Пути. Глава 2. Странности

Сектор. Четыре. Двести тридцать один. Сорок восемь. А. Цель определена. Расчетное время прибытия. Тысяча триста. Семьдесят шесть. Мидгардских часов.
...Пиип...
Погрешность. Сутки. Бортовая скорость. 78 бликад.
Помню, много песчаного мрамора и ясное синее небо...
Вспышка!
...Пип...
— Входим в облако. Ирбис, будь добр, следи за траекторией.
...Пип...Пип...
Внимание. Объект. А-Л. Зарегистрировано. Увеличение мозговой активности.
...Пип-пип...Пип-пип...
Системы альфа. В норме. Зарегистрировано. Учащение сердечного ритма.
...Пип-пип-пип..
Системы бета... Ошибка
...Пип-пип-пип...
Внимание. Объект А-Л. Системы бета. Зарегистрирована ошибка.
...Пи-пи-пи-пи-ПИ...
Объект А-Л. Выход из анабиоза.
— Ирбис! Ну наконец-то! – чьи-то торопливые шаги.
— Нет, ещё не время... Система. Объект А-Л...
— Уверен?
— ...Обновление состава...
...ПИ-ПИ-ПИ-ПИ-ПИ-ПИ-ПИ-ПИ...
Координатор, подтвердите команду.
...ПИ-ПИ-ПИииииии...
— Ирбис. Семь-два-девять. Объект А-Л. Обновление состава.
...пиииииииии...
Обновление стабилизирующего состава. Подтверждено.
— Ещё слишком рано, Миль. ... не стабильна...
...иииии...Пип-пип...
Через мутное полукруглое стекло мне видны непривычно яркие звезды. И само небо, оно не чёрное, нет. Таких цветов я раньше не видела, кажется...
...Пип...
...( Объект А-Л. Анализ... Зафиксировано. Все системы в норме )...
—...хорошо... – шепчет чей-то голос.
Темнота... Она закрывает небо... Я ничего не вижу...
...пиип...

***
...Мне жарко!
— ...хорошо, — Что именно? Этот жар? Или то, что я задыхаюсь? Как что-то вообще сейчас может быть хорошо? Кто это говорит? 
— Тише, тише, эй, всё будет хорошо, слышишь. Всё хорошо...
Я знаю этот голос? Почему всё горит? Я ничего не вижу! Что...
Я ощутила на своём лбу чьё-то обжигающее прикосновение. Куда ж ещё жарче?
— Марьяна! Она... Кажется она приходит в себя! 
— Ну, ну, не паникуй, говорю же, всё идет как надо. Отойди-ка...
"Я хочу пить". Надо открыть глаза. Ничего не понимаю. Где я? Почему ничего не видно? 
— пить.. – это я так хриплю? Я попыталась поднять руку, но не смогла, что-то мешает. Всего лишь одеяло.
— Эй, Эль, тебе сейчас лучше не двигаться. – Маринка невесомо провела тёплой ладошкой по щеке. Я узнала этот голос. Шаманка убрала с моего лба полотенце, и слабый свет свечей разрезал тьму, застилая глаза оглушающе-белой болью. Я ослепла? Она повернулась куда-то в сторону и строго сказала:
— Ну, чего стоишь? Слышал? Принеси воду — у неё обезвоживание.
Я попыталась проследить за ней взглядом, но не смогла — глаза болели ужасно. 
— Эй, у тебя что, даже мозги отморозило? А ну закрывай глаза! Целить буду. 
Я послушалась. Теплый свет просачивался сквозь закрытые веки, и приятно охлаждал мои горящие очи. Боль постепенно отступала, и через какое-то время я уже снова могла видеть нормально. В глазах рябило, но не так, чтобы это мешало мне осмотреться.
