Музыка звучала...

Где-то в глубине дома звучала приглушенная музыка, которая переливалась как пение соловья, в игру входили то высокие, то низкие ноты, они бежали куда-то вперед, потом вдруг замирали, обрывались и заново начинали новый путь, звуча как-то по-новому и насыщенней. Художник не привык к шуму, а тем более к музыке. Хозяйка,  сдававшая комнату, обещала тишину и обещала, что его ничто не побеспокоит. Теперь он почувствовал легкое раздражение из-за музыки, даже не потому, что она где-то играла, а потому, что она его заинтересовала. Это был не Бах, не Шопен, художник это точно знал. Разве не он посещал все культурные мероприятия и красовался в свете ламп? Но эта мелодия была ему незнакома и почему-то она трогала его своею переменчивостью. На мгновение он услышал тоскливые нотки, которые смешались вдруг с иронической мелодией. Художник отошел от пустого холста, на нем уже два месяца не было ничего, тишина и покой его не вдохновляли. Его вообще ничего не вдохновляло в последнее время. Мужчина открыл дверь своей комнаты и вышел на лестницу. Музыка неслась снизу, как струя водопада, она перестала быть ироничной и стала умиротворяющей. Он спускался все ниже и ниже, ступенька за ступенькой, пока не наткнулся на встревоженное лицо хозяйки.
-Кто там играет? – тихо спросил художник. Обычно он разговаривал громко, хрипло смеялся, потому что много курил и бесцеремонно обращался с людьми.
-Это… моя дочь, простите…
У нее есть дочь? Он никогда никого не видел в доме, кроме этой женщины, которая передвигалась как тень и уборщицы, еще менее заметную. Художник подходил все ближе к гостиной, где стоял черный рояль всегда с опущенной крышкой. Теперь он знал, что на нем играют. Из-за полуоткрытой двери  музыка рвала сердце на куски, у него отчего-то задрожали руки. «Это шедевр! Это невероятно!» кричал его разум. Ему хотелось взлететь, а бренное тело стояло у приоткрытой двери, и он боялся ступить дальше. Хозяйка как истукан стояла позади, она хотела что-то сказать, но боялась. Художник взялся за ручку и тихо вошел в просторную комнату. Пред роялем сидела молодая девушка, худощавая и бледнолицая. Ее тонкие пальцы бегали по клавиатуре, а тело было будто мертвое. Черные волосы выделялись на фоне белого утреннего платья и бледной кожи. Ему показалось, что она больна, но прежде он подумал, что это сам Ангел. Вдруг музыка прекратилась так внезапно, что художник почувствовал себя оглушенным. Плечи девушки зашевелились, потом затряслись, она беззвучно плакала. Он прочистил горло:
-Простите, что пугаю вас…-его голос звучал неестественно, он никогда не слышал такого тембра в своем голосе. Хозяйка, все время стоявшая позади, сказала:
-Она не слышит с пятнадцати.
Художник резко повернулся к женщине. Что? Не слышит? Нет! Как она не может слышать того, что играет? Как она играет? Его глаза защипало и хозяйка почему-то отвернувшись ушла. Девушка за роялем плакала и плакал он. Художник ненавидел себя и в одно и тоже мгновение чувствовал какое-то очищение от жизни. Он подошел к роялю.
-Сыграйте для меня, сыграйте. – тихо говорил он, понимая, что не может быть услышан. Девушка заметила его, она вытерла слезы полупрозрачными руками, такие они были тонкие. В ее больших глазах читалась паника, она встала быстро и неуклюже и хотела идти.
-Ради Бога, сыграйте! – шевелил губами художник. Девушка мотала головой, но потом села и вжалась в стул. Она посмотрела сквозящими глазами на него:
-Я играю, хорошо это звучит? В моей душе это… океан. – ее голос был слегка смазан, а речь немного непонятной, но она звучала так, будто бокал из тонкого стекла упав разбился о мрамор. Художник утвердительно закивал головой. Она играла не хорошо, а превосходно, она за пять минут разрушила его старого и воздвигла его нового. Девушка вновь заиграла, что-то пьянящее, оно уносило дальше большой люстры и выпархивало через окно в сад, где цвели невзрачные фиалки. Ее пальцы вдруг замерли над клавишами, неожиданно она встала, опять неуклюже и почти выбежала. Больше он ее не видел. Он почти сошел с ума и свел с ума хозяйку, но та была непреклонна. Женщина говорила, что ее девочка больна и не может видеть никого. В сентябре художник уехал в город, он больше не творил, хотя и до этого он уже перестал писать. Он не ходил на вечера, не встречался со старыми друзьями, которые звали выпить в ресторане и даже не курил. Через полгода он куда-то уехал, говорили, что в старое поместье какой-то дамы. Там его часто видели на местном кладбище у свежей могилы, где он расположился со своим мольбертом. Когда он вернулся, он перестал сидеть дома. Иногда его видели покуривающим на террасе.
-Друг, что случилось? – спросил его давний приятель. Художник повел его в дом. В углу стоял мольберт, на который было накинуто покрывало. Он снял его и глазам приятеля предстала картина, на которой была изображена девушка, играющая на рояле. Она была точно такая, какой он ее видел. По его лицу пробежала улыбка.
-Она убила меня, а потом оживила. И так множество раз, за короткое время. Я родился снова. Ты слышишь, как она играет?
Но приятель ничего не слышал. Художник улыбнулся, хотя на его глазах были слезы.
-Я жил для этой картины, чтобы создать ее. Но она создала меня. Только послушай, друг, только послушай.
Никто, видевший эту картину ничего не слышали, ее хотели купить, но художник отказался. Он не писал картин впредь. Иногда смотрел на пустой холст, но отворачивался, будто давал клятву не притрагиваться к краскам и творить. Каждое лето он навещал ту могилу,  каждое лето в нем возрождалась музыка, которую играла девушка с прозрачной кожей и большими глазами.