Мизантропия

Глава 1


Мой кабинет был достаточно большим, и в некотором неадекватном смысле уютным, дарящим покой для отдельных персонажей и безудержный страх для других особей, к счастью, а может быть и к несчастью живых. Патологоанатомических отделение Новосибирской окружной клинической больницы – моя девятичасовая действующая аура, защищающая от потока человекообразных, по крайне мере живых, существ, оболочка, дарящая мне душевный покой, комфортабельный, в данном случае большой, холодильник для хранения легко портящейся пищи, принадлежащей для моего обеденного перерыва, удобное кресло и холодный воздух, который защищал от столь угнетающей и томящей июльской жары.
Это место мало бы кого устроило, но по принципу исключений есть и такие явления - это теплокровный я, и уже хладнокровные (по средствам морозильника) мертвецы, которым было все равно где располагаться, и которых завозили сюда достаточно часто.
Мне не приходилось прятать эмоции, дабы казаться компетентным патологоанатом. Эмоций не было вовсе. Меня вполне устраивали сине-зеленые, испускавшие газы изо всех  отверстий мертвецы, и приходящие с заплаканными, и даже бывало довольными, гримасами их родственники. К моему благополучию родственники заходили редко и опознания длились не долго.
Моя работа «мясником» длилась уже четвертый год, и я не задумывался менять что либо. Меня вполне удовлетворяла и, в какой-то степени, ублажала моя работа – загадок было достаточно для пищи ума. Честно признаться, я до сих пор думаю над темой триггера, зажигавшего во мне жизнь.  Но об этом чуть позже…
Вся эта треклятая чертовщина начала происходить с момента первого за последний год визита в мой кабинет начальника больницы. Анатолий – второсортный врач, что в принципе типично для больниц нашего солнечного города, но вполне успешный бюрократ. Как правило, таких персонажей принято называть главврачами. Сказать «мужчина среднего возраста» было бы слишком банально для моей специальности. Описал бы его так: коренастый бледнокожий человек, с кризисом своего возраста, пытающийся произвести впечатления добродушного и заботливого человека. Его добродушие граничило с нелепостью, это часто отражалось в его работе с пациентами. Излишняя эмоциональность крайне мешала врачебному опыту, наверное, поэтому он предпочел работу с документами. Анатолий являлся моим гипотетическим другом.
По особо острым обстоятельствам, Анатолий не приближался к моему ремеслу. По крайней мере его нога не смела переступать порог двери, ведущую в  царство лежащих голыми ногами вперед людей. Все наши взаимоотношения происходили вне территории нашего рабочего места.
Все произошло неожиданно для меня, и в некотором смысле застало меня врасплох. Анатолий толкнул мою дверь и аккуратно протянул ногу, что бы переступить порог двери ведущую в мое рабочее место. Это выглядело достаточно безумно: я – стоящий над трупом в медицинской маске и окровавленном фартуке со скальпелем в руках, и он – медленно переступающий порог и запыхающийся от стресса, покрывшийся испариной мускулистый мужчина.
Толик, так я его звал как в неформальной, так и в формальной обстановке, разгибая трясущиеся колени, уперся на пол обеими ногами и, издавая вибрации, глубоко вздохнул.
- Осмелился! – сказал я сам себе вслух.
- Много воды утекло… - нервно выдавил Толик, протирая побледневший лоб носовым платком.
-Может, подождешь в моем кабинете или продолжим марафон исследования внутренностей покойной бабуши вместе? Говорят, она была шлюхой! Иди сюда, погляди, будет весело! - сказал я.
- Спасибо, Максим. Мне не интересны мертвые пациенты с разрывом влагалища, - попытался отшутиться Толик.
- Не знал, что от обширного инфаркта трескается влагалище, - сказал я, и мы улыбнулись друг другу.
- Я подожду тебя снаружи, ты пока закончи, - сказал Толик и судорожно двинулся  в сторону моего скромного прохладного кабинета.
 Я утрамбовал  потемневшие внутренности обратно в покойную бабушку, неаккуратно зашил ее дряхлое морщинистое тело и сполоснул труп проточной водой. Все прошло довольно стандартно, грубо и непринужденно. Как говорил Курт: «Не жизнь должна быть наполнена работой, а работа жизнью». Да простит меня «высокоморальное» общество за мой изъян.
Закончив работу, я прошел в свой кабинет. Толик елозил на моем кресле и нервно перебирал в руках две черные папки.
-Что это? – спросил я, устремив взгляд на папки.
Толик протянул документы и отчетливо произнес.
- Первая папка – просьба  перепроверить образцы, две недели мучаются с больным, и до сих пор нет диагноза. Может, ты что найдешь…
- А вторая, - прервал я.
- Это мое личное предложение, которое я прошу тебя хорошенько обдумать. Это очень важно для больницы, - сказал Толик.
- Скажи, что это прайс-лист, и мы сейчас будем закупаться ирландским пивом?
- Звучит заманчиво, но этим мы займемся после, а для начало посмотри, - улыбнулся Толик и кинул вторую папку на стол.
Я взял папку в руки и открыл заглавную страницу:


