Властелин поневоле-33

*  *  *

Итак, следом за старым вождем из кабины леталки вылезла Ясна, слегка размотала скрывавшие ее с ног до головы холсты и открыла перед всеми лицо, светившееся счастьем обретенной свободы.

– Разве это – не знак, который подает тебе всемогущий бог Прогресс? – ткнув в бок премьера, повторил я.

Премьер вертел головой, глядя то на меня, то на Ясну. Он все еще не мог понять, что должно следовать из факта совместного пребывания в леталке вождя, временно разжалованного до властителя вчерашних дней, и одной из обитательниц «прекрасного цветника».

И никто во всей толпе пока еще ничего не понимал – мне это было совершенно ясно. Один только верховный жрец моментально сориентировался в обстановке – тыкать в бок его не пришлось. Он правильно рассудил, что сейчас уже не до жребия – чтобы спасти жизнь старому вождю, требуется немедленно вернуть ему властные полномочия. А для этого существует единственный способ – как можно скорее убрать меня.

Сам я понял это чуть позже жреца. И поэтому опять никак не успел среагировать – только почувствовал, как всей тяжестью своего тела он наваливается на меня сзади, и ощутил на своей шее железную хватку его пальцев. Впоследствии, неоднократно вспоминая свое несостоявшееся уподобление богам, я всякий раз думал о том, что жизнь мне спасло лишь отсутствие у жреца оружия. Окажись у него в тот момент в руке кинжал или копье – и он мгновенно убил бы меня, убил бы так же спокойно и деловито, как убил незадолго до этого отца спасенного мною мальчишки.

Однако ни кинжала, ни копья в пределах его досягаемости, к счастью, не было. Впрочем, счастье это для меня являлось весьма относительным – ощущения человека, которого душат, к приятным отнести трудно. Все поплыло у меня перед глазами, ноги подкосились, и я почувствовал, что вот-вот потеряю сознание. Был ли я сейчас на волосок от смерти или на два волоска, сказать не могу – не измерял. Но последнее, что я сумел разглядеть сквозь застеливший глаза туман, был Мил, словно какими-то пружинами подброшенный с земли. Пантерой взвился он со своего места вверх и обрушился на душившего меня жреца. Пальцы жреца на моей шее сжались еще сильнее, и я выпал из мира реальности.

В себя я пришел, надо думать, достаточно быстро. Потому что когда очнулся, то увидел, что Мил, оседлав лежащего ничком верховного жреца, надежно удерживает его, и никто ему в этом не препятствует – все, находившиеся на возвышении, буквально остолбенели от неожиданности. Я попытался встать, шатаясь, преодолел три шага, отделявших меня от премьер-министра, ухватился за него, чтобы снова не упасть от слабости и пережитого нервного напряжения, и прохрипел:

– Ты видел – нарушивший табу спас жизнь твоему повелителю. Он заслужил достойную награду! Повели отменить его казнь и снять с несчастного клеймо отверженности!

– Это не в моей власти, – печально сказал премьер. – И даже не в твоей, повелитель. Такими вещами распоряжается только верховный жрец.

Я перевел взгляд на Мила и с удивлением обнаружил, что тот отпустил своего пленника, а верховный жрец уже успел оправиться от испуга и начинает подниматься на ноги.

– Мил! – закричал я. – Что ты делаешь? Разве не подлежит немедленной казни тот, кто покушается на жизнь повелителя?

– Подлежит, – спокойно ответил Мил. – Но покушавшийся – не кто-нибудь. Это – верховный жрец. И нет большего святотатства, чем поднять руку на его священную особу.

Вот так. Черт бы побрал эту особенность первобытного сознания – опутывать себя сплетен-ной для всех случаев жизни сетью незыблемых табу и традиционных предписаний и всю жизнь неукоснительно следовать им!

– Мил! – попытался я воззвать к его чувству. – Разве ты не понимаешь: это он – первопричина всех твоих бед – твоих и Ясны. Неужели ты способен простить ему это? Даже сейчас, когда ничто не мешает тебе за все ему отомстить?

Мил зачем-то посмотрел на свои руки.

– Я спас тебе жизнь, добрый чужеземец. Но не требуй от меня невозможного! – сказал он и равнодушно спрыгнул вниз, в круг своих конвоиров.

