Конфеты на паперти

Чем оно дальше, тем чаще вспоминается моё послевоенное детство, бедная   деревня без света и радио. Где-то далеко от наших мест ещё шла война, редко, но возвращались покалеченные  мужики, другие остались памятью – похоронками на божницах и фотографиями в родимом доме.

 Прискакал на костылях, с  одной ногой и крупозным воспалением лёгких мой брат Лёша. За спиной пустой солдатский вещмешок с бинтами и маленьким кусочком мыла. Хоть без ноги и больной, но живой, а его сверстники навеки остались в лесах и болотах  под Ржевом. Вечная им память.

 В конце войны вернулся и Фёдор Балуёв, весь целый, с руками, ногами, большой вещмешок еле приволок. Хорошо, видно, ему воевалось. По-разному жили бабы в деревне, одни похоронки получали, а Дарья Балуиха, как война из России ушла, - посылки с фронта, были в них продукты и красивые вещи заграничные.

 Складывала их Дарья в сундук, «После войны Феденьке пригодятся». Раньше-то сверстники его Федькой звали,  лупили  за враньё и  мелкое воровство. В годы военные хвасталась Дарья  сыном: « Умный мой Феденька. Сидит  не в окопе, а в кабинете, принимает больных и поранетых, вот ему и несут вещи ».

 Потом узналось, что был он в госпитале санитаром, за ранеными ухаживал, откуда вещи заграничные у Федьки – все понимали.Про ум Феденьки деревенские   знали; за семь лет пять классов закончил, врун и хвастун, но кучеряв и красив, многие девчонки о нём вздыхали.

 Это до войны было, не понимали теперь деревенские, как он, совсем целый, с руками, ногами,  не воюет, барином, выступает по деревне в разных пиджаках, да при шляпе и часах на цепочке. Догадывались, что пригодилась ему на войне в чужих странах умение воровское. Блестит Фёдор новыми галошами на ботинках заграничных, тросточкой, или длинным зонтом помахивает, бахвалится.

- Что это он не на фронте -  то, вроде не ранетый, всё при нём? – спросили Дарью.
- В больших героях Феденька, да на голову контуженый, вот и отпустили домой на побывку - рассказывала соседям Дарья. Много она ещё чего рассказывала, вся родова Балуёвых любила похвалиться и поблудить,  Федька в их породу пошёл.

В деревне девчонок и вдов  полно, верят в бабье счастье за  мужем, всякого  мужика приветят, накормят, мягко спать уложат. Многих Фёдор утешал, редко ночевал дома. Это теперь блудливые мужики по-французски альфонсами зовутся. Не знали в деревне таких умных слов, кобелём Федьку  звали.

  Всю осень  он по чужим домам ел и  спал, пока не встретил его однорукий инвалид, за сестру крепко  поколотил, вразумил.   В деревне это одобрили: - Так и надо кобелю!
- Жену по - себе ищет Феденька, - вступалась за сына Дарья. -  Никой он не кобель, вот жениться надумал. Для жены всякого у него добра полно, разодетая, всем на зависть будет, разобутая,  при часах золотых.
 
Заметили, что разодетый Феденька каждый вечер теперь в Худяково повадился. Приглядел Лиду, скромницу, на почте работала, жила при матери – отце недужном, справном хозяйстве. Дарья одобрила такой выбор сына, хвасталась: - Богатая невеста, но свадьбу в нашем доме справим.

 Пива-браги я наварила, самогоночка есть, закуска своя, Феденька бутылочку вина красного и муки белой в городе купил, пирогов напечём с яйцами и капустой.  Повенчаются в Прутне, как из церкви выйдут – бросят на паперти робятишкам конфет в бумажках. Пускай все нашу доброту знают.

Лошадей в колхозе не было, только у председателя. А вот, подишь ты, дал лошадь Федьке. Дарья хвастает: - Председатель уважает Феденьку, как героя военного, свою лошадь и повозок даёт, молодые в церковь с бубенчиками поедут.

Деревенские посмеиваются, всё подмечают: появились у председателя карманные немецкие  часы на цепочке. Видать, за них, а не за геройство,  дал председатель Федьке  лошадь. Скупа и прижимиста Дарья, знали: на пироги гости поглядят, да  не поедят, про  конфеты в бумажках и говорить нечего.
 
Что бывают конфеты в бумажках, мы слыхали, да не видали. С каких доходов их  деревенским покупать? Никогда мы с Нинкой таких конфет не пробовали.
Нинку соседке подбросила племянница Лиза, слюбилась она, молоденькая, до войны, с одноклассником, на офицера  он  учился, про войну в Испании рассказывал, туда и попал, на чужой войне пропал без вести.

  Осталась- ни вдова, ни замужняя,  племянница Сашина.  Без мужа девчонку родила, бедовала, шила на заказ и продажу одежду, ходила  по деревням, вещи на продукты меняла, дитё-то кормить нужно.Её судили, как спекулянтку и тунеядку, на добычу  торфа отправили. Бесправные несчастные бабы-торфушки. В тюрьме арестантам лучше жилось!