Я лежу на кровати, которая боком придвинута к печи, на мягкой перине. Это дом Маринки. Здесь всё почти как обычно: повсюду свечи, лавки-лари вдоль стен, окно с цветами и стол, где вперемешку со склянками, травами, мазями, мерными ложечками и мисками лежат мотки ярких ниток и пяльцы, на полу стоит медный таз, наполненный водой, валяются полотенца и тряпки, в которых я узнала свою одежду. Вообще, сейчас у извечно аккуратной подруги в комнате настоящий бардак. И если учесть, что её драгоценное вышивание лежит в той же куче, что и лекарства, то могу предположить: что-то её внезапно отвлекло от любимого занятия, и сдаётся мне, это "что-то" лежит сейчас в ее кровати. Рябить, однако, так и не перестало, и я закрыла глаза.

Это не помогло. Цветные пятна всё ещё стоят перед внутреннем взором, и мне ничего не остаётся, кроме как попробовать рассмотреть их. Пятна, на проверку, оказались линиями, и расположены они в пространстве в тех же местах, что и предметы в комнате. Это меня порядком озадачило, но я решила сильно не удивляться и, пока есть такая возможность, воспользоваться изменением. Вдруг исчезнет? Разглядывать комнату с закрытыми глазами оказалось невероятно увлекательным занятием. Маринка, например, которая сейчас стоит у стола и растирает в ступке какие-то листья, выглядит тёплой и ярко-рыжей с голубыми прожилками. Она как свечка и очень похожа на бабочку. На самом деле у нее тёмные, цвета красного дерева волосы, которые всегда лежат аккуратными упругими локонами, тёплые карие глаза, длинные тонкие пальцы и узкий нос, который я так люблю, и вообще она вся такая — длинная, тонкая, смуглая и яркая. Её бойкой натуре больше подходит лето, чем сонная и степенная зима, ведь оно, лето, такое же жаркое, как она сама. Я бы могла сказать, что она южанка, если бы, конечно, знала, какие там, на юге, живут люди.
На фоне яркой подруги я не сразу заметила ещё одно, смутно знакомое пятно. Оно стоит рядом, у стола, и протягивает ей плошку, наполненную водой. Нежные, зелёно-золотые листочки трепещут на несуществующем ветру. Ратибор? А что Он тут делает?
— Марин... Почему я здесь? — просипела – голос всё ещё слабый.
Подруга стремительно, едва заметно, стрельнула в него глазами, затем посмотрела на меня, так, будто что-то знала, и сейчас прикидывает в уме, что именно сказать. Я хорошо её знаю...
— Тут волки выли, недалеко, — она подошла, присела рядом на корточки и стала гладить рукой по волосам, — Я вышла посмотреть, что случилось, и увидела вас. Точнее Ратибора, тебя я не узнала. Ты... ты была белая как статуя, холодная и тусклая. Знаешь, я так испугалась. А он шёл прямо среди стаи, не побоялся. Сказал, волки вывели сюда, и нужно тепло... Сильный у тебя мужчина, подруга, – сказала она, заговорщически понизив голос, и лихо подмигнула, – Где взяла? Хочу себе такого же. 
— Не. Мой, – поморщилась я. Она не понимает.
Но с этим после, сейчас мне нужно знать:
— Как. Нашёл? 
Маринка закусила губу и опять перевела взгляд, на него, и на меня. Открыла рот, но Тибор опередил:
— Шёл по следу. Ты оставила куртку. И обувь. — он смотрел на меня прямо, тяжёлым, решительным взглядом целую секунду, протягивая стакан с водой. А когда взяла, развернулся и вышел на кухню. 
Маринка проводила его взглядом и укоризненно посмотрела на меня, не выпуская закушенной губы. Она всегда так делает, когда что-то скрывает или волнуется. Я же её знаю. Но она ничего не сказала, только придержала меня под лопатки, чтобы я смогла отпить, забрала стакан и ушла вслед за братом. Я откинулась на подушку, уставившись в темный потолок, расписанный живым узором. Пыталась мысленно распутать вязь золотистых энергетических нитей и думала. 
