пьесы Чехова

   
               Пьесы Чехова.
    Чехов писал не столько пьесы, сколько киносценарии, причем для современного кинематографа, который научился снимать природу. Потому что во всех его пьесах природа – это не просто театральные декорации, и даже не фон настроения. Действие происходит внутри Природы, особенно «Вишневый сад» и «Чайка». Вот если снять фильм по чеховской пьесе именно так – внутри Природы, то они приобретут совсем другой смысл. Это как значения похожих слов в разных языках. В каком-то языке (кажется испанском) наше слово «хорошо» означает «задница». Вот так и с Чеховым. Человек, который не умеет чувствовать Природу так, как он чувствовал её будет ставить его пьесы на другом языке. И вместо «хорошо» будет получаться «задница».
      И это неправда, что в его пьесах нет действия. Просто это действие рассчитано на киносъемку, с длинными крупными планами, перемещениями по экрану, с постоянно меняющемся фоном, цветом, закадровой музыкой и натурными съемками.
Если бы Чехов мог снять свои пьесы-сценарии, то деревья, озера, чайки и арбузы – были бы у него полноценными актерами. Не просто фоном, а частью сюжета.
Но на театральную сцену чайку не выпустишь, и вишневый сад не высадишь.
     Поэтому, придумав пьесу, он начинал втискивать её в театральный формат.
       «Дядя Ваня»
    Это первый и еще ученический опыт Чехова. В том смысле, что он еще только осваивал этот формат и сделал всё по традиционным театральным правилам. Еще не мучаясь поиском новых драматургических форм. Вот просто взял и попробовал написать не повесть, а пьесу.
    Поэтому её так любят и зрители и театры, потому что она – самая простая и самая театральная пьеса Чехова. Там всё понятно и очень эмоционально. Страсти кипят, как им и положено кипеть в театре, еще с шекспировских времен. Это абсолютно театральный формат. И природа, как ей и положено в театре, это всего лишь нарисованные декорации. Ну, и тема для разговора городских людей.
          
                «Чайка»
       Эта пьеса написана после «Дяди Вани». Видно, что это - его размышление о театре, литературе. Это даже не пьеса, а что-то типа диссертации на тему театра, изложенная в формате пьесы.
      Различают три вида мышления – образное, абстрактное и еще одно, доступное только талантливым людям – мышление образами. Вот Чехов, размышляя о театре, мыслил такими образами людей. Видимо, он решал для себя вопрос – стоит ли переключаться с литературной стези на драматургическую. И, размышляя, написал эту пьесу.
      Причем, насколько я понимаю, он сначала её написал, так как ему вообразилось. И только потом стал впихивать в формат театральной сцены. Но так как он не ограничил себя заранее театральными рамками, то впихивалось с трудом, поэтому самые важные события происходят где-то там – за пределами её декораций. Костя стреляет в чайку, Нина плачет на сцене летнего театра о своей юности … много чего происходит за пределами сцены. Причем, самое главное.
     В этой пьесе две сюжетные линии, которые практически не пересекаются: Маша и Нина.
         Принято считать главной – линию Нины. Хотя её образ – это традиционная схема разочарованной актрисы, которая пожертвовала своим личным счастьем ради театра. И нетрудно заметить, что Чехову не нравится её выбор. В последующих пьесах уже невозможно заметить, как он относиться к тому или иному герою. Но в «Чайке», очень чётко звучит нотка осуждения Нины. Видно, что она ему не нравится. Её образ – это некий схематический шаблон, есть в неё что-то неестественное.
       Другое дело Маша. Живая, печальная, милая, которой мы, незаметно для себя, прощаем даже её презрительное равнодушие к бедному Медведенко. 
        Стопудово! Чехов, когда писал пьесу, был влюблен в девушку, которая была похожа на Машу. И если задаться вопросом: с кем он отождествлял себя – с Тригориным или Треплевым, то лично я скажу, что он написал себя в образе Медведенко. Тригорин и Треплев только озвучивают его размышления о литературе. И хотя Тригорин ничего не говорит о театре, но после его разговора с Ниной становится понятно, почему Чехов взялся писать пьесы. Там можно обойтись без этого мучительного подбора слов. Надо просто включить воображение и смотреть. Герои сами всё скажут, как надо. Воображение не сковано рамками грамматики.
