчерченные на асфальте «классики», с удовольствием стала прыгать, не выпуская мороженого из рук.

-Не подавись, цыпленок. Доешь сначала, – Александр погрозил ей пальцем, и девочка, остановившись, стала уплетать вафельный стаканчик в два раза быстрее, грозя подавиться каждым ледяным кусочком, обжигавшим ей рот.

-Нет, ну что с ней делать! – Трильи было весело. – Посоветовал на свою голову...

Сайрус усмехнулся, доедая свое мороженое.
-Значит, ты уверен, что не сможешь уговорить ее? – он уже думал о своем.

Александр потупился.
-Да я теперь и сам не знаю, может, она права, что не хочет быть на этом суде. Это ее дело, ее право. Зачем ей это, Сайрус? Вновь переживать весь этот кошмар?

-Нет, увидеть справедливость.
-А что изменится, если она просто услышит о ней?

Сайрус, кажется, сдался и напоследок махнул оставшейся от мороженого легкой, скрученной вафлей:
-Ладно, черт с вами. Вы оба странные, я все никак не научусь вас понимать.

Трильи засмеялся.
-А ты не понимай, главное, чтоб принимал нас такими, какие мы есть.
-Да-да, - Дайто вдруг совсем погрустнел. – Какой есть…

Александр повернул к нему лицо, внимательно посмотрел из-под козырька фуражки:
-Сайрус, что с тобой? Ты так изменился после этой командировки…Может, помочь чем? Скажи…

-Советом, - коротко ответил Дайто. – В Командоне мне предложили новую работу. В Главном информационно-аналитическом центре службы госбезопасности.

-В СГБ? – Трильи не поверил ушам.
-Да.
-И ты…

-Я пока думаю, но уже почти готов согласиться, - он говорил, не глядя на друга,  отрывисто, нервно, но так, словно давно все решил.

Александр поначалу не нашел слов для ответа.
-Значит, в ведомство подлецов? – полувопросительно вырвалось у него.

-О-о, - горько протянул Сайрус, - вот ты о чем... Эх, Сандро, подлецов везде хватает, не только в этом ведомстве.

-Но там их особенно много. Ты не сможешь, Сайрус, – убежденно проговорил, наконец, Трильи.

Дайто улыбнулся ему.
-Сандро, раз ты не считаешь, что я подлец, значит, когда я поступлю туда на работу, подлецов там в процентном отношении станет меньше. Уже хорошо.

-Не смешно, - пробурчал Александр.

-Ладно, значит, ты против, - констатировал Сайрус, будто знал заранее, что Трильи так скажет. – А я все же соглашусь. Там хорошую квартиру сразу дают, в самом центре столицы, с видом на реку, зеленый район.

-Ты? Из-за квартиры?

-Слушай, - не выдержав, почти раздраженно сказал Дайто. – Я тоже живой человек и хочу жить в нормальных условиях. А наша прокуратура – гнилое место, мне тут больше ничего не светит. А ведь мне уже тридцать будет. И чего я достиг?

-Уважения…
-Брось, им одним сыт не будешь. А там есть возможность роста вплоть до начальника управления, и потом – департамента. Генералом можно стать.

-Разве что если стучать на сослуживцев, - саркастически заметил Трильи, но Дайто поморщился.

-Да не надо там стучать. Этот центр занимается обработкой легальной информации из печатных источников. Ну, что-то вроде центра изучения общественного мнения и прогнозирования, не более того.

-Это на первый взгляд, - не унимался Трильи.
-Тьфу, - Дайто разозлился, - тебя все равно не переубедишь.

-Ты только просил совета, - напомнил Александр.
-Да, просил. Но, пожалуй, им не воспользуюсь, - он примирительно похлопал Трильи по плечу. – Понимаешь, ко всему прочему, у нас в общежитии долгий ремонт затевают, капитальный.
Здание очень старое. Мы все переезжаем на восточную окраину в другой дом. Но там, говорят, жить невозможно, тараканы по стенам бегают и удобства на улице.
Так что мне, если оставаться в Тузе, жить все равно негде.

