112. Сады стихов. Бабочка набокофф

                112. Бабочка набокофф


«Именем моим названа…нет, не река, но бабочка... » Да еще другая… Да третья…

Молодой аристократ Владимир Набоков почти не связан, ни реально, ни даже нитями воображения с нашим фэнсионом Трапеция. Его родовые места – Большая Морская, Дворцовая набережная, Исакиевская площадь – самая близкая к Зимнему Дворцу и самая фешенебельная часть Невского. И все-таки хотя бы однажды, а, скорее всего, несколько раз, он побывал у нас в гостях – в кинотеатре «Паризиана» на солнечной стороне проспекта, против Николаевской улицы.

Потерянная вскоре навсегда и никогда не изжитая любовь (фатальная составляющая почти всех писательских биографий) – Валентина Шульгина, «русская русалочка», Тамара из романа «Другие берега», и отчасти Машенька.  «Мы что, мы мещаночки». Не ровня англизированному барчуку. «А сама была и умнее, и лучше меня». Дачная соседка, с темно-русой, атласного отлива косой, перехваченной синим бантом или венком из васильков.

«Под вечер мы часто скрывались в последний ряд одного из кинематографов на Невском, «Пикадилли» или «Паризиана». Фильмовая техника, несомненно, шла вперед…Довольно часто почему-то названием боевика служила целая цитата, вроде «Отцвели уж давно хризантемы в саду», или «И сердцем как куклой играя, он сердце как куклу разбил» или еще «Не походите к ней с вопросами» (причем начиналось с того, что двое слишком любознательных интеллигентов с накладными бородками вдруг вскакивали со скамьи на бульваре имени Достоевского, скорее, чем Блока, и, жестикулируя, теснили какую-то испуганную даму, подходя к ней, значит, с вопросами). В те годы у звезд женского пола были низкие лобики, роскошные брови и размашисто подведенные глаза...» (см. Старлеты синема).

Заметьте, что из всех имен, которые можно привести для иллюстрации, автор приводит Достоевского и Блока – из крестословиц Трапеции.

И далее Набоков констатирует, что именно эта петербургская зима с кинематографическими утехами стала началом его разлуки с возлюбленной и, как мистическое следствие, прощания с детством, с любимым городом, с Россией, с реальной невыдуманной жизнью, в пользу жизни умышленной и фальшивой (главная тема Набокова, контрапункт его творчества – изгнание из рая).

Это и поворотный момент в их отношений. Дойдя от своей Большой Морской до «Паризианы», Набоков доходит до конца, во всяком случае – до начала конца. «Позднее, в редкие минуты уныния, Тамара говорила, что наша любовь как-то не справилась с той трудной петербургской порой и дала длинную тонкую трещину. В течение всех тех месяцев я не переставал присылать стихи к ней, для нее, о ней – по две-три «пьески» в неделю; в 1916 году я напечатал сборник и был поражен, когда она мне указала, что большинство из этих стихотворений – о разлуках и утратах, ибо странным образом начальные наши встречи в лирических аллеях, в деревенской глуши, под шорох листьев и шуршание дождя, нам уже казались в ту беспризорную зиму невозвратным раем, а эта зима – изгнанием».

Любовь к Валентине-Тамаре значила для Набокова, по его собственному признанию, больше, чем все мировые сенсации грянувшего 1917-го, и даже больше, чем все бабочки на свете. В воспоминаниях он писал, что из-за первой любви не только «едва не проглядел русскую революцию», но даже забросил на время свою коллекцию чешуекрылых (высшая, непревзойденная жертва).

В некоторых стихотворениях, во фрагментах прозы образ потерянной Валентины сливается для него с образом родины. Это эманация реальной девушки и в то же время  не существующего наяву, в среднерусской природе «синего мотылька», обитателя Эдемского сада:

В листве березовой, осиновой,
В конце аллеи у мостка,
Вдруг падал свет от платья синего,
От василькового венка...

Твой образ легкий и блистающий
Как на ладони я держу.
И бабочкой неулетающей
Благоговейно дорожу…

В названиях кинотеатров на Невском: «Пикадилли», «Паризиана» – не содержится ли намека на так скоро материализовавшиеся в его жизни Лондон-Париж? Набоков сам  любил складывать «узоры времен и судеб», словно фигуры орнамента на загнувшемся ковре – так, чтоб они совпали.

Он же, иронизируя по поводу печальных хроник Чернышевского(житель фэнсиона), заявлял, что задача биографа – найти сквозные темы повествования (например, «тему красивых фамилий», «тему очков» в жизни Николая Гавриловича) и проследить их. К примеру, название гостиницы в Иркутске, где поселилась приехавшая в Сибирь к мужу Ольга Сократовна – «Амур и Компания» – у судьбы есть чувство юмора

Эта земля, подобно теннисной ракетке, отшвырнула Владимира Владимировича, словно упругий мяч, хитрой, крученой подачей – невозвратно и  далеко?

Если эффект Трапеции, то очень завуалированный, потайной и дьявольски точный – как именно и предпочитал он.