Между тем, глянув в очередной раз в толпу, я обратил внимание, что там началось какое-то брожение. Видимо, кое до кого стало доходить, что путешествие на леталке в обществе «прекрасного цветка вождя» может очень дорого обойтись ее спутнику, даже если тот – властитель вчерашних дней, а вождем, пусть и номинально, является в данный момент кто-то другой. Постигшие это спешили поделиться своим открытием с рядом стоявшими, а те незамедлительно передавали сенсационную весть дальше, так что скоро толпа стала походить на растревоженный муравейник.

Но когда же столь простую вещь поймет премьер? Сколько раз еще нужно ткнуть его в бок? Я перевел взгляд на него – и стал свидетелем удивительной метаморфозы, происходящей с его лицом. Глаза премьера совершенно округлились, рот раскрылся, как на приеме у зубного врача. Он пытался что-то сказать, но был в силах издавать лишь отрывистые нечленораздельные звуки. Слава богу! Теперь и до премьера дошел смысл проделанного мной трюка!

Наконец ему удалось придать своей физиономии более-менее нормальное выражение. Он повернулся ко мне и широко улыбнулся:

– О мудрейший из повелителей! Я постиг суть знака, который подает твой всемогущий бог!

Ответить на это я ничего не успел, потому что премьер метнулся к Сурову и что-то быстро сказал ему. С лицом Сурова повторилась столь же поразительная метаморфоза, после чего он подал знак, повинуясь которому несколько воинов взбежали на возвышение и плотно обступили старого вождя. Они стояли около него с почтительным и даже, я бы сказал, подобострастным выражением на лицах. Однако, как любили говорить мои сверстники в безоблачные годы детства, и ежу было понятно: песенка вождя спета. Во всяком случае, у меня никаких сомнений на этот счет теперь не оставалось. Надо полагать, премьер после столь знаменательного для него разговора со мной провел со своим министром обороны соответствующую работу – и совершенно правильно поступил! Кстати, любопытно, какую награду или привилегию выторговал у премьера за свое содействие Суров?

Тем временем жрец, уже окончательно стряхнувший с себя испуг и растерянность, попытался вновь взять в свои руки упущенную было им инициативу.

– Справедливейшие велят, чтобы того, кто будет сегодня удостоен чести стать уподобленным им, определил жребий, – делая вид, что ничего особенного не произошло и все продолжает идти своим чередом, грозно повторил он.– Прими, величайший из повелителей, волю наших богов достойно и спокойно. Ты бросишь свой жребий первым!

Он сверкнул глазами на окружавших возвышение воинов, ожидая, что они опять потрясут копьями и троекратно повторят его слова, однако на этот раз воины безмолвствовали. И копья их были неподвижны.

Ох, как не понравилось это верховному жрецу! Гримаса недовольства проступила на его лице. Но он все еще полагал, что может снова стать хозяином положения. Довольно грубо схватив за руку Сурова, он выкрикнул ему прямо в лицо:

– Пусть волю справедливейших определит жребий!

Дескать, что ж ты, обалдуй, вояк своих распустил! А ну-ка гаркни на них как следует, чтобы не забывали о своих обязанностях!

Однако ответ Сурова был настолько неожиданным, что поразил даже меня. Недоуменно глянув на верховного жреца, главнокомандующий флегматично бросил через губу:

– А я причем?

Оторопевший жрец, открыв рот, глотал воздух, будучи не в состоянии что-либо сказать. Довершил его моральный разгром премьер:

– Многомудрый! Разве ты не понял: только что одна из наложниц великого повелителя пребывала наедине с властителем вчерашних дней. Так о каком жребии ты говоришь? Или ты больше не стоишь на страже неукоснительного соблюдения обычаев, которым племя следовало задолго до прихода дедов наших дедов в страну рожденных? После того, что произошло, властитель вчерашних дней не может быть допущен к жребию, ибо судьба его и так решена. А что касается великого повелителя, то ему жребий бросать незачем. Во-первых, никого другого, кто мог бы быть удостоен высокой чести уподобления богам, теперь уже не осталось. А во-вторых, сегодня нашим богам придется смириться с тем, что в этот раз никто не пополнит их сиятельный круг. Ибо всемогущий бог величайшего из смертных не желает, чтобы его служитель покидал его. Да и мы ведь не можем оставить племя без повелителя…

