Хутор. Глава 3. Ещё Один День

   Пустошь за рекой - это холмы, сплошь покрытые пепельного цвета травой. Она прорастает весной сразу такого цвета и не сохнет, не желтеет к осени, с приходом зимы её просто заметает снегом, светло-серым, как древесная зола. Но больше там ничего нет - ни деревьев, ни ручьёв; и даже Ворон, пересекая невидимую грань, сразу исчезает, словно летит сквозь зеркало. И будто это зеркало отражает наш мир как застывшее море пепельной неживой травы.
   А на нашем берегу всё находится в движении, каждый день приносит что-то новое, и я не перестаю удивляться миру, в котором живу. С годами ко мне приходит понимание и убеждённость, что всё вокруг имеет смысл и, даже если назначение каких-либо событий круговорота жизни кажется неясным, то в конце концов всё окажется на своих местах, и нам останется восторг перед океаном мироздания.
   Сегодня я видел аиста, огромного, метра три в размахе крыльев. Он перелетал реку под нависшими чёрными облаками. Поломники, идущие берегом Реки, рассказывают, будто в их краях аисты такими большими не растут. Достигают своего положенного размера от весны до зимы и всё. Будто обычные птицы. Но здесь аисты - единственные из птиц, которые растут всю жизнь. Это их первое отличие, а второе, и, как мне кажется, более важное, это то, что только они, когда решают умереть, просто летят за Реку. Никому такое больше не дано, ни птице, ни зверю, ни человеку - никто не может пересечь барьер. Ну, за исключением поэтова Ворона, конечно, который запросто снуёт туда-сюда. И даже аистам есть дорога только в одном направлении, и только единожды. Ещё я слышал от поэта легенду, что каждая птица свою последнюю жизнь проживает аистом.
   Поломники говорили, что повсюду реки другие, одноцветные. Тёмная ли вода, рыжая ли или какого-то другого цвета, и только наша Река состоит из радужных струй всех мыслимых оттенков. Будто в неё впадают все реки и до самого Океана несут свои воды раздельно в русле Реки-матери. Не знаю, есть ли где-то оранжевые реки или зелёные, например, но судя по струям, они непременно должны быть.
   Все поломники ходят к Океану. Проходят тут нечасто, почти всегда в одиночку. Некоторые возвращаются через время, некоторые нет. Тех, что возвращаются, я порой вижу опять бредущими вниз по Реке. И все говорят, что непременно дома расскажут обо всём, что видели, но те, кто оказывается здесь снова, все как один сетуют, что по возвращении всё забывают. Некоторые даже ведут дневники, чтобы вспомнить. Но мне думается, всё без пользы. Наша местность, видимо, не совсем физическая для их мира. Сумеречная полоса, пограничье, одним словом. И, возможно, они здесь бывают не совсем телесно. Я, когда хожу в город за свечами, солью или другим необходимым, замечаю, что даже там лишь немногие замечают моё присутствие. Да и какой он, город N, на двести-то домов, и жители там не живут подолгу, всякий раз прихожу и вижу разных людей, - как перевалочная база.
   Мне иногда снятся беспокойные сны про города, где люди живут тысячами, как муравьи. И будто я среди них. И в неверном свете свечи в такие ночи приходят несуразные мысли о том, что на самом деле я в этих городах, и мне там лишь иногда снится сон про Хутор, где всё иначе...
   Но бывают и яркие, чудесные сны, которые запоминаются скорее ощущением. Может, они об Океане, где я никогда не был. И, просыпаясь после такого сна, я тоже ничего не могу вспомнить, как те поломники. Остаётся только чувство цвета, тона сна и тонкая грань настроения, как послевкусье.
   Когда я утром оставил путника у Поэта, я вернулся домой, позавтракал и целый день почти ничего не делал. Только поправил крышу в том месте, где она текла. Заменил несколько щеп. И ближе к вечеру решил побродить по берегу, собрать туфельку королевы - эта трава очень хороша от головной боли, но собирать её нужно в период цветения, а это только несколько дней.
   Я уже собирался домой, когда краем глаза заметил Железного. Да так и замер, не шевелясь. Это сущность, возможно, сила природы, которую только так и можно увидеть. Если посмотреть в упор, - ничего. И только вот так, вскользь, можно различить высокую стройную фигуру. Мы называем его Железным из-за особого запаха, который всегда сопутствует его появлению. Пахнет кровью. Иногда чуть ощутимо, иногда очень резко. И мне показалось, что он как-то очень пристально смотрел только в одну сторону, - на избушку моего соседа. Это странно, потому что обычно он бродит, не останавливаясь, рассматривает какие-то одному ему заметные приметы, а нас будто в упор не видит.
   Сильный запах, как впрочем, и особенно долгое присутствие Железного на берегу, бывает на смене сезонов, особенно в конце марта, - время, которое называется Дверью Весны. Он тогда ходит, будто внимательно проверяет, всё ли на своём месте. Но он также приходит и нежданно, почти всегда перед бурей. Но не задерживается. Только заметил его - и всё, его уже нет.
   Значит, не зря я крышу залатал. Ночью быть ненастью. И только подошёл к крыльцу, так и есть, пошёл дождь. Крупные редкие капли падали тяжело, били по упругим листьям деревьев, разбрасывали пыль на дорожке в саду. Цвет дождя у нас тоже неровный. Над берегом серый, а ближе к середине Реки уже радужный, яркий, все капли разного цвета. Будто и на небе есть реки, которым нужно в Океан.