Блики детства

                Улица-свобода

Детство – оно есть у каждого, правда, в разных тональностях и размерах.
У меня детства был ломтик,  всего  лишь ломтик, но и от него остались блики воспоминаний самых разных: забавных, смешных и не очень.
 Но главное, что они были, и о многих  из них помнишь.
Дом наш, где у нас были 2 комнаты в коммуналке, неплохой, типа старинных купеческих двухэтажных с ухоженным загороженным двором располагался в зачуханном переулке  близко к Волге.
В этом переулке неравномерно чередовались небольшие старинные особнячки с  огороженными садами, в которые местная «шпанистая» ребятня иногда наведывалась за яблоками, какими-то способами усмиряя собак, довольно злющих, с ветхими двухэтажными домами, заселёнными клопами и беднотой.

 Вспоминается случай: однажды летом один из таких домов поставили на ремонт (это примерно квартир 8). Жители сами выносили мебель и вещи кто куда. В одной из квартир жили  две сестры, вроде как племянницы Н.Г. Чернышевского. Интеллигентные, всегда прибранные с букольками  лет по 60-70.    Как я теперь это вижу, у них была   шикарная библиотека, вынести которую им самим конечно уже было не под силу.
И вот однажды дворник собрал всю шантропу и  «по взрослому» попросил помочь бабушкам. И потянулась «муравьиная дорожка» из квартиры в сарай.
 Какие это были книги! С тиснением и позолотой. Но, главное, это были вероятно очень ценные книги. Перенесли все. Никто не позарился. Уверена, что  их ценности никто себе не представлял, да и народ в целом почестнее был нынешнего. Нравственно здоровее. Лет с 5-ти до  9-ти я, можно сказать, росла на улице, особенно летом. Лапта, прятки (когда вечерело), чижик, картишки (в подкидного дурачка), классики, скакалка… Всё пройдено, освоено и усвоено.

                ЛЯЛЬКИ

Но это было далеко не всё:  на втором этаже нашего дома жила семья директора Промбанка.
Современному поколению наверно трудно представить, что это была довольно скромная семья, никаких богатств у них не было, разве что четверо детей (три девочки примерно моего возраста и парнишка, который с нами не якшался,  только вечером, зазывая девчонок домой,  зычно кричал: «Ляльки! Домой!», хотя «Ляльки» всегда играли только во дворе; на улицу к шантропе их не пускали, боясь дурного влияния улицы.
У них были шикарные подшивки  журнала «Нива» с интересными картинками, разглядывать которые мы не уставали и ещё книги Лидии Чарской, несколько из которых мне удалось прочесть.  «Ляльки» очень завидовали моей свободе и огорчались, когда я убегала по зову «улицы».
 У них была домработница и мама не работала, вот они всё время и «караулили» их. Но почему-то они постоянно болели: дифтерит, скарлатина, корь, ветрянка… Их во время заболеваний  кого-либо расселяли по знакомым, уберегали от заражения как могли, и всё равно заболевали все; младшенькая даже умерла.
 Я же играла с ними, находясь в постоянном контакте, но ничем не заболела.

Их мама даже приходила к моей консультироваться, но что могла мама сказать, если она, учась в ВУЗе и работая, днями меня не видела!?
И всё равно улица не смогла «перебороть» того, что я видела дома в семье.
Не смотря на безысходную бедность (у отца не было высшего образования и постоянной работы).
 Случилось это по его наивности.
 После окончания гимназии он поступил в медицинский институт,  наверно это было где-то в 1918-19 годах, но, зная о его музыкальных талантах, его выманили «помогать революции», создать духовой оркестр.
И, хотя его увлечения музыкой распространялись  в основном на струнные инструменты, он всё сделал, но остался без образования и постоянной работы.
Так что основные заботы о семье лежали на маме.
И всё же  в доме часто звучала музыка, приходили  друзья отца и музицировали. Всё это, естественно, западало в душу ребёнка. И, конечно, меня  водили в оперу, драму, ТЮЗ, цирк, консерваторию. Читать начала рано и читала запоем. Потом 3 года была музыкальная школа, а в общеобразовательной я училась легко и отлично.
 Всё  это  чувствительно микшировало «улицу»,  и я  вырастала вполне воспитанной девочкой… А потом была война…
                ***
                Чтение  и Пение.

Когда мне было года 4, и я только-только научилась читать, в доме появилась прекрасная,  с крупным шрифтом и интересными картинками книга «Сказки Пушкина». Пока мне читает мама (филолог), но иногда я пытаюсь что-то  сложить из стихотворных строк сама. Тогда получается («Сказка о мёртвой царевне»):
                Не видал ли где на свете
                Ты царевны молодой?
                Я жених её.  Постой
-Мам, а мам, почему другой жених? Его же звали не Постой, а  королевич Елисей?
Мама терпеливо объясняет, как читать стихотворную строфу, обращая внимание на  всякие там знаки препинания.  А я долго и сосредоточенно соображаю, как  «препинаться», останавливаться…
                ***
У мамы был приятный низкий бархатный голос, которым она, что-то делая по дому, напевала.
Одна песня всегда вызывала у меня слёзы, и мама долго не понимала почему. Оказалось, что строфу из песни «Мой костёр»
                Я уйду с толпой цыганок
                За кибиткой кочевой.
Я воспринимала: «…закипит  Кайкач живой».
И мне всегда до боли было жаль живого Кайкача, брошенного в кипяток.  Вся песня мне страшно нравилась, я пыталась воспроизвести её мелодию и текст, такой необычный и загадочный.
 - Мам, а у Пушкина есть про цыган?
Ну а дальше, вы правильно догадываетесь, были прочитаны «Цыганы». Наверное, это было слишком рано, потому что я долго плакала.

                (Продолжение следует)
                ***