         Всё, что связано с Машей – её родители, Медведенко, её разговоры с Тригориным – это всё пронизано живыми, естественными эмоциями, как говорит мой литературный редактор, «написано кровью». Но как только появляются люди театра – Нина или Аркадина, сразу становится скучно.
        И вот не жалко эту Нину. Ни капельки не жалко. Машу – жаль. А Нину и, тем более Аркадину, - нет.
          Потому что это не люди, не женщины. А какие-то схемы, манекены, необходимые для обозначения сюжета.
         Хотя хорошие актрисы, конечно же, могут вдохнуть в них жизнь.
       Мне кажется, что главной героиней в «Чайке» должна быть все-таки Маша. В начале она должна быть что-то типа сегодняшних Эмо, играющих в трагедию и печаль. Немного рисуясь, она рассказывает Тригорину свою историю. Но в финале – это уже настоящая трагедия. Безвыходная, безмолвная … и бесполезная.
        Трагедии, которые переживает человек, должны делать его мудрее и милосерднее. Собственное горе должно научить человека понимать чужое несчастие. У Маши этого не происходит. она гибнет на наших глазах и попутно губит Медведенко и своего ребенка.
      Это общая тенденция для всех чеховских героев. Трагедии не делают их мудрее, они их просто убивают. Ни один из его героев не в состоянии достойно пройти через духовный катарсис.
     Причем это ведь общая тенденция. Они все ломаются, столкнувшись с проблемой, пытаясь убежать от обыденности.
      Почему?
      Боятся страданий?  Не хотят думать, утешая себя алмазными сказками? Что мешает им быть счастливыми?
      Между прочим, Медведенко единственный в этой пьесе, кто умеет любить. И не просто любить, но и заботится о ребенке, ради которого он готов идти девять верст под дождем. И, несмотря на свой жалкий вид, он там самый сильный. Человек, который не сдается и не прячется от проблем. Рискует, связав жизнь с женщиной, которая его не любит. И, вроде бы проигрывает, но всё равно не ломается. Он силен своей слабостью, умением всё перетерпеть ради детей.
    Принято считать, что Треплев – гениальный, но  непризнанный писатель, а Тригорин – заурядность, случайно ставшая популярной.
    Но мне кажется, что всё почти наоборот.
    Тригорин, говорит о писательском труде так, как может сказать только действительно талантливый человек. Которым движет не самолюбие, а талант. Это мучительное качество, не дающее покоя. Это состояние, в которое поначалу так трудно войти, но потом невозможно выйти. Ведь талант – он как наркотик. Единственное, что надо талантливому человеку – реализовать свой талант. Если этого не происходит, начинается страшнейшая психологическая ломка. Но если у человека появляется возможность реализовать свой талант, то начинается раскрутка внутреннего запаса и требуется всё более и более сильный наркотик. Причем в качестве наркотика выступает не слава, не признание – а вот это ощущение:
               Привлечь к себе любовь пространства,
               Услышать будущего зов. (Пастернак)
Талантливый человек крайне редко бывает счастлив своим творчеством.
    А вот Треплевым, Аркадиной и Ниной движет не талант, а самолюбие, амбиции, какие-то житейские проблемы. Талантливого человека раздражают аплодисменты. Аркадина же хвастает тем, как её принимали зрители, Нина мечтает о славе, Треплев прерывает пьесу, потому что мать слишком громко говорит. А Тригорину признание публики даже неприятно, он ему не верит, сомневается в объективности её оценки. А если бы даже и поверил, разве ему стало бы легче от того, что кому-то нравится его «писанина», если она не нравится ему самому?
    В пьесе происходит повторение ситуации. Можно догадаться, что Тригорин с Аркадиной не потому, что любит ей, а потому что эта связь с известной актрисой помогла ему приобрести популярность. И вот наступает момент, когда Нина хочет использовать его для того, чтобы попасть на театральную сцену. Конечно же, она его любит, но возникают сомнения, что это не совсем та чистая и наивная любовь, о которой мечталось Тригорину. И он поступает с ней жестоко – бросает её.