«Трансплантация - пересадка органов. Основное направление работы отделения — оказание специализированной медицинской помощи больным с терминальной стадией хронической почечной недостаточности по направлениям… Открыта вакансия: заведующий отделением…»


- Я слов таких не знаю, можно мне в картинках? – сказал я. – И как это касается меня?
- Предлагаю тебе новую работу! - ухмыльнулся Толик, -  Тебе нужно сменить образ жизни, и мы в корень избавимся от прошлого. Забудем старую жизнь, начнем новую. В будущем я снесу этот морг к черту и открою в его в главном корпусе.
- Ты думаешь, что убежишь от себя? Дело в голове, а не в жалком здании. Думаешь,  что если ты избавишься от места, где его видел, ты избавишься от своих воспоминаний?
- Пойми меня! – снова разнервничался Толик. – Ты должен понять…
- Хорошо! Дай мне время. – Сказал я, - Рабочее время закончилось?
-  Через 10 минут…
- Выпьем по пиву?
- Не против, куда поедем? – встал Толик, - Только давай без твоих стрип-баров!
- Присядь, я сейчас… - сказал я и двинулся в сторону морозилки. – И не говори, что тебе не понравилась та нимфетка, крохотное воплощения темной страсти. Я наблюдал за поведением твоих рук и чувствовал твое желание потрогать ее упругое тело…
- Давай не будем обсуждать это в морге! – прервал Толик.
- Похоть, брат мой!
Я открыл огромную титановую дверь холодильника с образцами органов и прочей человеческой органикой и достал отдутого две полулитровых бутылки пива.
- О боже! – возмутился Толик.
- Что? А зачем еще нужен холодильник? Теплое неприятно пить.
- Да я не про это. Ты пьешь алкоголь на рабочем месте!
- Нет, - возразил я. – Во-первых, не я, а мы! Во-вторых, рабочее время закончилось, и, в-третьих….
- Какой же аргумент?
- Это больше не мое рабочее место! – ответил я.
- Ты согласишься на мое предложение?
-Я знаю, что тебе больно, и ты заслужил спокойную жизнь. Достаточно было встретить тебя у порога, что бы понять это. Ты мой единственный друг, и к тому же я хочу свой офис…
- Спасибо тебе, Максим.
Мы выпили по глотку, и Толик собрался уходить.
- Ты не будешь допивать? – спросил я, - я специально для тебя купил его!
- Откуда ты знал, что я приду? – возразил Толик
- Обычно чтобы после такого прийти в норму, то есть достичь хотя бы стадии смирения, проходит год, а сегодня уже год и три месяца. Пиво я купил неделю назад, почти угадал…
- У тебя нет совести…
- Мне работа запрещает, иначе я святым заделаюсь тут, если буду всем сочувствовать. Знаешь, как неприятно выдавать свидетельства о смерти родным умерших и в ответ слышать «спасибо»?
- Понятия не имею…
- Вот поэтому я предпочитаю хамить и дерзить  изначально, - сказал я.
- Хорошая логика, - сказал Толик и устремился в сторону двери. – Макс?
- Да?
- Год назад, над этой дверью висел православный крест. Он важен для посетителей, где он? – спросил Толик с недовольным видом.
- Поверь, им уже ничего не важно. Мертвым - все равно, а живым - либо они будут плакать о том, что останутся одинокими, либо о том, что на них не написали завещание, либо вообще не будут плакать. Здесь до бога нет дела никому.
- Говорит уже бессмысленно, знаю, снесу как можно скорее это все. И все же, почему ты убрал крест?
- Поссорился с Иисусом…
 Анатолий критично посмотрел на меня, помотал головой и покинул здание морга. И как всегда для меня было удобно, я остался один, сидя в прохладной комнате, пил пиво и типично для себя наслаждался одиночеством.






































