Девий Дух. Глава 7. Ночь с мертвецом

Приступы тихого бешенства с громким хрустом заламывали мне руки. Пришлось их скрестить, чтобы скрыть от шамана предательское рукоблудие. Кипящий пар от недавней погони еще не выветрился и просил выхода в свисток.
Взять бы лопату, да пойти угрюмо копать колдуну могилу!.. А что ходить – прямо здесь! Пусть черт его дернет спросить – «Чё делаешь?!».
Я представил его жалкое сыкливое недоумение на мой «безобидный» ответ про могилу. Даже легче стало. Вот и сойдет за свисток. Надо разговаривать с собой, вспомнить хорошее. Не такой он и гад?.. Эх, жалко лопаты нет! Ну… гад!
Хорош загоняться. «Помнишь, как он тебе помог?» – начала заступаться за шамана, милосердная часть меня.
А ведь было дело. Не отмоешь черного кобеля, а придется…

Мне осталось нырнуть в арку дома, чтобы припарковаться возле своего подъезда. Но на проезжей части эгоистично расположилась незнакомая тачка, хотя на обочине было предостаточно места. Я начал объезжать очередного хозяина жизни – ведь только хозяевам позволено плевать на окружающих холопов.
Это был начинающий хозяин. Иначе бы не ездил на вазовской пятнашке. Правда тонированной, как говорят – в хлам. А для этого нужны веские основания. Например, чтобы не видели, как будущий хозяин интимно отсчитывает наличку клиентам. Или тревожит тайную заначку в дверной колонке, доставая чеку дури для продажи через щелку окна. Или возит развязных шалав в брачной окраске… Короче, нужны такие резоны, чтобы с лихвой покрывали моральный и материальный ущерб от алчных ГАЙцов, устраивающих периодические рейды с портативными тауметрами.
Да забыл, за тонированными стеклами могут еще прятаться разномастные правоохранители, не брезгующие непочетной нивой из всего вышеперечисленного.
Хозяин жизни открыл водительскую дверку вразрез моему маневру. Мало того – вылез, нагнулся в салон, чем окончательно затрамбовал проезд своей тощей кормой. Я отрывисто фафакнул клаксоном. Наглец высунул землистого цвета рожу с синими мешками под глазами, стеклянно заценил виновника беспокойства и снова уткнулся в свои неотложные денежные хлопоты… Почему-то, я не насторожился таким отъявленным игнором?
Дипломатично выдержав паузу, снова нажал сигнал. Задница из дверного проема не ретировалась появлением головы. Или посчитала, что корма ее выглядит вежливей. С последним я был согласен, но проблему это не решало. Оставался последний способ дипломатии – грубая грубость. Как слово и дело.
Открыл свою дверку, высунулся:
– Помочь чем, слышь?!.. Лыжню освободи! – довольно корректную просьбу я компенсировал грубым решительным тоном.
Задница вежливость не заценила.
Подойти в ухо свиснуть? – Свистеть не умею. И вообще, выход вживую будет расценен как дань уважения, слабость. Снисхождение до уровня наглеца. И более того – проигрыш первого этапа противостояния на войне нервов.
Нельзя повышать самооценку эгоисту. Что более всего страшит любого хама – это неизвестность. Кто там за рулем – может Брат-2? А тут выходишь ты, здоров и румян, но не Брат-2, и не брат хозяина жизни. Острый беспокой отпускает наглеца, а выброшенный адреналин зашкаливает, требует выхода. Но все твои хилые козыри уже засвечены: не надо было потакать провокатору… В общем, как то так, в теории. 
А на практике приходится выходить к упертому рогами барану. Ведь чаще, время работает на агрессора. Это его кайф, здесь и сейчас. Это его игровое поле, а ты торопишься на свое, совсем иное поле.
Я торопился, но не стал радовать быдло личной аудиенцией. Тронул машину и слегка сунулся бампером в напряженную булку хама. Тот потерял равновесие и мешком сполз под машину, гулко шлепнув пятерней по моему капоту.
В тот же момент дружно распахнулись задние двери моего авто, пропуская внутрь группу поддержки наглеца. Салон наполнился какими-то невнятными требованиями.
Ощущая затылком опасность, я машинально выскочил из машины, задев дверкой внезапно спохватившегося виновника конфликта, ринувшегося мне наперерез. Но что есть мягкая жестянка, против твердых бараньих рогов? – Слону дробина!
С бесстрастной ухмылкой настоящего профессионала, слон повторил атаку с упрямством барана. Но охватил по бивням (или рогам) и беспомощно присел.
В его движениях смотрелась опытная хватка и ловкость, но не хватало мощи. Силен, да легок! А я, просто силен, особенно в беге. Когда трое нападают на одного, то разумно использовать свои сильные стороны, а это, конечно же – бег, даже если он, и слабая сторона.
Гоп-стоп – первое осенившее предположение… «Может заорать на весь двор? – Но стыдно показаться в глазах соседей беспомощным терпилой. Тогда отбежать, и с расстояния руководить оперативно прибывшим нарядом ППС?.. Но здесь, ключевое слово – «оперативно». Сограждане поймут, о чем я... Стоп! Чё за дурь, так не грабят?! Тут свидетелей как пчел в улье. И машина у меня, совсем не «порше»?» – весь этот взбалмошный анализ произошел во мне за мгновенье. И подтверждая последние выводы, все трое гопников дружно покинули объект своего вожделения (коим я наивно считал собственное авто), намереваясь окружить меня по всем правилам успешного наступления. При этом, они фанатично тыкали в меня какими-то ксивами, словно распятиями… «Будут изгонять?!.. – Ухожу, ухожу!»
«Берите машину, зачем вам я? Зачем менять уже полюбившиеся нам правила: вы – злодеи, я – терпила. Запутаемся ведь?.. Но нет, им нужна не машина, но душа» – моя догадка досадно упрочилась.
Слабая надежда, что они не из милиции, таяли с каждым шагом моего отступления назад. Их красные иконы изгоняли не меня, но последние сомнения. Спевшееся хоровое трио исполняло мантры, что они – «такие то, из такого то управления – при исполнении, и я об этом предупрежден, что и фиксирует камера мобильника у одного из оперов».
Я поддался их массовому гипнозу.
– У тебя нет никаких прав хранить молчание! – напутствовал один из налетчиков, пока другой щелкал на мне наручники. Третий молчал, с мучительной гримасой двигая битой челюстью.
«Ох, отрыгнется мне она!» – это последнее, что подумалось еще на свободе.   

