Глава 3. Школа радости
Соблазняли нас колбасой, соком и пирожками. Алёнка поехала из-за меня, а я ; из-за Сержа. Точного названия мероприятий и их организаторов мы не знали, но в мотивации часто мелькали слова «реабилитация», «интеграция», «Красный крест»... Ну мы и подумали: наверняка такие слова придуманы умными людьми и несут с собой нечто захватывающее. Тем более что ребята из других классов, побывавшие там, всегда выражали полный восторг и восхищение профессиональной командой, дружным коллективом, оригинальными заданиями и конкурсами, а также разнообразными тренингами, которые помогли им наконец-то понять себя и разобраться во всех возможных проблемах их сложной личности. Прилипло имечко: «Школа радости».
Этот кладезь оптимизма приезжал в нашу шарагу и раньше, на каникулах, когда ребята разъезжались по домам. Несколько активистов из наших влились в сплоченные ряды борцов за радость избавления от комплексов, они-то и позвали меня с Алёнкой.
Из набора восторженных эпитетов явственно всплывала добавка из «колбасы», «соки на полдник» и «все друг друга любят». Убеждая нас с Лёной, прибавляли: «Там есть кружок рисования ; работают профессионалы. Вам понравится!» Профессионалы? И, чёртовы дуры, мы согласились.
Серёжа и его одноклассники ; Большая Света, Децел и Анетта ; выпустились из шараги в прошлом году; кто-то из них поступил в высшие учебные, кто-то устроился на работу. Куча невостребованных способностей, комплексов подталкивала реализовать себя как бы задним числом, приобщившись, пусть ненадолго, к такой родной, обжитой когда-то среде. Я же просто хотела увидеть Серёжу и, может, хотя бы всего на одну неделю стать ближе к человеку, который мне нравился последние годы.
Сергей, Серёжка, Серж! Он прекрасен! И талантлив! И все девчонки школы были влюблены в него. А что я? Лишь одна из многих, покорённая его песнями под гитару. Моему слабому романтичному сердцу просто необходимо кого-то любить и о ком-то мечтать. Конечно, я не была в своих снах и фантазиях верна исключительно Серёжке. Его сменяли то Олег Меньшиков ; с каждым просмотром «Сибирского цирюльника» или появлением фото в газете моя виртуальная любовь к нему крепла. То Тихонов в образе князя Андрея ; а что, он так благороден и умён. То, чего уж там, Наполеон ; личность, достойная уважения и поклонения, и я ничуть не стесняюсь своих чувств. Но увлечённость без подпитки встречами постепенно проходит, а Серж из года в год остаётся совсем близко. И мы с ним смотримся на сцене так гармонично. Почти во всех спектаклях и миниатюрах мы в главных ролях. И мне этого хватало, пока их класс не выпустился. Определившись с целями, расставшись с Вовкой, вся такая разумная Марина одним махом решила: хватит мечтать, целоваться уже умею, пора применить новообретённый опыт на практике. Ну и заодно научиться, наконец, рисовать правильно.
Сгоняв на побывку к родным вместо законных девяти дней каникул всего на один, в пасмурное ноябрьское воскресенье я вернулась в школу. Настроение было паршивое. Билетов на экспресс не оказалось, и мне пришлось ехать на вечно опаздывающей электричке. Я замёрзла, проголодалась, не выспалась, а по прибытию выясняется: при общем распределении и голосовании, на которое я опоздала, нашу с Лёной спальню всю заняли, отселив нас в девятнадцатую. Ужин ещё через два часа, и тогда тащат меня, не даже успевшую разобрать вещи, на коллективные игры. Выборы, кто будет в стаде барашков, кто лошадок, а кому достанется быть козлами. Козликами? Спасибо, это уже слишком! Я послала организаторов вместе со всеми их благожелательными улыбками и вернулась к своим сумкам.
Не тут-то было. Сижу и думаю: пойти в четырнадцатую, узнать, какая сволочь заняла мою кровать, или дождаться приезда Алёнки и уже вместе с ней идти разбираться. С другой стороны, я уже здесь и, как говорится, «поздняк метаться»: явилась в «школу радости», значит должна играть по её правилам. Вот сижу я так, думаю, вдруг топот, голоса:
; В какой?
; Следующая после туалета.
Входят три девчонки чуть старше меня, и покровительственно-материнскими голосами начинают вещать:
; Мариночка, мы бы хотели поближе познакомиться с тобой. Я куратор твоей группы, зовут меня Елена, для друзей просто Лента.
Она, улыбаясь, присела ко мне на кровать, попыталась взять за руку. Я усмехнулась про себя, подумав о трудностях вербального общения при контакте со слепыми детьми. Воспринимая мою улыбку как согласие считать их друзьями, Лента продолжила:
; Это мои помощницы Зоя и Тоня, ; девочки закивали, выразив свой восторг от возможности познакомиться со мной. ; А мы к тебе, Марина, по важному вопросу: ты не была на выборе группы?
Я снова улыбнулась:
; Стада?
Она пожала мне руку:
; Наша группа называется «Облачко».
; Значит, мы овцы, ; догадалась я.
; И всё-таки, Марин, почему ты не общаешься с ребятами, они расстроены.
Я удивилась, ведь ни я никого, ни меня никто не знает, за исключением троих-четверых. Сказавшись сильно усталой, я поулыбалась им в ответ и, сочтя, видимо, что они удачно наладили контакт, кураторши оставили меня одну, ненадолго, впрочем. Минут через пятнадцать прискакала Маша из восьмого класса.
; Ой, Маришка, привет! Как здорово, что ты приехала! Здесь вообще так круто. Я в группе «Облачко», и ты тоже, и Алёнушку к нам поставили…
Она уселась ко мне в ноги и положила руку на моё колено. Да что же они все облапать меня хотят! Пришлось подвинуться и убрать ногу.
Она, наверно, хотела ещё что-то добавить, я отвернулась, не очень-то вежливо процедив:
; А тебя каким ветром занесло?
; Меня тоже пригласили, я сначала ехать не хотела, а теперь вижу, что зря не хотела. Тебе тоже понравится! А Алёнушка скоро приедет?
; Алёнушка? Ты про какую Алёнушку спрашиваешь?
Она растерянно промычала:
; Ну, твоя подружка, мы её все ждём.
Было смешно наблюдать за этой дурёхой, ни с того ни с сего возомнившей себя равной мне и Алёнке. В школе она и её одноклассницы подойти и заговорить с нами боялись. А теперь вдруг «Алёнушка, Маришка»…
; Мария, ; я говорила медленно, тихо и с лёгкой угрозой, моего нарочитого презрения она не замечала, или делала вид, что не замечает, ; Мария, будь так добра, не мни моё покрывало. Умница, я хочу тебя спросить: почему ты влетаешь в мою спальню, не постучавшись? Правила элементарной вежливости кто-то отменил? Или ты здесь тоже спишь? А если нет, что ты тут забыла? Мы с тобой что, старые подружки, я звала тебя к себе? ; Я сделала паузу. ; Тебе всё ясно? И ещё кое-что, я тебе не Маришка, как и ты мне не Машуля, впрочем.
Она попятилась к двери, бормоча: «Чего это ты, тут все так общаются». И вышла, тихо прикрыв дверь. Другим, беззаботным голосом я пропела ей вслед:
; По-ка, Ма-шу-ля!
Вот дура-то!
Вещи разбирать не хотелось. Затолкав сумку под кровать, я встала, закрылась изнутри, потом брякнулась на свою кровать и растянулась во весь рост. Эти инфантильные переростки, пышущие радостью, как тот самовар паром, не могли даже постель застелить и выдать запасное полотенце. Ладно… Я начала уже задрёмывать, когда в дверь постучали.
; Марин, ты там?
Это наконец-то была Алёнка.
; Хоть одно родное лицо в стане врага! ; встретила я её.
; Ты знаешь, они тут с ума все посходили! Иду, тащу пакеты, Децел, нет чтобы помочь, «О, Алёнка, как я рад тебя видеть!» И лезет обниматься. Я в шоке! Ну взглянула на него… сама понимаешь как.
Я улыбнулась и поморщилась:
; Фу-у-у! Всплыло то самое, что легче воды…
; Оно самое! Он, конечно, извинился, но и после через каждые несколько шагов ко мне кто-нибудь обязательно хотел подойти и пообниматься.
Я вздохнула:
; Они здесь все как с цепи сорвались. Приехала даже Машка из восьмого, дура дурой, а туда же. А ты как доехала?
Алёнка пожаловалась, что хотела остаться дома, но дала обещание мне приехать, и вот…
Прозвенел звонок на ужин. Мы спустились в столовую. Там было оживленно и, несмотря на приевшуюся за двенадцать лет обстановку, всё почему-то казалось чужим и бестолковым. Хаотично движущиеся олигофрены, слепые, глухонемые, да и просто внешне уродливые парни и девчонки кружили от стола к столу, от раздачи к умывальникам и обратно. Они, видевшие друг друга в первый раз, лучились от счастья представиться и протянуть руку помощи, причём не суть важно, нужна она тебе или нет, отказаться и тем обидеть ; не моги.
Наши места, разумеется, были заняты. Тогда Алёнка высмотрела свободный столик в дальнем углу, на котором вверх ногами лежали перевёрнутые стулья. Я заняла место, а она двинулась к раздаче за едой.
; Девчата, можно к вам присесть?
Это был Серж, но обращался он не ко мне. Я не видела его, хотя голос звучал недалеко. Неизвестные мне девчата, смеясь, пригласили его с Дэном к себе. Значит, Дэн! Маленький вежливый Децел здесь Дэн. Теперь я понимаю, почему они так любят «школу радости».
Вернулась Алёнка с тарелкой тёртой свёклы и двумя сосисками.
; Сейчас чай принесу. ; На мой невысказанный вопрос она ответила. ; Я подумала: макароны по-флотски ты всё равно не будешь.
Я сокрушенно кивнула:
; Надеюсь, они хотя бы не наврали по части добавок…
Молча ем, краем уха прислушиваюсь к болтовне за соседним столиком. М-да… Здесь Серёжке с Денисом чуть ли не поклоняться готовы. В ответ на их, прямо скажем, пошловатые шуточки раздаётся просто гомерический хохот. Их посредственные замечания воспринимаются как гениальнейшие мысли. Заботливые и внимательные поклонницы спешат убрать за ними посуду. В этом шоу-конкурсе на звание самой буйно помешанной мне место нет.
Обещанных вкусных добавок не оказалось, и я окончательно сникла. Спасибо Алёне: она после домашних харчей отдала в пользу меня, оголодавшей, свою сосиску и салат. Ей-то ехать из дома всего от силы часа полтора, а я с самого утра томилась в ожидании обещанного гастрономического изобилия.
Я начала ныть сразу после ужина:
; Слушай, Лён, давай уедем…
Она пихнула меня в бок:
; Мы же с тобой договорились, да и потом сегодня первый день, завтра запишемся в кружок рисования. Идём, попробуем договориться насчёт четырнадцатой ; чужим ведь какая разница, где спать.
Но, видимо, разница была: в ответ нам только предложили начать сближение с жаждущими общения ребятами.
В небольшой, в сравнении с другими, комнате, стояло пять коек. Контингент ; я, Лёна, умственно отсталая девочка с ДЦП и ещё две здоровые, на первый взгляд даже симпатичные халды, ржущие, как боевые кони. Как насмешка ; при жеребьёвке они попали в группу лошадок с названием «Ветерок».
Я заняла крайнюю левую кровать у окна, переложив чьи-то вещи на соседнюю, оставила на подушке своё полотенце, поставила на тумбочку свою кружку и, переобувшись в домашние тапочки, ; за целый день на каблуках ноги устали, ; поставила туфли рядом с сапогами под кровать. Одна из двух дылд, войдя вослед, уставилась на меня:
; Это моя кровать.
Я доброжелательно улыбнулась:
; Ой, прости, пожалуйста, но здесь не было твоих вещей. Я думала она свободна, и уже своё барахлишко разобрала. Обратно всё собирать? Это долго, а уже вечер.
Она зло оскалилась в ответ:
; Ну ладно, ничего, ; отвернулась от меня и обратилась к Лёне. ; Там ваша группа собирается в четырнадцатой палате ; на «свечку».
; А это обязательно?
; Это здорово!
И мы потащились в родную спальню.
В неё набилось человек двенадцать, среди них Лента, Маша, Зоя, Тоня, Алёша и Аркаша. Последние ; олигофрен и даун, но чем они отличаются друг от друга, я если честно, не понимаю. Остальных я не знала. Когда все собрались, Лента взяла слово:
; Ребята, ; многозначительная пауза, ; я очень рада, что сегодня вы приехали и у нас получилась такая отличная команда, ; говорила она тихо и с бархатинкой. ; Я вижу, многие из вас здесь уже не в первый раз, ветераны, так сказать, ; ветераны заулыбались, ; но есть и новички, ; новички тоже, но чуть более смущённо заулыбались, ; мне бы хотелось поприветствовать вас всех. Ребята, давайте похлопаем в ладоши в честь того, что мы собрались сегодня. ; Поаплодировали. ; Давайте сядем в круг на ковре и обнимемся, ведь мы так давно не виделись, и каждый из нас очень хороший человек, и мы очень рады его встретить и обнять его.
Двенадцать полудурков уселись на пол и, подравнявшись, неловко обнялись.