Глава 2


Анатолию пришлось потратить год, что бы найти в себе смелость войти в мой морг. Его фобия была оправданна, и вряд ли  бы ему помогли бихевиористкие техники систематической десенсибилизации, да и вовсе это не фобия, уж слишком этот случай логически оправдан. Для устранения страха воспоминаний всего-то требуется осознания реальности, Анатолий же видимо осознал на тот момент свои реальные утраты и пришел к стадии «смирение».
Сказать проще, Анатолий потерял родного человека, даже более чем родного…
 Он потерял часть себя, свое логическое продолжение, своего сына…
Дело было в четырехстах проклятых для Анатолия километрах от родного города. Родитель и его младший возвращались домой из Казахстана города Павлодара. Спустя полтора часа езды от Павлодара случилась сложная авария. По мутному, постклиническому рассказу Анатолия, я понял, что случилось это ближе к ночи, когда густой схожий по цвету с асфальтом туман отнял способность контролировать езду. Даже скорость ниже среднего не спасли уже без этого неполную семью. Единственная жена Анатолия, ее звали Наталия, умерла от онкологии. Жене Анатолия было 36 лет, когда ей диагностировали  аденокарциному легкого, диагноз поставили слишком поздно. Неудавшийся врач с удавшейся врачебной карьерой винил себя долгое время в смерти своей возлюбленной женщины и матери его сына в том, что был невнимателен к своей супруге и вовремя не заметил болезни супруги. Но жизнь на расстоянии, Наталия часто и надолго выезжала по работе в Омск, оправдывала, а может и не оправдывала моего друга. Может  поэтому я его и уважал, за его стойкость. Не каждый сможет пережить аварию такого рода и смерть сына. Анатолий не вдавался в подробности, когда мне рассказывал причину аварии, только сказал, что его сравнительно легкий «порш»  прижали две фуры, в результате сам Анатолий потерял сознание, а его сын получил перелом позвоночника в двух местах и открытый перелом ноги. Сотрудники МЧС и скорая помощь прибыли довольно поздно, так как вызвать эти службы было проблематично и для водителей фур. Оба грузовика оказались перевернутыми, и водители соответственно тоже были в посттравматическом состоянии, по слухам один из них погиб. Сын Анатолия находился в неудачном положении: ноги каким-то образом были зажаты тяжелым железом. Спасатели на все потратили часов пять, учитывая то, как далеко им пришлось ехать… Скорая помощь же, спохватилась везти пострадавших в ближайший небольшой городок  под названием Карасук. Но по дороге у мальчика произошла жировая эмболия, и он скончался. Проще говоря, никто ничего не решал.
















Глава 3.


Мой практика трансплантологии началась в тот момент, когда в отделение начали привозить груды человеческого, местами еще живого мяса, и мы. Я со стороны наблюдал за командой специалистов, которые фиксировали смерть мозга, предполагаемого донора. Забавно было наблюдать тот факт, что по ту сторону стены сидели ничего не подозревающие, чаще всего, всего лишь простудившиеся граждане, которых бы вывернуло наружу от того, что они тогда делали. Практики не было практически не у кого, хотя присутствовали специализированные врачи, да и те казались неуклюжими. Но для наших клинических условий этого было достаточно, я не надеялся спасать жизни, я надеялся всего лишь продлить их мучения. Хотя это мучение иногда затмевало туманное счастье, после минования преждевременной смерти, но и этого было бы достаточно, что бы удовлетворить мой хирургический досуг. В общем: мы получали согласие от родных, и этого хватало, что бы добить пострадавшую в «какой-то там, неважно, аварии» субстанцию и со спокойной душой извлечь немного еще функцирующих почек и печенок. Далее на теле производились грубые и торопливые надрезы вдоль и поперек, неуклюжие манипуляции с  зажимами и прочей атрибутикой; все действия сопровождались обильными телесными выделениями темно-красного оттенка и грубым пощелкиванием реберных костей.
Далее орган промывался специальным раствором и помещался в морозильный блок, после чего какой-нибудь смышленый и общительный сотрудник должен был сообщить родственникам о состоявшейся процедуре.
Весь этот макабрический цирк мне начинал нравиться, мне приятно было развеется после моих изоляционных периодов жизни.
- Хорошая работа, - сказал мне Анатолий после очередной подобной процедуры.
- Спасибо! – ответил я, - Очень мило с твоей стороны!
- Скоро получим список очереди и приступим к делу. Уж постарайся не осквернить статус моей больницы.
- Практиковали бы уринотерапию – все было бы проще!
- Я надеюсь на тебя – мой друг!
Меня привлекала контрастность того, что происходило, то, как менялись цвета в моем рабочем дне. Холодные, мрачные, чаще, бордовые тона больницы менялись на солнечные ярко-зеленые воодушевляющие раскраски в тот момент, когда мы выходили на перекур во двор.




