И не успел верховный жрец проглотить новую горькую пилюлю, как судьба немедленно уготовила ему еще одну. Родич жреца, которого по моему повелению в ночь великого ливня привел в Большой дом Хитр, и который теперь с нетерпением дожидался возможности собственноручно расправиться с нарушившим табу Милом, вдруг стремительно выскочил со своего места позади сильных мира сего в самый центр возвышения и закричал:

– Да будет соблюден древний обычай и по отношению к наложнице! Обычай дедов наших дедов гласит: если до заката сегодняшнего дня отыщется мужчина, холостой, но не вдовец, который в присутствии свидетелей выразит желание взять ее в жены, то она должна быть отдана ему! Я полностью соответствую этому условию – холостой, но не вдовец. И я не хочу ждать до заката! Я громогласно объявляю при всех прямо сейчас: желаю взять эту наложницу себе в жены!

– Дурак! Какой же дурак! – прошипел верховный жрец, которому матримониальная инициатива родича возвратила дар речи (видимо, по принципу «клин клином вышибают»). Я только не смог понять, к кому относятся эти слова – к нетерпеливому родичу или к самому жрецу.

– Не-е-е-е-т! – разнесся далеко над окрестностями пронзительный крик Ясны – и девушка упала без чувств.

В отчаянии обхватил голову руками Мил – статус нарушившего табу, понял я, лишает его возможности объявить сейчас мужем Ясны себя. Ну где же они застряли, обещанные Толстой старейшины его селения? Как ко времени оказался бы теперь их приход!

А вождь этого далекого селения, приведенный в состояние необыкновенного возбуждения перспективой вернуться домой не только собственноручно расправившись наконец-то с соперником, но еще и с таким нечаянным призом, как Ясна в качестве жены, кинулся ко мне и, брызгая слюной, торопливо заговорил:

– До заката далеко – у меня еще много времени! Я использую самые сильные колдовские средства и заклинания, какие только существуют для того, чтобы завоевать любовь красавицы! Я успею трижды повторить их. И даже, если понадобится, трижды по семь раз успею повторить! И верховный жрец, мой родич, поможет мне. Я сумею сделать все как надо – и к вечеру душа Ясны потеряет покой. Ясна потянется ко мне, чтобы навсегда соединиться. И она не по-жалеет об этом – вот увидишь, великий повелитель!

– Дурак! Какой же дурак! – тихо повторил верховный жрец.

А я думал о том, что никогда в жизни деревенский вождь, наверно, так сильно не ошибался, как сейчас, когда решил обратиться ко мне как к высшему судье. И вторую роковую ошибку он допустил, назвав Ясну по имени. Имя ее сегодня никем произнесено не было. То, что оно прекрасно известно деревенскому вождю, могло, вкупе с его скоропалительным решением жениться на экс-наложнице повелителя племени, означать лишь одно: подслушанный мной в тот предгрозовой вечер разговор двух часовых – правда от начала до конца. И если до этого какие-то сомнения по поводу отдельных деталей у меня имелись, то теперь я был на сто двадцать процентов уверен: не будь настойчивого желания деревенского вождя отомстить строптивой красавице и тайной помощи ему в этом верховного жреца (кстати, помощи, оказываемой вопреки неустанно декларируемой жрецом верности исконным заветам племени) – и Ясна ни за что не оказалась бы в «прекрасном цветнике», а давным-давно жила бы счастливо со своим Милом.

– Ты прав, – подумав, ответил я деревенскому вождю. – Я тоже полагаю, что Ясна нисколько не пожалеет о том, как решится сегодня ее судьба.

Меж тем верховный жрец вспомнил о том, что церемонию все же нужно как-то завершать. Впрочем, он был достаточно умен, чтобы понять: продолжать настаивать на моем уподоблении богам не стоит – обойдется себе дороже. Понял он, разумеется, и то, что ставка на старого вождя – это ставка на проигрыш. И надо, стало быть, успеть, пока не поздно, обеспечить себе достойное место в стане тех, в чью пользу изменилось соотношение сил. Поэтому он повернулся ко мне и уже безо всякого металла в голосе почти по-домашнему поинтересовался:

– Я услышал слова, великий повелитель, что твой всемогущий бог не одобряет нашего желания оказать тебе высочайшую честь и уподобить почитаемым племенем богам. Так ли это?

– Так! – подтвердил я. – Мой всемогущий бог считает, что превращаться в божество – не дело для смертного. Даже если этим превращением ему оказывают высочайшую честь.