 Каторжная работа, вечно мокрые, в холодной воде, мужики не выдерживали, только бабы работали, унижало их начальство и мужики. Быстро на торфяной каторге наживали худую славу, туберкулёз и болезни женские. Только один выход из этой каторги – забеременеть, или помереть, да не у всех получалось

  Накануне суда  отвезла Лиза дочку в деревню к тётке, больше девать некуда. Так и появилась осенью у соседки Саши, крикливой и  срамной на язык,   мне подружка.
- Во, нячистый дух!-  кричала Саша на всю деревню. - Явилась и смылась, а нам с дедом  девчонку подбросила, кормите, одевайте выбл -ка!.
 У девочки  не было другого  имени, только «Выбл-ок». Она на него отзывалась, была послушной и беспрекословной, поспешно  бежала, как только Саша звала, ходила в обносках, что от Сашиной покойной дочери остались, да соседи давали.

 Зашла  к нам в избу, согреться, со мной поиграть. Дедовы в навозе валенки сняла, у двери оставила, сама босиком осталась. Ноги грязные, в цыпках, с бани до бани не мылись. А баня в деревне топилась раз в две недели, ногти давно не остригались, загибались, как у хищной птицы. Бабушка Акулина сняла с неё одежонку, к лежанке посадила: - Как тебя звать-то, бедолага?
- Выб..- к!

-Так нельзя говорить, как мать-то звала?
Задумалась: - Нинка!
- Так и мы будем звать, а с твоей тёткой я поговорю.
Хотела бабушка Нинке ногти остричь, за ножницами пошла, только  она ловко ноги загнула, обгрызла грязные ногти. У меня ногти были острижены, попробовала, как Нинка,  тоже ногу за голову загнуть – не получилось, а очень старалась. Удивилась бабушка: - Ловко, Нинка, ты ноги загибаешь, только ногти лучше стричь, а не кусать.
 
- А я вот ещё как могу! – свернулась колесом, ступни ног  на голове оказались. Крутилась Нинка,  перевёртывалась через голову нам на диво. Никто так не умел, только Нинка гнулась вперёд и назад, часто она в деревне выступления устраивала.

Бабушка была тёткой матери, долго прислугой в Питере жила, рукоделию вязальному деревенских обучила, уважали её и слушали. Отругала она Сашу: - Что же ты девчонку срамотишь, матерно зовёшь, чем дитё виновато в наших грехах?

- А как ещё её звать, коли мать нагуляла?
- Нинкой её звать. У тебя сын на фронте, под Богом ходит, не греши, Саша,  пожалей девчонку! Голову ей керосином намажь, платком завяжи, вшей полно, заедают девчонку.
Послушалась Саша, стала девочку звать Нинкой.

Нет в деревне разносолов, коровушка зимой не доилась. А если у кого и доилась, то почти всё молоко государству бесплатно сдавалось (чем не оброк?)  Пустые щи, картошка, капуста, да гороховая каша с льняным маслом – вот и вся наша  еда. Сладкое тоже было: томила мама в чугунке морковь, репу, или сахарную свёклу, вкуснота с хлебушком! Попробуйте!  Нинку  постоянно подкармливали из наших скудных запасов.
 
Знали мы из разговоров взрослых, про свадьбу и конфеты, которые молодые, выходя,  ребятишкам бросят. И так нам дармовых конфет в бумажках захотелось! Договорились в день венчания пораньше в церковь пойти, тогда больше конфет достанется.

Ушли, никому не сказали, куда. Пока по деревне шли, потише дуло, а на поле вьюга  снег крутила, дорогу заметала. В такую погоду гулять меня не пускали: « Хороший хозяин собаку со двора не выпустит», а мы не собака - сами ушли. Морозно и ветрено, одежонку продувало, а мы шли, две глупые  девочки, было нам в ту пору по шесть лет.

  Впереди шла Нинка в больших рваных дедовых валенках, были они выше колен. Для тепла она насовала в них сена, сеном и дырку сзади заткнула, мне наказала: - Ты сзади иди, как сено выпадет, заткни дырку. Так и дошли мы до Крюкова, оставался до церкви один километр, но мы устали и замёрзли, еле плелись.

Не знаю, дошли бы мы до церкви в холод и вьюгу, или свернули к стогу сена и замёрзли?
- Девочки, куда вы идёте в такую непогодь? - догнала нас на поле тётушка крюковская. Всё мы ей рассказали, про венчание и конфеты, что молодые  нам бросят. Покачала та головой, усадила нас в дровни рядом с сыном.

Везла его, израненного, в церковь на исповедь, прикрыла и нас сеном и дерюжкой, так мы приехали к церкви. Встретила церковная служка, веничком обмела, отвела по лесенке на балкончик, «хоры» он называется.
- Посидите тихо, погрейтесь, как венчание закончится, приду за вами.
 
К венчанию всё  готово,  зимняя половина церкви  протоплена,  тепло, свечи горят, воском пахнет. Хорошо нам на балконе! Внизу шло венчание, но мы этого не видели, согрелись, спали, обнявшись в тепле. Не знаю, сколько времени прошло, но разбудила нас служка: - Вставайте, девочки,  пурга успокоилась, домой пора.

Дала по две просвирки, перекрестила: - Пошли вам, Создатель, добрую долю!
- Тётенька, а когда молодые будут выходить, конфеты нам бросят?  - спросила Нинка.
- Уже уехали  молодые, а конфет я не видела.
Нинка, пока мы ехали обратно, плакала всю дорогу, размазывала слёзы по лицу грязной варежкой. Обидно было девчонке, что  проспала своё счастье, верила ведь, что бросит нам  Федька конфет в бумажках.