О том, как хорошо быть просто древом. Расти себе и радоваться солнцу, чувствовать корнями воду и землю, ветер меж гибких ветвей, недвижно стоять, и наблюдать за людьми, и природой, и стремительным бегом времени, просто быть. Никаких проблем, никаких волнений, лишь покой. Блаженство.
"Он пошел за тобой, глупышка, и нашёл ведь, спас. Чего ещё ты ждёшь?" — раздался певучий голос.
"Ты ничего не понимаешь, — ответила, — Мне нельзя."
"Правда? Это ты чего-то не понимаешь. Ты подумала, что стало бы с братом, когда он узнал? И это после утраты отца. А что бы сказала Маринка, когда отыскала тебя в навном мире? А ведь она бы нашла непременно, тебе ли не знать. Как смотрела бы ты в глаза своих предков?"
"Не знаю... А что мне было делать? Позволить тьме управлять мной?"
"И свет, и тьма неделимы, как рукава одной галактики. И день всегда сменяет ночь."
"А из чего они созданы?"
"Любовь — это то, из чего соткан свет. Тьма – лишь отсутствие света." — грустно отозвался голос
"Любовь... — в сердце что-то горько заныло, —Да кто ты вообще такая?"
"А ты не помнишь? — зазвенел колокольчиками её лёгкий периливистый смех, — Я – это ты, а ты – часть меня." — И эхо её голоса ещё долго звучало в голове.
Эх-х. Видимо мне всё же что-то отморозило в мозгу, раз всякие голоса мерещатся. Но в чем-то она права. Я действительно глупая. И теперь должна, просто обязана восполнить все пробелы. А Ратибор... Моя жизнь теперь принадлежит, а потому я просто не имею права и дальше делать глупости. Смерть — это очень глупо, а ещё малодушно. Кто угодно может просто уйти, забыть о долге и ответственности, жить куда труднее, исправлять. И это правильно — жить. Теперь я буду поступать правильно. Ведь и ситуация такая глупая, несерьёзная. Была. А я опять всё испортила. Но ничего, такого больше не повторится, я уж постараюсь.
Я попыталась прислушаться к тому, что чувствует Тибор, но наткнулась на глухую, неприступную стену. Как странно. А Маринка? Тоже пусто. Ничего не понимаю. И тут обнаружилось нечто неожиданное. Все эти линии и структуры... Это конечно красиво и полезно, но где остальное? Почему мне так тяжело?
— Мариин, почему я тебя не чувствую?
— Не чувствуешь. – Вздохнула она и кивнула своим мыслям. – А других? Кого-нибудь?
Смещаю точку внимания и концентрируюсь. Вот она, моя тёмная комната, но больше в ней нет огней, ни одного сполоха: нету Маринки, нет Ратибора, Машки — вообще ничего. Пусто. Только дико, почти нестерпимо холодно, а тьма только и ждёт, когда я сдамся и усну, прекращу бороться. Она наступает, а с ней наступает и холод. Я резко вынырнула от туда. Это так... непривычно и неправильно, что глаза невольно защипало от слёз. Меня будто лишили зрения. Или не лишили. Вот же Маринка, стоит, я вижу её структуру. Именно вижу, но не чувствую. Уж лучше бы я ослепла!
— Нет. Я будто оглохла. Я ничего не чувствую.
— Ничего или никого? – Уточнила подруга и опять закусила губу, уже в который раз за сегодня.
А разве есть разница? Я прислушалась к себе и поняла. Я ничего не чувствую. Совсем. Ни других, ни себя. И от этой мысли по коже пробежали мурашки, заставляя поёжиться. Чернота стала выползать из дальних углов комнаты и сгущаться, обволакивать, сдавливать в своих ледяных тисках моё сердце. Стало больно и холодно. Я посмотрела туда, где оно всегда было, но ничего не увидела. Пусто. Как будто нет самого сердца.
— Ты ведь видишь это? Что со мной?