Глава 5


Мы с Анатолием прибыли ресторан «…» , который располагался в двух километрах к югу от клиники. Было уже достаточно поздно, но заведение оставалось людным. Мы скинули пиджаки, и присели за небольшой столик, официант подал нам карту ресторана. Анатолий принялся задумчиво бряцать ключами от авто, а я сидел и рисовал на салфетке.
-Что-то случилось?- спросил я Анатолия.
-А, что? – замешкался он. – Нет, нет, все в порядке.
Мы заказали бутылку виски со льдом и пачку сигарет.
- Что рисуешь? – Спросил Анатолий.
- Семейное древо, - ответил я.
- Я ничего не знаю о твоей семье, мы с тобой долго дружим, но ты ничего не рассказывал о ней.
- Ошибаешься, - сказал я. – Попытайся вспомнить.
Анатолий снова побряцал ключами, сделал глоток, поставил стакан и налил в него еще виски.
- Не вспомнил, - сказал он.
Я погладил по салфетке, распрямил углы и жирно провел ручкой выделив на нарисованном древе ветку, начиная от самого толстого стебля.
- Видишь? – спросил я.
- Что именно?- удивился Анатолий. – это твоя ветвь?
- Да, она самая!
- И, что дальше?
- Вспоминай!
Мы улыбнулись друг другу, но Анатолий понял, в чем смысл моих подсказок и резко убрал улыбку.
- Вспомнил, - выдавил он.
-Ага, - сказал я.
- Генетическая ветка.
- Зараженный стебель.
Мы сидели в зале «для курящих», хотя год назад мы оба не курили, этот год был  для нас урожайным, в плане потребления табака.
-Ты сделал тест, - сказал Анатолий.
-Утверждение или вопрос?
-  Просто ответь.
- Да, сделал.
- Все плохо?
-Я хорошо себя чувствую, - сказал я. – Мне еще долго до грустного обезьянничества.
- Мне жаль!
- Не стоит мне говорить таких вещей.
- Я волнуюсь за тебя, и мне жаль, что так получилось - повторил Анатолий. – Ты мой друг, я хочу тебя поддержать.
- Если ты мой друг, то ты избавишь меня от этой жалости, я в ней не нуждаюсь, - ответил я, пытаясь держать себя в руках.
- Это не слабость, - сказал Анатолий, - не скрывай эмоций.
- Я в полном порядке, если продолжишь давить, то все закончится дракой, - сказал я довольно грубо, после чего мы громко захохотали.
- Ты не боишься,  совершенно не боишься, - сказал Анатолий.
- Боюсь – и это мне противно.
- Я поговорю со знакомыми, но ты сам знаешь, что, да как, и не думаю, что захочешь тратить время на бессмысленные тесты и окололечение.
- Спасибо, - сказал я. – Все это не стоит внимания, я сам справлюсь.
Анатолий понимал меня, мы затрагивали тему моего генетического изъяна, и это не заканчивалось ничем хорошим. Я хорошо играл роль грубияна, и от меня отставали в течении десяти минут. Я не любил говорить о моих проблемах, они слишком скучные.
- Так, - начал я, - так, что с тобой-то? Я вижу рассказывай.
- Ты будешь смеяться? – спросил Анатолий.
- В любом случае, мне же так весело сейчас, -улыбнулся я, - Начинай уже.
- Я хотел с тобой об этом поговорить. Дело серьезное, а мы пьяные.
-Речь идет о работе?
- Да, - сказал он,- Ты выслушаешь?
- Продолжай!
- Так вот, - Анатолий вдруг погрустнел, - У нас новый пациент, скоро ляжет и ему совсем плохо. Карту больного я тебе в понедельник дам, ему нужна пересадка почек, но есть проблема…
- Какая же?
- Комиссия не поставит его даже в очередь, учитывая его болезнь крови.
- Пациент ребенок?
- Да.
- И у него мать одиночка?
- Что? – возмутился Анатолий.
- Идентификация, - сказал я, - Вот что! Ты просто сравниваешь их со своей погибшей семьей, заполняешь пустоту.
- Спасибо конечно за эту неприятную дедукцию, я уже к ней привык, но…
- Я возьму дело.
- Если ты найдешь лазейку и попытаешься переубедить комиссию, то я …
- Дашь мне умереть спокойно?- перебил я. – Если так, то я все сделаю!
- С радостью! –  сказал Анатолий, и мы засмеялись.
Я решил переночевать у Анатолия дома.
Вся ирония в том, что Анатолий глубоко проникал в мои мысли, тем самым делал проще наши человеческие отношения. Он четко понимал, кто я, и кем я бы не хотел быть, и это сближало нас; что касается отношений с другими людьми – я их всех презирал , сколько себя помню, презирал их слабости: эмоциональную привязанность, дотошное тяготение быть любимыми, и стремление к неоправданному саморазрушению, страхи. Я и к себе испытываю некое отвращение, особенно когда чего-то боюсь. Стою, трясусь, иногда, как потерявшаяся овечка, хотя осознаю, что это всего лишь позывы отдельных частей мозга на предвещание опасности, но радует тот факт, что это можно пресечь весьма легко, достаточно лишь переубедить себя с помощью логических посылов. Жаль, что большинство людей не понимают этого, хотя для меня это, в принципе, преимущество. Истина одна – эмоции мешают делать правильные вещи.
Все я это к чему, когда мы вошли к Анатолию, он, сидя на кушетке, глубоко призадумался,  впоследствии все закончилось знакомой до боли самоинтервенцией.
- Мы с тобой -  потерянные люди!- заявил Анатолий.
- Ну и что? – спросил я.
- Тебя не терзает тот факт, что ты ничего не значишь в этом мире?
- Изначально мы все такие, я смирился, - я четко понимал, что несу полную чушь, просто я был пьян. – В чем твоя проблема, Толик?
Далее последовал  душераздирающий монолог о том, как Анатолия убивает факт того, что он не сохранил свою семью, и то, что он не знает, как решить эту проблему. Анатолий то и дело, что каждый день раскладывает свои пыльные мысли по полкам, но никак не может разложить их в правильном алгоритме, что б все работало без изъянов.
- Если это тебе поможет, создай новою семью, - сказал я, засыпая.
- Такой вариант был, но я не хочу, и, уже, не смогу выкладываться для других так, как выкладывался для своей семьи. Это будет ложью, для новой семьи, лицемерием, самообманом.
- Это общечеловеческое заблуждение. Ты просто мыслишь от своего лица, вдумайся, представь. Что если не ты нуждаешься в новой семье, а новая семья нуждается в тебе. Если тебе необходимо жить ради кого-то, зачем искать причины не делать этого?
- Ну, а ты, Максим? Тебе есть ради кого жить?
- Да плевать я хотел на всех,  - сказал я и уснул.

