В обезьяннике воняло мочой и потом. Ну и работка!.. Дежурный сидел на расстоянии вытянутой руки. Принюхался уже, и я почти. Источник запаха полулежал рядом, густо источал. Я внешне не показывал своей брезгливости. Зачем давать инквизиторам лишние козыри? Вдруг наблюдают, метят в анкете мои слабые стороны.
Надо же, как творчески меня приняли? Сразу трех сборщиков податей оторвали от полуденного крышевания. Или, я и есть – свободная касса?
Машину отконвоировали вместе со мной. Сейчас, пакуют ее багажник гексогеном, цинками патронов, схемой захвата областного УВД, центнером героина и двумя трупами… Нет – только одним, два уже не влезет… Такой набитый багаж, всем списком суд не примет. Некоторые улики посчитают подброшенными, и как минимум, скостят пару пожизненных. Короче, лет через сто, я благополучно выйду по УДО… Расстроенный опер упал намоченный.
Может меня «приняли» не за того? А «тот» опоздал, а я вовремя?.. Традиционный бардак во внутренних органах – взяли, но не того; либо того, но не взяли; либо не взяли, и не того.
Хочется растолковать дежурному:
– «Я не тот!».
Да, что там, не знаю ответ, что ли:
– «Скажи где тот, и иди на свободу с чистой совестью».
Впрочем, дежурному по барабану, говорю я или молчу. Солдат спит, служба идет. «Не спит тюрьма, она уже проснулась…» – пришли на память лирические строчки из романтического блатняка. Романтики, уже полные штаны.            
– Почему я здесь? – неизвестность точила мой волевой стержень. – Давай вспоминай грешки? – начал мотать взад мыльную оперу своей жизни: 19.07.2010, 18.07.2010-ая серия… Не люблю сериалы, а смотреть надо.
Пришел знакомый опер, отпирает клетку. Ага, за мной. Этот точно – любитель «мыла», сейчас вместе будем кино смотреть.
Металлическая дверь без таблички, за ней небольшая обшарпанная комната. Из мебели, только стол и три стула. Это допросная.
Инквизитор напротив мне незнаком. В штатском. На вид, далеко за сорок. За спиной опричник, что отпирал мою клетку. На столе закрытая папка, обложкой вниз, не пухлая еще.  Стопка чистых листов – это декорация, сигнал моему подсознанию, намек на до-о-олгий «разговор». Короткая, сломанная и небрежно перевязанная скотчем авторучка (чтобы не стала колюще-режущим орудием). Что еще из интерьера?! – Бесстрастные мины аудитории (включая и мою). Всё.

Есть два способа подготовки вкусного блюда из задержанного. В первом случае, ему надо потомиться в собственном соку, чтобы он пропитался миазмами и гнетущей атмосферой безысходности, изгрыз себя внутренними сомнениями. Устал от неизвестности и захотел на привычный диван к телевизору. Короче: дал тот самый сок в виде холодного пота, от которого как бамбук растут ведомственные показатели раскрываемости преступлений, и принял долгожданный допрос – избавлением от мук.
Второй способ – с сыринкой. Когда клиента оставляют одной ногой на свободе. Чтобы он не проникся суровой действительностью, не настроился на худшее, не смирился с участью заключенного и не подготовил себя морально (спокойно мол, все уже случилось)… Такого нельзя томить. Его надо брать в «переходе».      
Чтобы понять перспективы будущего «блюда», надо наблюдать… У первого на лице прошение, надежда – что все еще исправимо, надо лишь позвонить, протрубить о чистом недоразумении.
Второй тип, логично и методично качает права. Хуже, если бесстрастно.
Я же, просто бесстрастно. Это тоже, второй тип. Его бесполезно варить. Лучше паковать, пока не очухался, не выветрил из себя запах воли.
Я выветрил. Вернее, не впитывал. Чтобы нечего было испарять. Теперь мне не трудно быть бесстрастным. Я не дам себя словить на видимых контрастах поведения.
Кто знает, тот поймет, кто не знает, объясню на пальцах: когда ты лжешь, ты нервничаешь. Если ты постоянно нервничаешь, то смазываешь для пристрастных наблюдателей всю картину. Тебя постараются сперва успокоить, привести в себя самого, чтобы потом запеленговать твой нерв при эмоциональной реакции на вопрос. 
Также, как на полиграфе – если у подопытного сильный фон возбуждения, то график будет рисовать «зашкаленную» прямую без особых (амплитудных) колебаний, либо начертит полную какофонию. – Улавливайте, как можно обмануть детектор лжи? А для чего думаете подследственных возят в психушки – на освидетельствование? Ага, снимите розовые очки – там их качают успокоительными! Умиротворить можно и в допросной, но нужны подотчетные рецептурные препараты и специалисты-анестезиологи, чтобы не отправить клиента в вечное умиротворение.               
 
– Ну и кто ты: свободный гражданин или колодник?! – распечатал девственное молчание мой будущий инквизитор. Забыв зачитать 51 статью Конституции, о праве не давать показаний против себя и близких.
В ответ, я попытался выспаться, пока давали… А чего говорить, как будто мои заверения чего-то стоят?
– Где арбалетом учился пользоваться? – я недоуменно пожал плечами, – Не пи…ди! – грубо прервал опричник скупой язык моего тела.
Прикусив язык, тело молча зашевелило мозгами.
Арбалет?.. Что за ахинея? Не буду уточнять – за умного сойду. Или лучше за глупого? Лучше лучшего остаться загадкой. Но не строить из себя крепкого орешка – начнут жестко колоть. Жестким тупым предметом – интеллектом, конечно же! Жаль, но видимо, не в моем случае.
Я погуглил запросом в своем внутреннем поисковике – «Арбалет». Память выдала единственный вариант – «…чей арбалет?». Задаю уже полученное словосочетание, «гугл» выдает результат: «…маски-шоу…повязали…прессовали…чей арбалет?!».
Ага, было дело… Один приятель рассказывал на днях, как его хороших знакомых приняли маски-шоу, прямо в разгар «чаепития» на природе. Поломали чайную церемонию, конфисковали весь жидкий, твердый, съедобный и несъедобный инвентарь (какой прилагается к расслаблению у костра), включая какой-то сувенирный стрелометатель.
С пристрастием интересовались – «Чей арбалет?!..». На этом их любопытство кончилось. Всех погрузили и увезли. Кого-то уже отпустили, поэтому и протекла информация о полицейском беспределе.