Лента, умилённо глядя на нас, продолжила:
; Я бы хотела пояснить, для тех, кто не знает, и напомнить, для тех, кто, может быть, забыл, что такое «свечка». Каждый вечер группы собираются в палате, каждая в своей, и проводит тренинг, анализируя свои поступки и происшествия за проведённый день. Мы садимся в круг, выключаем свет, зажигаем свечу посередине и потом по очереди берем её. И рассказываем, делимся своими переживаниями, достижениями за день. Говорите, не стесняйтесь, вас поймут и помогут вам. Ребята, правда, мы ведь поможем другу?
Ребята дружно закивали.
; Давайте начнём с представления! Каждый из вас должен назвать имена всех своих друзей слева, а в конце ; собственное имя.
И тут она громко выкрикнула «Лена!» И по кругу пошло:
; Лена, Зоя!
; Лена, Зоя, Маша!
; Лена, Зоя, Маша, Лёша!
; Лента? ; Парень явно не запомнил всех своих друзей слева. ; То есть, Лена? Маша? ; ему шепотом стали подсказывать и дело пошло быстрее, ; Зоя, Маша, Лёша, я тоже Лёша! Ага.
; Лена, Зоя, Маша, Лёша, Лёша, Аркаша!
После проблемы второго Лёши Аркаше подсказывали сразу, во избежание ненужных пауз.
; Лена, Зоя, Маша, Лёша, Лёша, Аркаша, Марина.
Наконец, когда круг был пройден, Лента движением шамана, исполняющего древнейший ритуал, чиркнула спичкой и установила горящую свечу в стеклянную банку из-под майонеза, потом встала и выключила свет.
; Можно я начну, ; усевшись напротив меня и взяв свечку, спросила-констатировала Лента. ; Сегодня я ещё раз поняла, как здорово, что мы живём на свете. Мне было очень приятно познакомиться с новыми людьми. Вы интересные, уникальные в своём роде ребята, ; мы с Алёнкой одновременно ущипнули друг друга и захихикали, ключевое слово «уникальные», ; вы добрые, открытые люди, и я хочу быть похожей на вас…
Тон был задан. Шесть человек, говоривших до меня, оказались счастливы, они отметили доброту Лёши, смешливость Зои, активность Маши и т. п. Подошла моя очередь: я взяла свечу и уставилась на пламя. Врать не хотелось, выходить за рамки общей доброжелательности ; тоже. В конце концов, хочется тебе решать свои проблемы ; решай, зачем навязывать их другим. В этом пятне огня ; оранжевом, единственно сейчас существующем ; заключалось всё: сила стихий, всезнание и безразличие вселенной. Божий глаз смотрел на меня и поглощал меня, о чём тут было говорить. Алёнка заворочалась, незаметно толкнув меня в бок.
Я подняла голову, после яркого пламени свечи не увидела ни лиц, ни даже силуэтов, никого и ничего:
; Я устала: долгая дорога, чужая спальня, голод и при общей эйфории встреч ; полное безразличие ко мне и моим нуждам.
; Мы поможем, мы поможем… ; раздалось вокруг.
; Я просто хочу спать, какая тут помощь. Но всё равно: спасибо…
И я отдала свечу Лёне.
«Не лезь со своим уставом…» ; говорю я себе и опускаю глаза. Ничего не значащие посиделки со свечой опустошили меня. Тем не менее, ; самой интересно ; беря свечу, я волновалась как перед выходом на сцену, а потом, уже передав свечу дальше по кругу, ощутила себя выпотрошенной, будто после трудной контрольной. Можно врать людям, изобличать их ложь, рвать на себе волосы и рубаху, и можно молчать, играя во всезнание и всепонимание, но это не сделает тебя честнее или мудрее, это не будет шагом вперёд к открытию, это не откровение ; это всего лишь дым, поднимающийся вверх от пламени, создавшего тебя, но не передавшего своей сущности…
; Всё-таки неплохой психологический ход со свечой они придумали! ; сказала Лёна, когда мы возвращались в спальню, временно ставшую нашей.
; О, да! Волшебное слово «тренинг»! Теперь ты понимаешь, чт; оно значит?
Лёна хихикнула:
; О, да! Знай мы раньше, что оно значит, нас бы с тобой тут не было.
Я кивнула и объявила заветное:
; Хочу есть и спать, даже не знаю, чего больше. Давай чайник поставим?
Алёнка согласилась.
; Ты заметила, что они сотворили с нашей спальней?
Я, как всегда, ничего не заметила, тогда она пояснила:
; На зеркале отпечатались губы в помаде, на лампочке чей-то носок болтается, Ксюхины постеры содрали.
; Уроды. А ты молодец, как знала, когда плакат с Симпсонами домой увезла.
В девятнадцатой никого не было. Алёнка вскипятила чайник, и мы заперлись изнутри. Я переоделась в свою любимую ночнушку и забралась под одеяло, обставившись горячим чаем, Лёнкиным бутербродом с тушёнкой и несколькими печеньками. Казалось, воцарились мир и спокойствие, но когда мы уже выключили свет и собрались спать, припёрлись остальные девчонки и начали суетиться. Одолжили наш чайник, притащили откуда-то столик, резали хлеб и громко обсуждали, кто к ним должен придти.
Алёнка попробовала договориться:
; Девчата, а мы вообще-то уже легли.
; Не волнуйтесь, мы вам не помешаем.
; Мы устали и спать хотим, ; повторила она.
; Всё нормально: мы будем потише.
Такая вот непоказушная «помощь» в «школе радости»…
Явились ребята: Сергей, Дэн и ещё два дебила-переростка, ранее мной не виденных. Они сели за стол, нас даже пригласили, и начали, как говорится, «подбивать клинья». Ни флиртом, ни беседой назвать это было нельзя. Девчонки ржали, парни матерились. Таким Сергей мне не нравился. Я не могла ни уснуть, ни развеселиться.
Минут через сорок моё терпение лопнуло. Я выбралась из-под одеяла, надела тапочки и, подойдя со спины, обняла Сержа. Приложив на секунду голову к его плечу, я достаточно громко, чтобы все могли услышать, прошелистела:
; Серёжка, милый, я обожаю тебя и твои песни, но ты видишь, я хочу спать и мы не одни, давай завтра, а сегодня иди соблазнять других, я устала. Ведь ты меня знаешь…
Я постаралась улыбнуться как можно лучезарнее, выпрямившись, продолжила:
; Прошу меня извинить, но вы же всё понимаете: вечер не получится ; Серж без гитары…
И они ушли, пожелали нам спокойной ночи и, выключив свет, закрыли дверь. Я сыграла небезупречно, колени дрожали, и было немного стыдно за внезапность своих действий и за сам стыд ; тоже. Но они ушли, своего я добилась.
; Круто ты их! ; одобрила Лёна. ; Меня они тоже достали.
В ту ночь мне приснились пустые комнаты школы, совсем пустые ; без кроватей, тумбочек и всего привычного глазу. Кто-то настойчиво называл их «палатами» и предлагал мне отдохнуть с дороги. Да, да, отдохнуть: я страшно вымоталась и искала место, где можно было хотя бы присесть, но так и не нашла. Села на голый пол в пустой комнате. Вокруг голые стены, руки мои тоже, почему-то, голые. И они горят! Мои руки горели как большие перевёрнутые свечи; я смотрела на огонь, не отрываясь. Ни страшно, ни больно мне не было. Пламя уже поднималось к плечам, и я уже видела свою чёрную обгоревшую плоть... Тут я проснулась и сразу поняла происходящее: это пустота комнат при горящей перед глазами свече отозвалась во мне чувством страшного одиночества.
Утро наступать никак не хотело. В ту ночь, несмотря на усталость, просыпалась я часто, долго ворочалась, пытаясь снова уснуть. Не отпускали мысли о вечерней сцене. Зрители… ; что с них возьмёшь, но Серж!.. Такой живой, подвижный, он ведь умеет быть очаровательным, так зачем же вечером был другим? Они, наверное, сочли меня сумасшедшей, но… сами уроды! Серж сегодня не пел ; и не понравился мне. Он оказался совсем не мой романтический герой ; опять себе навоображала…
Тоска… Со двора спальню освещал яркий свет фонаря. Стены, пол, стол, кровати ; всё в комнате казалось сиреневым с зелёным отливом. Чтобы отвлечься, я мысленно стала размешивать краски на палитре: вначале смешала много белой с капелькой чёрной ; и получила цвет лишённой блеска белой жемчужины; затем добавила совсем чуть-чуть синей краски и сразу ; жёлтой, и получила цвет стены спальни в первый день после ремонта, когда насыщенная глянцевость ещё не пугает зрителя впечатлением казёнщины, неизбежным в скором будущем. Теперь нужно бы растворить эту смесь в лёгкой сиреневатости, но как? Если тупо мазнуть красным, то рисунок приобретёт оттенок беж. Если же, усилив синие тона, накапать красным цветом в конце, то от зелёного и следа не останется. Художница, блин… Чего-то я не догоняю!
Последние признаки дремоты, а с ними и надежда хорошенько выспаться, оставляют меня. Я вспоминаю то чувство обиды, когда, добившись на палитре, как мне казалось, нового необычайно яркого оттенка, я мазнула кистью по не заляпанному ещё листу ватмана. Положенный на сверкающую белизной бумагу, мазок оказался сер и будничен, как ни посмотри… И тогда мне захотелось скорее чем-нибудь закрасить весь лист, чтобы моё новое смешение цветов не казалось прилипшей грязью, но, напротив, осталось носителем некоего смысла, ярким лучом среди теней, размытостей и полутонов. Я думала о красках. Кто и как их добывает? Пять необходимых цветов ; белый, чёрный, жёлтый, красный и синий ; какие они изначально, в чистом виде?
В школе у нас никогда не было настоящего учителя рисования ; оно и понятно: зачем слепым и слабовидящим учиться мастерству в изобразительном искусстве? Наши с Лёной склонности к рисованию подпитывались регулярными заказами на оформление школьной стенгазеты, тематическими выставками и тому подобным. Но пригласить профессионалов или водить нас в соседний дом детского творчества никому из начальства и в голову не приходило. Опять-таки ; зачем? Потому-то манок о преподавателях рисования в «школе радости» и оказался для нас решающим. Пофантазировав ещё немного с новым оттенком мёртвенно освещённой комнаты, я вдруг решила нарисовать ночь. Изобразить образ женщины-Ночи в платье такого же цвета, каково звёздное покрывало, которое ночь набрасывает на землю. Она должна быть холодна, бледна и прекрасна, а её кожа будто просвечивает, и тонкие прозрачные пальцы. А Солнцу придать мужской облик, только без водянистой размытости: лучше его вывести просто чёрным контуром по золоту, да, чёткими законченными линиями. Черты лица пусть будут жёсткие: густые брови, глубоко посаженные глаза, упрямый подбородок, нос с горбинкой; длинные пряди развеваются за спиной, тело древнегреческого Атланта, и, конечно, он хотя бы до пояса обнажён. Зигзагообразная молния пересекает ватманский лист по диагонали. Теперь композиция: пусть справа, на фоне ночного неба, стоит моя героиня, её правая рука ускользает от протянутых к ней больших ладоней героя с солнечной стороны. Их руки у самой черты молнии, и в её глазах грусть, а в его ; надежда. Тени, блуждающие в складках её платья, лишь чуть выбеленная слюда на чёрном бархате, блики лунной дорожки на волнах. Как мне хотелось отразить всю зыбкость её существа, нечёткие колеблющиеся черты!..
Уснула я под самое утро ; радостно и крепко. Не слышала голосов возящихся девчонок, хлопанья дверей, не обратила внимания и на ставшее уже привычным толкание по утрам, мол, вставай соня, завтрак проспишь. Я спала и когда комната опустела. Но скоро мне пришлось убедиться, что я не дома и даже не в школе в полном смысле этого слова. Пришли вожатые и начали будить меня с той непоколебимой доброжелательностью, что почище любой грубости. Мне хотелось выругать и вытолкать их за дверь, закрыться изнутри на ключ, но эти дуры продолжали долбиться.
; Девчонки, ведь восьми ещё нет!
; Уже без десяти. Марина, почему ты не встаёшь?
Я молчала, цепляясь за остатки сна.
; Ты заболела? Врача пригласить? Температура есть?
Девки щупали мой лоб и даже ставили диагноз:
; Скажи, Марина, живот, да?
Мне не хотелось поворачиваться, шевелить языком, открывать глаза, но это уже начинало бесить. Я улыбнулась, как Бонни из «Унесённых ветром», и удивленно-ангельскими глазками уставилась на столпившихся кураторш. Просить у девочек моего возраста дозволения поспать ещё немного казалось мне унизительным, врать красиво со сна получалось плохо, и я сделала то, что на людей, мало знавших меня, действовало безотказно. Сладко потянувшись, скинула одеяло и села.
; Я же могу опоздать на завтрак, спасибо, что разбудили, всем доброе утро, ну всё, встаю.
Обрадованные Лента и К° сразу вышли, а я со спокойной совестью снова залезла в нагретое гнездо ночных отдохновений. Но уснуть мне не удалось: лошадиный топот и смех, сшибание двери с петель ; сразу видно, что не у себя дома, ; грохот выдвигаемых ящиков и возмущённые вопли. Я, кажется, начинаю их ненавидеть. Но не опускаться же до рыночной матерщины. Я наконец-то проснулась:
; Девчонки, вы в какой школе учитесь?
; В сорок четвёртой, ; последовал незамедлительный ответ.
; А, понятно, у вас ведь культуру общения не преподают, этику, эстетику, этикет… ; они заметно смутились. ; Я так и поняла. На будущее: в женскую спальню дверь не распахивают без стука и не оставляют открытой на распашку… Да и у парней тоже.
