Ёлочка 2

2.

А Ромес вышел в Междумирья, где и остановился в глубокой задумчивости. Куда идти? Миров много, а как угадать, в каком из них растут подходящие ёлки? Брать ёлку там, где был его дом, Ромес не хотел – в тех мирах ему слишком всё нравилось, чтоб что-то менять. К тому же Паукашка затребовала настоящую, выросшую по собственной воле естественным способом. И он решил зайти в первый попавшийся мир.

Но он не зашёл – он влетел в него, запнувшись обо что-то. И хорошо, что упал на вытянутые руки, иначе обязательно повредил бы лицо об острые ветки какого-то засохшего кустика. Он сел и огляделся. Сапфировое небо, золотое солнце, изумрудная зелень… Рай, да и только. Правда, несколько театрально для рая. Зелень явно тропическая, какие тут могут быть ёлочки? Но Ромес решил всё-таки пройти по этому местечку, раз уж попал сюда. До вечера времени достаточно – и в мирах, и в его доме.

Он наугад выбрал направление и пошёл примерно на юг с незначительным отклонением к западу, если судить по солнцу. Пройдя немного, он услышал голоса и направился выяснить, в чём там дело – осторожно, чтобы его не заметили.

Голоса раздавались с берега реки. Пожалуй, река – это слишком громко сказано для той спокойно текущей меж высоких отвесных берегов тёмной глубокой воды, а берега отстояли друг от друга на расстоянии метра три с половиной, не больше. Но Ромесу показалось наиболее удобным называть водоём именно речкой.

На одном берегу, совсем близко от скрывающегося Ромеса, спиной к нему стояли какие-то невысокие люди, одетые в мрачного цвета (контрастно расцветкам рая) тряпки и свалявшиеся изорванные шкуры. Всего их было человек пятнадцать-двадцать – Ромес не считал. Взгляд его был прикован к группе на противоположном берегу. Там тоже виднелась кучка пигмеев, но прежде всего обращала на себя внимание одна фигура – великий король Старлайт Первый один к одному, только волосы полностью белые, и выражение лица как-то более зловещее. И всё же у Ромеса защемило сердце – не так-то просто спокойно смотреть на тех, кто похож на умерших друзей. Возможно, этот тип был даже тенью Лайта, многократно отброшенной через искажения Миров до такой степени, что стал уже просто человеком, не знающим ничего об иных местах. Его глаза отливали оттенком стали. Он был одет в ослепительно-белую тунику, такого же цвета плащ с рубиновой брошью на плече; широкий кожаный ремень охватывал его талию, а ноги до колен обвивали красивые хитроумные переплетения ремешков сандалий. В руке человек имел посох, играющий радугой на бессчётном количестве мелких алмазов, его украшающих.

Ромес прислушался. Здесь говорили на вполне понятном языке, хотя и с несколько непривычным произношением.

«Тень» Лайта ругался с пигмеями на этом берегу. Они его боялись, но не уходили и осмеливались что-то кричать в ответ.

- Вы – мои подданные! – громко доказывал человек в белом. – Я – ваш король!

Вот, и здесь – король. Странные места создают свои законы, иногда странные до такой степени, что кажутся вполне логичными.

- Вы это знаете? – продолжал король.

- Знаем, - кричали в ответ отсюда.

- А посему – вы должны повиноваться! Вы это признаёте?

- Признаём, а то как же?

- Так что марш на работу, немедленно!

Король в сердцах плюнул и стукнул посохом по земле. Подданные, стоящие за ним, в страхе тихонько и преданно взвыли.

- Идёт!!! – истошно завопил кто-то.

Все на обоих берегах закричали и бросились врассыпную. Ромес выскочил из зарослей, где прятался, и, перемахнув через речку, кинулся за королём. Следует признать, король бегал по пересечённой местности преотлично. Ромес нёсся во весь дух, и всё равно ни на метр не сократил расстояние между собой и королём. Король летел, как олень, как по ровному покрытию стадиона, а Ромес летел в прямом смысле слова – и всё носом в землю. Вся ненависть земли, правда, выплёскивалась на руки, которые Ромес окружил защитными полями, но всё равно падать он не любил, теряя пространство и время. Король всё удалялся и удалялся, и его плащ летел за ним, как удивительные белые крылья. И вот настал момент, когда тропические заросли совсем скрыли его из виду, и Ромес потерялся. Он совсем не знал, где находится. Можно было, конечно, найти короля по запаху, но Ромесу вдруг почему-то стало страшно. Леденящий кровь ужас приходил издалека, незаметно, но с каждой минутой всё нарастал, расширялся, заливая всё. Тогда Ромес в очередной раз поднялся и побежал, только уже не за королём, а просто вперёд, куда глаза глядят. Ноги несли его независимо от его воли, и тут он уже не споткнулся ни разу, что само по себе казалось интересным – ведь он бежал по дикому лесу. А ужас не отставал.