— Да, на тебе блок. Прямо тут, – она прижала ладони к груди, – на сердце. Я ничего не смогла сделать — он слишком тяжёлый и крепкий. Он как... как...
— Ледяная клетка. – Ратибор стоял в проходе, видимо привлечённый темой разговора и потерянно смотрел прямо перед собой. Скользнул по мне тоскливым, полным потаённой боли взглядом и опять ушёл. Вот и как его понимать?
— Ох, Эль...
Маринка взяла меня за руку и сочувственно посмотрела в глаза, её собственные посветлели и наполнились слезами. Она переживала эту потерю как свою, за меня переживала, вместо меня. А я не могла ей ответить тем же. Пусто. Только сердце ноет, но даже эта боль воспринимается как-то механически, как порез. Я рефлекторно подняла руку к лицу и коснулась скулы. Ранка от впившегося стекла оказалась вовсе не лёгкой царапинкой, как мне казалось сначала, а довольно глубоким на ощупь порезом. Провела по нему снизу вверх, подушечками пальцев сращивая ткани энергией эфира, восстанавливая кожный покров. Порез уже не свежий, поэтому остался шрам, ну что ж, поделом, пусть будет, как напоминание об этом дне. А что сегодня за день? Солнцеворот. Сегодня же ночь духов. И как я могла забыть? 
— Марин, сколько сейчас времени? Почему ты ещё не в храме?
— Эль, ну какой сейчас может быть, а? Кто бы тебя тут отмораживал? 
— Но ты должна была сегодня присутствовать. Обязательно.
— И дать тебе околеть? Совсем разум потеряла? И вообще, до полуночи ещё два часа, чтоб ты знала, так что успею.
— Я иду с тобой. – сказала и тут же стала выпутываться из одеяла.
— И думать не смей! Тебе ещё нельзя вставать! – Она попыталась меня удержать. – Я не хочу тебя второй раз с того света вытаскивать!
— Но я чувствую себя хорошо!
— Неужели? Чьими силами? А?
— Да я сама целитель!
— Сейчас ты мой пациент!
— Пусти!
— Лежать, я сказала!
— Грр...
На нашу возню из кухни выглянул Ратибор, хмыкнул и убрался обратно. Тут я осознала, что моя одежда, та, что на полу, мокрая и грязная, и для того, чтобы ее одевали ну никак не годится, о чём прямо и заявила подруге, потребовав у нее комплект сухой. Услышав этакую наглость шаманка взвыла так, что волки удивлённо отозвались с улицы. Пообещала запереть меня тут до утра пока не вернётся, а всю одежду сжечь, чтоб не повадно было. На что я ей ответила, что тогда ей самой одеть будет нечего и что, в таком случае, за сохранность ее шитья я не отвечаю. Этот аргумент её добил, и она разрешила(!) мне пойти с ней, но только после полного осмотра. 
Пришлось перетерпеть сканирование и энергетическую чистку. Маринка заставила меня лечь на высокую, жёсткую скамью, чтобы позвоночник был ровным, стала водить руками над телом, тыкать в меня пальцем, смотреть, щупать и, по прошествии получаса, нехотя назвала моё состояние 'сносным', после чего выдала комплект одежды: бельё, носки, нижнюю рубашку, два тёплых свитера и широкие ватные штаны вместо моих любимых юбок, заставила выпить горький сок алоэ с медом и травами. Естественно, подруга зарядила его на восстановление энергообмена и, надо признать, это было не лишним, потому что чувствовала я себя несколько вяло: руки мелко дрожали, а тело было слабым и плохо слушалось, как не родное. Благодарю тебя.
После всех процедур я стала помогать Маринке с уборкой, заодно вытащила из мокрой одежды свой драгоценный мешочек и засунула в карман. Это действие конечно же не укрылось от цепкого взора моей вездесущей подруги, и я поняла, что совсем скоро мне предстоит настоящий допрос.
— Ну, рассказывай! – Наконец не выдержала она, когда мы вместе сидели над тазом и стирали. Она придвинулась ко мне, и глаза предвкушённо блеснули.