Пришла Лёнка:
; Хорошо, что ты встала. В комнату завтрак принести не разрешают, а наш чайник уже забрали для какого-то массового чаепития. Иди в столовую, пока не закрыли.
Последние два года в школе мы, вполне взрослые парни и девушки, жили на особых правах. Год от года поводок, определяющий нашу свободу, равномерно приспускался, и теперь, гуляя на максимальной удалённости от воспитателей, мы мнили себя независимыми и самостоятельными. Их слежка за нами ограничивалась вопросами «Ты заданье уже сделала?» или «После ужина гулять пойдёте?» Мы не спрашивали разрешения, мы ставили перед фактом: «Ушли в продуктовый магазин, на плотину, в лес». Или: «Я выучу всё перед сном, я всё уже написала». По утрам я и Иришка всегда спали до последнего, все это знали и не мешали нам. Знали также, что на уроки мы никогда не опаздывали, точнее, на первый урок, если это русский, алгебра, химия или информатика. Некоторые сердобольные воспитатели даже приносили нам бутерброды с завтрака, а девчонки, Алёнка или Ксения, заваривали кофе. И мы с Иркой за десять минут успевали вскочить, одеться, причесаться и выпить горячего кофе с остатками вчерашних сластей. А заправляли кровати и красились мы, как правило, после первого урока. Ставшая уже привычной принадлежность к высшей касте мешала сейчас нормальному восприятию обрушившейся на меня волны коллективизма. Возведя себя на пьедестал индивидуализма, граничащего с эгоизмом, я испытывала жуткое напряжение всего своего невеликого нервного потенциала. Мне приходилось играть нарочито привередливую и заносчивую фифу, лишь бы они оставили меня за чертой своих нехитрых радостей, лишь бы не заставляли меня держать холодную и сырую, всегда дрожащую лапу олигофрена Аркаши, лишь бы не тащили меня в круг коллективных объятий. В принципе, я не против того, чтобы дети с ненормальной психикой, дети закомплексованные и страдающие от невостребованности своей никому не нужной серости, учились не презирать себя и радоваться, что в мире есть ещё более убогие, но просто меня это мало касается.
Хорошенько позавтракать не удалось: обещанные вкусности, видимо, решили оставить на последние дни ; для самых стойких учеников «школы радости». Меню этой школы не отличалось от привычного: комкастый блин холодной манной каши, осадочный кофейный напиток, зеленоватого оттенка яйцо и заветренный кусок хлеба с кубиком масла. Я люблю солнечные дни, беспричинную радость и светлое настроение, но на пустой желудок в такие дни особенно остро чувствуешь несправедливость мироустройства. Наверное, я ещё расту, поэтому хочется хорошо кушать. Вот бы прямо тут, в столовке, взбунтоваться! Но против чего конкретно, я не могла сформулировать. Решив уехать домой сразу после обеда, я отправилась на поиски стада.
Весь второй этаж с классами оказался предусмотрительно заперт; в распоряжении «школы радости» оставались спальни на третьем и столовая с актовым ; дискотечным ; залом на первом этаже. Негусто, но опыт предыдущих нашествий показывал: «обрадованные» ребятки отрываются по полной программе, оставляя после себя сломанные кровати, презервативы в тумбочках, засорившиеся туалеты и раковины, оторванные гардины… Ладно, мне ли их осуждать? Равные среди подобных, они возмещали то, чем обычная жизнь их не балует. Но я-то тут зачем?
Искать свою группу мне не пришлось долго: Большая Света вприпрыжку догнала меня. Я не доставала ей и до плеча, а вширь она раза в три превосходит любого подростка своего возраста. Но ; с комплексами надо бороться, она классная девчонка, её принимают и любят за то, какая она есть, а посему ; скачи и пой, если душа поёт! Как бы смешно это ни выглядело, она курсирует в чёрном бабском сарафане и в зелёных домашних шлёпанцах.
; Ты ведь в художественный с Алёнкой записалась? ; и, не дав мне времени для ответа, пропела. ; Пойдёо-о-ом, я тебе покажу-у-у. Будем, будем рисовать мы с тобою, так сказать!
Она попыталась приобнять меня, а когда я вывернулась, шутливо столкнулась со мной плечом:
; Ну чего ты такая смурная?
; А ты ведь в институт поступила? ; спросила я, чтобы хоть что-нибудь спросить и прервать её подвывания.
; В колледж, на детского психолога. Ну вот, пришли-и-и!
Для занятий художественного кружка была выделена казарма ; семнадцатая спальня. С четвёртого по шестой класс мы спали здесь, четырнадцать девчонок из разных классов. Вечно холодная, шумная и в то же время пустая спальня в четыре окна. Теперь кровати сдвинуты вдоль окон, а посреди комнаты установили шесть парт и множество стульев вокруг.
Алёнка уже сидела, положив кофту на соседний стул. Заметив меня, позвала.
; Ты мне место заняла, спасибо. А чего так все галдят?
; Мне кажется, мы не будем сегодня рисовать.
; Почему?
; Там посередине стоят банки с кистями, но, по-моему, это не краски, а клей. А на подоконнике пачки цветной бумаги. Но видно отсюда плохо. Подожди, сейчас узнаем.
Трудно описать моё разочарование. Лента стояла у центрального стола и, поворачиваясь в разные стороны, показывала, как надо правильно складывать лист, где провести кистью и куда продеть шнурок. Алёнка не видела, что и как делает Лента, она просто подглядывала за соседями и пыталась повторить, попутно объясняя мне. «Встать и уйти», ; думаю я ; и сижу.
; Марина, а ты почему ничего не делаешь?
У меня нет слов, предательская слабость, солёный ком мешают говорить. Алёна отвечает за меня:
; Она не видит, что вы там показываете. И я, кстати, тоже.
Лента рада, она готова окружить нас своим вниманием.
Встать и уйти. Куда-нибудь. На улицу, домой. Смотрю в окно, и мысль об отъезде успокаивает меня.
; А нам сказали, в вашей школе рисовать учат, ; откашлявшись и проглотив слёзы обиды, говорю я.
; О, это раньше у нас был кружок рисования, а сейчас модно оригами. Мы провели анкетирование, и вот Зоя, например, специально ходила на курсы. Мы начинаем с простого, но вы не представляете, какие невероятные вещи можно сделать из обычного листа бумаги. Ну вот ; тебя ведь Алёна зовут? ; посмотри, красиво, правда? Марин, ты поняла?
Я встала:
; Я пойду. Всё равно я не вижу ничего, да меня это мало привлекает.
Она доброжелательно возмутилась:
; Как можно, у нас так не принято…
; Курс «Умелые ручки» для второклассника!
Я взяла пиджак:
; Лёна, остаёшься?
Она тоже встала. Лента продолжала говорить, но мне не хотелось разрыдаться на глазах чужих людей, рассказывая, что я хочу научиться рисовать, что я, полуслепая девочка, мнящая себя талантливой, хочу, чтобы меня научили наконец хотя бы азам любимого искусства, и что мне плохо, когда рядом глупость и ложь, прикрытая добросердечием. Я была близка к истерике, и единственным способом не сорваться был побег.
Умничка Алёнка всегда верно могла определять моё настроение. Она взяла меня под руку и мы вышли. Я не могла говорить спокойно, мы долго молчали. Потом Лёна предложила прогуляться до палаток, купить чего-нибудь вкусненького, освежиться и спокойно поболтать.
; Ты поражаешь меня своим здравомыслием. Спасибо, Лён!
Она рассмеялась:
; Это только на твоём фоне. Ты просто воспринимаешь всё слишком близко к сердцу. Мне тоже обидно, фигня такая-то получается с этим художественным кружком, но переживать-то так зачем?
Помолчав немного и не дождавшись моего ответа, она продолжила:
; Даже кормят здесь тоже плохо. И вообще, чего они всё время заставляют нас прыгать и обниматься со всеми? Не нравится мне обниматься с кем попало. У половины из них изо рта пахнет.
Я кивнула:
; Зато Децела тут зовут по-благородному ; Дэном. А дура Машка ; весёлая, общительная девочка. Как им самим не тошно от такого сборища неполноценных детей? Сама Лента с подругами ; нормальные здоровые девчонки, какой им кайф от всей этой похабщины, что творится по ночам?
; Ты знаешь, по-моему, они не сильно отстают от больных. Если бы тот же Серж не кинулся окучивать всех этих кобыл, а начал приставать к тебе, неужели бы ты поступила с ним иначе?
Что я могла ответить… Мне куда больше нравилось мечтать о том, что голос Сержа ; протестующий и нежный, звонкий и бархатный ; поёт для меня одной, мечтать, а не трепаться или, того хуже, спать с тем, кого я увидела здесь. Он и отдалённо не походил на созданный мною образ. Р.А. недавно подметил: моё восприятие дружбы ; чисто мушкетёрское, а представления о любви ; сплошь из романтического кино, вот только реальная жизнь ; не череда мультяшных картинок. Р.А. сказал: идеалисты люди хорошие, но их ожиданиям и требованиям почти невозможно соответствовать. Наверное, я, не находя желаемых качеств в по-своему талантливом парне, могла бы и дальше обманывать себя, теша воображение благородными образами, но столь грубое вторжение реальных сцен в мои мечты оставляет меня с пустыми руками и ; пусть это и пафосно прозвучит ; с разбитым сердцем.
; Лучше уехать, чем участвовать в безобразии.
Алёнка не стала спорить. Мы оделись и вышли во двор, но не успели дойти до ворот, как толпа девчонок и ребят из числа гуляющих перегородила нам путь.
; Нельзя! Нельзя за территорию! Вы куда? Почему не в своей группе? Что вам там надо?
Попытки объяснить, чт; мы хотим есть, чт; мы сто раз бывали в магазине и прекрасно знаем дорогу, чт; они нас попросту достали, не были услышаны.
; Бред какой-то! ; я говорила громко, отчасти чтобы меня слышала не только Алёнка, отчасти чтобы направить своё бессилие не в плач обиженного ребёнка, а в раздражение индивидуалиста, взбешённого скудоумием масс. ; Эта ваша «школа радости» больше похожа на тюрьму презираемых и отверженных! Меня не кормят ; и не дозволяют купить продукты! Желают спокойной ночи ; и галдят, мешают уснуть до самого утра!..
Бесполезно.
Нас пригласили в двенадцатую спальню. Бывшая моя с Иркой комнатка изменилась. Она была не меньше девятнадцатой, но, в отличие от неё, здесь осталось всего три кровати. Зоя, Тоня и Лента ждали нас там. Девочки явно курили только что: форточка была открыта, но запах ещё не успел выветриться. Сесть было некуда, диван занят, а на ближней к двери кровати валялись чьи-то вещи. Мы стояли перед ними, держась за руки, стояли напротив окна, стояли с уверенностью, что только синева небес может быть нашим судьёй.
; Как провинившиеся пионеры, ; шепнула я Лёне.
; Девчата, что же всё-таки случилось?
Алёна взяла инициативу на себя:
; Мы хотим сегодня после обеда уехать домой.
И снова, просящие голоса: что да как, а может, всё же попробуете, что же теперь делать? И ; о чудо! ; с нами пошли на компромисс. Лента, наконец, подвела итог:
; Марина и Алёна, давайте договоримся: вы никуда не поедете сегодня, а мы попросим девочек из четырнадцатой палаты поменяться с вами местами. Сегодня вечером будет дискотека. Если хотите, после обеда Тоня может сходить с вами по магазинам и помочь выбрать продукты. А если не хотите заниматься с другими ребятами, то можете самостоятельно рисовать.
Казалось, они уступили всё, что можно, и продолжать настаивать на отъезде становилось как-то непорядочно. Но мне не хотелось оставаться здесь: было тошно и гадко, возникло острое ощущение зря потерянного времени ; его вдруг стало невыносимо жалко. Мы с Алёной пообещали вести себя хорошо и не расстраивать добрых кураторш. И нас оставили в покое. Мы сидели весь вечер в спальне, заняв свои старые кровати, болтали о пустяках, лёжа на животе и, уткнувшись носами в тетрадки, рисовали, тяготясь окружающими даже больше, чем вчерашним вечером.
Дискотека была в самом разгаре. Колонки долбили на полную мощь, и в нашей закрытой от посторонних спальне раздавался невнятный шум. Привычно водя ручкой по клетчатому листу, я думала, что глупо, наверное, с моей стороны так расстраиваться по пустякам. Но, с другой стороны, я могла бы сейчас лежать дома, в обнимку с мишкой, слушать книгу, и было бы тихо. Предел мечтаний. Если я не хочу вести себя по их правилам, то какой смысл держать меня здесь; просто чтобы была, мозолила другим глаза, зачем? Отгородиться от всех, делать, что привыкла, не соблюдать общий распорядок ; кому это надо? Вроде бы весь смысл «школы радости» ; в единении доброты и взаимопомощи. Но моих сил достаточно лишь для самостоятельного существования, я не смогу сделать дуру Машку умнее или побороть комплексы глухого Васи. Вообще с проблемами такого рода человек должен бороться сам, а если его воли недостаёт, пусть с ним работают психологи, это их профессиональное поле. Заниматься самообманом я не хочу и не буду. Знаю: я сама далеко не эталон, и мир, увидев меня целиком, отнюдь не задрыгает ножками от восхищения. И знаю: люди не будут выстраиваться в очередь, желая облегчить мою участь слабовидящей. Так зачем же это самовосхваление: «Ты слепой ; но талантливый! Ты глупый ; но добрый!»
Рожицы на бумаге выходили у меня тёмными и смурными. Я закрыла тетрадь.