-А у нас? – удивился Трильи. – У нас же весь первый этаж пустой, комнаты для гостей, все удобства – хоть всю жизнь живи! Я думаю, из наших соседей никто не будет против.

Сайруса обожгло, и он посмотрел на Александра, как на сумасшедшего.
-Ты что, не понимаешь? – шепотом спросил он, сделав ужасные глаза, и Трильи осекся. – «Для гостей», - передразнивая его, Сайрус горько усмехнулся. – Я, рядом с вами, с ней…

-Извини, - Александр нахмурился.
-Черт, никакой нормальной личной жизни!
-У эсгэбистов она ненормальная по определению. Работа слишком опасная.

-Я же тебе говорю, нет там никакой опасности – у кабинетного аналитика. И вообще, у вас, моряков, служба тоже опасная, однако, почти все при женах.

-У тебя там просто не будет времени на личное…
-Ну, и тут у меня его нет!

-Все равно, ты просто глупец, если сделаешь это.
-Нет, я не просто глупец, - грустно усмехнулся Сайрус, подытоживая эту короткую перепалку. К ним подбежала Элис. – Я просто дурак. Вот так, Элис.

-Нет! Нет! – засмеялась она, обхватив его щеки ладонями, поцеловала в нос. – Дядя Сайр, ты не дурак, а ты – врун! Ты все про себя врешь! Но я все равно тебя очень люблю! Ты мой самый лучший друг! – она поцеловала и отца, снова отбежала от них, и бесконечная нежность к этой девочке перевернулась в сердце Сайруса.

-Нет, я дурак, - тихо повторил он, словно сам себе. – Не хотел рассказывать, но очень уж тяжело в себе носить, - Трильи удивился той страдальческой интонации, какую еще не слышал от друга.

И Сайрус коротко поведал ему историю с Делли Поко.
-Я понимаю, что сам виноват. Я поторопился. Какая чудовищная ошибка! Как глупо. Как думаешь, что мне теперь делать?

Трильи задумчиво кормил остатками вафельного стаканчика налетевших воробьев. Они дрались за кусочки и рвали их перед носом у собрата прямо на лету.

-У тебя, действительно, возникло к ней большое чувство?
-Не… знаю. Нет…

-Значит, ты, правда, солгал ей. И она это, видимо, почувствовала.

-Но она, правда, понравилась мне. Сандро, я знаю, что она и есть та, которая могла бы быть моей женой. Я это знаю! – горячо проговорил Сайрус, блестя на Трильи черными глазами. – Я мог бы понять ее, помочь ей обрести себя. А любовь…Ты же понимаешь, только Ирен…, черт, - он отвернулся, утирая возбужденное лицо ладонью одной руки, другой с чувством постукивая по скамье.

-Тогда послушай совета самой Делли. Если уверен в своем выборе, если решил изменить свою жизнь. Ищи. Ты знаешь фамилию, имя, профессию, возраст. Ищи по своим каналам.

-Думаешь, стоит?
-Только не увлекайся до безумия, Сайрус, - Трильи грустно улыбнулся. – Свет клином…

Сайрус фыркнул:
-Кто бы говорил…Ладно, я понимаю, это совсем другое.


И он искал. Искал следы Делли на вокзале, автостанции, таксопарках, в школах, в ее Блюмеро, по отделениям милиции и госбезопасности.

Но Делли словно растворилась в окружающем мире, так что Сайрусу самому стало казаться, что, может, ему все это только примечталось.

Наконец, он сказал себе: «Стоп! Даже если я найду ее – к чему это приведет? Она поверит мне? А если она все это нарочно, чтобы посмеяться? Мужененавистница… А я? Люблю ли я ее? Любил ли? Теперь…».

Он раньше не задумывался так глубоко над этими понятиями. Он всегда был уверен в своих чувствах к Ирен. Но вот теперь и они пошатнулись – он встретил Делли.

«Неужели она так и останется навсегда несчастной и одинокой? А я? Одно движение – одна ошибка! Всего лишь глупая ошибка! Или судьба, как говорит Ирен».


