Воины в белом. Часть 14

-Валера! – Алена, несмотря на живот, вскочила со скоростью лани и метнулась к нему, едва он появился в дверном проеме.
Валера успел бросить чемодан на пол, чтобы заключить жену в объятия.
-Здравствуй, родная, – он осторожно прижал ее к себе, с наслаждением вдыхая аромат ее волос и ощущая уже ставшее частью его самого тепло ее тела.
Она притянула его к себе, поцеловала, потом еще раз, потом еще и еще и еще, затем отступила на шаг назад, окинув его всего одним быстрым взглядом и снова прижалась всем телом.
-Как же я по тебе соскучилась, – прошептала она ему на ухо – В жизни бы не поверила, что мне может кого-то так не хватать.
-Ради такого признания от столь прекрасной женщины стоило  жениться. А теперь не накормишь случайно усталого путника, который шел к тебе через холмы и горы, пересекая моря и океаны, преодолевая препятствия и опасности…
-Ты ехал поездом. В купе. И ничего не преодолевал. Господи, ну никакой романтики с вами, с докторами – вздохнула Алена, тем не менее направившись на кухню. – Так и быть, учитывая, что вернулся ты все же сюда и нигде по дороге не потерялся, я приготовлю ужин, а пока напою тебя чаем с бутербродами.
-И яичницей! – успел крикнуть ей вдогонку Валера, скидывая китель и заваливаясь на кровать, по ходу движения снимая сапоги.

-Товарищи! Голос замполита сегодня был как никогда громким и солидным, словно он долго репетировал, чтобы подчеркнуть важность момента. Хотя почему словно? Валера был почти уверен, что ночью он и правда репетировал. Фактически впервые с окончания Великой Отечественной Войны Благовещенский гарнизонный госпиталь отправлял свой личный состав на войну. Ну не совсем на войну, ибо все-таки никто никому ее не объявлял, но все же явно туда, где могут стрелять.
-Товарищи! – повторил замполит, глядя, словно Наполеон на стоящих в шеренгу пять человек, которые вытянулись по стойке смирно перед трибуной, выделяясь из остального личного состава госпиталя, застывшего в строю позади них, вещмешками за спиной и личным орудием на ремнях. Среди этих десяти был и Валера, медленно вдыхавший морозный воздух и думавший о том, что, возможно, решение подписать контракт о кадровой службе было несколько поспешным – Сегодня наша великая Родина и Коммунистическая партия оказали вам большое доверие! Вы отправляетесь на помощь нашим венгерским братьям! Которых железная пята империализма снова пытается поставить на колени и поработить в своей жажде эксплуатации трудового народа!   Братский народ Венгрии обратился к Советской Армии с просьбой выполнить ее интернациональный долг и оказать ему помощь в нашей общей борьбе за торжество Мирового коммунизма! И в этой борьбе на ваши плечи ложится задача сохранения жизни наших воинов, несущих знамя свободы и равенства трудящимся братской Венгрии. Товарищи! Мы все верим, что вы с честью выполните возложенную на вас партией задачу и не посрамите честь нашего госпиталя, что вы сотворите чудо! Но не о чудо, о котором любят проповедовать попы, продающие опиум для народа, а чудо советской медицины! Чудо разума и науки! Да здравствует Советская Армия и Коммунистическая партия Советского Союза! Ура!
-Урааа! Урааа! Урааа! – громыхнул строй.
-Если бы мы жили при старом режиме, я бы сказал, что про нас только что прочли своеобразную отходную – заметил стоящий слева от Валеры врач-инфекционист.
Валера уже повернулся было, чтобы возразить такому не укладывающемуся в голове сравнению, но тут раздалась команда начальника госпиталя, быстро сменившего на трибуне замполита:
-Нале-во! В машину бегом - марш!
На дворе стояло утро третьего ноября 1956 года.