; Освещение поганое. А у тебя что-нибудь получается?
Аленка ответила медленно:
; Завтра домой поедем, лежать на животе я и там могу. Хоть часть каникул с родными провести…
Она протянула мне свои художества. Весь разворот занимали пышногрудые красотки с треугольными лицами в различных шляпках, накидках и платьицах. У неё такие соблазнительницы получались всегда легко и непринуждённо, а у меня ; никогда. Даже если я пыталась подражать Лёнкиному стилю, мои героини выходили слишком… тяжеловесными, что ли. У меня не просто девочка в красивом платье, но обязательно судьба, история, ну или на худой конец характер. Сначала я рисовала глаза и не могла идти дальше, пока не вспомню, откуда я их взяла. Это мешает, когда хочешь расслабиться и сделать красивый набросок без претензий. Когда чувства переполняют, рисунок выходит либо очень… либо никакой; второе ; гораздо чаще, и расстройств от творчества, соответственно, больше.
Я улыбнулась:
; Мне нравится вот этот костюмчик, хочу себе такой же. А зачем ты ей такие ляжки нарисовала.
Алёна только рассмеялась:
; А у тебя что?
; Фигня какая-то.
; Вот этот на информатика бывшего похож. А это еврей какой-то. Вообще как они наши рисунки путать могут? Не похожи совсем.
Я согласилась. У Алёны лица одинаковые, с одним выражением, в основном девушки с фигурой, напоминающей классическую восьмёрку, в полупрозрачных одеждах; висят в воздухе, бессюжетно, но красиво. Мне нравится, как она смешивает полутона и как старается заполнить всю поверхность листа. Я же зачастую, с величайшим старанием закончив героя, до мелочей прорисовав каждую чёрточку, тенями максимально усилив впечатление глубины, так и оставляла его на совершенно белом фоне, потеряв к нему всякий интерес. Я выразила своё настроение, свою мысль, а всё остальное не имеет значение и в некотором роде будет даже лишним, отвлекающим от сути. Поэтому, должно быть, у меня так мало законченных рисунков.
Проявление и фиксация в кадре одной эмоции, порыва, почти действия ; вот то неуловимое, чт; я бесконечно пытаюсь вывести на бумагу. Я ; по жизни ; обычно не вижу и не понимаю выражения лиц окружающих людей, поэтому живые прототипы моих рисованных героев ; загадка для меня самой, и оттого, наверное, мои рисунки приводят учителей и воспитателей чуть ли не в мистический восторг. Откуда, каким зрением она может так смотреть? Некоторое время даже я пребывала в полном восхищении от самой себя. Ах, какая талантливая! Какое богатое воображение! Быстро прошло… Журналы с яркими фотографиями и десятикратная лупа в руке, телесериалы с лицами актёров во весь экран, с лицами, на которых на долгие минуты запечатлены выражения какого-то одного чувства, ; они сыграли не последнюю роль в моём «талантливом» понимании расположения светотеней и искусном подражательстве. Моя пламенная любовь к телевидению вполне объяснима: оно даёт возможность узнать такие вещи, которые иным способом я никогда не смогу рассмотреть.
В дверь постучали. Заглянула незнакомая женщина:
; А вы чего не на танцах? Там дискотека в полном разгаре.
; О, мы предпочитаем бальные танцы…
Она плюхнулась и развалилась на диване. Я не знала, как к ней обращаться. Невысокая, но пухлая, похожая на воспитателей, она вела себя достаточно непринужденно для тётки лет сорока. Меня удивило, когда Лёна обратилась к ней на «ты»:
; А ты из какой группы?
; Я помощник в группе «Пятнышко». Зовут меня Наташа, а вы ; Алёна и Марина? Вы ведь из этой школы? Хорошо у вас тут. А Дэн с Серёжей с вами учились? Классные ребята. Мне сказали, вам не нравится у нас. Почему?
Ничего не значащая беседа угнетала. Лёна поддерживала болтовню, а я сидела молча, опять не понимая, зачем я здесь. Пойти некуда, делать нечего, говорить не с кем. Хотелось сказать нечто важное, умное, а я молчала. Хотелось расплакаться, а я улыбалась, хотелось выйти на ночной воздух, а я сидела, глядя на тёмный прямоугольник окна. Шторы к приезду «школы радости» заботливые воспитатели сняли ; вероятно, опасаясь разгрома.
Жизнь не может быть настолько нереальной: не я, а тень моя, поджав под себя ноги, сидит на кровати. Дежа вю. Я вспомнила детский сад и первые годы в школе. Только в то время могли быть аналогичные лампы, параллельные ряды голубых и оранжевых цветов, и так вот шёл откуда-то издалека, как фон, неторопливый говор… Во мне разливается пустота и безразличие ко всему, ощущение нереальности происходящего: это не я, я не здесь. Такое состояние даже забытьём не назовёшь, скорее тяжкое оцепенение перед пробуждением. «Надо» ; говорит мама, и меня вытаскивают из постели, везут на неделю в сад для слабовидящих. «Надо» ; говорит воспитательница, и вместо того, чтобы радоваться альбому и фломастерам, я стою на улице, не понимая и не зная, куда идти и что делать. «Надо» ; в унисон повторяют учителя, воспитатели, родители, и совершенно посторонние люди, и даже старый школьный звонок стремится оповестить меня об очередной необходимости что-то выполнить. А я сижу на кровати с закрытой тетрадкой на коленях, не чувствую ни рук ни ног, все мои ощущения вопиют: «Не хочу!»
На следующее утро мы постучали к вожатым.
; Мы в час уезжаем домой, ; хором с порога заявляем и собрались уже было уйти, как Зоя, Тоня и Лента загалдели наперебой:
; Мы не можем вас отпустить! Не имеем права! Попробуйте позаниматься ещё! На завтра у нас интересная программа. Давайте поговорим, обсудим, что же всё-таки случилось. Подумайте ещё немного…
Мы даже не смогли ещё раз открыть рты для окончательного заявления, как они выпроводили нас:
; Ну всё, девчонки, договорились, потерпеть не трудно, вы просто не старались, да и мы ну ничего не можем сделать для вас. В четверг будет начальство, с ним и обсудим, если вы, конечно, до того времени не передумаете.
Слоняемся по коридорам. А что ещё делать? В музыкальном кабинете сборище чужой группы. Лёну куда-то позвала Машка, а я зашла понаблюдать за Сержем и Децелом. «Ветерок» скучился в центре комнаты, а парень, видимо куратор, объяснял:
; Мы инсценируем лес. Нам необходимо выбрать из вас пять деревьев, ; несколько человек перешли на другую сторону, ; два пня, ; дружный ржач, и ещё двое вошли в лесную братию, ; та-а-ак, роль ветра, пожалуй, сыграешь ты, а озеро…
; Наташка, Наташка!
; ОК, пусть Наталья будет озером. Нам ещё нужен Леший. ; На эту роль вызвался Серж. ; Осталась Оксана… Ты будешь путником.
Оксану я знаю, бывшая непробиваемая моя соседка ; с лошадиным смехом и под метр восемьдесят ростом.
; Итак, роли распределены, объясняю суть…
Поговорив с каждым по очереди, парень хлопнул в ладоши: «Начали!» Оксане завязали глаза и пустили в путь-дорожку. Её никто не держал. Децел иногда, имитируя ветер, касался её руки, как бы указывая направление, а как только она поворачивалась и делала шаг, ускользал. Пеньки, видимо, были волшебными, они перескакивали с места на место, норовя попасть ей под ноги. Оксанка спотыкалась, чуть не падая, а деревья, как сумасшедшие, размахивали руками и качались из стороны в сторону. В комнате царила полнейшая тишина, если не считать шорохов, скрипа пола и комментирующей свои действия Оксаны. Наконец леший Серёжка ткнул её пальцем в бок, она обернулась и взвизгнула, отшатнулась, и тогда одно из агрессивных деревьев треснуло её ветвью по щеке. Ребята развеселились. Сверхактивный пенёк подловил её в момент замешательства: кинулся под ноги ; и Оксана-таки рухнула. Её голос больше не был уверенным, она перестала шутить и восклицать, она несколько раз дёрнулась, не узнав ветер, с силой оттолкнула озеро, протягивавшее ей руки. Пара дебиловатого вида деревцев затеяла возню на опушке. Пням явно надоели удары коленей и пяток, ветер проводил путницу уже в третий раз к озеру, а она цеплялась за всё, кроме Наташиных рук. Уже готовая разреветься Оксана вдруг загребла в охапку лешего и не хотела отпускать. Вырвавшись, Серж крутанул её несколько раз и толкнул в объятья Наташи, поддав пенделя. И тут уже настала очередь озера поймать путника и снять повязку с глаз. Все вздохнули с облегчением, а Оксанка разрыдалась. Вот тебе и непробиваемая кобылка!
От увиденного мне стало противно. Оно странным образом напомнило детство, когда более видящие ребята «пользовались зрением». Находясь в одной комнате со слепым, они ходили, общались жестами, переставляли вещи с места на место ; и всё без слов. Злая шалость, за которую всегда влетало, стоило кому-то из взрослых пожаловаться…
Тут прибежала Машка, вызвала меня по срочному делу, и я так и не узнала, в чём заключался смысл этого тренинга.
«Срочным делом» оказались поджидавшие меня Лента и К°. Лёну они, видимо, уже отпустили, и настал мой черёд.
; Марин, ; Лена, Леночка, Елена, как всегда, начала с очень трогательных интонаций, ; расскажи о себе, чем ты любишь заниматься, много у тебя друзей?
Удивительно, но когда с тобой обращаются как с недоразвитой, ты начинаешь вести себя соответственно. Лента наверняка имеет психологическое образование, но восемнадцатилетней девице, заведомо непростой особе, задаёт такие «простые вопросы». Вот уровень воспитателей! И как мне отвечать? «Я люблю рисовать. А ещё я люблю читать. У меня есть мама и папа, и друзья, много друзей…» Можно, правда, ответить вопросом на вопрос: мол, а с какой целью вам необходима данная информация? Или сразу перейти в нападение: «Поймите, Елена, если я решила уехать домой и остаток каникул провести с семьёй, то никакие душеспасительные беседы о несформировавшемся моём Я не помогут». Но, кажется, пока я прокручивала варианты ответа, пауза затянулась. Поэтому я удивленно приподняла правую бровь и слегка откинулась назад.
; Я знаю, ты любишь рисовать. ; Жалкая попытка зайти с другой стороны. ; А чт; ты рисуешь?
; По-разному, зависит от настроения. А у вас разве художественное образование? ; последние слова я произношу с видимым скепсисом.
; Нет, я не очень хорошо рисую.
; Вот и ответ на ваш вопрос: я не хочу оставаться, потому что рисовать на занятиях оригами не вижу смысла. Меня интересует здоровая критика профессионала, я хочу научиться новым приёмам и понять, в чём…
Лента расхохоталась. Кажется, я её, наконец, достала.
; Здоровая критика! А разве бывает здоровая критика? И больная критика бывает?
Зоя и Тоня не разделили веселья подруги. Одна из них даже попыталась пояснить, чт; именно девочка, наверное, имела ввиду:
; Марина, наверное, хотела сказать…
; Критика либо есть, либо нет. Она не может быть здоровой или больной, ; Лента несколько успокоилась и вернулась в менторскую тональность.
Я вяло слушала, отвечать не хотелось, и я просто кивала в такт её словам, не забывая при этом держать на лице чуть удивлённое выражение: «Да ладно! А вы в этом точно уверены? А с чего это?»
Им быстро надоело и, поняв, что разговора по душам не получится, меня отпустили.
Когда я вернулась в спальню, Лёна уже одевалась.
; Я знала, что ты быстро закончишь. Идём на улицу.
Мы вышли на спортплощадку и в отдалении уселись на деревянные лодочки. Солнце светило до невозможности ярко. Лежавший снег расчертило на жёлтые полотна и синие полосы теней. В такие дни я хочу петь и кружиться, а не торчать заложником чьих-то дурацких правил. Алёна пыталась шутить:
; Может, по-тихому соберём вещички да смотаемся? Или позвоним Еве, пусть скажет им: у нас расписки есть ; ещё с восьмого класса, мы способны сами добраться до дома. Не, ну какие они ещё дуры… Молодые недоученные дуры! Тебя тоже пытались развести на откровенность?
Я ни о чём больше не думала, смотрела на небо и слушала дальние голоса ребят. Слезы сами потекли по щекам медленно и щекотно. Мне казалось, начни я их вытирать и хлюпать носом, Лёна сразу заметит. Она остановилась на полуслове:
; Ты что, плачешь?
Я вздохнула и вытащила платок из кармана. Было стыдно. Хорошо, что рядом только она.
; К нам идут.
Ещё издали Наташа взволнованно закричала:
; Девочки, что-то случилось? У вас всё в порядке?
Мы встали и, подхватив меня под руку, Алёна крикнула: «Всё зашибись! Сделаем пару кругов вокруг школы». Гуляли молча, я быстро успокоилась. Медленно подходя к крыльцу, мы обнаружили на нём поджидающих нас испуганных кураторш:
; Послушайте, девочки. Мы посоветовались… мы не знали, что вам здесь так плохо. Мы просто не понимаем ; почему? ; Все они смотрели на меня. ; Вы спокойно можете ехать домой, если действительно этого хотите. Куда вам надо? Может, Тоня вас проводит?
Мы рассмеялись: Лёна ; с облегчением, я ; с грустью...