IX


Кто хоть однажды выписывался домой из больницы, проведя там почти два месяца кряду, тот поймет, какие чувства владели Ирен, когда она, переступив порог клиники, очутилась на улице, полной буйной летней жизни.

И не на прогулке в больничном саду, словно тюремный заключенный, а на свободе – насовсем.

Александр вел ее под руку и собирался взять такси, которые дежурили прямо возле ворот клиники. Но Ирен хотелось ехать на автобусе.

-Хоть на людей здоровых погляжу, попривыкну, - усмехнулась она.

У клиники была конечная остановка автобуса. Когда он развернулся, чтобы начать очередной маршрут, Ирен и Александр, войдя в автоматические двери, заняли свободные места – здесь народу было совсем мало.

Однако на остановках автобус постепенно заполнялся людьми. Ирен почти с удивлением смотрела в окно на знакомые улицы Туза, дома, людей и будто не узнавала их – все было внове.

Она пыталась понять саму себя, свое новое отношение ко всему этому. В душе ее были и покой, и мучительная буря одновременно, и она не могла понять этого странного сочетания.

Может быть, это был тот покой, когда все устроено и решено, покой сродни тому, какой испытываешь после купания в теплом море, ощущая собственную свежесть, бодрость, прилив сил, но вместе с тем горечь давнего, притупившегося воспоминания.

-Значит, окончательно? – тихо переспросил он.

Ирен повернула лицо от окна к мужу.
-Да, не пойду.

-Тебе по-прежнему его жаль? – Трильи говорил о Маччино.
-Да.
-А Берми?

Ее передернуло.
-Его расстреляли, - договорил Александр.

-Я видела газеты.
-Так и его жаль? – в упор спросил он.

-Не знаю, - вырвалось у Ирен. – Я…не понимаю, почему можно так поступать. Вот что мне нужно узнать.

Трильи присвистнул.
-Старая песня! Откуда берется зло, где рождается...

-Нет, это я знаю. Я хочу знать – почему, - спокойно сказала Кресси, пряча глаза от любопытных пассажиров, заметивших их красивую пару.

-Если жаль таких душевных уродов, тогда почему тебе не жаль герцога Фьюсса? – совсем тихо спросил Александр.

Ирен вспыхнула и, ничего не ответив, поскорее отвернулась к окну.
Трильи подавленно замолчал.

На следующей остановке среди других пассажиров в салон вошла молодая женщина с хозяйственной сумкой в руке, остановилась возле их сиденья, равнодушно скользнула взглядом по всем занятым местам, и лицо ее приняло выражение бытовой озабоченности.

-Прошу вас, садитесь, пожалуйста, - Александр поднялся с обаятельной улыбкой, и женщина, вздрогнув, посмотрела сначала на него, потом на Ирен, повернувшуюся к ним лицом.

-Спасибо, вы так любезны. Но я ведь еще не стара, - со смущенным румянцем ответила пассажирка.

-Разве места уступают только старым и больным?

-Спасибо, - еще раз сказала она, присаживаясь на бывшее место Александра.

Ирен улыбнулась и спросила:
-Простите, вы будете выходить до или после Морского городка?

Женщина удивилась.
-После. А он что, вам тоже это место уступил? – наклоняясь к уху Ирен, робко спросила она, покосившись на Александра.

-Нет, он мой муж, - просто ответила та.
-Ой, простите! – вырвалось у попутчицы. – Как же он при вас мне уступил…

Ирен странно посмотрела на соседку.
-А что в этом такого? Он – мужчина, мы с вами – женщины. Поэтому мы сидим, а он стоит, - ей было непонятно, почему соседка так взволновалась от галантности Александра.

Переглянулась с мужем – Трильи читал ее мысли и хитро улыбался.

-Так можно с вами поменяться? Нам раньше выходить, - мягко попросила Ирен.

Хорошо, что они выходили через остановку, иначе пассажиры свернули бы шеи, чтобы на них посмотреть.

Трильи подал жене руку, спуская с подножки, легко подхватил за талию.

-Доньола не совсем сдержал слово, - весело констатировал он. – Не докормили они тебя.