А еще приятель говорил о единомышленниках. Часто мне звонил… Биллинг?!.. Итак, есть версия – «я единомышленник!». Это политика, это серьезно, в свете очередного кремлевского обострения охоты на ведьм. Одно радует точно, что это не липкая безыдейная уголовщина… Хотя, как повернут?! Светит звонкое дело, пусть даже местного пошиба. Это значит, что одно неверное слово, и ты…я – террорист. А следаку – звездочка. За звездочку он выставит меня реинкарнацией знаменитого Бориса Савинкова.             
Почему допрос не начали издалека? Или это и есть – издалека?.. «Арбалетчиков» приняли в другой области, значит местные могут отрабатывать чужое задание, для галочки. «Палка» за раскрытие здесь не светит, кроме палки по булкам от начальства за нерасторопность и волокиту.
Им надо быстрее начать и кончить, чтобы свалить на дачу – допивать жидкие вещдоки арбалетчиков. Хотя, если сформирована следственная группа, то жди столичного контроля… Не надо думать о плохом. Но как не думать, ведь если это так, то все мои нынешние анализы и будущие ухищрения – всё мимо кассы… Такие поля минные расставят: не пойдешь – швырнут! 
– Не Робин Гуд, значит? – оторвался от писанины инквизитор. – Было бы спрошено, было бы отвечено. Подписывай и иди… – пододвинул ко мне свое эпистолярное творчество следак.
Ага, если полюбопытствую в бумагу, значит иду на контакт. Они любят сотрудничество. Старая уловка – наобещать, расслабить, и резко напрячь. Выхожу за порог весь такой счастливый, а они снова вяжут. Скажите, а стоило ли городить такой изощренный захват языка, чтобы вот так запросто – «иди»?.. Знаем куда – в соседний кабинет.
Я не шевельнулся. Тупо уставился в пол. Война нервов!
– У нас таких как ты, за сутки – десятки! Страхуемся, что нет мол, претензий к задержанию. Так положено! – последняя фраза прозвучала беспрекословным приказом. Мент даже начал (как бы) уже собираться, но резко прервался: – Или есть?! – этот риторический вопрос последовал реакцией на мою непреклонность, а ответ на него, приподнял маску показной нейтральности: – Так создадим мигом, чтоб было на чё жаловаться!.. Подписывай! – следак грубо ткнул пальцем в пустое место для подписи.
Знающие люди говорили, что лучше ничего не подписывать, не оставлять следов. Потом адвокату проще вытаскивать: мол, никого и ничего не было. Да и ментам отчеты не строчить (открытое дело придется закрывать раскрытием, отказным или висяком). Выходит, что любая подпись, это лишняя спичка, сжигающая мосты к отступлению у обеих сторон. А я не хочу отбирать у полицейских их законного права выбора. Из человеколюбия (к самому себе, конечно).
Поэтому, ничего нельзя брать, не тянуться, даже не дергаться! Это слабость, ее заметят. Это стартовый механизм, это «фас» для следака. Он как служебная псина, привык рефлексировать на запах преследуемого… Нельзя обольщать инквизиторов своей мягкостью, чтобы не разочаровывать их последующей твердостью.    
Ну все кажется уже разжевано, а рука все равно предательски тянется к бумажке. В тайной надежде, что это желанная «вольная». Хвать – бл…ть! А вот теперь придется читать.
Так, читаю… «Претензий не имею… права зачитаны в моем присутствии…». Стоп! Зачем мне, мои… ваши «права», дома на диване? Меня же отпускают?!.. А другой рукой вероломно мостят плацдарм для обвинения?!
Зачитывание прав задержанному (с подтверждающей подписью) – начало начал следствия. Его процессуальная страховка. После него, все собранные улики безусловно рассматриваются судами.
Я конечно привык копать себе могилу вилкой и ложкой, но не авторучкой.
– Мне адвокат запрещает. – бесстрастно выдавил из себя словно из тюбика пасту.
И правильно выдавил – «запрещает», потому что – «не разрешает», звучит не столь категорично… Но категорично ощущается: в нос ударил запах железа. Он пришел с затылка, вместе с оплеухой от мясника за спиной. Я не стал оборачиваться – зачем снисходить до хама? Не надо им показывать свои чувства, скрипеть зубами. Резонно говорил вору Сапрыкину Глеб Жеглов: «…хоть до корней их сотри!». У каждого своя работа. Ничего личного.
Злитесь?.. Это хорошо. Злое следствие – это мед для подследственного. Значит, что-то не выходит, не пакуется арестант… Все логично, ведь мы на разных баррикадах (я про нынешний позорный политический сыск): одним посадить, сорвать звездочку, премию или норматив, а другим – не брать на себя чужого, остаться на воле… Два полюса, как сообщающиеся сосуды: если где-то убывает, значит…
У меня, похоже прибывало, но пока, больше по голове. Ничего, переживу, калечить не станут – профи.  Зато больше ясности: тот, что бьет, точно – опер. Следак не станет, не его епархия. Ему вообще по барабану раскрытие (в отличие от оперов), он с другого сок пьет (все так, если только дело не звонкое). Выходит что тот, кто сидит напротив и пьет мою кровь на расстоянии, скорее всего – следак.
– Сам выспросил!.. Не хочешь подписывать, пиши объяснительную. – маски сорваны, и следователь вернул себе беспристрастный тон. И то верно – нас много, а здоровье у него одно.
– В каких отношениях с…? – последовали метрики моего «арбалетного» приятеля.
Как все просто… И хорошо, что «юстиция» сразу проболталась про арбалет. Иначе бы уже накатал донос на самого себя. И то, что фигурирует «объяснительная», тоже неплохо – значит нет весомых улик. Будут штопать невесомые.
– Я отказываюсь давать на себя показания. По Конституции. – рискуя получить по башке, снова выдавил порцию бесцветной пасты.
Замер в ожидании, прекрасно понимая, что мое единственное право, это принимать оплеухи. И даже это право запаздывает…  Пронесло, что ли?
– А что, все-таки есть «на себя» показания?
Вот, уже первый мой прокол. Хотя, я просто цитировал закон… «Себе дороже вступать в дебаты» – как говорил мой адвокат.
– «Отказ от дачи показаний» – 308-ая, год колоний и волчий билет! – как по накатанному прошелся инквизитор.
Я хотел парировать в ответ:
– «302-ая», «Принуждение к даче показаний с применением насилия – до восьми лет» – но поберег свой бубен, чтоб юридическую энциклопедию не стряхнули. 
– А я свидетель? – пришлось все же рискнуть.
