Частный случай русской жизни



Выражение «русская жизнь» впервые мне встретилось в главе «Чехов» из книги Бунина «Воспоминания».

Цитирую: «Он (Чехов) работал почти двадцать пять лет, и сколько плоских и грубых упрёков выслушал он за это время! Один из самых величайших и деликатнейших русских поэтов, он никогда не говорил языком проповедника. А можно ли при этом рассчитывать на понимание и благосклонность критики в России?...И, конечно, несладко было Чехову иметь таких критиков, и много горечи влили они в его душу, и без того отравленную русской жизнью…».

Что это такое – «русская жизнь»? Что это за отрава такая, опасная для художника и поэта? И почему душа Чехова, по мнению Бунина, была отравлена русской жизнью?

В контексте чуть выше у Бунина читаем: «Всё, что совершалось в литературном мире, было очень близко его (Чехова) сердцу, и много волнений пережил он среди той глупости, лжи, манерности и фокусничества, которые столь пышно цветут теперь в литературе…».

Не очень лестная, даже беспощадная оценка русского литературного мира в период самого буйного его расцвета. Мало кто из литераторов «Серебряного века» получил скромную порцию похвалы от Бунина. Зато резкой и даже злой критики досталось всем, кроме независимого Чехова и неприкасаемого Толстого.

Можно понять Бунина, сердце которого так ожесточилось и так отравилось злобой против мира, цветущего своей красотой и молодостью, против людей здоровых и радостных, далёких от смерти, в то время как сам Бунин уже видел приближение смертного конца, неизбежно венчающего жизнь любого, даже необыкновенно талантливого человека.

Юрий Олеша так и понял Бунина, когда писал по поводу его «Воспоминаний»: «Он…злой, мрачный писатель. У него тоска по ушедшей молодости, по поводу угасания чувственности. Его рассуждения о душе…кажутся иногда просто глупыми. Собственный страх смерти, зависть к молодым и богатым, какое-то даже лакейство…».

Жестоко высказался Ю. Олеша, и, пожалуй, не совсем справедливо. Берберова считает, что справедливо – здесь автор позволил себе не согласиться с Ниной Николаевной. В эмиграции никто не посмел написать так о Бунине. Но многие из «молодых» думали о нём именно так. Думать-то думали, но публично проявиться не спешили. Смешно будет – что-то наподобие лающей на слона моськи. Да и откуда Н. Берберовой знать, что думали молодые? Разве что из кулуарных тихих разговоров...

Ю. Олеша, автор книги «Три толстяка», в эмиграции не жил. Он жил и творил в Советской России. Потому и позволил себе такое жёсткое высказывание о Бунине. Ладно, пусть будет…

Нам, живущим в 21-м веке, никто не может позволить или не позволить высказаться по поводу Ю. Олеши в связи с его критикой Бунина. Критика критиканов…Не прикасаясь к торчеству, возьмём последние годы Юрия Карловича. Современникам он запомнился постоянным посетителем ресторана Дома литераторов, где он просиживал со стаканом водки. Денег у него не было, а удачливые советские литераторы почитали за честь угостить истинного писателя, прекрасно осознавая его огромный талант и невозможность реализации его.

Из нашего не очень прекрасного далёка ныне хорошо видна большая, очень заметная разница между полностью свободной творческой жизнью Бунина на чужбине и подневольной полурабской жизнью Ю. Олеши в Советском Союзе. Бунин, проживший в нищете и болезнях последние годы, реализовал почти все свои замыслы, а у сытого и пьяного Юрия Карловича многое не состоялось. Да и жил он частенько в страхе, ибо над всем большим отрядом советских писателей, будь они в фаворе у власти или в немилости, всегда нависала зловещая тень вождя.

Автора не удивляет жёсткая оценка одного русского писателя другим – насмотрелся «трамвайных нравов» в нынешней литературной жизни. Но почему-то всегда критикующие пренебрегают важными обстоятельствами условий жизни и состоянием здоровья оппонента. Лишь бы хлёстко высказаться, больнее ударить…

А где же русская доброта? Куда подевалось христианское милосердие?
Русская жизнь или частный случай русской литературной жизни? Не будем спешить с обобщениями.

Из биографии писателя известна юмористическая зарисовка последних дней: однажды, узнав, что существуют разные категории похорон советских писателей, он поинтересовался, по какой категории похоронят его. Его хоронили бы по самой высшей, самой дорогой категории. Олеша на это спросил фразой, вошедшей в историю Дома литераторов: нельзя ли похоронить его по самой низкой категории, а разницу вернуть сейчас?...
Смешно, не правда ли?

Однако, вернёмся в русский Париж. К молодым Н. Берберова относит Набокова, Ладинского, Присманову, Смоленского, Фельзена, Кнута, Злобина и саму себя. Яновский выпадает из этой группы по причинам, упомянутым в предыдущих главах.

Считаю необходимым привести (для равновесия) правомерное высказывание писателя Ф. Степуна, современника Бунина: «…Не согласился бы я…с тем, что у нас есть таланты, равные Бунину по своей внутренней подлинности и по совершенству своих проявлений. В этом смысле Бунин всем нам, действительно, представляется почти единственным и в этой своей единственности, в особенности же поднимающемуся в Европе русскому писательскому молодняку, особенно нужным и ценным мастером».

Бунин нужен «молодняку» как авторитетный учитель, а писательский «молодняк» нужен Бунину как небольшая по численности читательская аудитория, объединённая общим русским языком и жаждой познания литературного мастерства. Русского культурного читателя за границей не хватало всем – и маститым, и молодым.

Что бы там ни говорили молодые о Бунине, а он о них, здесь молодым надо бы помнить, что секрета вечной молодости не существует. И ещё неизвестно, какой будет их старость – здравомыслящей и спокойной или же нищей, с прогрессирующим маразмом. Достойно прожить последние годы жизни не у всех получается, а на чужбине выжить вообще тяжело.

11.07.2014


Рецензии