— Это листья. Для чая, – я меланхолично макнула подол юбки в воду и стала катать на стиральной доске.
— Того самого? – Подруга уронила в воду кусок мыла и принялась гонять его там по дну, пытаясь ухватить, впрочем, глаза опустить она не подумала. Куда там! Не её одну интересовала история этих листочков. Вот и Тибор тоже незаметно и настороженно подтянулся с кухни, сел у окна, как-то сразу напрягся, слушает.
— Да тут, собственно, и рассказывать-то нечего, – вздохнула я, отложив юбку и принимаясь за исподнее, – Гуляла по лесу, увидела цветок, красивый такой, алый, он мне понравился. Подумала, что будет хорошо смотреться у меня под окном, выкопала, тащила этот куст через пол леса, а он, ещё и колючий оказался, с шипами. Посадила, стала изучать, растение показало высокую восприимчивость к магии, решила поэкспериментировать. Что впрочем особых результатов ни по росту, ни по продолжительности цветения не принесло, хотя кто его знает, этот цветок, и как он должен расти. А когда листья у бутонов стали опадать собрала, оставила на чай. Тогда и выяснилось, что они могут передавать чувства и образы, но вкуса при этом практически никакого не дают. А, ещё они в воде растворяются. На зиму поселила цветок у себя в доме, чтобы на следующее лето продолжить эксперименты более направленно. Лепестки стала скручивать для компактности, а этой зимой, в начале Сонменя он замёрз. Вот и всё.
Я отжала рубашку, разогнулась и повесила её на верёвку.
Но глаза у Маринки уже загорелись жаждой изследователя.
— Какое было действие у первой партии? Имеются ли побочные эффекты? Чем воздействовала, какие мыслеформы использовала? Выстраивала для него потоки? Я хочу знать всё: время суток, фазы Ороса и Эй'ри, углы к Раде и её положение на небе во время воздействия, а так же его продолжительность; где выкопала, чем поливала, какой период цветения, интенсивность, способ размножения, видела ещё где-нибудь такие растения? Искала описание в свитках? Почему сразу не сказала? – Подруга просто засыпала меня вопросами, и мне пришлось на них развёрнуто отвечать, даже если ответа я и сама не знаю, но именно такие разговоры — это одна из вещей, за которые я так люблю Маринку. Ведь они хотя бы ненадолго приглушают нашу обоюдную и ненасытную жажду познания. Разговор логично перетёк в полунаучный диспут о целях, рациональности и методах использования магии в садоводстве, кулинарии и домоведении. Ни к чему конкретному мы конечно же не пришли, зато я почерпнула для себя несколько новых рецептов. Люблю готовить.
Ратибор в нашу полемику благоразумно не вмешивался и слушал вполуха, если вообще слушал, всматривался в темноту за окном, погружённый в свои мысли. Когда последний свитер был выжат и повешен на верёвку, а вода вылита и таз убран, он встал и сказал, что, коль уж мы, наконец, закончили, то самое время выходить. На вопрос Маринки, а что, собственно, Он там забыл, ответил веско: "надо", возразить на это ей было нечего. А я не спрашивала, потому что знала, что Тибор тоже обязан быть сегодня у Огня, именно поэтому ко мне приходил посланец от Общины с заданием проводить его туда. И поскольку его пригласили, значит так действительно надо. В конце концов, если дело серьёзное, то я, как ученица Хранителя все равно всё узнаю, когда придёт время.

***
Мы вышли. Маринка кивнула тройке белоснежных волков, мысленно поспросив их присмотреть за домом, и повесила охранку, чисто на всякий случай, вряд ли кто-то всерьёз решит сунуться. Репутация у нее суровая. Ещё пара волков вышла нас провожать. Хоть путь нам предстоит недалёкий, так всё же спокойней, ведь до полуночи остался лишь час. 