Глава 3. Школа радости
Соблазняли нас колбасой, соком и пирожками. Алёнка поехала из-за меня, а я ; из-за Сержа. Точного названия мероприятий и их организаторов мы не знали, но в мотивации часто мелькали слова «реабилитация», «интеграция», «Красный крест»... Ну мы и подумали: наверняка такие слова придуманы умными людьми и несут с собой нечто захватывающее. Тем более что ребята из других классов, побывавшие там, всегда выражали полный восторг и восхищение профессиональной командой, дружным коллективом, оригинальными заданиями и конкурсами, а также разнообразными тренингами, которые помогли им наконец-то понять себя и разобраться во всех возможных проблемах их сложной личности. Прилипло имечко: «Школа радости».
Этот кладезь оптимизма приезжал в нашу шарагу и раньше, на каникулах, когда ребята разъезжались по домам. Несколько активистов из наших влились в сплоченные ряды борцов за радость избавления от комплексов, они-то и позвали меня с Алёнкой.
Из набора восторженных эпитетов явственно всплывала добавка из «колбасы», «соки на полдник» и «все друг друга любят». Убеждая нас с Лёной, прибавляли: «Там есть кружок рисования ; работают профессионалы. Вам понравится!» Профессионалы? И, чёртовы дуры, мы согласились.
Серёжа и его одноклассники ; Большая Света, Децел и Анетта ; выпустились из шараги в прошлом году; кто-то из них поступил в высшие учебные, кто-то устроился на работу. Куча невостребованных способностей, комплексов подталкивала реализовать себя как бы задним числом, приобщившись, пусть ненадолго, к такой родной, обжитой когда-то среде. Я же просто хотела увидеть Серёжу и, может, хотя бы всего на одну неделю стать ближе к человеку, который мне нравился последние годы.
Сергей, Серёжка, Серж! Он прекрасен! И талантлив! И все девчонки школы были влюблены в него. А что я? Лишь одна из многих, покорённая его песнями под гитару. Моему слабому романтичному сердцу просто необходимо кого-то любить и о ком-то мечтать. Конечно, я не была в своих снах и фантазиях верна исключительно Серёжке. Его сменяли то Олег Меньшиков ; с каждым просмотром «Сибирского цирюльника» или появлением фото в газете моя виртуальная любовь к нему крепла. То Тихонов в образе князя Андрея ; а что, он так благороден и умён. То, чего уж там, Наполеон ; личность, достойная уважения и поклонения, и я ничуть не стесняюсь своих чувств. Но увлечённость без подпитки встречами постепенно проходит, а Серж из года в год остаётся совсем близко. И мы с ним смотримся на сцене так гармонично. Почти во всех спектаклях и миниатюрах мы в главных ролях. И мне этого хватало, пока их класс не выпустился. Определившись с целями, расставшись с Вовкой, вся такая разумная Марина одним махом решила: хватит мечтать, целоваться уже умею, пора применить новообретённый опыт на практике. Ну и заодно научиться, наконец, рисовать правильно.
Сгоняв на побывку к родным вместо законных девяти дней каникул всего на один, в пасмурное ноябрьское воскресенье я вернулась в школу. Настроение было паршивое. Билетов на экспресс не оказалось, и мне пришлось ехать на вечно опаздывающей электричке. Я замёрзла, проголодалась, не выспалась, а по прибытию выясняется: при общем распределении и голосовании, на которое я опоздала, нашу с Лёной спальню всю заняли, отселив нас в девятнадцатую. Ужин ещё через два часа, и тогда тащат меня, не даже успевшую разобрать вещи, на коллективные игры. Выборы, кто будет в стаде барашков, кто лошадок, а кому достанется быть козлами. Козликами? Спасибо, это уже слишком! Я послала организаторов вместе со всеми их благожелательными улыбками и вернулась к своим сумкам.
Не тут-то было. Сижу и думаю: пойти в четырнадцатую, узнать, какая сволочь заняла мою кровать, или дождаться приезда Алёнки и уже вместе с ней идти разбираться. С другой стороны, я уже здесь и, как говорится, «поздняк метаться»: явилась в «школу радости», значит должна играть по её правилам. Вот сижу я так, думаю, вдруг топот, голоса:
; В какой?
; Следующая после туалета.
Входят три девчонки чуть старше меня, и покровительственно-материнскими голосами начинают вещать:
; Мариночка, мы бы хотели поближе познакомиться с тобой. Я куратор твоей группы, зовут меня Елена, для друзей просто Лента.
Она, улыбаясь, присела ко мне на кровать, попыталась взять за руку. Я усмехнулась про себя, подумав о трудностях вербального общения при контакте со слепыми детьми. Воспринимая мою улыбку как согласие считать их друзьями, Лента продолжила:
; Это мои помощницы Зоя и Тоня, ; девочки закивали, выразив свой восторг от возможности познакомиться со мной. ; А мы к тебе, Марина, по важному вопросу: ты не была на выборе группы?
Я снова улыбнулась:
; Стада?
Она пожала мне руку:
; Наша группа называется «Облачко».
; Значит, мы овцы, ; догадалась я.
; И всё-таки, Марин, почему ты не общаешься с ребятами, они расстроены.
Я удивилась, ведь ни я никого, ни меня никто не знает, за исключением троих-четверых. Сказавшись сильно усталой, я поулыбалась им в ответ и, сочтя, видимо, что они удачно наладили контакт, кураторши оставили меня одну, ненадолго, впрочем. Минут через пятнадцать прискакала Маша из восьмого класса.
; Ой, Маришка, привет! Как здорово, что ты приехала! Здесь вообще так круто. Я в группе «Облачко», и ты тоже, и Алёнушку к нам поставили…
Она уселась ко мне в ноги и положила руку на моё колено. Да что же они все облапать меня хотят! Пришлось подвинуться и убрать ногу.
Она, наверно, хотела ещё что-то добавить, я отвернулась, не очень-то вежливо процедив:
; А тебя каким ветром занесло?
; Меня тоже пригласили, я сначала ехать не хотела, а теперь вижу, что зря не хотела. Тебе тоже понравится! А Алёнушка скоро приедет?
; Алёнушка? Ты про какую Алёнушку спрашиваешь?
Она растерянно промычала:
; Ну, твоя подружка, мы её все ждём.
Было смешно наблюдать за этой дурёхой, ни с того ни с сего возомнившей себя равной мне и Алёнке. В школе она и её одноклассницы подойти и заговорить с нами боялись. А теперь вдруг «Алёнушка, Маришка»…
; Мария, ; я говорила медленно, тихо и с лёгкой угрозой, моего нарочитого презрения она не замечала, или делала вид, что не замечает, ; Мария, будь так добра, не мни моё покрывало. Умница, я хочу тебя спросить: почему ты влетаешь в мою спальню, не постучавшись? Правила элементарной вежливости кто-то отменил? Или ты здесь тоже спишь? А если нет, что ты тут забыла? Мы с тобой что, старые подружки, я звала тебя к себе? ; Я сделала паузу. ; Тебе всё ясно? И ещё кое-что, я тебе не Маришка, как и ты мне не Машуля, впрочем.
Она попятилась к двери, бормоча: «Чего это ты, тут все так общаются». И вышла, тихо прикрыв дверь. Другим, беззаботным голосом я пропела ей вслед:
; По-ка, Ма-шу-ля!
Вот дура-то!
Вещи разбирать не хотелось. Затолкав сумку под кровать, я встала, закрылась изнутри, потом брякнулась на свою кровать и растянулась во весь рост. Эти инфантильные переростки, пышущие радостью, как тот самовар паром, не могли даже постель застелить и выдать запасное полотенце. Ладно… Я начала уже задрёмывать, когда в дверь постучали.
; Марин, ты там?
Это наконец-то была Алёнка.
; Хоть одно родное лицо в стане врага! ; встретила я её.
; Ты знаешь, они тут с ума все посходили! Иду, тащу пакеты, Децел, нет чтобы помочь, «О, Алёнка, как я рад тебя видеть!» И лезет обниматься. Я в шоке! Ну взглянула на него… сама понимаешь как.
Я улыбнулась и поморщилась:
; Фу-у-у! Всплыло то самое, что легче воды…
; Оно самое! Он, конечно, извинился, но и после через каждые несколько шагов ко мне кто-нибудь обязательно хотел подойти и пообниматься.
Я вздохнула:
; Они здесь все как с цепи сорвались. Приехала даже Машка из восьмого, дура дурой, а туда же. А ты как доехала?
Алёнка пожаловалась, что хотела остаться дома, но дала обещание мне приехать, и вот…
Прозвенел звонок на ужин. Мы спустились в столовую. Там было оживленно и, несмотря на приевшуюся за двенадцать лет обстановку, всё почему-то казалось чужим и бестолковым. Хаотично движущиеся олигофрены, слепые, глухонемые, да и просто внешне уродливые парни и девчонки кружили от стола к столу, от раздачи к умывальникам и обратно. Они, видевшие друг друга в первый раз, лучились от счастья представиться и протянуть руку помощи, причём не суть важно, нужна она тебе или нет, отказаться и тем обидеть ; не моги.
Наши места, разумеется, были заняты. Тогда Алёнка высмотрела свободный столик в дальнем углу, на котором вверх ногами лежали перевёрнутые стулья. Я заняла место, а она двинулась к раздаче за едой.
; Девчата, можно к вам присесть?
Это был Серж, но обращался он не ко мне. Я не видела его, хотя голос звучал недалеко. Неизвестные мне девчата, смеясь, пригласили его с Дэном к себе. Значит, Дэн! Маленький вежливый Децел здесь Дэн. Теперь я понимаю, почему они так любят «школу радости».
Вернулась Алёнка с тарелкой тёртой свёклы и двумя сосисками.
; Сейчас чай принесу. ; На мой невысказанный вопрос она ответила. ; Я подумала: макароны по-флотски ты всё равно не будешь.
Я сокрушенно кивнула:
; Надеюсь, они хотя бы не наврали по части добавок…
Молча ем, краем уха прислушиваюсь к болтовне за соседним столиком. М-да… Здесь Серёжке с Денисом чуть ли не поклоняться готовы. В ответ на их, прямо скажем, пошловатые шуточки раздаётся просто гомерический хохот. Их посредственные замечания воспринимаются как гениальнейшие мысли. Заботливые и внимательные поклонницы спешат убрать за ними посуду. В этом шоу-конкурсе на звание самой буйно помешанной мне место нет.
Обещанных вкусных добавок не оказалось, и я окончательно сникла. Спасибо Алёне: она после домашних харчей отдала в пользу меня, оголодавшей, свою сосиску и салат. Ей-то ехать из дома всего от силы часа полтора, а я с самого утра томилась в ожидании обещанного гастрономического изобилия.
Я начала ныть сразу после ужина:
; Слушай, Лён, давай уедем…
Она пихнула меня в бок:
; Мы же с тобой договорились, да и потом сегодня первый день, завтра запишемся в кружок рисования. Идём, попробуем договориться насчёт четырнадцатой ; чужим ведь какая разница, где спать.
Но, видимо, разница была: в ответ нам только предложили начать сближение с жаждущими общения ребятами.
В небольшой, в сравнении с другими, комнате, стояло пять коек. Контингент ; я, Лёна, умственно отсталая девочка с ДЦП и ещё две здоровые, на первый взгляд даже симпатичные халды, ржущие, как боевые кони. Как насмешка ; при жеребьёвке они попали в группу лошадок с названием «Ветерок».
Я заняла крайнюю левую кровать у окна, переложив чьи-то вещи на соседнюю, оставила на подушке своё полотенце, поставила на тумбочку свою кружку и, переобувшись в домашние тапочки, ; за целый день на каблуках ноги устали, ; поставила туфли рядом с сапогами под кровать. Одна из двух дылд, войдя вослед, уставилась на меня:
; Это моя кровать.
Я доброжелательно улыбнулась:
; Ой, прости, пожалуйста, но здесь не было твоих вещей. Я думала она свободна, и уже своё барахлишко разобрала. Обратно всё собирать? Это долго, а уже вечер.
Она зло оскалилась в ответ:
; Ну ладно, ничего, ; отвернулась от меня и обратилась к Лёне. ; Там ваша группа собирается в четырнадцатой палате ; на «свечку».
; А это обязательно?
; Это здорово!
И мы потащились в родную спальню.
В неё набилось человек двенадцать, среди них Лента, Маша, Зоя, Тоня, Алёша и Аркаша. Последние ; олигофрен и даун, но чем они отличаются друг от друга, я если честно, не понимаю. Остальных я не знала. Когда все собрались, Лента взяла слово:
; Ребята, ; многозначительная пауза, ; я очень рада, что сегодня вы приехали и у нас получилась такая отличная команда, ; говорила она тихо и с бархатинкой. ; Я вижу, многие из вас здесь уже не в первый раз, ветераны, так сказать, ; ветераны заулыбались, ; но есть и новички, ; новички тоже, но чуть более смущённо заулыбались, ; мне бы хотелось поприветствовать вас всех. Ребята, давайте похлопаем в ладоши в честь того, что мы собрались сегодня. ; Поаплодировали. ; Давайте сядем в круг на ковре и обнимемся, ведь мы так давно не виделись, и каждый из нас очень хороший человек, и мы очень рады его встретить и обнять его.
Двенадцать полудурков уселись на пол и, подравнявшись, неловко обнялись.