Это принципиальное уточнение. Свидетель не имеет право молчать, кроме как о себе самом. А обвиняемый может молчать обо всем, на здоровье. Или наговорить на тюремную чахотку, как минимум, от «дачи ложных показаний».
– Ты слышал от меня обвинения?  – Нет. Значит, ты свидетель.
– «Ага, а ты – сказочник», – съязвил я (конечно про себя). Ведь свидетелей не лупят, это незачем, они и так под мечом «за отказ» ходят.
Следак к счастью не читал чужие мысли и продолжил гнуть официальную линию:
– Свидетелю не положен адвокат. Правда, начитанный? – спасибо, что оценили мою эрудицию. Можно домой за зачеткой схожу?
Да – начитанный, но не арестованный (а лишь задержанный, подозреваемый). Иначе, показали бы судебную портянку. Я даже не обвиняемый (где обвинение?), и не свидетель, раз тычут кулаком в бубен. Меня вообще здесь нет, пока донос на себя не настрочу.
К сожалению, я не видел другого шага, как снова не нарваться на очередного леща. Теперь уже, наверняка:   
– Я не уверен, что мои показания не будут свидетельствовать против меня. 51-ая статья Консти… – опять железо в нос, в глаза мерцающие мухи, куранты в уши.
Вообще-то, по закону я не обязан объяснять свою позицию – отказываюсь, и все!.. Не хотите слышать, буду молчать.
– «Не будешь!» – прочел мои мысли и усмехнулся глазами следак, выдавая себя бывалым полиграфом. Но вслух заверил: – Не будут… твои показания свидетельствовать против тебя. Я обещаю, как твоя Конституция!
О-о-о… пошли пряники от доброго следователя. Еще и закрепил обещанное – цыкнув словно кнутом на распоясавшегося в опричнине опера… Все по заезженной инструкции. И ведь, все равно работает!.. Следак почти уверен, что я не поведусь, но шанс есть, и проверить стоит. Многие ломаются иррационально. Чужая душа – потемки. У инквизитора богатый опыт, он это знает. 
Для начала дачи объяснений (показаний) – один незримый шаг, шажок. Невольный, как потянувшаяся рука за «вольной», в которой был сокрыт наветный протокол… Прорвет на объяснения – наговоришь на «ложные показания». Это до пяти лет, против одного за «отказ» (а если первоход и без особого цинизма, то верное – условное).
Но это ты сам себе скромно намотаешь, а щедрое следствие – пришьет, вплоть до пожизненного. Резон железный, как запах крови. «Не видел…не знаю…не помню…» – это уже показания. Потенциально ложные. Это повод для обвинения, начало всех начал. Лучше молчать, чтобы потом не выкупать ликвидный самооговор у алчного следствия. В лучшем случае.
И это не тюремные байки. Любую достоверную информацию от жертвы, хищный сценарист впишет как реальный эпизод в свою сказку. Потом на суде не отбрешешься, что этого момента не было. Он будет подан в общей логической канве, и уставшие судебные кивалы примут наветный сценарий следствия, так сказать – общим списком.
Всем хочется скорее на дачу, откусить свою долю от вещдоков «арбалетчиков»... Лень и коррупция!      
Жаль, но упертое молчание тоже не панацея. Если следствию позарез нужно дело, или оно уже открыто (спасибо хладному трупу, или разнарядке из Москвы), то будут искать стрелочника, паровоз и вагоны… Пенисососарная система начнет засасывать грязные воды вместе с грудами младенцев (тюрьма, как могила – место каждому найдется). И закроют того, кто развяжет язык последним, или вообще смолчит (молчание под хруст деревянно-зеленых, не в счет).
Я еще не просчитал свою ситуацию. Молчать было, по крайней мере – достойно.   
– «Ну-у-у-у?!» – настойчиво вопрошала мимика доброго инквизитора.       
– Я отказываюсь давать показания.
– Ты хотел сказать, без адвоката?.. Так я звоню?!
Ага, днем меня разведете, а вечером пивом вместе обмоете. Острожная мудрость: самый дорогой – это бесплатный адвокат.
– Не буду давать показания без моего адвоката, – ни страха, ни гордости, не презрения в голосе (сами прекрасно знают, кто они). Я безмятежен как заставка Виндоус, или вода в лесном болоте... «Не буду» – это не то же самое, что «не хочу». Здесь разный эмоциональный заряд. Желательно его минимизировать, памятуя, что угол падения, равен углу отражения.
– Пиши отказ от дачи показаний! – соглашается сдедак.
Сижу и дальше зависшей заставкой Виндоуса (не реагируя на клики мышью).
– Пиши… или Конституция тебе не поможет! – лукавит лукавый, ведь Статья 51 защищает без всякой подписи, по умолчанию. – Ну, как знаешь… Опять выпросил. – и не менее безмятежный чем Виндоус следак, уходит к выходу.
Все! Кончился добрый полицейский. Это сигнал операм-массажистам. Пора расслаблять твердое тело. Мое… А следователь здесь ни при чем. Не хочет он этого знать, не его ответственность. Еще и скажет потом:
– «Ка-а-ак, вас били?! Опри-и-ичники! Заставь дураков богу молиться!..» – выкатит в недоумении масленые глазки. Он же добрый следователь, а опера – злые.
Почти навстречу уходящему «доброжелателю» заваливается деловитая буц-команда из названных «дураков». Сейчас будут богу молиться, но расшибут кажется, не свои лбы… Оперов теперь трое. Двое – свои, третий еще не знакомый. Сейчас допросная станет анатомичкой в морге, все извлеченные органы – по полочкам.
– Добро пожаловать в филиал ада на земле! Бочины прокачаем, партизан?! – сходу к делу, церемонии по боку, по бочинам… – Батареи то, крепкие? – я понял, имели в виду мои ребра.
Без восторга опустил глаза, мол, не склонен сегодня к тест-драйву грудины. Склонили…
Батареи оказалась не очень крепкими. Ребра, кажется критично гнулись под ударами… «Не покалечат – профи» – успокаивал сам себя... Как жаль, что над почками нет батареи… Жутко больно. Волной по телу, током по нервам… Бьют направленно, по одним и тем болевым точкам, как заклинившие прицелом минометы. Правую почку совсем пробили, уже незнакомый привкус во рту. Свербят десны. Левую не трогают, она в резерве. А вдруг одну отобьют, так на второй еще целое следствие протяну. А на зоне, уже не их ответственность.