    Но вот вопрос – кто кого обманул? На взгляд обывателя – Тригорин. Нина немножко похоже на шекспировскую Офелию, там тоже трудно понять – любила ли она Гамлета, или интриговала, чтобы стать королевой. Девушка, мечтающая о славе, говорит известному писателю: приди и возьми мою жизнь. Как-то это … немножко меркантильно. Хотя Нину, кончено, всё-таки жаль. Всегда жаль юных, которым приходится пройти через опыт разочарования. 
     Вот эта история с чучелом чайки. Почему Тригорин забыл о ней? Не хочет вспоминать о Нине? Мне кажется, что тогда, летним днем, он просто не понял, в чем дело, не связал эту убитую чайку с Ниной, они были отдельно. Но чутье писателя, привычка видеть людей сквозь их слова, видеть то, что лежит под ними, на уровне подсознания подсказало ему то, что происходит. И он рассказал Нине её будущее. Это был его вещий сон об их будущем. Он всё знал, предчувствовал, чем кончится эта история. Но соблазнился. Причем не соблазнился не Ниной, а мечтой о любви. Тут вот опять тема любви, как огонек впереди. Только теперь, в отличии от «Лешего», несвободен мужчина. 
      Впоследствии Чехов будет брать сюжеты, где несвободны оба.
      Нина – это его предупреждение, что искусство, также как и любовь – не может быть огоньком. Девушка ушла из дома, осталась без средств к существованию. И вдруг выяснилось, что у неё нет таланта актрисы. Что актёрство для неё – это тяжелый крест. Чрезмерное самолюбие мешает ей жить нормальной жизнью. Она не способна на такие нормальные человеческие чувства, как жалость. Любовь Кости её пугает, потому что она сама на такие чувства неспособна. Она жаждет только восхищения, и путает его с любовью. Поэтому Тригорину было с ней неуютно, она восхищалась им, но не любила. Но все эти психологические узлы и закорючки, объясняющие её поведение, остаются как бы за сценой. Зритель должен сам догадаться до этого, додуматься.
     Но, ёлки-палки, не слишком ли большие требования к зрителю? У него и своих проблем полно. Психологический выбор герой должен делать на глазах зрителя, чтобы он понимал, в чем там дело. Или актеры должны играть так, чтобы заполнять эти многоточия. Но не слишком ли большие требования к актерам? 
    Мне кажется, на сегодняшний день, единственный, кто мог бы правильно сыграть Тригорина – это Александр Домогаров. Вот он сможет всё объяснить и сыграть.
     Там в пьесе, Тригорин говорит, что не понимает, почему его любят женщины. Поэтому его должен играть актер, глядя на которого хотя бы зрители будут понимать, почему его любят женщины. Но дело не только в его внешних данных.
    Вот это одиночество в лучах славы, эта трагедия талантливого человека, которым восхищаются, но не понимают. Его обожают две женщины, а он всё равно чувствует себя одиноким. Вот Домогаров сумел бы это сыграть так, как это видел Чехов.
    Он вообще чеховский актер, потому что умеет выразить не только самые тонкие переживания, но и подспудные мысли, и сделать это неоднозначно. Он мог бы замечательно сыграть Гурова в «Даме с собачкой». Потому что это очень непростой персонаж. И в этой повести Чехов опять зашифровал этот свой вздох о том, что люди на самом деле не понимают друг друга, обманывают себя иллюзиями. Представим, что они всё-таки поженились. Например, умер муж этой дамы с собачкой. Вот сомневаюсь, что они были бы счастливы. Думаю, что уже через год Гуров уехал бы на юг и завел себе другую даму с собачкой, чтобы уже с ней тосковать о невозможности счастья.