Лента, умилённо глядя на нас, продолжила:
; Я бы хотела пояснить, для тех, кто не знает, и напомнить, для тех, кто, может быть, забыл, что такое «свечка». Каждый вечер группы собираются в палате, каждая в своей, и проводит тренинг, анализируя свои поступки и происшествия за проведённый день. Мы садимся в круг, выключаем свет, зажигаем свечу посередине и потом по очереди берем её. И рассказываем, делимся своими переживаниями, достижениями за день. Говорите, не стесняйтесь, вас поймут и помогут вам. Ребята, правда, мы ведь поможем другу?
Ребята дружно закивали.
; Давайте начнём с представления! Каждый из вас должен назвать имена всех своих друзей слева, а в конце ; собственное имя.
И тут она громко выкрикнула «Лена!» И по кругу пошло:
; Лена, Зоя!
; Лена, Зоя, Маша!
; Лена, Зоя, Маша, Лёша!
; Лента? ; Парень явно не запомнил всех своих друзей слева. ; То есть, Лена? Маша? ; ему шепотом стали подсказывать и дело пошло быстрее, ; Зоя, Маша, Лёша, я тоже Лёша! Ага.
; Лена, Зоя, Маша, Лёша, Лёша, Аркаша!
После проблемы второго Лёши Аркаше подсказывали сразу, во избежание ненужных пауз.
; Лена, Зоя, Маша, Лёша, Лёша, Аркаша, Марина.
Наконец, когда круг был пройден, Лента движением шамана, исполняющего древнейший ритуал, чиркнула спичкой и установила горящую свечу в стеклянную банку из-под майонеза, потом встала и выключила свет.
; Можно я начну, ; усевшись напротив меня и взяв свечку, спросила-констатировала Лента. ; Сегодня я ещё раз поняла, как здорово, что мы живём на свете. Мне было очень приятно познакомиться с новыми людьми. Вы интересные, уникальные в своём роде ребята, ; мы с Алёнкой одновременно ущипнули друг друга и захихикали, ключевое слово «уникальные», ; вы добрые, открытые люди, и я хочу быть похожей на вас…
Тон был задан. Шесть человек, говоривших до меня, оказались счастливы, они отметили доброту Лёши, смешливость Зои, активность Маши и т. п. Подошла моя очередь: я взяла свечу и уставилась на пламя. Врать не хотелось, выходить за рамки общей доброжелательности ; тоже. В конце концов, хочется тебе решать свои проблемы ; решай, зачем навязывать их другим. В этом пятне огня ; оранжевом, единственно сейчас существующем ; заключалось всё: сила стихий, всезнание и безразличие вселенной. Божий глаз смотрел на меня и поглощал меня, о чём тут было говорить. Алёнка заворочалась, незаметно толкнув меня в бок.
Я подняла голову, после яркого пламени свечи не увидела ни лиц, ни даже силуэтов, никого и ничего:
; Я устала: долгая дорога, чужая спальня, голод и при общей эйфории встреч ; полное безразличие ко мне и моим нуждам.
; Мы поможем, мы поможем… ; раздалось вокруг.
; Я просто хочу спать, какая тут помощь. Но всё равно: спасибо…
И я отдала свечу Лёне.
«Не лезь со своим уставом…» ; говорю я себе и опускаю глаза. Ничего не значащие посиделки со свечой опустошили меня. Тем не менее, ; самой интересно ; беря свечу, я волновалась как перед выходом на сцену, а потом, уже передав свечу дальше по кругу, ощутила себя выпотрошенной, будто после трудной контрольной. Можно врать людям, изобличать их ложь, рвать на себе волосы и рубаху, и можно молчать, играя во всезнание и всепонимание, но это не сделает тебя честнее или мудрее, это не будет шагом вперёд к открытию, это не откровение ; это всего лишь дым, поднимающийся вверх от пламени, создавшего тебя, но не передавшего своей сущности…
; Всё-таки неплохой психологический ход со свечой они придумали! ; сказала Лёна, когда мы возвращались в спальню, временно ставшую нашей.
; О, да! Волшебное слово «тренинг»! Теперь ты понимаешь, чт; оно значит?
Лёна хихикнула:
; О, да! Знай мы раньше, что оно значит, нас бы с тобой тут не было.
Я кивнула и объявила заветное:
; Хочу есть и спать, даже не знаю, чего больше. Давай чайник поставим?
Алёнка согласилась.
; Ты заметила, что они сотворили с нашей спальней?
Я, как всегда, ничего не заметила, тогда она пояснила:
; На зеркале отпечатались губы в помаде, на лампочке чей-то носок болтается, Ксюхины постеры содрали.
; Уроды. А ты молодец, как знала, когда плакат с Симпсонами домой увезла.
В девятнадцатой никого не было. Алёнка вскипятила чайник, и мы заперлись изнутри. Я переоделась в свою любимую ночнушку и забралась под одеяло, обставившись горячим чаем, Лёнкиным бутербродом с тушёнкой и несколькими печеньками. Казалось, воцарились мир и спокойствие, но когда мы уже выключили свет и собрались спать, припёрлись остальные девчонки и начали суетиться. Одолжили наш чайник, притащили откуда-то столик, резали хлеб и громко обсуждали, кто к ним должен придти.
Алёнка попробовала договориться:
; Девчата, а мы вообще-то уже легли.
; Не волнуйтесь, мы вам не помешаем.
; Мы устали и спать хотим, ; повторила она.
; Всё нормально: мы будем потише.
Такая вот непоказушная «помощь» в «школе радости»…
Явились ребята: Сергей, Дэн и ещё два дебила-переростка, ранее мной не виденных. Они сели за стол, нас даже пригласили, и начали, как говорится, «подбивать клинья». Ни флиртом, ни беседой назвать это было нельзя. Девчонки ржали, парни матерились. Таким Сергей мне не нравился. Я не могла ни уснуть, ни развеселиться.
Минут через сорок моё терпение лопнуло. Я выбралась из-под одеяла, надела тапочки и, подойдя со спины, обняла Сержа. Приложив на секунду голову к его плечу, я достаточно громко, чтобы все могли услышать, прошелистела:
; Серёжка, милый, я обожаю тебя и твои песни, но ты видишь, я хочу спать и мы не одни, давай завтра, а сегодня иди соблазнять других, я устала. Ведь ты меня знаешь…
Я постаралась улыбнуться как можно лучезарнее, выпрямившись, продолжила:
; Прошу меня извинить, но вы же всё понимаете: вечер не получится ; Серж без гитары…
И они ушли, пожелали нам спокойной ночи и, выключив свет, закрыли дверь. Я сыграла небезупречно, колени дрожали, и было немного стыдно за внезапность своих действий и за сам стыд ; тоже. Но они ушли, своего я добилась.
; Круто ты их! ; одобрила Лёна. ; Меня они тоже достали.
В ту ночь мне приснились пустые комнаты школы, совсем пустые ; без кроватей, тумбочек и всего привычного глазу. Кто-то настойчиво называл их «палатами» и предлагал мне отдохнуть с дороги. Да, да, отдохнуть: я страшно вымоталась и искала место, где можно было хотя бы присесть, но так и не нашла. Села на голый пол в пустой комнате. Вокруг голые стены, руки мои тоже, почему-то, голые. И они горят! Мои руки горели как большие перевёрнутые свечи; я смотрела на огонь, не отрываясь. Ни страшно, ни больно мне не было. Пламя уже поднималось к плечам, и я уже видела свою чёрную обгоревшую плоть... Тут я проснулась и сразу поняла происходящее: это пустота комнат при горящей перед глазами свече отозвалась во мне чувством страшного одиночества.
Утро наступать никак не хотело. В ту ночь, несмотря на усталость, просыпалась я часто, долго ворочалась, пытаясь снова уснуть. Не отпускали мысли о вечерней сцене. Зрители… ; что с них возьмёшь, но Серж!.. Такой живой, подвижный, он ведь умеет быть очаровательным, так зачем же вечером был другим? Они, наверное, сочли меня сумасшедшей, но… сами уроды! Серж сегодня не пел ; и не понравился мне. Он оказался совсем не мой романтический герой ; опять себе навоображала…
Тоска… Со двора спальню освещал яркий свет фонаря. Стены, пол, стол, кровати ; всё в комнате казалось сиреневым с зелёным отливом. Чтобы отвлечься, я мысленно стала размешивать краски на палитре: вначале смешала много белой с капелькой чёрной ; и получила цвет лишённой блеска белой жемчужины; затем добавила совсем чуть-чуть синей краски и сразу ; жёлтой, и получила цвет стены спальни в первый день после ремонта, когда насыщенная глянцевость ещё не пугает зрителя впечатлением казёнщины, неизбежным в скором будущем. Теперь нужно бы растворить эту смесь в лёгкой сиреневатости, но как? Если тупо мазнуть красным, то рисунок приобретёт оттенок беж. Если же, усилив синие тона, накапать красным цветом в конце, то от зелёного и следа не останется. Художница, блин… Чего-то я не догоняю!
Последние признаки дремоты, а с ними и надежда хорошенько выспаться, оставляют меня. Я вспоминаю то чувство обиды, когда, добившись на палитре, как мне казалось, нового необычайно яркого оттенка, я мазнула кистью по не заляпанному ещё листу ватмана. Положенный на сверкающую белизной бумагу, мазок оказался сер и будничен, как ни посмотри… И тогда мне захотелось скорее чем-нибудь закрасить весь лист, чтобы моё новое смешение цветов не казалось прилипшей грязью, но, напротив, осталось носителем некоего смысла, ярким лучом среди теней, размытостей и полутонов. Я думала о красках. Кто и как их добывает? Пять необходимых цветов ; белый, чёрный, жёлтый, красный и синий ; какие они изначально, в чистом виде?
В школе у нас никогда не было настоящего учителя рисования ; оно и понятно: зачем слепым и слабовидящим учиться мастерству в изобразительном искусстве? Наши с Лёной склонности к рисованию подпитывались регулярными заказами на оформление школьной стенгазеты, тематическими выставками и тому подобным. Но пригласить профессионалов или водить нас в соседний дом детского творчества никому из начальства и в голову не приходило. Опять-таки ; зачем? Потому-то манок о преподавателях рисования в «школе радости» и оказался для нас решающим. Пофантазировав ещё немного с новым оттенком мёртвенно освещённой комнаты, я вдруг решила нарисовать ночь. Изобразить образ женщины-Ночи в платье такого же цвета, каково звёздное покрывало, которое ночь набрасывает на землю. Она должна быть холодна, бледна и прекрасна, а её кожа будто просвечивает, и тонкие прозрачные пальцы. А Солнцу придать мужской облик, только без водянистой размытости: лучше его вывести просто чёрным контуром по золоту, да, чёткими законченными линиями. Черты лица пусть будут жёсткие: густые брови, глубоко посаженные глаза, упрямый подбородок, нос с горбинкой; длинные пряди развеваются за спиной, тело древнегреческого Атланта, и, конечно, он хотя бы до пояса обнажён. Зигзагообразная молния пересекает ватманский лист по диагонали. Теперь композиция: пусть справа, на фоне ночного неба, стоит моя героиня, её правая рука ускользает от протянутых к ней больших ладоней героя с солнечной стороны. Их руки у самой черты молнии, и в её глазах грусть, а в его ; надежда. Тени, блуждающие в складках её платья, лишь чуть выбеленная слюда на чёрном бархате, блики лунной дорожки на волнах. Как мне хотелось отразить всю зыбкость её существа, нечёткие колеблющиеся черты!..
Уснула я под самое утро ; радостно и крепко. Не слышала голосов возящихся девчонок, хлопанья дверей, не обратила внимания и на ставшее уже привычным толкание по утрам, мол, вставай соня, завтрак проспишь. Я спала и когда комната опустела. Но скоро мне пришлось убедиться, что я не дома и даже не в школе в полном смысле этого слова. Пришли вожатые и начали будить меня с той непоколебимой доброжелательностью, что почище любой грубости. Мне хотелось выругать и вытолкать их за дверь, закрыться изнутри на ключ, но эти дуры продолжали долбиться.
; Девчонки, ведь восьми ещё нет!
; Уже без десяти. Марина, почему ты не встаёшь?
Я молчала, цепляясь за остатки сна.
; Ты заболела? Врача пригласить? Температура есть?
Девки щупали мой лоб и даже ставили диагноз:
; Скажи, Марина, живот, да?
Мне не хотелось поворачиваться, шевелить языком, открывать глаза, но это уже начинало бесить. Я улыбнулась, как Бонни из «Унесённых ветром», и удивленно-ангельскими глазками уставилась на столпившихся кураторш. Просить у девочек моего возраста дозволения поспать ещё немного казалось мне унизительным, врать красиво со сна получалось плохо, и я сделала то, что на людей, мало знавших меня, действовало безотказно. Сладко потянувшись, скинула одеяло и села.
; Я же могу опоздать на завтрак, спасибо, что разбудили, всем доброе утро, ну всё, встаю.
Обрадованные Лента и К° сразу вышли, а я со спокойной совестью снова залезла в нагретое гнездо ночных отдохновений. Но уснуть мне не удалось: лошадиный топот и смех, сшибание двери с петель ; сразу видно, что не у себя дома, ; грохот выдвигаемых ящиков и возмущённые вопли. Я, кажется, начинаю их ненавидеть. Но не опускаться же до рыночной матерщины. Я наконец-то проснулась:
; Девчонки, вы в какой школе учитесь?
; В сорок четвёртой, ; последовал незамедлительный ответ.
; А, понятно, у вас ведь культуру общения не преподают, этику, эстетику, этикет… ; они заметно смутились. ; Я так и поняла. На будущее: в женскую спальню дверь не распахивают без стука и не оставляют открытой на распашку… Да и у парней тоже.