-Дома отъемся.

На КПП их долго сердечно приветствовали знакомые курсанты-часовые, и вот, наконец, они были дома.

-Мама милая! – Элис выскочила из своей комнаты, закашлявшись, обняла Ирен, и они просидели так в прихожей несколько минут, перешептываясь, пока Трильи что-то готовил для всех на кухне.

-Какой у тебя нехороший кашель, - Ирен нахмурилась.
-У Элис была простуда, поэтому она и к тебе так давно не ходила, а не из-за школы - Александр в переднике стоял в дверях, виновато улыбался. – Мы не говорили, чтоб тебя не расстраивать.

-Но я уже выздоровела, даже ем мороженое, – подтвердила Элис. – Меня папа очень хорошо вылечил.

-Чем же, цыпленок? – улыбнулась Ирен.
-Набор грудных трав, - гордо сказала Элис.

-Это называется грудным сбором, цыпленок, - поправил отец.
-Да!

-Милые дамы, праздничный обед готов, но сначала, Ирен, мы хотим сделать тебе сюрприз, - загадочно сказал Трильи, подмигнув дочери обоими глазами.

-Идем, мама! – та потащила ее в зал.

В дверях Ирен замерла, не поверив глазам, пока Элис молча и торжественно переглядывалась с отцом.
Потом сама подвела мать к старому фортепиано, усадила на стул и открыла чуть скрипнувшую крышку.

Ирен едва тронула желтые от времени клавиши – они мягко провалились вниз.

И поплыла, поплыла, заполняя собой все вокруг, вылетая через приоткрытое окно, грустная, простая мелодия, без слов, правдиво рассказывая о целой эпохе и о жизни человеческой.

Элис стояла рядом, боясь шелохнуться и спугнуть чудо, не отрывая глаз от тонких пальцев матери, скользивших по инструменту.

Трильи с изменившимся, взволнованным лицом прирос к косяку двери. Перед ним снова пронеслось все, что было в их жизни, быстро, как во сне, будто никогда и не было.
Но нет, именно было.

Оттого так и больно, и сладко слышать эти рождающиеся вновь звуки – связующее звено между прошлым и настоящим для них – Александра и Ирен, и неизведанное будущее – для Элис.
Поэтому все трое долго молчали даже после того, как Ирен закончила играть.

-«Твори и обретешь», - шепотом прочла она на крышке. – Как широко и печально. Можно натворить и обрести все, что угодно – и добро, и зло…

-Это папа три дня назад купил в магазине. Для тебя. Это пианино моей бабушки, Анны, - донесся до нее тихий голос Элис.

-Сандро! Твоей матери? – Ирен встала, пораженная, и осеклась, увидев, с какой любовью и лаской смотрит на нее Александр, словно благодарный за все, что она принесла ему в жизни. – Спасибо вам. Для меня это бесценный подарок.


*     *    *


Здесь очень специфически пахло. Видимо, смесью металла, пороха, дерева и пыли. Но – приятно. Хотя время от времени то в одном, то в другом конце этого очень длинного зала без окон хлопали выстрелы, здесь было спокойно.
Даже какое-то подобие умиротворения находило на душу.
-К мишеням.


-И после этого ты утверждаешь, что разучилась стрелять! – укоризненно воскликнул Александр, снимая с себя наушники и осматривая мишень, по которой стреляла Ирен.
Жена болезненно отвернулась.

-Со ста метров в «десятку» шесть из десяти, два – в «восьмерку» и по одному в «семерку» и «четверку», - итожил Трильи.

-Ты смеешься, Сандро. Было время, когда я выбивала десять из десяти! А теперь – у меня дрожит рука, и от напряжения и волнения слезятся глаза.

Трильи смягчился.
-Ладно. Это же не конец, Ирен. Будешь ходить сюда, заниматься. Исправим положение.
Ты только не расстраивайся, - он ласково потрепал ее по поникшему плечу. – Я поговорю с начальником спортотделения нашей Академии, он все устроит.
Для тебя – без вопросов. Ну же, встряхнись, Ирен! – и повел ее от мишеней.