Ночь давно уже укрыла лес, и владычица Марёна отпустила на волю своих снежных стражей, чтобы они схоронили землю от недобрых глаз. Я сделала глубокий вдох, впуская в себя Дух леса, прислушалась к зову Хозяина. Он ждёт нас там, впереди, тянет к себе незримой нитью, обозначает теплом свое присутствие, и нам надо идти на этот зов, не теряя связи.
— Нам туда, – махнула рукой, и потопала в чащу.
Белая волчица повернула на меня свою изящную узкую голову, удивлённо принюхалась и пристроилась справа, чуть поодаль. Да, красавица, это я, только теперь чуток другая. Она тоже слышит зов, как и все мы. Слева ступает Тибор, Маринка и её волк позади. Я слушала глас тишины, не смея разрушить её чары, поэтому довольно долго мы шли молча, каждый со своею думой. Свежий снег хрустит под ногами, и могучие ели подметают его своими лапами. Мы трое – единственные люди в кромешной тьме этого леса, которую разгоняет лишь сотворёное мною голубое солнышко. Большая и прекрасная, птица Серу пролетела впереди, задев крылом ветку ели, с которой на землю упала шапка снега, и скрылась из виду. Тибор посмотрел задумчиво ей вслед и молвил:
— Сегодня ко мне приходил Старейшина альв, – Он сделал паузу, чтобы привлечь наше внимание, – Он сказал, что в час, когда умрёт солнце "Ветер укажет мне путь".
— Ветер? — Маринка недоумённо взглянула на меня, а я не менее растеряно обернулась к брату, но ритуальную фразу всё же произнесла:
— Но кто поймёт голос Ветра?
— У Леса свои тайны. 
— Но готов ли Лес открыть их? Сможет ли он обуздать Ветер, повести за собой?
— У Ветра свои тайны, — хмыкнул в ответ Тибор и рёк, — Готов. Лес поведёт, если Ветер примет его путь. — он остановился и посмотрел мне в глаза, — Возьмёшь под крыло?
Мы посреди леса, вокруг лишь снег и ели, да Маринка удивлённо пялит глаза. А я стою, ошеломлённая происходящим и не понимаю, откуда Ратибору известен этот обряд. Но даже так, почему он выбрал мня? И как я могу не принять человека, нашедшего и вырастившего меня, а теперь ещё и хранящего мою жизнь. 
— Я принимаю путь Леса. Мой путь – твой путь, — словно в трансе ответила я.
— Я принимаю путь Ветра. Мой путь – твой путь, — эхом отозвался мой спутник и тепло улыбнулся.
Я попыталась улыбнуться в ответ, но, судя по тому, как увяла улыбка Ратибора, а в глазах зажглась тревога, у меня вышло не убедительно. Только сердце опять заныло. 
— Ты не рада? 
— Просто очень удивлена... Тибор, зачем? Я же совсем ничего не чувствую... Теперь...
— Алани, — он догнал меня и взял за руку, — Алани, послушай, я люблю тебя. И я разрушу твою клетку, верь мне, разтоплю её, так и знай. Я смогу. Только будь со мной, пожалуйста. Сегодня же особая ночь, правда? Солнцеворот — вершатся судьбы.
Некоторое время мы шли молча. Сквозь варежку я чувствовала его большую и сильную ладонь. Она держит крепко, да я и не хочу, чтобы он её разжимал. Ведь теперь он – мой спутник и нам идти вместе, рука об руку самые дальние дали. Так и должно быть, так правильно. Еще днём я бы прыгала от счастья, от того, что он... Что я любима. Но теперь... Меня ничто не может всколыхнуть. А он.. Эх, такой ответственный шаг, необратимый, и вдруг я. Но как же я благодарна тебе, Ратибор!
— Ты не могла этого знать, но завтра я ухожу из Старолесья. И я не хочу уходить один. Хочу быть с тобой и идти дальше, вперёд, вместе. 
— Ладно.
Сзади засопела Маринка. 
— Благодарю тебя, Тигр. Я ведь тоже... любила тебя.