     Как известно, «Чайка» в первый раз провалилась. Она слишком реалистична. По законам театра Тригорин и Нина, преодолев козни Аркадиной, в конце пьесы должны были стать счастливой парой, завершив её поцелуем. Или Нина должна была вернуться к Косте, раскаявшись в своем предательстве, и в финале им обязана была улыбнуться слава. Неважно, с кем осталась бы Нина, но счастливый поцелуй в конце – был бы во всех пьесах на эту тему. А тут, блин, всё не так. Непонятно, кто победил и, главное, никаких тебе радостных поцелуев под занавес. Полное отсутствие позитива и респекта, сплошные несчастья и разочарования. Конечно, расстроишься и начнешь свистеть да топать ногами. Билет-то, чай, был за деньги куплен.
    Это потом уже всем рассказали, что это пьеса необыкновенная, авангардная, а кто этого не понимает, тот дурак или дура. Поэтому свистеть и топать остерегались. Но вот это недоумение по поводу незаметных для обыкновенного зрителя достоинств этой пьесы, думаю, тяготит и современных посетителей театра.
     Потому что она не про них. Она про театр, с его специфическими проблемами. Вот кому из актеров интересны проблемы сталеваров? Эти их заморочки с определением готовности плавки? Там ведь тоже нужен свой, особый талант, сверхъестественное чутье.  Кого-нибудь из актеров интересует, как этот талант зарождается, развивается? Нет! Так почему сталевара должны интересовать проблемы актеров? Поэтому не надо обижаться на зрителей, которые скучают на «Чайке».          «Три сестры»
   Пьеса начинается жалобой Ольги на работу в гимназии. Я сама проработала в школе десять лет. Ушла, потому что у меня нет педагогического таланта. Но работа с детьми – это очень интересная работа. Как можно говорить, что она из тебя что-то высасывает? Дети дают гораздо больше, чем берут. Это очень творческая работа. В ней, кончено, есть элемент рутины, например, проверка тетрадей. Но что поделаешь, в любой работе есть скучная часть. Даже у актеров, которым приходится играть один и тот же спектакль сотни раз.
     Вот меня как-то настораживает, когда Чехов называет работу учителей и врачей – рутинной.
     Наверное, это болезнь в нем говорила.
     Или это была такая карикатура на интеллигенцию тех времен, которую неправильно поняли?
    
       «Вишневый сад»
      Лучшая пьеса Чехова – это «Вишневый сад» с этим гениальным диалогом Лопахина и Раневской о великанах. Диалог во время которого они посмотрели друг в другу в глаза и разошлись … навсегда. Раневская испугалась или заскучала, представив себя содержанкой купца, денно и нощно подсчитывающего прибыль. Раневскую обычно  изображают рафинированной, печальной жертвой. А ей просто скучно среди этих людей. Да, вишневый сад, детские воспоминания – это волнует, но недолго. А потом опять неподвижная, как болото, скука. Иногда там булькают зловонные пузыри сплетен. И снова неподвижная скука. Ей интереснее пустая болтовня парижских вечеров, создающая иллюзию умной беседы. Есть с кем поговорить, загадочно затягиваясь дымом. Впрочем, тут возможны разночтения и разнопонимания. Так что режиссерам есть где разгуляться.
    Во времена социализма главным персонажем «Чайки» была Раневская. В наши времена, мне кажется, на первом плане должна быть история Лопахина. Это человек, который не умеет погружаться в чувства. Да, его тревожит любовь, в основе которой детские воспоминания о прекрасной фее, которая пожалела его и отвела к умывальнику. Даже не любовь, а мечта об этой нежной фее, которая заставляет его забывать о делах. Хотя, она ведь так удачно переплелась с очень крупной сделкой. В начале он, конечно, не думал покупать этот сад, ему было просто жаль Раневскую и он чувствовал себя великаном, который может его спасти. Но продумывая, что ей надо сделать, чтобы спасти вишневый сад, он вдруг понял, какая это выгодная сделка! В принципе, его совесть абсолютна чиста перед Раевской. Он предлагал, хотел помочь, они отказались, что же теперь, упускать выгодную сделку?
      Я не особый знаток драматургии, но из того, что я прочитала – этот диалог о великанах … он не просто лучший. Он гениальный. Просто образец того, как надо писать пьесы. Как говорил сам Чехов – люди пьют чай, говорят о великанах, а в это время рушатся их судьбы.