-Намучишься со мной, - она усмехнулась. – Никогда не думала, что могу доставлять столько хлопот.

-А если мне это приятно? – поинтересовался Трильи.

В будни они ходили в этот тир от Адмиралтейства, по выходным Ирен стала посещать спортивную секцию по стрельбе в Морской академии.

Она выматывала себя этими занятиями и возобновившимся курсом психологии, чтением, переводами, помощью Элис с уроками, страдая от недосыпания, хотя после выписки не прошло еще и двух недель.
Ирен сама себе не могла объяснить толком, зачем она все это делает с таким упорством. Александр боялся, что она окончательно перестарается и надорвется, уговаривал, увещевал.

А ей нужны были результаты, как можно скорее, – они могли бы ее хоть как-то успокоить. После ранения, после двух перенесенных операций Ирен чувствовала оставшуюся, чуждую тяжесть в каждой клетке своего тела, мешавшую окончательному обновлению. Словно болезненная заноза, от которой никак не избавиться.

Был внешний покой, но оставался надрыв, и уже не было той прежней, привычной юной легкости, с которой она когда-то вскакивала в седло, неслась куда-нибудь по неотложным делам, шла уверенной походкой к поставленной цели. А она, эта легкость, необходима была ей, как вода, как воздух.


Пару раз они взяли с собой в тир и Элис. Девочку покорил грохот выстрелов и немая грация неподвижных, целящихся из пистолетов в мертвые мишени офицеров и курсантов. Ирен была единственной присутствовавшей здесь женщиной.

Трильи дал Элис попробовать выстрелить самостоятельно.
-Смотри-ка, цыпленок, - удивился он, поддерживая дочь за локоть, - а рука у тебя твердая. Ну, целься! Пли!

В черный круг Элис попала.


*     *     *


В один из ярких летних дней в квартиру Ирен и Александра явился озабоченный сосед Андреа Иллиано. Ему требовалась помощь Трильи. Они с Паулой купили новую прихожую – старая им не нравилась. Да вот беда – рабочие, когда вносили ее в квартиру, случайно поцарапали торцевую часть.

Андреа был в бешенстве – рабочие отказались возместить убытки или поменять попорченную мебель, а он грозился пожаловаться их начальству. Наконец, когда те удалились, решил сам отвезти прихожую в фабричный магазин, где она была приобретена.

-Поможешь вынести? – почти жалобно просил он Трильи. – Я грузовое такси вызову к воротам.

-Да нет проблем, - Александр стоял в ванной, крепко выжимая толстый пододеяльник.
Андреа отвлек его от большой стирки.
Иллиано скользнул взглядом по ванне, наполненной водой и постельным бельем.

-А ты чего не своим делом занимаешься? – удивленно заметил он.
-Почему не своим? Ирен после операции, ей нельзя наклоняться и напрягаться. И вообще, я ей всегда большие вещи сам отжимаю. Ну, ты подумай, разве это для женских рук? – усмехнулся Трильи, укладывая пододеяльник в таз.

-А, по-прежнему решаешь проблемы «грязных носок»…, - Андреа махнул рукой – ему было не до того.

Когда они вошли в квартиру Иллиано, и Трильи увидел нанесенные прихожей повреждения – он чуть не засмеялся.
-И из-за этого ты собрался делать возврат?

Андреа и Паула, не понимая, смотрели на него.

-Да тут темным лаком пройтись два раза тонкой кисточкой – и все дела. У меня кстати, кажется, остался – мы паркет поправляли. Тем более, этот бок у вас к стене будет, не видно.

-Но знать-то мы об этом будем, - не унимался Андреа. – Ладно, не хочешь помочь, так и скажи.

-Андреа! – укоризненно воскликнула Паула, словно муж оскорбил соседа.

-Нет, отчего же, - Трильи пожал плечами. – Только ты больше на такси потратишься. Особенно, если в магазине не примут возврат. Ты же сам сказал, что ободрали о гвоздь в косяке нашей общей двери. Выходит, мы сами, жильцы, виноваты, что вовремя этот гвоздь не обезвредили.