– Так что же ты раньше ничего об этом не говорил? – удивление жреца казалось настолько искренним, что хотелось и впрямь поверить: скажи я ему это хотя бы вчера – и сегодняшняя церемония вообще бы не состоялась.

– Да как-то к слову не пришлось, – небрежно сообщил я в стиле Сурова. Заниматься высокой дипломатией больше не хотелось: когда расклад карт уже известен до конца, интерес к игре пропадает.

– Так пусть твой всемогущий бог подаст нам знак, свидетельствующий об этом, – предпринял жрец попытку сохранить хорошую мину при плохой игре. – Он ведь может это сделать?

– Может! – твердо сказал я.

Со знаком никакой проблемы не было. Я мог сейчас продемонстрировать все что угодно, и жрец без колебаний признал бы это таким знаком. А что еще ему оставалось? Но мелочиться не хотелось. Я вытащил из кобуры боевой излучатель и направил его ствол на росшее в стороне от толпы огромное раскидистое дерево.

– Смотрите! – торжественно провозгласил я. – Сейчас испепеляющая длань моего всемогущего бога сама скажет вам обо всем!

Ослепительно сверкнула вылетевшая из ствола вспышка. Молнией прочертила она пространство и ударилась в дерево, на месте которого мгновенно образовалось легкое облачко пара, которое, впрочем, через несколько секунд тоже рассеялось. Теперь от прежнего дерева в природе не оставалось ни одной нерасщепленной молекулы органики. Я мог бы совершенно ответственно заверить в этом островитян, если бы только они знали, что такое молекула.

Надо было видеть ужас, охвативший в этот момент толпу аборигенов! Да что толпу! Даже бесстрашный Суров, моментально забывший о достоинстве, блюсти которое столь великому полководцу подобало в любой ситуации, даже повидавший всякие виды Хитр не смогли устоять в атмосфере всеобщей паники. О реакции старого вождя вообще хочу умолчать. Скажу только, что несколько следующих часов его жизни были существенно облегчены тем обстоятельством, что островитяне еще не успели изобрести такой неотъемлемый элемент мужского костюма, как брюки.

И только верховный жрец продолжал спокойно стоять, приблизившись вплотную ко мне. Какое-то звериное чутье (чутье – потому что постичь это так быстро разумом было невозможно) безошибочно подсказало ему: что бы вокруг ни происходило, одно место останется совершенно безопасным. Именно это место он и занял – в максимальной близости от меня. Да, снова подумал я, это – достойный противник!

– Что ж, – опять в высшей степени авторитетно заговорил верховный жрец, когда все наконец–то успокоились. – Знак, который сейчас подал всем нам твой всемогущий бог, свидетельствует о его воле очень недвусмысленно и убедительно. Я посоветовался с нашими богами: они решили согласиться с высказанным им желанием. Ты останешься среди смертных, великий повелитель!

И, весьма выразительно посмотрев на меня, жрец с сожалением добавил:

– Хотя наши божества считают, что на острове нет и никогда не было никого, кто был бы более достоин принять столь высокую честь, чем ты.

«В пантеон вход воспрещен! – торжествуя, запели фанфары моей души. – В пантеон вход воспрещен!»

– И теперь, – продолжал верховный жрец, – когда по отношению к тебе мы все подчинились воле всемогущего бога, которому ты служишь, позволь приступить ко второй части сегодняшнего великого торжества. Согласно нашим древним обычаям, сейчас состоится церемония примерного наказания нарушившего табу – дабы никому из соплеменников было неповадно впредь поступать подобно этому выродку. Надеюсь, твой великий бог целиком согласен с тем, что такое наказание совершенно необходимо, и оно не пройдет вразрез с его волей…

– Не-е-е-т! – опять отчаянно закричала пришедшая было в себя Ясна.

Я посмотрел в ее сторону, затем мой взгляд скользнул дальше и – о чудо! – я разглядел вдали цепочку торопливо шагавших по направлению к нам аборигенов почтенного возраста. Это могли быть только старейшины селения, в котором жил Мил! Каюсь, до этого я всегда считал, что подобные чудесные совпадения возможны только в третьесортной беллетристике. И вот убедился, что они, к счастью, иногда случаются и в жизни.

(Продолжение http://www.proza.ru/2014/07/12/1027)