    В современных постановках про Раневскую и Лопахина чего только не придумывают. Хотя Чехов всё сказал про них в этом диалоге. Сказал чётко и ясно. И только самолюбивый дурачок, мечтающий о славе режиссера, который «не такой, как все», может не заметить трагедии этого диалога. И что именно он – ключевой момент пьесы, момент её поворота к печальному финалу.
      Трагедия Лопахина в том, что ему пришлось проститься со своей мечтой, потому что подошел к ней слишком близко. Он оказался в роли путника, который долго-долго шел в ночи к манящему огоньку, мечтая, что вот он дойдет, а там – счастье! И вот он дошел, а там ничего особенного. Всё точно также, как и в том месте, из которого он вышел, томимый мечтой.
     Вообще, Лопахин единственный чеховский персонаж, который мне нравится. Он действительно великан на фоне этих самолюбивых, эгоистичных, рафинированных  иждивенцев. Такой деловой и добрый великан. 
     Финал пьесы, когда все уезжают, принято аллегизировать – старый мир остается в прошлом, а новый идет вперед. Но мне кажется, что Чехов имел в виду совсем другое. Там ведь, кроме Фирса есть еще и Пищик, который всё время передает привет от Дуняши. И в пьесе «Три сестры» старший брат сестер признается, что боится их. Мне кажется, на самом деле Чехов всю жизнь писал о том, что люди не умеют позаботиться друг о друге. Каждый живет со своей бедой, со своим надрывом. Нет истинного взаимопонимания. Есть только мечта о нем. Сказать это прямо, Чехов, мне кажется, стеснялся, не хотел оскорбить зрителей и читателей. Поэтому зашифровывал это послание в незначительные фразы, незначительные персонажи.
           Вы заметили, что в пьесах Чехова никто никого не жалеет? Полюбить – могут. Рассказать о «небе в алмазах» - да в каждой пьесе. А вот пожалеть – нет! Какой-то всеобщий, эпидемический эгоизм.
       Наверное, это связано с болезнью самого Чехова. Потому что больные люди они эгоисты по определению, ведь им просто необходимо сосредоточиться на себе, чтобы бороться с болезнью. Поэтому его пьесы слегка унылы и депрессивны. Но талант, он и в болезни талант: Чехов сумел всё-таки преодолеть свой пессимизм и создал вполне объективную картину человеческих взаимоотношений. Во всех его предыдущих произведениях люди всё время говорят о том, что «надо работать», но взявшись за неё начинают скучать. Лопахин практически единственный его персонаж, который работает с интересом, с азартом.
    И он способен заботится о людях, которые его окружают. Он единственный, кто взялся позаботиться о Шарлоте, заинтересовался Пищиком, практически кормил Раневскую, не требуя от неё ничего, кроме каких-то разумных действий по спасению имения. Вот просто рыцарь в жёлтых ботинках.
    А вы не узнали?
   С ветряными мельницами Лопахин, конечно, воевать не будет, но в разведку с ним можно идти вполне спокойно. Если что прикроет и вынесет из огня. А вы возьмете в разведку Дон Кихота? Или Санчо Пансу?
   Но как он будет теперь жить без этого огонька, который светил ему? Может ли человек жить без этого огонька мечты? Поэтому он и отказывается от Вари. Наверное, он будет искать другой огонек.
     Тут, конечно, в полный рост встает этот змеиный вопрос о смысле жизни, который и был заключен в яблоке Древо познания Добра и Зла.
      Чехов, он же прекрасно понимал, что женщина не подходит на роль огонька, который светит в темноте. Разве что по молодости, когда гормоны играют.
      На самом деле он писал именно об этом – нет в этом мире ничего такого, что могло бы служить таким огоньком. И это так печально, что об этом лучше не думать.
      Главная ценность в этом мире – дети, а потом внуки. Всё остальное – миражи самолюбия.
   Но это слишком простая правда даже для Чехова. Про неё пьес не напишешь. Это всё равно, что ставить в театре таблицу умножения. В театре надо ставить что-то замысловатое, чтобы зрители поневоле начали сомневаться в простых истинах.