— А сейчас? Ты же ответила мне и приняла мой путь. У тебя была возможность отказаться.
— Да, приняла. Не знаю...
— Ледяная клетка, да? — Он сжал крепче мою руку, а в голосе так явственно прозвучала боль, что мне показалось, будто она моя, та, что внутри, в темной комнате, борется с подступающей тьмой. Я не могла не взглянуть на него. Но когда посмотрела, лицо его было спокойно, а взгляд твёрже камня, и лишь сердце бьётся чаще, выдавая его волнение, я вижу. Нет, что-то разговор совсем не ладится!
— И давно ты со старейшинами?
— С рождения, — хмыкнул он, — Моя мама – Яга. Сейчас где-то в лесах кинари просвещает птенцов, а отец был смотрителем Заповедника, его Старолесской части.
— А Бабушка?
— А баба Нюра была здесь наставницей. Вместо неё теперь Аксинья из Орешки. Где она сейчас, не знаю.
— А после, ты был за отца? Смотрителем?
— Нет, Алани, я лесник, просто наблюдатель. Настоящего смотрителя пришлют сегодня.
— Это всё, конечно, очень интересно, — подала голос Маринка, — Но мы уже почти пришли, у вас еще будет время наговориться, позже. Подумайте лучше, что скажете старейшинам, когда они узнают, что вы объединили пути без их присутствия, без благословения, Огня и согласия предков.
— Предки всегда с нами, — ответил Ратибор, — тебе ли не знать?
Маринка фыркнула. Но я знала даже без всякой эмпатии, что она улыбается и в душе очень рада за нас. А я давно её знаю.
Мы ступили на небольшую, идеально круглую полянку. Периметр окаймляет незримый барьер, пересечь который можно только войдя в одну из калиток между двумя вырезанными из камня истуканами–хранителями. Даже сейчас, глубокой ночью, прекрасно видно, как они гордо возвышаются над снегом мерцающими голубыми глыбами и зорко следят своими горящими глазницами за каждой стороной света. Это дивное и волшебное место. Летом, когда снега нет, можно увидеть, что земля здесь покрыта изумительной красоты каменной мозаикой, сквозь узоры которой пробивается невысокая сочная травка. Камни всегда тёплые на ощупь, а каждый завиток узора, сюжет и каждая руна наполнены глубинным смыслом и пропитаны магией. Мы вошли с запада. В центре этого нерукотворного явления растут два могучих древа – дуб и кедр. Они сплетаются кронами где-то в вышине, а между ними тонкой, прозрачной плёнкой натянуто сияющее полотно перехода.

Мы остановились прямо напротив Врат, и вскоре Хозяин леса явился нам. Огромный и могучий, лиловый, как все духи–хранители, олень неспешно выступил из противоположной стены круга и величественно пошёл навстречу, оставляя за собой светящийся шлейф. Его копыта не оставляют следов на снегу, а сияющие янтарём глаза заглядывают в самые глубокие уголки души. Он прошёл сквозь арку перехода, обретая плотность, и приблизился к нам. Мы склонились пред ним, припали на передние лапы волки, а когда разпрямились он прошествовал мимо нас, всматриваясь каждому в глаза. Но возле меня резко остановился, топнул копытом и засопел, грозно раздувая ноздри. Что же это? Сколько раз ходила, никогда Хозяин так не поступал! Мы всегда с ним отлично ладили и даже дружили, но сейчас, похоже, он на что-то очень разозлился. На что? Что изменилось с прошлого раза? Ну да, конечно, моя ледяная клетка. Он увидел, что я сама связала себя, потому и злится. Но, мудрый дух, смотри, я думала тогда, что так будет лучше. Я ошиблась. Прости, учитель! Гляди, я всё ещё чиста перед тобой! Ратибор на миг встретился с ним взглядом, потом решительно взял меня за руку и коротко пожал её. Хозяин леса сердито помотал головой, из-за чего тонкие веточки цветов на его тяжёлых ветвистых рогах часто заколыхались. Он шагнул ко мне вплотную, склонив могучую шею так, чтобы его глаза были на уровне моих, ткнулся носом и вдруг каак замычит! 