Глава 6

Мои старые студенческие привычки доставляли мне неудобства на протяжении оставшейся жизни. Я просыпался в три утра, что бы плотно позавтракать без утренней людской суеты, собраться мыслями перед лекциями, грубо говоря, на период с трех до пяти утра, отсутствие человеческих душ доставляло мне удовольствие. Но возраст дает о себе знать, и тот уровень дискомфорта, который я испытывал, просыпаясь ради перекуса, граничил на уровне психического расстройства, некой компульсии.
Я встал, протер глаза, раздраженно натянул на себя потную рубашку и услышал долгий, обволакивающий, внушающий страх гул, подобный скрежету железа или включенного поблизости реактивного двигателя. Я открыл окно, пытался прислушаться, но не мог определить, откуда он исходил, этот необычный звук. После я решил выглянуть в окно, что бы посмотреть не ведутся ли строительно-подготовительные работы возле возвышающегося недостроенного здания торгового центра, но кроме мерцания фонарей я ничего не заприметил, к тому же, на ближайшей магистрали не было ни одного автомобиля – стояла мертвая тишина.
Я аккуратно спустился на улицу и двинулся по кедровой аллее в сторону круглосуточного магазина. Подойдя к магазину, я увидел надпись на двери «Отрыто, стучитесь!». Но после минутного постукивания в пластиковое окно двери мне никто не ответил, и я решился вернуться домой. Возвращаясь обратно вдоль аллеи, возле меня, неожиданно, пролетели пыль и мусорный целлофановый пакет, словно призрака, его сопровождал тот самый гул, похожий на терции органа и скрипки. Я, было, испугался, но потом подумал о том, как мне это противно и бегом зашел в подъезд.
Еды, как чаще всего бывает у сотрудников клиник, в доме Анатолия практически не было. В холодильнике я нашел консервированное тушеное мясо телятины и черствый хлеб. Я разогрел мясо на сковороде, нарезал хлеб и приступил к моему раннему завтраку. Гул продолжал обволакивать улицы своими ужасными аккордами, но я ел, наслаждаясь не богатым рационом питания Анатолия, понимая, что мне нечего бояться, что мне и так скоро конец.