В качестве машины для транспортировки врачей-интернационалистов их ждал отличный американский грузовик марки Студебеккер. Как и многое в Дальневосточном военном округе, данный автомобиль был получен Советской Армией во время войны, но в отличии от самолета, на котором Валера летал в северную столицу, находился во вполне кондиционном состоянии, главным образом благодаря заботе его водителей и самого начальника автопарка, который ни за что не хотел его списывать в обмен на советские ЗИСы. Ревя дизелем, машина рванула с места, едва последний офицер перевалил через борт тентованного кузова, и Валере показалось, что он даже успел увидеть заплаканное лицо Алены среди толпы женщин, которые поджидали машину возле ворот КПП. Когда сутки назад его вместе с остальными «везунчиками» подняли по тревоге и объявили, что ему предстоит дорога в Венгрию, где необходимо срочно ликвидировать контрреволюционный мятеж, он некоторое время не осознавал полученную новость. Даже когда в оружейке получал личное оружие и укомплектованный тревожным набором вещмешок. Даже когда Потапов, хлопнув его по плечу, желал ему удачи  и полушутя советовал колоть дырку для ордена. Полное осознание пришло к нему только минуту назад, когда раздалась команда на погрузку в ожидающий их грузовик.  Что касается Алены, то она со свойственной женщинам скоростью осознания новостей мгновенно оценила обстановку, равно как и все возможные ее последствия, что проявилось в типичной женской реакции на плохие известия. А именно в истерике, смысл которой сводился к тому, что Валера просто обалдел, если считает, что она отпустит его на войну, в то время как у него беременная жена, которой вот-вот рожать и которая даже не просит, а требует, чтобы он находился рядом и не смел ее бросать. Возражения Валеры о том, что обалдел в общем-то не он и что его долг как офицера неукоснительно выполнять приказ, были проигнорированы, а вместо этого ему было заявлено, что если для него какие-то там басурмане, живущие на краю света дороже еще не рожденного ребенка, не говоря уж о ней, то вот к ним и может и катиться. С таким напутствием Валера и отправился получать оружие и вещмешок. Однако, вернувшись домой, он обнаружил дополнительно собранные для него веща, во главе которых был все тот же крупной вязки свитер.
-Там же, небось, холодно – тихо сказала Алена, забившись в угол и свернувшись клубком на кресле-качалке –И кормить будут, небось, всухомятку вашими консервами. И спать на земле придется. И все это зимой.
-Аленушка, – Валера опустился на колени перед креслом, но она только сильнее поджала ноги, словно черепаха, которая пыталась забраться в защитную раковину – Я же не в Сталинград еду. Просто буду сидеть в полевом госпитале, если кто-то палец себе затвором прищемит.
-Не держи меня за дурру, – возразила она, глубоко вздохнув и постепенно беря себя в руки . - Пальцы там и без вас есть кому перематывать. А вас отправят значительно дальше. Чтобы, если что случится, не осталось близко знавших вас там людей. Чтобы меньше говорили.
-Аленушка, ты как всегда сгущаешь краски, – улыбнулся Валера.
-Вот вернешься – тогда и поговорим.- А сейчас хватит об этом.
Операция переброски врачебного состава на западное направление проходила столь быстро и слаженно, что Валера всерьез задумался, а столь ли неожиданным было развитие событий для командования округа. Когда они прибыли на аэродром, там уже стоял готовый к вылету самолет, который ревя винтами, выруливал на взлетную полосу. Хмурый и совершенно незнакомый капитан с лицом то ли матерого бандита, то ли столь матерого диверсанта быстро проверил их документы и вместе с ними направился в самолет, который ожидал их на взлетной полосе, не снижая оборотов двигателей.
-Капитан Аверин, я буду сопровождать вас до конечной точки! – представился офицер уже в салоне, когда врачи разместились на сиденьях, идущих вдоль стенок фюзеляжа и явно предназначенных для перемещения десанта.
-А где конечная точка? – поинтересовался один из врачей и получил вполне ожидаемый Валерой ответ:
-Я не уполномочен сообщать вам эту информацию. Все пояснения вы получите в Киеве.