— Мооооо! 
Громко, протяжно и пронзительно, словно спрашивая "Зачем?!", прямо мне в лицо, обдавая его своим горячим дыханием. Потом он отпрыгнул назад и замер возле арки, пропуская нас в переход. Только взгляд его, обвиняюще-тяжёлый, обиженный, возмущённый и такой по-человечески укоризненный провожал меня до самой грани перехода.

Волки остались в круге, шаманка растворилась в белом сиянии, и я уже готова была последовать за ней, но Тибор всё ещё держал мою руку, заставляя обернуться к нему.
— Алани, постой, я хотел спросить.
— Да, Тибор? — он бережно взял мои руки в свои.
— Почему ты убежала? Пожалуйста скажи, я хочу это знать.
— Я... Мне стало очень плохо, — я взглянула в его тёплые, терпеливые глаза и решилась продолжить, — Когда ты назвал меня красивой я не поверила. Но когда я увидела твои глаза и то, как ты смотрел на меня, то на секунду всё же поверила и испугалась. Знаешь, если очень долго себе запрещать что-то желанное, то поневоле начинаешь чураться этого, даже самих мыслей, не то, что действий. А я запрещала себе очень долго. Запрещала любить. И испугалась. Своих чувств, твоего взгляда, и разочарования, если всё это вдруг окажется не всерьёз, понарошку, испугалась испытать боль. И знаешь, стало так тоскливо, и грустно. И я очень разозлилась на себя. За свою слабость, за неуместные чувства, на тебя за то, что даёшь надежду, на эти треклятые зеркала, будь они не ладны, на то, что даже не могу проверить, правду ли ты говоришь, что даже не знаю, как я выгляжу... А тут как раз это зеркало. И пусть его, но осколок полоснул меня по лицу заставляя ощутить настоящую, физическую боль, и это стало спущенной тетивой, высвободило силу и тёмную злость. Я почувствовала как будто всё, чего я боялась стало таким же реальным, как и этот осколок. На него я тоже разозлилась. Глупо, правда? А потом вдруг вспомнила, что бывало раньше, каждый раз, когда вырывалась тьма, и мне стало по-настоящему страшно. За тебя, что тебе будет больно, что ты пострадаешь, и это несколько отрезвило меня. Ратибор, прости меня пожалуйста за то, что связала тебя, пойми, я не могла по-другому. И хотя силу удалось перенаправить, я опасалась, что она всё равно вернётся. Как же испугалась за тебя! А потом мне стало обжигающе стыдно. Стыдно за то, что я сделала, за то, что потеряла контроль, за то, что я такая, какая есть, за свои слёзы и свою слабость. И ещё стало горько и больно настолько, что я не захотела ничего видеть, только бежать. Куда-нибудь, куда угодно, лишь бы прочь от этой боли, этой безпросветной тоски, и разочарования, и запретных чувств, подальше от тебя, от себя, от всего...
Пушистые снежинки неспешно кружатся в воздухе. Я стою и смотрю на наши руки в ожидании, что скажет мой спутник на весь этот безсвязный бред. А Он наклонился, бережно прижался своим лбом к моему и прошептал:
— Лани, любимая, пообещай мне одно. Когда в следующий раз тебе будет плохо, или грустно, или страшно... Пообещай, что бы ни случилось, ты придёшь ко мне. Ладно? Обещаешь?
— Да, Тигр. Обещаю. 
Он крепко обнял меня, положив подбородок на мою макушку, уверенно взял за руку и шагнул в переход, увлекая за собой в его мерцающую гладь. Белый туман укутал всё сияющей волной, я крепко сжимаю сильную ладонь своего Спутника, а в ушах, вторя робкому стуку сердца раздаётся... 
...Любимая...