Печень у меня одна. Анатомы это знают и несправедливо делят удары с правой почкой: раз по печени, три по почке… А позвонков, вообще без счету. Но костоправы любят счет и методично считают. Сколиоз отступает под натиском грыжи, ноги дергает конвульсиями. Чувствую себя «собакой Павлова» на мониторинге рефлексов. Вот например, есть прямая связь седьмого позвонка с судорожной разгибательной реакцией коленей. А с руками – никакой связи… Пишите интерны, пока еще диктую!
Кстати, у паха особо прочная связь с кишками и дыхалкой: после удара, снизу крутит, а сверху душит. Веселуха на всех этажах тела!
Но на фаберже мануалисты особо не заостряются. Западло там массировать – дедушка Фрейд еще завещал. Плюс, рациональные резоны: одно название – «фаберже», уже глаголет о хрупкости скорлупы (свят, свят, что я не в конторе: говорят, что там Фрейда вообще не преподают). А сколько еще суставов, да суставчиков в бренном теле? Глаза боятся, а руки делают.
Вот например – «заплыв», групповой. Вся группа массажистов и тренеров работает на мой результат. Рекордный… Лежу на полу вниз лицом. Один из группы поддержки стоит обеими ногами на моих расплющенных стопах. Двое других заламывают прямые руки за спину… Терапия плечевых суставов… И причем здесь, «заплыв»? Обычная себе дыба, только портативная. Вот только боль, совсем не переносная.
Иногда костоправы высокопарно жалели меня:
– Ты льешь невидимые миру слезы!
Бывало, уточняли мой юридический статус:
– Какой нах… адвокат – пленному?! Ты – заложник!
Раскрывали сакральные тайны бытия:
– У нас здесь черти богу молятся!
И кололись на собственные резоны:
– Хороший свидетель, лучше плохого обвиняемого.
А что я?.. Стону, мычу, ору... Пугаю врачевателей, что уже вырубаюсь… Привыкли, не верят. И моя вера шатается… Когда ж я, сдохну?!   
Странное дело, несмотря на побои, мозги работают в авральном творческом режиме, сочиняя гениальные произведения в свое оправдание. И настырно просятся соскочить с языка.
Но надо молчать. Вслух, но молчать. Не мешать работать критикам-искусствоведам. А сочинять – только «в стол». Иначе издадут длительным тиражом.         
Да и хватит сочинять, пока не прорвало. Надо думать о хорошем. Но не подавать вида, иначе все хорошее вышибут. Если тебе хорошо, то им будет плохо – от начальства.
Спрашивали – «Виноват, так колись?!», ответил: «Не виноват». Начали уточнять – «В чем не виноват?»… Понял – это тупик. Не загоняй себя языком, за него и подтянут.
Любой ответ – уже показание. А ты клялся не давать. Но даешь, значит не стойкий – гнешься. Это сигнал мясникам – правильный вектор гнулова. Не надо было обольщать.
Оттого молчу. Бьют. Решительно… Ищу позитивные моменты, убеждаю себя: опера игроки, чем слабее карты, тем больше апломба:
– У нас рефлексы: молчишь – виноват!
– «Виноват… Молчу» – молчу «вслух». 
Вспомнил, что можно тупить. Уловка такая. Например, «жевать вату», что мне мол, все равно. Могут отправить на психологическую экспертизу… Потянешь время, отдышишься. Но это лишние следы пребывания, геморрой адвокату. А тебе лишняя статья расходов в будущем… Оттого молчу.   
Иногда заходит следак. Делает масленые глазки – добрый, потому что. Диалог повторяется, как дежавю.
Я уже опытный, знаю: если опер мотает на руку ремень – пострадает моя голова, а если накручивает фланелевый шарф – все остальное по списку школьного учебника анатомии.
Ничего личного, просто сегодня, я – груша. А боксеру надо беречь кулаки. Груш много, а кулака – два… Конечно, в перчатках не так травмоопасно, но опасно на момент проверки. 
А зачем, спросят проверяющие, ментам – краги? Кровавые… К слову, и противогазы потому не приживаются. И не надо, когда полно целлофановых пакетов (от нередких банкетов).   
Приход юстиции знаменуется недолгой передышкой для всех. Следак морщится, пытается не замечать мои кровавые плевки по полу… Я старался (накусал себе губу), следы оставлял. Такие следы можно и нужно гуще сеять, чтобы наши с инквизицией пути гармонично сходились. Ведь никому не надо, чтобы кровавый шлейф привел к моему хладному трупу какую-нибудь прокурорскую проверку. Больше следов – больше обоюдной опаски за мое здоровье.
Вначале насильники требовали убирать за собой плевки. Но я что, враг себе?!.. Начали бить за мое свинство в общественном месте. Устали – плюнули, на то что я плююсь… Продолжили бить за старое. Разницы я не почувствовал.   
Кстати о пакетах на голову?.. Конечно были! Между тычинами в бочины. Удушье вызывает животный генетический страх. Как не готовишься, а он все равно подступает. Это легко объяснимо, ведь гипоксия вырубает мозги и вместе с ними волю. Тело остается сиротой и паникует. Надо приучать тело к такому «одиночеству», чтобы не истерить. Мне дали с десяток уроков. Приучили, и разочаровались в методе. А я уж думал – еще разок, и сдамся. Но первыми сдались они.
Еще обещали зубоврачебную помощь – напильником по передним зубам... Они сразу же мелко застучали и потребовали у языка сдаваться. Стало жаль, что не начал сотрудничать раньше. Столько здоровья зазря утекло! И чего доказал?!.. Но малодушные опричники, и сами устыдились своих нафталиновых гестаповских фантазий. И попустили.
Пытки током? – Не миф! Говорят раньше терзали старорежимными телефонами на кривом ходу (с такими ручками от динамо машины, в любом кино про революцию их крутили для связи с Владимиром Ильичом). А сегодня, нано-технологии абортировались электрошокерами.
Но, многого про это не поведаю. Как оказалось (потом узнал), у меня аллергия на электричество. И я совсем не симулировал, когда реально втыкал обмороком на разряды по ушам. Всего-то, два раза и приложили. Напугались, больше моего!.. И как они безошибочно фильтруют подлинное поведение от постановы?.. Говорю же – профи, не навредят.   
Как-то незаметно прессинг принял монотонную тягучую форму. Все устали, но следуя долгу продолжали заниматься своими делами: дятлы методично выстукивали червоточящее (по их мнению) гулкое дерево, а дерево дергало ветками в такт.
На заре этого мероприятия, я еще пытался как-то смягчать удары, потом тоже устал. Перестал мешать санитарам леса. Из личной практики пришло вымученное понимание, что волю слабит не столько сама боль, сколько ее ожидание – неожиданное, из-за спины, по спине. Палачи чутко реагировали ударами по загривку в интервалы моего беспечного расслабления.      