-Может, правда, Андреа? – Паула, кажется, была готова пойти на попятную. Хотя и не решила окончательно.

-Короче, я понял, - огрызнулся Андреа, - вы теперь заодно. Паула, ты же сама говорила – все должно быть отлично, мы специально дорогУю выбирали, - он указывал на прихожую. – А теперь вот – всё к чертям!

-Да нет же, Андреа, - Трильи было и смешно, и немного грустно – жаль соседа, который так убивался из-за пустяка.

К раскрытой двери их квартиры поднялась по лестнице Ирен – она возвращалась с занятий стрельбой.

-О чем шумите? – узнав, в чем дело, качнула головой. – Андреа, не стоит так расстраиваться. Это же только мебель. Не думала, что ты настолько проникся вещизмом, - Ирен скрыла усмешку.

-Может, это вам и ничего! Вы сколько лет еще до революции жили с хорошей мебелью, в роскоши купались! А тут – простую прихожую – и ту нормально купить не получилось! – Андреа как будто укусила бешеная муха, и он никак не мог остановиться в бури словесного потока.

-Андреа, что ты говоришь! – Паула в ужасе замахала на мужа руками. – Они же все, что у них было, отдали революции!

-И ты туда же! – огрызнулся тот. – Вы меня не поймете! Вот, если бы Рафик не ушел в рейс, он бы понял. Он-то уж помог бы мне!

-Андреа, думаю, он сам бы тебе этот дефект лаком покрыл. Но я тоже не отказываюсь, - примирительно сказал Трильи. – Давай, заказывай свое грузовое такси, сейчас вынесем и поедем.

-Да идите вы все…, - пробурчал Иллиано и скрылся в комнате, демонстративно хлопнув дверью.

-Простите его, - Паула, чуть не плача, смотрела то на Ирен, то на Александра. – Завелся…Он скоро отойдет.

-Я знаю, - Трильи улыбнулся ей. – Так что не за что прощать. Мы не в обиде. Пойду, лак и кисть принесу.

Когда он вышел, Ирен приблизилась к расстроенной соседке, сочувственно погладила по плечу.

-Полли, не расстраивайся. Только скажи мне – это он сам, Андреа, первый так разошелся? Или это ты…, - она не успела договорить, как Паула всхлипнула и созналась.

-Я, конечно. Еще его заругала из-за этого гвоздя, - она потерянно махнула рукой.

Ирен вздохнула.
-Опять яблоко раздора. Опять – женщина.
-Что? – не поняла Паула.
-Да нет, это я так…


*     *     *


Ирен вышла на работу в отдел статистики прокуратуры через две недели после выписки домой. Сайрус вошел к ней в кабинет задумчивый, словно хотел что-то предпринять или сказать, но никак не мог решиться.

Однако, поздоровавшись, подойдя к столу, за которым сидела в выжидании Ирен, заговорил:
-На вот, почитай. Это мне прислали, как посвященному во все тонкости данного вопроса. Я подписку давал о неразглашении. Но тебе, думаю, тоже можно. Даже нужно.

Это был краткий отчет Коллегии Верховного суда и Главного трибунала по расследованию преступлений, совершенных Берми и его ведомством – сжатая сводка из сорока двух томов всего этого дела. Обвинения были тяжкими.

Берми вменялось, что до революции он был агентом полиции герцога и выдал нескольких революционеров. В бытность начальником двух разведок применял изуверские пытки к задержанным и заключенным, лично расстреливал людей, которых большей частью зарывали в общие могилы, так что позднее было трудно их обнаружить и установить их личности.

Вменялось насилие над женами чиновников, партийных деятелей, в том числе высокопоставленных, - это был довольно длинный список известных фамилий.

Коллегия обвиняла Берми в том, что его указ об амнистии дал свободу уголовникам, и мнение Коллегии по этому вопросу было таково, что Берми сделал это специально, боясь, что регулярные военные части не поддержат его во время дележа власти после смерти Хоша.

Выдвигалось даже обвинение по его участию в смерти Зигмунда Хоша. Берми был заинтересован в ней и мог подложить яд.