Ромес остановился на секунду – передохнуть, хоть чуть-чуть отдышаться, и внимательно прислушался к себе. Что могло его так напугать? И не его одного, похоже. Всё так же светит солнце, всё так же шумят деревья. На первый взгляд, ничего не изменилось. Но сердце почему-то скачет в груди, как бешеный орангутанг в клетке, и сжимается вокруг него ледяное кольцо, и лежит где-то в животе шевелящийся морозно-холодный клубок – по старому, давно знакомому определению, душа ушла в желудок. В пятки она уходит только у каких-то патологических людей. А у всех остальных – в желудок. Но развивать эту блестящую мысль не было времени – поскольку эта самая душа всё-таки сидит в желудке, то надо самым добросовестным образом уматывать куда подальше, что Ромес и сделал.

А страшное приближалось и, пожалуй, самым страшным являлось как раз то, что невозможно было понять, что это такое и где оно находится.

Ромес с разгону чуть было не сверзился в какой-то овраг, по дну которого проходила расхлябанная дорога. Ромес съехал одной ногой по крутому склону оврага, оглянулся назад и вдруг совсем рядом заметил старый покосившийся, оплетённый лианами шалаш. Он немедленно протиснулся внутрь, и тут, под ненадёжным прикрытием веток и листьев почувствовал себя немного лучше. Вокруг царил зелёный сумрак. Ромес попытался успокоить себя своим первым законом, но из этого ничего не вышло. Никак он не мог внушить себе, что этот мир – его дом. Что-то совсем не получалось. И такие миры бывают. Ромес притих – было страшно. И ещё он думал о празднике. Новый год на носу, а не в настроение как-то попал. Вот если, к примеру, он будет сегодня ночью… Нет, что-то не верится. Вокруг джунгли зелёные, тепло, невесело – какой там праздник?

Ромес услышал шорох, глянул вверх сквозь ветки шалаша и застыл. Прямо на него сверху смотрела голова медведя. Глаза отсутствовали – вместо них чёрные дыры, как чёрные звёзды в сморщенной коже. Сама голова огромная, в редких клочьях свалявшейся шерсти, тронутая зелёной плесенью, словно замшелая, вся в старой сухой паутине. Нос – кусок съёжившейся высохшей кожи. Губы – твёрдые тёмные шнурки, а между ними – ошмётки паутины. И пахнет от неё легендами о смерти и сладковатой, выворачивающей трупной гнилью.  Ромес дрожал, как в лихорадке. На фоне одного ужаса – ещё один, и это невыносимо! И некуда бежать от мёртвой медвежьей головы.

Голова зашевелилась и поднялась. Ромес чуть не засмеялся от облегчения: голова была всего-навсего шлемом, под которым пряталась другая, живая голова. Это был подросток, более всего походивший на сатира, с интересным добрым лицом.

- Привет, - поздоровался он. – Вот уж никого не ожидал здесь увидеть!

- Привет, - ответил Ромес. – Я тут немножко прятался. Признаться, ты меня здорово напугал. Ты что за зверь?

- Абориген. Живу здесь, охочусь. Хочу с королём поговорить, а не получается.

Ромес выбрался из шалаша и сел рядом с охотником. Сейчас вроде бы страх совсем отпустил.

- Скажи мне, куда это я попал? – попросил Ромес.

- То есть как? Попал на остров, и не знаешь, где ты? – изумился охотник.

- Вот, представь себе, как в сказках – раз, и здесь. Так это остров?

- Да, небольшой остров среди великого океана. Речка делит его пополам, и вода в ней пресная, хотя она из моря течёт и в море впадает. Вечное постоянное лето. Живут аборигены, пигмеи пришлые и король. Он умный, только людей не понимает, а в аборигенов, то есть в нас, сознательно не верит. Мы вообще от чужих скрываемся. Он нас ни разу не видел. Домов никто не строит, но у каждого есть своё место, где можно переждать Страх. Даже у короля.

- А что такое Страх?

- Он летит, как чёрная простыня над лесом. Тебя, видно, самый край задел. И я не знаю, что это такое, но в последнее время он всё чаще и чаще является. А те, кто видит его, сразу умирают. Страх – это страх, ужас и тому подобное.

- А медведь твой – это что?

- Я не помню легенду, с ним связанную. Тоже что-то страшное. Он мне от прадеда достался. Тошно сначала было ходить в нём, а потом даже понравилось. Теперь так привык, что снимать не хочется. Всё равно, что свою голову снимаю.

- Да? Это опасно, друг мой. Ты всё-таки почаще ходи с открытой головой, а то знаю я одну неприятную историйку про людей, которым слишком нравились маски… Ну, да не об этом речь. Ты ищешь короля?

- Ещё как!

- Тогда пойдём вместе, если не возражаешь.

- Пойдём. Так, с тобой, меня точно к нему пропустят. Он у нас славный, наш король. Только не хочет многое понимать. А мне надо поговорить с ним, и тогда всё у него может наладиться. Он мне нравится, - так говорил юный охотник, одетый в плохо выделанные шкуры и волочащий под мышкой страшную мёртвую безглазую медвежью голову. А страх совсем ушёл, и Ромес сразу забыл про него. Он спросил у аборигена:

- А у вас тут ёлки растут?

- Это что? – не понял охотник.

- Деревья такие. Колючие.

- У нас много колючих. Одно кривее другого! А как в волосы вцепятся – всё, хоть скальп снимай.

- Нет, не такие… Ровные. Стоят, никого не трогают.

- Не знаю. Может, у короля есть. Придём – спросим.