Стучать было обременительней, чем получать, и дятлы отдыхали. С пользой, без отрыва от производства моего дела, но с отрывом связок… Это называлось «забить» в наручники.
Руки заводились за спину, сгибались к лопаткам, прижимались обратными сторонами ладоней, и прямо на ладонях защелкивались браслеты. Теперь мясники могли расслабляться, а я тужился от наступающей боли.
Руки самопроизвольно расползались в стороны и выламывали сжатые ладони. Нужно было недюжинно напрягаться, возвращая руки на место. Но они неумолимо расходились и опускались с возрастающей ломотой. Приходилось томительно ожидать, пока вывороченные члены не адаптировались полным онемением… Чтобы экзекуторы переходили к новым процедурам.
Да, да – «забивать» в наручники можно по разному. Я не запомнил всего, а то что запечатлел, пером не опишешь (рассказать, так язык узлом заплетешь – камасутра отдыхает). Надо видеть, или же испытать (не дай Бог).               
Время шло медленно. Уже совсем стемнело. Минуло часов десять-пятнадцать, накал прессинга сходил, разгорался, снова мерк, по убывающей синусоиде. Опера сменяли друг друга. Следак даже переоделся (наверное побывал дома, поужинал, роздал ценные указания близким, потрепал за кудри любящих внуков).
Мой рот спекся от жажды (пить не давали). Плеваться было нечем, а что было – уже давно растранжирил на вещдоки для прокуратуры (к моему сожалению, они размазались тонкими узорами и почти бесследно высохли).
Один раз мне дружески пожали руку, за стойкость и мужество, проявленные… Я даже вышел из болезненной полудремы к трибуне, за заслуженной наградой… в смысле – полюбопытствовал на свою ладонь – в нее была «сентиментально» вложена коричневая рукоять «макарова». Из зрительного зала, мне помогли ее крепко обжать.
Следак потом искренне радовался, что опера добыли новые улики. Тряс перед моим носом пакетом с левым стволом, его «богатой историей», и четкими пальчиками героя этой истории. Укорял, обещал: «Тошнило свидетелем нарисоваться? Не сторговался прицепом впрячься?.. Пойдешь тянуть паровозом!».
Блефуют – медитирую себе (куда вам, без признания – царицы доказательств), но настраиваюсь сидеть в тюрьме. Пожизненно… Конечно обманываю себя, что с этим можно смириться, но лучше обманываться бесконечно, чем ежедневно обольщаться и разочаровываться.
Сколько могут держать без обвинения: 33 дня и 33 ночи – из них, трое суток без основания и два раза по пятнадцать – «по надуманным» (например, за оскорбление, типа скрипел зубами на следствие). Раньше сяду, раньше выйду.         
Закусил удила – молчу. Морщусь от их натяжения. Не показываю силы, не показываю слабости. Ввожу в заблуждение… Невольно пропускаю на лице налет благодушия. Мясники это мгновенно сканируют, реагируют – «клиент напрашивается на экспертизу?». Но я тоже, еще тот сканер: тут же добавляю лицу положенную вымученность. Опричники попускают.
Подумалось – почему до сих пор не интересовались близкими. В плане их платежеспособности (хотя, кто знает, может без меня, меня уже женили)?.. Как минимум, может быть по двум причинам – еще не навешал на себя улик, либо отмазывать бесполезно. Первое смотрелось оптимистичней.       
Дал бы букет достоверных показаний, глядишь – наговорил бы на линию обвинения. Нарисовались бы «непредвзятые» свидетели из коридора (протокол подмахнуть), и вот, уже затравка к судебной перспективе. Либо ликвидный вексель для моего выкупа родными или «единомышленниками».
Конечно, следствие может торговать и голой отсебятиной, но оно так не привыкло – штампы профессиональные его тяготят. Честь мундира, опять же (шутка; хотя, мент – это профессия, а мусор – состояние души). Правда, может я уже и сорвал своевременные торги, когда следак предлагал своего адвоката. Зачастую, его функции ограничиваются посредническими, ведь заказчик в погонах бздит палиться напрямую. 
Ладно, поезд ушел. Дождусь следующего. Ждать только мучительно, хочется уже выговориться. Но в русле своей защиты.
Не хочу больше быть бесправным свидетелем, а хочу – обвиняемым (защищаемым 51 статьей Конституции). Ловко менять показания и вводить в заблуждение следствие (заметьте – без юридических последствий; главное не утверждать категорично, а размазывать «возможным», «кажется» и «вроде», чтоб попятиться, если что).
И хочу послушать адвоката… Если будет сгущать тучи, значит дело пустяковое. Ведь ему нужен гонорар, а мне – истинная информация.
Припомнились жизненные инструкции, что полная «сознанка» располагает суд лицом к обвиняемому. А еще не дает повода следствию копать по делу вглубь и вширь. Это так, к сведению. Пока не мой случай.
Эх, решить бы все до заступа новой смены, пока у этой есть выбор: стереть меня, или нарисовать переходящим кубком. Или выбора изначально не стояло?       
Внезапно, вся буц-команда оставила меня наедине с тревожными мыслями. Чтобы они не мешали их экстренному совещанию. Это знаменовало новый этап в моей судьбе.
– Пусть земля тебе будет пухом. Хоронить будем, заживо! Для воспитания покладистости. – наобещали гробокопатели.
Кинут, мол, в яму, присыплют «пухом» в соседней лесопосадке, вставят «коммуникационную» трубу в преисподнюю, а утром начнут брать показания на чертей. Еще никто говорят, не отмалчивался!
Однако, кинули меня не в яму, а на обещанный эксклюзивный «пух» – заточив в обычные бетонные застенки (или «холодный трюм», как сказал бы иной опытный каторжанин). Это темное помещение (бегло осмотрел, пока открывали «шлюз»), явно не задумывалось даже под карцер. Трюм, скорее был горячим, нежели холодным. Ни окон, ни вентиляции, ни мебели. Очень походил на кладовку – метр на полтора. И всю ее без остатка  занимал согбенный на полу «клад» – такой же счастливчик, как и я, только спящий.
«Наседка» – сразу мелькнула догадка. Что поделать, так уж выдрессировали нас разномастные ментовские сериалы. А я, еще та, массовая жертва телерепрессий – прибыл в санаторий для прохождения реабилитации. Сосед по палате уже принимает терапию сном-тренажем. Присоединяюсь.