Пришла Лёнка:
; Хорошо, что ты встала. В комнату завтрак принести не разрешают, а наш чайник уже забрали для какого-то массового чаепития. Иди в столовую, пока не закрыли.
Последние два года в школе мы, вполне взрослые парни и девушки, жили на особых правах. Год от года поводок, определяющий нашу свободу, равномерно приспускался, и теперь, гуляя на максимальной удалённости от воспитателей, мы мнили себя независимыми и самостоятельными. Их слежка за нами ограничивалась вопросами «Ты заданье уже сделала?» или «После ужина гулять пойдёте?» Мы не спрашивали разрешения, мы ставили перед фактом: «Ушли в продуктовый магазин, на плотину, в лес». Или: «Я выучу всё перед сном, я всё уже написала». По утрам я и Иришка всегда спали до последнего, все это знали и не мешали нам. Знали также, что на уроки мы никогда не опаздывали, точнее, на первый урок, если это русский, алгебра, химия или информатика. Некоторые сердобольные воспитатели даже приносили нам бутерброды с завтрака, а девчонки, Алёнка или Ксения, заваривали кофе. И мы с Иркой за десять минут успевали вскочить, одеться, причесаться и выпить горячего кофе с остатками вчерашних сластей. А заправляли кровати и красились мы, как правило, после первого урока. Ставшая уже привычной принадлежность к высшей касте мешала сейчас нормальному восприятию обрушившейся на меня волны коллективизма. Возведя себя на пьедестал индивидуализма, граничащего с эгоизмом, я испытывала жуткое напряжение всего своего невеликого нервного потенциала. Мне приходилось играть нарочито привередливую и заносчивую фифу, лишь бы они оставили меня за чертой своих нехитрых радостей, лишь бы не заставляли меня держать холодную и сырую, всегда дрожащую лапу олигофрена Аркаши, лишь бы не тащили меня в круг коллективных объятий. В принципе, я не против того, чтобы дети с ненормальной психикой, дети закомплексованные и страдающие от невостребованности своей никому не нужной серости, учились не презирать себя и радоваться, что в мире есть ещё более убогие, но просто меня это мало касается.
Хорошенько позавтракать не удалось: обещанные вкусности, видимо, решили оставить на последние дни ; для самых стойких учеников «школы радости». Меню этой школы не отличалось от привычного: комкастый блин холодной манной каши, осадочный кофейный напиток, зеленоватого оттенка яйцо и заветренный кусок хлеба с кубиком масла. Я люблю солнечные дни, беспричинную радость и светлое настроение, но на пустой желудок в такие дни особенно остро чувствуешь несправедливость мироустройства. Наверное, я ещё расту, поэтому хочется хорошо кушать. Вот бы прямо тут, в столовке, взбунтоваться! Но против чего конкретно, я не могла сформулировать. Решив уехать домой сразу после обеда, я отправилась на поиски стада.
Весь второй этаж с классами оказался предусмотрительно заперт; в распоряжении «школы радости» оставались спальни на третьем и столовая с актовым ; дискотечным ; залом на первом этаже. Негусто, но опыт предыдущих нашествий показывал: «обрадованные» ребятки отрываются по полной программе, оставляя после себя сломанные кровати, презервативы в тумбочках, засорившиеся туалеты и раковины, оторванные гардины… Ладно, мне ли их осуждать? Равные среди подобных, они возмещали то, чем обычная жизнь их не балует. Но я-то тут зачем?
Искать свою группу мне не пришлось долго: Большая Света вприпрыжку догнала меня. Я не доставала ей и до плеча, а вширь она раза в три превосходит любого подростка своего возраста. Но ; с комплексами надо бороться, она классная девчонка, её принимают и любят за то, какая она есть, а посему ; скачи и пой, если душа поёт! Как бы смешно это ни выглядело, она курсирует в чёрном бабском сарафане и в зелёных домашних шлёпанцах.
; Ты ведь в художественный с Алёнкой записалась? ; и, не дав мне времени для ответа, пропела. ; Пойдёо-о-ом, я тебе покажу-у-у. Будем, будем рисовать мы с тобою, так сказать!
Она попыталась приобнять меня, а когда я вывернулась, шутливо столкнулась со мной плечом:
; Ну чего ты такая смурная?
; А ты ведь в институт поступила? ; спросила я, чтобы хоть что-нибудь спросить и прервать её подвывания.
; В колледж, на детского психолога. Ну вот, пришли-и-и!
Для занятий художественного кружка была выделена казарма ; семнадцатая спальня. С четвёртого по шестой класс мы спали здесь, четырнадцать девчонок из разных классов. Вечно холодная, шумная и в то же время пустая спальня в четыре окна. Теперь кровати сдвинуты вдоль окон, а посреди комнаты установили шесть парт и множество стульев вокруг.
Алёнка уже сидела, положив кофту на соседний стул. Заметив меня, позвала.
; Ты мне место заняла, спасибо. А чего так все галдят?
; Мне кажется, мы не будем сегодня рисовать.
; Почему?
; Там посередине стоят банки с кистями, но, по-моему, это не краски, а клей. А на подоконнике пачки цветной бумаги. Но видно отсюда плохо. Подожди, сейчас узнаем.
Трудно описать моё разочарование. Лента стояла у центрального стола и, поворачиваясь в разные стороны, показывала, как надо правильно складывать лист, где провести кистью и куда продеть шнурок. Алёнка не видела, что и как делает Лента, она просто подглядывала за соседями и пыталась повторить, попутно объясняя мне. «Встать и уйти», ; думаю я ; и сижу.
; Марина, а ты почему ничего не делаешь?
У меня нет слов, предательская слабость, солёный ком мешают говорить. Алёна отвечает за меня:
; Она не видит, что вы там показываете. И я, кстати, тоже.
Лента рада, она готова окружить нас своим вниманием.
Встать и уйти. Куда-нибудь. На улицу, домой. Смотрю в окно, и мысль об отъезде успокаивает меня.
; А нам сказали, в вашей школе рисовать учат, ; откашлявшись и проглотив слёзы обиды, говорю я.
; О, это раньше у нас был кружок рисования, а сейчас модно оригами. Мы провели анкетирование, и вот Зоя, например, специально ходила на курсы. Мы начинаем с простого, но вы не представляете, какие невероятные вещи можно сделать из обычного листа бумаги. Ну вот ; тебя ведь Алёна зовут? ; посмотри, красиво, правда? Марин, ты поняла?
Я встала:
; Я пойду. Всё равно я не вижу ничего, да меня это мало привлекает.
Она доброжелательно возмутилась:
; Как можно, у нас так не принято…
; Курс «Умелые ручки» для второклассника!
Я взяла пиджак:
; Лёна, остаёшься?
Она тоже встала. Лента продолжала говорить, но мне не хотелось разрыдаться на глазах чужих людей, рассказывая, что я хочу научиться рисовать, что я, полуслепая девочка, мнящая себя талантливой, хочу, чтобы меня научили наконец хотя бы азам любимого искусства, и что мне плохо, когда рядом глупость и ложь, прикрытая добросердечием. Я была близка к истерике, и единственным способом не сорваться был побег.
Умничка Алёнка всегда верно могла определять моё настроение. Она взяла меня под руку и мы вышли. Я не могла говорить спокойно, мы долго молчали. Потом Лёна предложила прогуляться до палаток, купить чего-нибудь вкусненького, освежиться и спокойно поболтать.
; Ты поражаешь меня своим здравомыслием. Спасибо, Лён!
Она рассмеялась:
; Это только на твоём фоне. Ты просто воспринимаешь всё слишком близко к сердцу. Мне тоже обидно, фигня такая-то получается с этим художественным кружком, но переживать-то так зачем?
Помолчав немного и не дождавшись моего ответа, она продолжила:
; Даже кормят здесь тоже плохо. И вообще, чего они всё время заставляют нас прыгать и обниматься со всеми? Не нравится мне обниматься с кем попало. У половины из них изо рта пахнет.
Я кивнула:
; Зато Децела тут зовут по-благородному ; Дэном. А дура Машка ; весёлая, общительная девочка. Как им самим не тошно от такого сборища неполноценных детей? Сама Лента с подругами ; нормальные здоровые девчонки, какой им кайф от всей этой похабщины, что творится по ночам?
; Ты знаешь, по-моему, они не сильно отстают от больных. Если бы тот же Серж не кинулся окучивать всех этих кобыл, а начал приставать к тебе, неужели бы ты поступила с ним иначе?
Что я могла ответить… Мне куда больше нравилось мечтать о том, что голос Сержа ; протестующий и нежный, звонкий и бархатный ; поёт для меня одной, мечтать, а не трепаться или, того хуже, спать с тем, кого я увидела здесь. Он и отдалённо не походил на созданный мною образ. Р.А. недавно подметил: моё восприятие дружбы ; чисто мушкетёрское, а представления о любви ; сплошь из романтического кино, вот только реальная жизнь ; не череда мультяшных картинок. Р.А. сказал: идеалисты люди хорошие, но их ожиданиям и требованиям почти невозможно соответствовать. Наверное, я, не находя желаемых качеств в по-своему талантливом парне, могла бы и дальше обманывать себя, теша воображение благородными образами, но столь грубое вторжение реальных сцен в мои мечты оставляет меня с пустыми руками и ; пусть это и пафосно прозвучит ; с разбитым сердцем.
; Лучше уехать, чем участвовать в безобразии.
Алёнка не стала спорить. Мы оделись и вышли во двор, но не успели дойти до ворот, как толпа девчонок и ребят из числа гуляющих перегородила нам путь.
; Нельзя! Нельзя за территорию! Вы куда? Почему не в своей группе? Что вам там надо?
Попытки объяснить, чт; мы хотим есть, чт; мы сто раз бывали в магазине и прекрасно знаем дорогу, чт; они нас попросту достали, не были услышаны.
; Бред какой-то! ; я говорила громко, отчасти чтобы меня слышала не только Алёнка, отчасти чтобы направить своё бессилие не в плач обиженного ребёнка, а в раздражение индивидуалиста, взбешённого скудоумием масс. ; Эта ваша «школа радости» больше похожа на тюрьму презираемых и отверженных! Меня не кормят ; и не дозволяют купить продукты! Желают спокойной ночи ; и галдят, мешают уснуть до самого утра!..
Бесполезно.
Нас пригласили в двенадцатую спальню. Бывшая моя с Иркой комнатка изменилась. Она была не меньше девятнадцатой, но, в отличие от неё, здесь осталось всего три кровати. Зоя, Тоня и Лента ждали нас там. Девочки явно курили только что: форточка была открыта, но запах ещё не успел выветриться. Сесть было некуда, диван занят, а на ближней к двери кровати валялись чьи-то вещи. Мы стояли перед ними, держась за руки, стояли напротив окна, стояли с уверенностью, что только синева небес может быть нашим судьёй.
; Как провинившиеся пионеры, ; шепнула я Лёне.
; Девчата, что же всё-таки случилось?
Алёна взяла инициативу на себя:
; Мы хотим сегодня после обеда уехать домой.
И снова, просящие голоса: что да как, а может, всё же попробуете, что же теперь делать? И ; о чудо! ; с нами пошли на компромисс. Лента, наконец, подвела итог:
; Марина и Алёна, давайте договоримся: вы никуда не поедете сегодня, а мы попросим девочек из четырнадцатой палаты поменяться с вами местами. Сегодня вечером будет дискотека. Если хотите, после обеда Тоня может сходить с вами по магазинам и помочь выбрать продукты. А если не хотите заниматься с другими ребятами, то можете самостоятельно рисовать.
Казалось, они уступили всё, что можно, и продолжать настаивать на отъезде становилось как-то непорядочно. Но мне не хотелось оставаться здесь: было тошно и гадко, возникло острое ощущение зря потерянного времени ; его вдруг стало невыносимо жалко. Мы с Алёной пообещали вести себя хорошо и не расстраивать добрых кураторш. И нас оставили в покое. Мы сидели весь вечер в спальне, заняв свои старые кровати, болтали о пустяках, лёжа на животе и, уткнувшись носами в тетрадки, рисовали, тяготясь окружающими даже больше, чем вчерашним вечером.
Дискотека была в самом разгаре. Колонки долбили на полную мощь, и в нашей закрытой от посторонних спальне раздавался невнятный шум. Привычно водя ручкой по клетчатому листу, я думала, что глупо, наверное, с моей стороны так расстраиваться по пустякам. Но, с другой стороны, я могла бы сейчас лежать дома, в обнимку с мишкой, слушать книгу, и было бы тихо. Предел мечтаний. Если я не хочу вести себя по их правилам, то какой смысл держать меня здесь; просто чтобы была, мозолила другим глаза, зачем? Отгородиться от всех, делать, что привыкла, не соблюдать общий распорядок ; кому это надо? Вроде бы весь смысл «школы радости» ; в единении доброты и взаимопомощи. Но моих сил достаточно лишь для самостоятельного существования, я не смогу сделать дуру Машку умнее или побороть комплексы глухого Васи. Вообще с проблемами такого рода человек должен бороться сам, а если его воли недостаёт, пусть с ним работают психологи, это их профессиональное поле. Заниматься самообманом я не хочу и не буду. Знаю: я сама далеко не эталон, и мир, увидев меня целиком, отнюдь не задрыгает ножками от восхищения. И знаю: люди не будут выстраиваться в очередь, желая облегчить мою участь слабовидящей. Так зачем же это самовосхваление: «Ты слепой ; но талантливый! Ты глупый ; но добрый!»
Рожицы на бумаге выходили у меня тёмными и смурными. Я закрыла тетрадь.
; Освещение поганое. А у тебя что-нибудь получается?