В деле имелись свидетельские показания о том, что во время мятежа в Лестене Берми окончательно зарвался и снова превысил свои полномочия, так что Хош пригрозил ему по телефону опалой.

Ряд свидетелей утверждали, что вообще вся история с Лестеном была провокацией, подстроенной самим Берми для подготовки захвата власти – через планомерное опорочение политики Хоша, в то время, когда сам Берми стал уже весомой фигурой в Командории.

Но сам он мало в чём сознался – лишь в том, на что у следствия, действительно, были неоспоримые доказательства.

Да, иногда он лично расстреливал тех, кого давно знал, так как был полностью уверен в том, что они стали врагами Командории, предателями.

Он настаивал, что эти расстрелы имели место лишь из-за слабости его характера – он не мог стерпеть малодушия арестованных, которое видел перед собой.

Да, допросы с пристрастием тоже применялись в его ведомстве, но он не может отвечать за всех своих подчиненных – он не отдавал специально таких приказов, они нигде не зафиксированы, так что пытки могли быть лишь инициативой нижних чинов ОВНУРа.

Слезы катились по щекам Ирен. «Простить… Простить…Жаль… Его? Какое чудовище! Герцог по сравнению с ним – просто мальчик! Как же это в человеке, в его душе – ведь была же она у него! – могло уместиться столько зла!».

Вдруг словно длинный зудящий червь медленно вполз к ней в мысли.

А что если на Берми просто «наклепали» подручные, проходившие по этому же делу? Или свидетели – ведь, наверняка, все они были лицами заинтересованными, и если не сами пострадали, то их родственники в той мясорубке, которой руководил Берми.

Могли и присочинить, чтоб выставить именно его, его одного таким чудовищем, снимая с самих себя часть вины.

На суде Берми много говорил о том, что это Хош лично отдавал приказы об арестах своих приближенных. Без Первого Берми якобы не смел и пикнуть.

В отчете приводилось содержание документов, обнаруженных в личном сейфе Берми, которые компрометировали его – из них следовало, хотя и косвенно, что до революции он был осведомителем полиции герцога.

Сам он на последнем заседании суда признался, что в документах фигурирует псевдоним, под которым тогда с ним вместе работал и сам Хош.

Хош – осведомитель полиции! Берми не сознавался в предательстве им своих товарищей, пытаясь доказать, что осведомителем состоял только для отвода глаз, якобы даже с подачи этих самых товарищей, чтобы прикрывать подготовку к восстанию.

Коллегия не приняла этих признаний бывшего начальника двух разведок.

Холодный пот прошиб взволнованную Ирен. Она не могла поверить, что Хош и Берми были связаны такой нитью.

Почему же тогда, еще при герцоге, в период подготовки нового восстания, о котором они так же хорошо знали, никто из них не выдал всю организацию, которую создавала Ирен?

Может, они чувствовали, что эта игра, в отличие от предыдущих, уже стоит свеч? Что она с высокой долей вероятности приведет их на самую вершину власти?

Но тогда зачем Берми сохранил эти документы, не уничтожил, он – гений самых мерзких провокаций?

Она поделилась этим с Сайрусом, который, пока Ирен читала, неотрывно смотрел в окно, скрестив на груди руки, погруженный в свои невеселые мысли.

-Значит, они были нужны ему. Не понимаешь? Это же элементарная «двойная игра».

Ты только представь, хотя б на минуту, что было бы, например, если б в последней войне победил Альдери, а не мы.
Как ловко мог бы выкрутиться Берми с набором таких документов, да еще с таким шлейфом дел – расстрелами видных деятелей революции, коммунистов, и простых граждан Командории.
Да ему бы спиридонский орден вручили за эти подвиги! – Дайто с горькой усмешкой посмотрел на нее и закурил в форточку.

-Может быть, может быть, - рассеянно пробормотала Ирен и вдруг шепотом сказала, добела сцепив пальцы, уставившись глазами перед собой, в строгие строчки отчета. – Другое мучит меня, Сайрус. Как…Почему стало возможным появление на самом пике власти такого, как Берми?