-Ну хоть что-то прояснилось – проворчал реаниматолог, сидящий слева от Валеры. Скинув с плеч вещмешок, он поправил пистолет на поясе и поднял воротник шинели, уткнувшись в него лицом, всем видом демонстрируя намерение спать. А вот Валере не спалось. За время полета он пытался несколько раз завести разговор с сопровождающим их капитаном, но тот либо не отвечал, либо просто уклонялся от ответов, каждый раз повторяя, что всю необходимую информацию они получат по прибытии в Киев. И постепенно Валера понял, что этот сопровождающий по сути был не сопровождением, а конвоем. В своей безграничной мудрости командование предусмотрело возможность возникновения крайнего нежелания у кого-то из представителей самой гуманной профессии лететь неизвестно куда и явно не на пикник, а потому для быстрого купирования этого возможного желания с ними в самолет был отправлен этот вот головорез, по лицу которого можно было с уверенностью сказать, что любого, у кого возникнут сомнения в правильности партийной линии, он переубедит решительно и за несколько минут. Поняв это, Валера перестал приставать к нему с вопросами и тоже попытался уснуть. Удалось это не сразу. Собственно, удалось только после второй дозаправки, когда самолет развернулся на юго-запад и взял курс на киевский военный аэродром. К этому времени монотонное гудение двигателей за спиной, а так же утомленная от размышлений о предстоящем нервная система вступили в союз и усыпили Валеру настолько крепко, что, когда его толкнули в плечо, он даже не понял, где находится.
-Подъем, коллега – широко ухмыляясь, Иван Никифоров, ортопед из третьей хирургии снова тряхнул его за плечо и почти силой поставил на ноги.
Дверь в фюзеляже была открыта, и пассажиры, неуклюже путаясь в полах шинелей и ругаясь на цепляющиеся за выступы вещмешки, выбирались по узкой лесенке наружу. Валера несколько раз тряхнул головой, прогоняя сон, и отправился следом за коллегами. Центральный аэродром Киевского особого военного округа бурлил жизнью. Сразу несколько десантных самолетов быстро загружались личным составом с парашютными ранцами, колонна техники выдвигалась в направлении КПП, наполняя прохладный и какой-то липко влажный воздух масляными струями выхлопов. Ге-то разгружали огромные ящики с боеприпасами, в другой самолет закатывали столь огромные бочки с топливом, тут же заправлялся летающий танкер, который, по-видимому, должен был доставить дополнительное топливо для советской авиации, количество которой стремительно наращивалось на венгерских аэродромах. Вопреки ожиданиям врачей, прибывших в этот организованный дурдом с другого конца страны, никаких полноценных разъяснений им не дали. Встретивший их полковник, преставившийся начальником медицинского управления округа коротко изложил им суть задачи. В связи с контрреволюционным мятежом в Венгрии советским руководством было принято решение об оказании помощи венгерскому правительству в деле наведения на территории страны конституционного порядка. В этой связи в Венгрию выдвигаются части Советской армии для усиления Особого корпуса, который начиная с конца октября вел бои в венгерской столице, а в данный момент ведет перегруппировку своих сил под Будапештом для нанесения решающего удара по контрреволюционным силам противника. В этой связи медицинское управление Киевского особого военного округа разворачивает на своей территории госпитали по штату военного времени, а вновь прибывшим врачам Благовещенского госпиталя предписывается следовать на центральную советскую авиабазу Текель, что в пригороде Будапешта, где они получат дальнейшие указания по развертыванию эвакуационных пунктов непосредственно в тактическом тылу советских войск, где и будет приниматься решение о возможности оказания раненым помощи на месте или необходимости отправки их в глубокий тыл. Насколько Валера понял из общего контекста, не одним им выпала честь участвовать в оказании интернациональной помощи братскому венгерскому народу. В Венгрию входили 33-я херсонская и 35-я одесская механизированная дивизия, 128-я туркестанская гвардейская стрелковая дивизия, 1-я и 7-я гвардейские дивизии ВДВ, больше 3000 танков, в том числе 88-1 гвардейский танко-самоходный полк, который в 1945 году вел бои в Будапеште и в каком-то смысле возвращался в венгерскую столицу, чтобы довершить начатое десять лет назад.  