Аленка ответила медленно:
; Завтра домой поедем, лежать на животе я и там могу. Хоть часть каникул с родными провести…
Она протянула мне свои художества. Весь разворот занимали пышногрудые красотки с треугольными лицами в различных шляпках, накидках и платьицах. У неё такие соблазнительницы получались всегда легко и непринуждённо, а у меня ; никогда. Даже если я пыталась подражать Лёнкиному стилю, мои героини выходили слишком… тяжеловесными, что ли. У меня не просто девочка в красивом платье, но обязательно судьба, история, ну или на худой конец характер. Сначала я рисовала глаза и не могла идти дальше, пока не вспомню, откуда я их взяла. Это мешает, когда хочешь расслабиться и сделать красивый набросок без претензий. Когда чувства переполняют, рисунок выходит либо очень… либо никакой; второе ; гораздо чаще, и расстройств от творчества, соответственно, больше.
Я улыбнулась:
; Мне нравится вот этот костюмчик, хочу себе такой же. А зачем ты ей такие ляжки нарисовала.
Алёна только рассмеялась:
; А у тебя что?
; Фигня какая-то.
; Вот этот на информатика бывшего похож. А это еврей какой-то. Вообще как они наши рисунки путать могут? Не похожи совсем.
Я согласилась. У Алёны лица одинаковые, с одним выражением, в основном девушки с фигурой, напоминающей классическую восьмёрку, в полупрозрачных одеждах; висят в воздухе, бессюжетно, но красиво. Мне нравится, как она смешивает полутона и как старается заполнить всю поверхность листа. Я же зачастую, с величайшим старанием закончив героя, до мелочей прорисовав каждую чёрточку, тенями максимально усилив впечатление глубины, так и оставляла его на совершенно белом фоне, потеряв к нему всякий интерес. Я выразила своё настроение, свою мысль, а всё остальное не имеет значение и в некотором роде будет даже лишним, отвлекающим от сути. Поэтому, должно быть, у меня так мало законченных рисунков.
Проявление и фиксация в кадре одной эмоции, порыва, почти действия ; вот то неуловимое, чт; я бесконечно пытаюсь вывести на бумагу. Я ; по жизни ; обычно не вижу и не понимаю выражения лиц окружающих людей, поэтому живые прототипы моих рисованных героев ; загадка для меня самой, и оттого, наверное, мои рисунки приводят учителей и воспитателей чуть ли не в мистический восторг. Откуда, каким зрением она может так смотреть? Некоторое время даже я пребывала в полном восхищении от самой себя. Ах, какая талантливая! Какое богатое воображение! Быстро прошло… Журналы с яркими фотографиями и десятикратная лупа в руке, телесериалы с лицами актёров во весь экран, с лицами, на которых на долгие минуты запечатлены выражения какого-то одного чувства, ; они сыграли не последнюю роль в моём «талантливом» понимании расположения светотеней и искусном подражательстве. Моя пламенная любовь к телевидению вполне объяснима: оно даёт возможность узнать такие вещи, которые иным способом я никогда не смогу рассмотреть.
В дверь постучали. Заглянула незнакомая женщина:
; А вы чего не на танцах? Там дискотека в полном разгаре.
; О, мы предпочитаем бальные танцы…
Она плюхнулась и развалилась на диване. Я не знала, как к ней обращаться. Невысокая, но пухлая, похожая на воспитателей, она вела себя достаточно непринужденно для тётки лет сорока. Меня удивило, когда Лёна обратилась к ней на «ты»:
; А ты из какой группы?
; Я помощник в группе «Пятнышко». Зовут меня Наташа, а вы ; Алёна и Марина? Вы ведь из этой школы? Хорошо у вас тут. А Дэн с Серёжей с вами учились? Классные ребята. Мне сказали, вам не нравится у нас. Почему?
Ничего не значащая беседа угнетала. Лёна поддерживала болтовню, а я сидела молча, опять не понимая, зачем я здесь. Пойти некуда, делать нечего, говорить не с кем. Хотелось сказать нечто важное, умное, а я молчала. Хотелось расплакаться, а я улыбалась, хотелось выйти на ночной воздух, а я сидела, глядя на тёмный прямоугольник окна. Шторы к приезду «школы радости» заботливые воспитатели сняли ; вероятно, опасаясь разгрома.
Жизнь не может быть настолько нереальной: не я, а тень моя, поджав под себя ноги, сидит на кровати. Дежа вю. Я вспомнила детский сад и первые годы в школе. Только в то время могли быть аналогичные лампы, параллельные ряды голубых и оранжевых цветов, и так вот шёл откуда-то издалека, как фон, неторопливый говор… Во мне разливается пустота и безразличие ко всему, ощущение нереальности происходящего: это не я, я не здесь. Такое состояние даже забытьём не назовёшь, скорее тяжкое оцепенение перед пробуждением. «Надо» ; говорит мама, и меня вытаскивают из постели, везут на неделю в сад для слабовидящих. «Надо» ; говорит воспитательница, и вместо того, чтобы радоваться альбому и фломастерам, я стою на улице, не понимая и не зная, куда идти и что делать. «Надо» ; в унисон повторяют учителя, воспитатели, родители, и совершенно посторонние люди, и даже старый школьный звонок стремится оповестить меня об очередной необходимости что-то выполнить. А я сижу на кровати с закрытой тетрадкой на коленях, не чувствую ни рук ни ног, все мои ощущения вопиют: «Не хочу!»
На следующее утро мы постучали к вожатым.
; Мы в час уезжаем домой, ; хором с порога заявляем и собрались уже было уйти, как Зоя, Тоня и Лента загалдели наперебой:
; Мы не можем вас отпустить! Не имеем права! Попробуйте позаниматься ещё! На завтра у нас интересная программа. Давайте поговорим, обсудим, что же всё-таки случилось. Подумайте ещё немного…
Мы даже не смогли ещё раз открыть рты для окончательного заявления, как они выпроводили нас:
; Ну всё, девчонки, договорились, потерпеть не трудно, вы просто не старались, да и мы ну ничего не можем сделать для вас. В четверг будет начальство, с ним и обсудим, если вы, конечно, до того времени не передумаете.
Слоняемся по коридорам. А что ещё делать? В музыкальном кабинете сборище чужой группы. Лёну куда-то позвала Машка, а я зашла понаблюдать за Сержем и Децелом. «Ветерок» скучился в центре комнаты, а парень, видимо куратор, объяснял:
; Мы инсценируем лес. Нам необходимо выбрать из вас пять деревьев, ; несколько человек перешли на другую сторону, ; два пня, ; дружный ржач, и ещё двое вошли в лесную братию, ; та-а-ак, роль ветра, пожалуй, сыграешь ты, а озеро…
; Наташка, Наташка!
; ОК, пусть Наталья будет озером. Нам ещё нужен Леший. ; На эту роль вызвался Серж. ; Осталась Оксана… Ты будешь путником.
Оксану я знаю, бывшая непробиваемая моя соседка ; с лошадиным смехом и под метр восемьдесят ростом.
; Итак, роли распределены, объясняю суть…
Поговорив с каждым по очереди, парень хлопнул в ладоши: «Начали!» Оксане завязали глаза и пустили в путь-дорожку. Её никто не держал. Децел иногда, имитируя ветер, касался её руки, как бы указывая направление, а как только она поворачивалась и делала шаг, ускользал. Пеньки, видимо, были волшебными, они перескакивали с места на место, норовя попасть ей под ноги. Оксанка спотыкалась, чуть не падая, а деревья, как сумасшедшие, размахивали руками и качались из стороны в сторону. В комнате царила полнейшая тишина, если не считать шорохов, скрипа пола и комментирующей свои действия Оксаны. Наконец леший Серёжка ткнул её пальцем в бок, она обернулась и взвизгнула, отшатнулась, и тогда одно из агрессивных деревьев треснуло её ветвью по щеке. Ребята развеселились. Сверхактивный пенёк подловил её в момент замешательства: кинулся под ноги ; и Оксана-таки рухнула. Её голос больше не был уверенным, она перестала шутить и восклицать, она несколько раз дёрнулась, не узнав ветер, с силой оттолкнула озеро, протягивавшее ей руки. Пара дебиловатого вида деревцев затеяла возню на опушке. Пням явно надоели удары коленей и пяток, ветер проводил путницу уже в третий раз к озеру, а она цеплялась за всё, кроме Наташиных рук. Уже готовая разреветься Оксана вдруг загребла в охапку лешего и не хотела отпускать. Вырвавшись, Серж крутанул её несколько раз и толкнул в объятья Наташи, поддав пенделя. И тут уже настала очередь озера поймать путника и снять повязку с глаз. Все вздохнули с облегчением, а Оксанка разрыдалась. Вот тебе и непробиваемая кобылка!
От увиденного мне стало противно. Оно странным образом напомнило детство, когда более видящие ребята «пользовались зрением». Находясь в одной комнате со слепым, они ходили, общались жестами, переставляли вещи с места на место ; и всё без слов. Злая шалость, за которую всегда влетало, стоило кому-то из взрослых пожаловаться…
Тут прибежала Машка, вызвала меня по срочному делу, и я так и не узнала, в чём заключался смысл этого тренинга.
«Срочным делом» оказались поджидавшие меня Лента и К°. Лёну они, видимо, уже отпустили, и настал мой черёд.
; Марин, ; Лена, Леночка, Елена, как всегда, начала с очень трогательных интонаций, ; расскажи о себе, чем ты любишь заниматься, много у тебя друзей?
Удивительно, но когда с тобой обращаются как с недоразвитой, ты начинаешь вести себя соответственно. Лента наверняка имеет психологическое образование, но восемнадцатилетней девице, заведомо непростой особе, задаёт такие «простые вопросы». Вот уровень воспитателей! И как мне отвечать? «Я люблю рисовать. А ещё я люблю читать. У меня есть мама и папа, и друзья, много друзей…» Можно, правда, ответить вопросом на вопрос: мол, а с какой целью вам необходима данная информация? Или сразу перейти в нападение: «Поймите, Елена, если я решила уехать домой и остаток каникул провести с семьёй, то никакие душеспасительные беседы о несформировавшемся моём Я не помогут». Но, кажется, пока я прокручивала варианты ответа, пауза затянулась. Поэтому я удивленно приподняла правую бровь и слегка откинулась назад.
; Я знаю, ты любишь рисовать. ; Жалкая попытка зайти с другой стороны. ; А чт; ты рисуешь?
; По-разному, зависит от настроения. А у вас разве художественное образование? ; последние слова я произношу с видимым скепсисом.
; Нет, я не очень хорошо рисую.
; Вот и ответ на ваш вопрос: я не хочу оставаться, потому что рисовать на занятиях оригами не вижу смысла. Меня интересует здоровая критика профессионала, я хочу научиться новым приёмам и понять, в чём…
Лента расхохоталась. Кажется, я её, наконец, достала.
; Здоровая критика! А разве бывает здоровая критика? И больная критика бывает?
Зоя и Тоня не разделили веселья подруги. Одна из них даже попыталась пояснить, чт; именно девочка, наверное, имела ввиду:
; Марина, наверное, хотела сказать…
; Критика либо есть, либо нет. Она не может быть здоровой или больной, ; Лента несколько успокоилась и вернулась в менторскую тональность.
Я вяло слушала, отвечать не хотелось, и я просто кивала в такт её словам, не забывая при этом держать на лице чуть удивлённое выражение: «Да ладно! А вы в этом точно уверены? А с чего это?»
Им быстро надоело и, поняв, что разговора по душам не получится, меня отпустили.
Когда я вернулась в спальню, Лёна уже одевалась.
; Я знала, что ты быстро закончишь. Идём на улицу.
Мы вышли на спортплощадку и в отдалении уселись на деревянные лодочки. Солнце светило до невозможности ярко. Лежавший снег расчертило на жёлтые полотна и синие полосы теней. В такие дни я хочу петь и кружиться, а не торчать заложником чьих-то дурацких правил. Алёна пыталась шутить:
; Может, по-тихому соберём вещички да смотаемся? Или позвоним Еве, пусть скажет им: у нас расписки есть ; ещё с восьмого класса, мы способны сами добраться до дома. Не, ну какие они ещё дуры… Молодые недоученные дуры! Тебя тоже пытались развести на откровенность?
Я ни о чём больше не думала, смотрела на небо и слушала дальние голоса ребят. Слезы сами потекли по щекам медленно и щекотно. Мне казалось, начни я их вытирать и хлюпать носом, Лёна сразу заметит. Она остановилась на полуслове:
; Ты что, плачешь?
Я вздохнула и вытащила платок из кармана. Было стыдно. Хорошо, что рядом только она.
; К нам идут.
Ещё издали Наташа взволнованно закричала:
; Девочки, что-то случилось? У вас всё в порядке?
Мы встали и, подхватив меня под руку, Алёна крикнула: «Всё зашибись! Сделаем пару кругов вокруг школы». Гуляли молча, я быстро успокоилась. Медленно подходя к крыльцу, мы обнаружили на нём поджидающих нас испуганных кураторш:
; Послушайте, девочки. Мы посоветовались… мы не знали, что вам здесь так плохо. Мы просто не понимаем ; почему? ; Все они смотрели на меня. ; Вы спокойно можете ехать домой, если действительно этого хотите. Куда вам надо? Может, Тоня вас проводит?
Мы рассмеялись: Лёна ; с облегчением, я ; с грустью...
Двенадцатый класс глава3
© Copyright: Романова Катерина, 2014
Свидетельство о публикации №214071001428
Свидетельство о публикации №214071001428
Рецензии