-Он изначально был протеже Хоша, - удивляясь ее забывчивости, сказал Дайто. – Странно только, если товарищ Кассио знал о его темном прошлом, то как он позволил…

-Значит, они, действительно, могли быть связаны этим темным прошлым. Но тогда другой вопрос, Сайрус: как случилось, что Хош оказался главным человеком в Командории?

-Его выбрали, - Сайрус выпустил недовольное кольцо дыма.
-Да. Мы сами.
-Нет, члены правительства и партии. На свои головы, бедолаги. Их слетело больше половины.

Ирен горько фыркнула:
-Выходит, они сами и виноваты, да? А их, недотеп таких, выбирал народ. Выходит, и он виноват.

И я, Сайрус, я виновата, потому что не настояла еще перед Делошем, что Зигмунд Хош – совсем не тот человек, который должен управлять людьми вообще и государством, в частности.

-Ирен, ну что ты такое говоришь! При чем тут ты? – вскипел Дайто, затушил недокуренную сигарету о собственную зажигалку и выбросил в форточку. – Делош сам знал, кто такой товарищ Кассио, и мог бы...

-Тогда кто виноват? Кто?
-Так сложились обстоятельства.

-А что такое эти обстоятельства? Почему они не сложились по-другому? Почему именно так? Почему? – она гневно и зло потрясла перед лицом Сайруса кипой листов с отчетом Коллегии. – Почему так страшно для стольких тысяч людских судеб?

-Извини, не знаю, я не Господь Бог! – вспылил Дайто.
-Да, это правда, - Ирен горько усмехнулась. – Вот именно поэтому. Потому что мы – не боги. Мы не умеем создавать обстоятельства.

-Когда-то ты могла…
-Я?
-Ну, или угадывала их и не ошибалась.

-Но это вовсе не значит, что я их создавала, и что я не могла бы ошибаться впредь, или не могу ошибаться вообще никогда. Я только человек, Сайрус, такой же, как каждый из нас.
Да и что такое – эта ошибка? Может, те же обстоятельства, не нами придуманные, с неизвестной нам целью.

-По-твоему, Берми, Хош – они лишь выполняли то, что им было уготовано? Ты в своем уме, Ирен?!

-Я – в своем. Я думаю так, Сайрус, потому что нет никаких причин думать по-другому. Если они тебе известны – назови.

Но я не вижу другой причины, и, напротив, есть тысячи причин, по которым ни Хош, ни Берми не должны были оказаться во главе нашей страны.

И всё-таки они там оказались! Вряд ли это говорит об их гениальности или о тупости или трусости всех остальных. Сам понимаешь – это абсурдно.

То, что произошло теперь – полное падение режима Хоша – вдруг, ни с того ни с сего, после великой победы, которой он, казалось, заработал себе новые дивиденды.

И уж тем более абсурдное падение Берми, которого все привыкли считать непотопляемым и боялись, как самого дьявола. Тоже, выходит, без причины. Одни сплошные почему.

Но задаваться или не задаваться этим вопросом вопросов – всё равно ничего не изменится. Ведь если нет причины как таковой – значит, мы допускаем волю провидения.

А если она есть, но, как видишь, мы ее не знаем – что от этого меняется? Ничего! Если мы не знаем ее, то она нам неподвластна, и это означает все ту же волю провидения!

Учитывая цепочкообразное течение жизни, где каждое следующее звено цепляется за предыдущее, и без предшествующего нет последующего – я могу сказать только одно – да, это предопределение.

По-другому просто не могло быть, Сайрус. И, если так, то это-то и есть – самое страшное. Что от нас не зависит НИЧЕГО. Ни от меня, ни от Берми, ни от Хоша.

И тогда мы не имеем права судить никого. Даже таких, как Берми, Перрито, Маччино! - она остановилась, чтобы перевести дух и все-таки договорила. – И герцога Фьюсса.

Потому что в таком случае либо никто не виноват, либо виновны все – что смотрели, видели, участвовали и не остановили, и тогда надо судить всех нас.

-Ты ненормальная, - подвел итог раздраженный Сайрус.