Воздух был спертым и раскаленным, но кафельный пол – холодным. Я на границе земли и воздуха. Как бы сгодилась сейчас практика шамана? А мой сосед ее успешно усвоил. Завидую и снимаю шляпу. Поделился бы знанием?.. Молчит, ученый. Ну и я буду стяжать местную мудрость: не верь, не бойся, не проси… Сам, как-нибудь дозрею.
  Прилег. Зябко. Нет уж, долой поспешные эксперименты – пока лучше посижу, булки поморожу… Морожу, жду коварных вопросов от подсадной утки… Ах да, как там в кино – надо спросить, кто здесь «руль», чтобы место определил. Но здесь – это лишнее, не ошибешься, и руль и место – в единственном числе.
В памяти всплыли и другие «камерные» инструкции, типа: фильтруй советы «братьев по несчастью» (так как авторы полезных советов на нарах не парятся); любую твою информацию, сокамерник может продать следаку (за скромные ништяки).
За что бы продать соседу мою болтливость? Как же хочется выговориться?.. Эй, халява, налетай – болтун, находка для наседки!.. Но наседка замер, и тухло пахнет… Меня словно пронзило – почему не слышно его дыхания? Так не должно быть, он же лежит ко мне лицом?!.. Пощелкал пальцами, проверяя свой слух. Пихнул в отчаянии тело, чтоб недовольно заворчало. Фактура каменная… Покойник?!
Тьма сгустилась до сухой сажи – это я так густо почернел… Братская могила, двухместный гроб?!.. Обманули кидалы – обещали индивидуальный номер!.. Нащупал ладонью щеку несчастного… Ледяная, как бетонный пол!.. Нет, может не знают, что клиент сожмурился. Я встал и начал долбить здоровой рукой в деревянную дверь (правое плечо ныло явным надрывом от рекордного «заплыва»)… Могильная тишина.            
Знают или не знают, гады!.. Гоню от себя подметную мысль – конечно знают! Это же очередная пытка! Мой сокамерник – типичная подсадная утка, только методы ее, поизощреннее.
Здесь даже мертвецы на службе. Творческие палачи! Им просто случай представился, что кто-то удачно представился (а может из морга позаимствовали). И не надо ехать на пикник в лесопосадку.
Конечно, резонный выбор – ритуальная команда оперов заведомо прикинула, что я заленюсь сам себе копать могилу. А они солдаты, а не землекопы. Хотя, может это лишь отсрочка моих пышных похорон? Но все равно, свезло… утопленнику стать висельником!.. Судьба, будем делить склеп на двоих.
Как я не ухищрялся, но теснота кунсткамеры не позволяла избегать неприятного касания с настырным жмуром:
– Чё жмёсся, жмур?! Мало места чтоб затеряться?.. Мало, знаю… – точкой нашей притирки я выбрал ноги… – Не против?
Против оказалась моя обостренная мнительность – прямо из точки контакта, по всему телу начал распространяться ледяной холод, вместе с ломотой членов. Словно сквозняк в приоткрытую щель… Поменял положение. Теперь засквозило в другую щель.   
Убеждаю себя – надо бояться живых, но хладный сокамерник аргументировано переубеждает… явственным холодным прикосновением к плечу. Рефлексирую широким отмахом правой руки. Кулак бьется о твердое и шершавое… Стена!.. А, не мочи моченого!
Проклятая паранойя!.. Острая боль в плече отрезвляет вывихнутый рассудок (совсем забыл про травму). Мозговой вывих вовремя перетекает в плечевой. Но, не надолго.
Ледяные прикосновения чудятся уже в разных местах. Начинаю неравный бой с тенью… Быстро выдыхаюсь в страшной духоте. Вожу носом по щелке двери, как иглой по опавшей вене в поисках струек кислорода. Воздается – высасываю скудные дозы атмосферы с воли. Истерика от удушья попускает.
Приходит спасительное решение – замирительно обхватываю хладный труп руками. Некоторое время помогает… Невольно концентрируюсь на местах контакта – и новая напасть: покойник начинает подергивать стылым мясом, еле слышно хмыкает, дышит холодом и шепчет мне в лицо.
Разворачиваю ничком его тяжелое окоченевшее тело… Скидываю свою футболку, неуклюже вяжу сзади задубевшие неподатливые руки мертвеца. Полное ощущение, что они сопротивляются насилию… Без одежды, чувствую себя особенно беззащитным, как нежная гусеница в центре муравейника.
Все, психика надламывается. Подсознание начинает жить собственной жизнью... Творческие знатоки человеческих душ, что снаружи этого склепа – справно знают свое похоронное дело.
Осеняет мысль, что палачи следят за мной: слушают в дверь, или смотрят по инфракрасной камере занимательный триллер. С попкорном и сальными шуточками… Встал, ощупал стены – пусто. Не факт – аппаратура может таиться под потолком (лампочку ведь я не нашел, а она должна быть).
Может инсценировать буйное помешательство? Зачем им недееспособный свидетель?! Глядишь, и вызволят… на очередной массаж?.. Что мне полезней – еще не решил.
А тело борется с гипоксией по своему, самостоятельно. Начинает скудно потеть остатками влаги, освежая забытый эволюционный опыт дыхания через кожу, как у лягушки. Капли пота сливаются и ручейками щекочут тело, создавая эффект холодных прикосновений.   
Вот бы заснуть. Но навязчивый труп кладет мне ладони на голые плечи (прикинул, что надо было тщательней вязать), поднимается морозными пальцами к шее, обхватывает ее… Души уже, душегуб! Ваша взяла… мое тело, но не душу. Дыхание стиснуло.

Где я? В зазеркалье?.. Приятная неожиданность. «Шама-а-а-а-ан?!».
Лечу в направлении его логова в Жигулевских горах. Вижу себя стремительным соколом, чиркаю когтем по застывшей глади водохранилища… Скалистый берег. Такие знакомые вольные запахи леса, свободы…
– Ты так грохочешь, словно пикирующий бомбардировщик над спящим городом?! – слышу отчетливый голос колдуна.¬
В ответ издаю неудержимый клекот радости… Мой ловчий по курсу!.. Выставляет вперед согнутую руку. Сокол крепко вцепляется в предложенный аэродром.
– Шаман! Моя кукушка слетает! Держусь телом, но душа норовит спрыгнуть!.. – без жалобных полутонов накидываю факты колдуну. Я знаю, он не приемлет слабости. Ее приемлют там, где я сейчас телом.
– Ты где?
– В отделении. Колют меня, по беспределу, за чужое! ¬¬– шаман долго взглянул на меня. Не знаю, чего он там увидел:
¬– Показывай авторов?!
