114. Сады стихов. Валентина, звезда, мечтанье

                114. Валентина, звезда, мечтанье


История любви

Из письма Блока: «Ничего не знаю. Я думаю о вас давно. Я давно кружу около вашего дома. Теперь – второй час ночи… сейчас я хотел идти к Вам и сказать Вам: сегодня все, что осталось от моей молодости – Ваше. И НЕ ИДУ. Но услышьте, услышьте меня – сейчас. Ал. Блок».

Снежный ветер, твое дыханье
Опьяненные губы мои…
Валентина, звезда, мечтанье!
Как поют твои соловьи…

Черновик письма Валентины Щеголевой к Блоку:

«Ты отражен в моем сердце так, как оно тебя приняло и таким оно тебе молится, и в те короткие, но полные нездешней радости и восторга минуты, каким оно тебя узнало, сохранит тебя навеки».

Отношения Александра Александровича и его прекрасной дамы Любови Дмитриевны всегда воспринимались обоими как мистерия, и был теперь Канун в этой мистерии: жена Блока ждала ребенка. От другого.

За три месяца до рождения мальчика, названного Дмитрием, в честь отца Любы, великого Менделеева… «Как мы будем Митьку воспитывать?» - вопрошал Блок. За три месяца до появления на свет этого маленького Мити, вскоре умершего…

На новогоднем вечере у Сологубов Блок, быть может, слишком много веселился и дурачился. Встретил снова ту, что еще весной его поманила – Валентину-звезду-мечтанье. В апреле они ездили на Невское взморье, на острова (самые блоковские места, фэнсион «Незнакомка»).

«Зачем я ему? Он так жадно и страстно целовал меня, будто голодный. Я боролась, я сердилась, возмущалась и смеялась, в конце концов. Что спросить с этого умного и очаровательного человека. Только бы мне не влюбиться…»

И она в те дни переживала свой  Канун – арестованный «за политику» муж ее заключен был в петербургскую тюрьму «Кресты».

На бал к Сологубам Щеголева пришла в костюме грузинки, под длинной белой вуалью, Блок в черном домино (карнавальные Жених и Невеста). То, что казалось невозможным в обыденности, стало реальным в искаженной действительности карнавала.

Такая вот «женская проза»: 

«В глазах его я видела зверя... Задыхаясь, он шепнул мне: «Умоляю вас, умоляю, пройдите в кабинет, я вам должен сказать несколько слов». Я, как загипнотизированная, поднялась… Блок шел за мной, я обернулась. Мне сделалось страшно, и не успела опомниться, как была сжата сильными объятиями… К моим губам прильнули горячие сумасшедшие губы, в промежутке я только успела шепнуть: «Оставьте, оставьте меня!»

Лестница дома № 5 помнит проходившую по ней «совсем некрасивую» женщину, обладательницу гортанного, «воркующего» голоса.

…И готовый на новые муки,
Вспоминаю те вьюги, снега,
Твои дикие слабые руки,
Бормотаний твоих жемчуга.

Фатэма: Мужем Валентины-звезды был пушкинист Павел  Щеголев, тот самый, что опубликовал дневник Алексея Вульфа в своей книге «Любовный быт пушкинской эпохи».

Комментарий фэнсионера:

«Быть может, все в жизни лишь средство для звонко звучащих стихов».

«Поэтам вообще не пристали грехи…»

За стихи – списывают грехи.

Справедливо. За реализацию дара – прощается многое.

Так или иначе, не нам судить. Пусть судит поэтов тот, кто дал им – дар. Мы ничего им не давали. Мы только брали у них. Полной мерой.

Как представляется, единственный непростительный грех поэтов (прирожденный изъян) – то, что  абсолютная любовь-цель для них становится средством. Больше, чем NN (пусть чуть-чуть больше), любят они свои тетради.