Наслаждаясь вечерней прохладой

RLD

Жук в своей сверкающей красоте понемногу подползал к Киёаки, и тому почудилось, что это абсолютно бесмысленное движение наглядно, изящно учит его обращаться со временем, ежесекундно, безжалостно изменяющим реальность.

Юио Мисима. Весенний снег.


Это было давно, еще в прошлом столетии. Вечерело. Я сидел на пеньке возле закрывшейся около часа назад керосиновой лавки, где все не слишком состоятельные дачники, вроде меня многогрешного, не имевшие газовых плит, запасались топливом для керосинок, и докуривал последнюю сигарету, остававшуюся в мятой пачке. По небу плыли облака, и я, наслаждаясь вечерней прохладой, порой бросал на них задумчивые взгляды. Внезапно что-то, поначалу неуловимое, привлекло мое внимание в одном из приближавшихся облаков. Не веря собственным глазам, я протер их левой рукой, не занятой тлеющей сигаретой, и снова поглядел на небо.

Но нет! Сомнений быть не могло. Неумолимо приближавшееся со стороны Восточного поселка, с нарастающим гудением, напоминающим звук мощного авиадвигателя, облако приобретало все более зримые очертания громадного жука, летящего по небу прямо на меня. Скользнув по мне довольно равнодушно взглядом своих огромных, словно два прожектора, блестящих круглых глаз, жук устремил его на стоявшую на кирпичной подставке возле лавки полуторатонную ржавую цистерну с керосином.

Снизив скорость, жук описал в небе круг над цистерной и грузно приземлился прямо на пожухлую траву. Не веря собственным глазам, я таращил их на непонятно откуда свалившееся мне, можно сказать, на самую голову, небесное чудовище, забыв про тлеющую в словно парализованных пальцах правой руки горящую сигарету.

Громадный жук, будто притягиваемый неким невидимым магнитом, пополз, пыхтя, как тепловоз, и скрежеща сочленьями гигантских ног, направился к цистерне. Коснувшись и ощупав ее чуткими антеннами усов, он прижался вплотную к цистерне мощной, как танковая башня, бронированной огромной головой и я услышал показавшийся мне оглушительным скрежет его колоссальных серповидных челюстей о металл, осыпавшийся ржавой крошкой. Резко запахло керосином. Прокусив цистерну своими острыми, как пилы, жвалами, жук погрузил в образовавшуюся рваную дыру вытянувшийся из его головы длинный, как у слона, блестящий хобот и принялся со свистом, словно от десятка авиатурбин, жадно всасывать в себя керосин. Во мгновение ока цистерна была опустошена, и полторы тысячи литров столь ценного для небогатых дачников горючего все, до последней капли, перекочевали в поистине бездонное нутро чудовищного насекомого.

Жук удовлетворенно запыхтел. Я по-прежнему неподвижно сидел на пеньке, затаив дыхание, оцепенев от страха и в то же время боясь сделать лишнее движение, хотя вряд ли смог бы совершить его, даже если бы очень захотел. Хоть бы он скорее улетал! Но жук внезапно, с быстротой, которой я меньше всего мог ожидать от столь неповоротливого существа, совершил поворот на сто восемьдесят градусов, воззрившись на меня парой своих глазищ-прожекторов. От него разило керосином. Увидев устремленный на меня, неумолимо приближающийся хобот в обрамлении грозно расходящихся острых челюстей, я понял, что сейчас все решают секунды. Но по-прежнему был не в силах пошевелиться, скованный липкой паутиной первобытного страха. Всякая смерть страшна. Но мне кажется, что чем дальше человек отстоит от своего убийцы в эволюционной цепочке, тем страшней и неприятней человеку пасть жертвой этого убийцы. К примеру, быть убитым в схватке человеком не так страшно, как погибнуть от клыков или когтей льва или, скажем, тигра. Быть съеденным диким зверем не так противно, как оказаться пожранным акулой. Но что может быть отвратительнее смерти в беспощадных жвалах омерзительного насекомого!!!

В этот момент тлеющий в моей руке бычок догорел почти до самых пальцев.  Запахло палеными ногтями, я ощутил в обожженных пальцах резкую боль, что позволило мне отчаянным усилием преодолеть паралич, превративший меня в безгласную, безропотную жертву, словно кролик, загипнотизированный подползающим удавом, ожидавшую неотвратимой гибели. Стряхнув с себя смертельное оцепенение, я вскочил и с безумным, пронзительным воплем, едва сознавая, что делаю, швырнул догорающий окурок прямо в зиявшее уже совсем близко передо мной, источающее едкие пары керосина, бездонное жерло хобота надвигающегося на меня с неумолимостью самой судьбы чудовищного, исполинского жука.

Отчаянный бросок отнял у меня остаток сил, и я опрокинулся навзничь, успев заметить ослепившую меня вспышку ярчайшего пламени.

Это вспыхнули подожженные моим брошенным наудачу бычком керосиновые пары. Жук, мгновенно охваченный пламенем, взлетел с надсадным ревом, как огромный реактивный лайнер. А я, словно подброшенный с земли невидимой пружиной, следил безумными глазами за его полетом, дико матерясь.

Моим глазам предстало феерическое зрелище. Горящий жук с громоподобным ревом кружил над поселком, изливая на него с потемневших небес огненные струи пылающего керосина. Все Абрамцево было в огне. То и дело раздавались глухие взрывы. Это взрывались газовые баллоны в домах состоятельных дачников, имевших газовые плиты и раз в неделю запасавшихся баллонами. Один из взрывов, прогремевший где-то в самом центре подожженного жуком поселка, оказался особенно сильным. Взметнувшийся на его месте в небеса громадный столб огня и дыма подхватил и закружил горящего жука, подбитым стратегическим бомбардировщиком рухнувшего в эпицентр чудовищного взрыва. Внезапно я узрел на фоне застилавшего весь горизонт пожара стремительно летящий прямо на меня темный предмет, быстро увеличивавшийся в размерах. Скорее всего, это было одно из гигантских хитиновых надкрылий жука, оторванное и отброшенное взрывом. Я попытался убежать или хотя бы увернуться в сторону, но ноги мои словно приросли к земле. В следующее мгновение я всем телом ощутил сокрушительный удар, подобный электрическому. Свет в моих очах угас, сознание померкло, я провалился в бездонный и черный колодец...

Придя в себя в послеоперационной палате Хотьковской районной больницы, я поначалу пытался говорить о происшедшем с врачами, медицинскими сестрами, уборщицами, соседями по палате. Все как-то странно смотрели на меня, а когда я настаивал на подлинности пережитого, недоверчиво хмыкали, качали головой или просто отводили глаза. Мои рассказы о жуке чудовищных размеров, ставшем, заправляясь керосином, словно самолет, причиной гибели целого дачного поселка, казалось, не производили впечатления ни на кого. Согласно официальной версии, Абрамцево (включая нашу дачу-развалюху) действительно сгорело дотла, но вовсе не оттого, что было подожжено громадным жуком (каких в природе, разумеется не существует - во всяком случае, у нас в СССР), а от неосторожного обращения с газовой плитой одного из дачников (установить личность которого в настоящее время следственным органам, к сожалению, не представляется возможным, в связи с тем, что весь поселок выгорел дотла).

Смирившись с официальной версией случившегося, я перестал говорить о жуке и цистерне и, вероятно, потому был выписан, а не переведен в психушку.

Но и сейчас события того летнего вечера по-прежнему стоят передо мной. И я не могу счесть бывшее не бывшим. Пусть мне никто не верит. Пусть я не могу объяснить, что это было... Пусть...

Но ведь я видел все это собственными глазами!