Я распахнул ногой дверь темной кладовки… Метнулась быстрая тень, и на штанине стоящего рядом медиума повис мой хладный сокамерник:
– Начальник, мне плохо! Вызови врача, может это… пусти домой, а?! – захныкал узник зазеркалья, скидывая с рук мою футболку. Я машинально проследил полет ветоши до угла нашего общего карцера.
– Привыкай уже здесь! – отпихнул колдун несведущего новопреставленного.
Окружающее пространство принимало уже знакомую кристаллическую решетку. Собственную душу в кладовке я не обнаружил (наверное правду говорил шаман, что нельзя быть одновременно в двух местах)… Медиум потянул за несколько лучиков и на «сцену» вывалились двое знакомых оперов-мясников, и следак. Лица заспанные.
Я прояснил колдуну ситуацию… Для беседы, тот оставил лишь следователя:
– Пошто животину тиранишь? – указал кивком на меня… сокола.
– Ух ты – сокол?!.. Ни разу вблизи не видел!
– А ты ему перья выщипываешь?!
Следак начал пристально всматриваться в меня, пытаясь ассоциировать жалкого арестанта с гордой птицей (но это я потом понял, что шаман обелял мой образ в понимании инквизитора).
– Ты на чужой поляне его запалил?! С падали снял?!
– До кучи он в силки попал… Поди разбери, кто там стервятник, петух, индюк?..
– Не пи…ди! – надо же, как шаман раскусил культурный уровень следака, чтобы его же словами… – Ты ему полет оборвал! Не клюет он с рук, не ручной. Не мажется земляной гнилью!.. Не ты ли мечтал, таким быть, а?!.. Погляди! – я подыграл медиуму, горделиво надувая свой благородный зоб в «глаза» следователю. Тот виновато закивал головой, сокрушаясь и досадуя.
– Твоя сольная партия кончена, – уже к соколу обратился колдун, – Дальше, мой скромный выход.
Неожиданно, ловчий взмахнул рукой, стряхивая меня с насиженного места. Я потерял равновесие, кувыркнулся назад и забылся…               

Глухие щелчки замочной скважины нарушили мой не тревожный сон. Так сладко спят караульные на ночном дежурстве (потому что сон укорачивает рабочее время и продлевает жизнь).
Отворилась дверь с потоком режущего света. Дежурный (или… глаза режет), суча обеими руками, отскочил от проема как ошпаренный! Мухи что ли, зеленые, напали на него?!.. А-а-а, вон что – опахалом водит, каморку проветривает. Носик у нас чувствительный, а запашок неэстетичный. Извиняйте – чем кормили, тем и завоняли!
Я лежал и пьянел от кислорода. Опер (один из опричников) согнулся в дверном проеме, разглядывая меня с брезгливой гримасой… Наверное, хотел установить степень моего психического помешательства, и похоже, что у него остались некоторые сомнения.
Решил развеять:
– Задержанный, фамилия?!
Не меняя позы, затворник представился… собою.
– На выход! – последовала команда, не то довольная, не то расстроенная.
Я с хрустом распрямил занемевшую шею, отрывая голову от спины мертвеца… «Последнее тебе – спасибо, за жесткую подставку и беспокойную компанию».
Поискал глазами футболку. Почему-то, та не была завязана на запястьях соседа, а свернулась бездомной кошкой в углу камеры?
Снова знакомая допросная. За решетчатым окном светло: утро, день, вечер?.. Как ни странно, но я выспавшийся. Следак в помещении один, заспанный (ну, и кто из нас лучше отдохнул?). Предложил воды… Я выпил бы море, но проявляя выдержку, умерился одним стаканом.
– Хочешь сделать себе лучше? – в интонации неправохранителя прозвучали незнакомые мне нотки: – Конечно, хочешь! Хочешь сделать себе лучше – забудь, что был здесь! Будут спрашивать – молчи, также как молчал… Вижу – умеешь... Скажи, чем ты меня так убедил, а?! – продолжил он после короткой паузы, уже более агрессивно.
Но я молчал, как и завещал сам вопрошающий… Тот дружелюбно усмехнулся:
– Да, да – так и молчи!
Вдруг резко придвинулся:
– Я редко ошибаюсь, ты – идейный! А исполни свой гражданский долг… моим информатором? Тут плюсов больше, чем минусов. Поверь!.. Я буду твоим личным покровителем… Шныри-стукачи – все это пошлая киношная романтика, штампы для хавающего пипла. В нашей среде, поверь, это уважаемые люди! – закончил вербовщик почти шепотом, поднимая вверх указующий перст.
Мне было не обязательно запрокидывать голову вслед этому указателю, я и так знал – кто сидит там «вверху». Я их не уважал.
– С радостью бы стал вашим агентом, но во сне разговариваю. Спалю все подполье! – впервые распечатал я наше общение таким длинным непротокольным высказыванием.
Следак оценил мой ироничный отказ:
– Да ты, наверное, вообще не спишь, чтобы молчать… Ну, ладно, что толку с молчаливого осведомителя… Это – твой пропуск, – ко мне по столу заскользил небрежно вырезанный клочок бумаги. Полцарства за этот клочок!
Я слабо верил в освобождение. Взял бумажку, прочитал – так и есть, но радоваться рано. Встал, пошел к выходу.
Как не пытался держаться, но заметно вздрогнул на резкий оклик своего благодетеля:
– И с чего тебе так везет?! Просто редкое везение! Мне так не везло, – риторически завершил инквизитор историю своей невезучей жизни. – А-а… машина твоя с торца, – он указал пальцем направление… На том и расстались.      
На стойке мне вернули документы, ключи и деньги. Без росписи. Я шагнул через порог, на волю. Она буйствовала ранним солнечным утром. Как хорошо, как мало надо!
Тело тупо ныло от побоев. Плечо напоминало резкой болью, правая почка отзывалась каждому шагу. Болит, значит еще есть.
Я шел в ожидании очередного оклика от жандармов... Расслабить и напрячь – убойный метод. Но кажется, не в этот раз – буду в своем, а не в казенном сортире кровью ссать.

Если кто из тех героев читает эти строки, может икнет не раз, узнавши себя. Все наши поступки и проступки, где-то фиксируются, даже если отсутствуют в официальных сводках. Не люди, так Бог им судья.
Не знаю весь сценарий следствия: нашли ли мне тогда замену, или вопрос так не стоял? Но мой приятель – из арбалетчиков, тоже избежал. А некоторым «повесили срока». Немалые…