Кроме того, на работу по Венгрии были ориентированы самолеты дальней бомбардировочной авиации в виде двух полков бомбардировщиков Ту-16. А еще для обеспечения перемещений войск привлекались части 16-й гвардейской железнодорожной дивизии и вся военно-транспортная авиация Киевского ОВО. И всю эту чертову уйму войск надо было обеспечить медицинской помощью. Что и создавало необходимость переброски врачебного персонала с других регионов страны. в мирное время части Советской армии комплектовались в значительной степени по кадрированному принципу, согласно которому каждая часть имела минимально необходимый костяк, в случае войны быстро заполняемый резервистами всех необходимых специальностей. В особенности это касалось медицинского обеспечения, по поводу чего каждый выпускник высшего или среднего медицинского учебного учреждения получал военный билет с указанием его профессии и зачислялся в резерв первой очереди. Сейчас же создавалась ситуация, которая не предусматривала широкий призыв резервистов и при этом требовала большого сосредоточения медицинских подразделений на одном, главном, направлении. Решением стала массовая переброска на запад врачей из других округов. Именно ими было решено заткнуть дыры в медсанчастях выдвигающихся в Европу группировок. Отправить туда врачебный персонал самого округа возможным не представлялось, поскольку они нужны были в госпиталях на окружной территории, которые должны были принимать раненных, число которых пока не подлежало предположительным подсчетам, поскольку советское командование не было уверено в невмешательстве блока НАТО в венгерские события, а потому заранее готовилось к худшему. В основном метла мобилизации прошлась по хирургическим отделениям дальних госпиталей, так как сама специфика короткой, но интенсивной военной операции предусматривала подавляющее большинство именно хирургических патологий. Однако были в строю  и терапевты, и даже эпидемиологи и инфекционисты, которые должны были следить за тем, чтобы советские воины, оказавшись на незнакомой территории, не угостились от местных жителей чем-нибудь таким, что в дальнейшем вызовет эпидемию среди личного состава, лишив его мобильности.
Итак после короткого инструктажа офицеры благовещенского госпиталя бегом направились к следующему самолету, в котором уже сидело несколько десятков таких же военных эскулапов, набранных по всем союзным республикам и с явной тревогой рассматривавших аэродром в стекла иллюминаторов. Занимая свое место, Валера улыбнулся, думая о том, как быстро их переправляют с места на место. В постоянном движении и суете просто не было времени, чтобы всерьез заволноваться. Главное – сохранить спокойствие личного состава до прибытия на место. А уж там, когда все начнется, никуда он не денется. Тем не менее, когда самолет поднялся в воздух, офицеры разговорились. Говорили о том, что в Венгрии идет самая настоящая гражданская война. Что советские части попали в Будапеште в огневой мешок и потеряли много техники и людей, прежде чем советские партийные и государственные руководители приняли решение о выводе из венгерской столицы войск и начале переговоров с новым правительством. Говорили, что командующий Объединенными вооруженными силами стран Варшавского договора маршал Конев и командующий Особым корпусом советских войск в Венгрии генерал Обатуров на встрече с Микояном и его свитой, которые срочно прилетели в Венгрию для улаживания ситуации, чуть ли не матом орали на них, что если армии не предоставят полную свободу действий по подавлению мятежа, то СССР однозначно потеряет Венгрию как сателлита, а вместе с этим рухнет и вся целостность оборонительной системы Восточного блока в Европе. Кто-то тихо, насколько это позволяли ревущие за бортом двигатели говорил, что в западных частях прямо начинают говорить, что, мол, при Сталине все было тихо и спокойно, а с тех пор, как этот лысый мудак пришел к власти, начался бардак, Венгрия уже собралась уходить, еле затушили ситуацию в Польше, и что если не принять самых решительных мер, то СССР рискует снова остаться без европейских союзников. Говорили и о том, что Венгрия вспыхнула не сама, что ей явно помогают с запада и что кто-то где-то слышал о планах блока НАТО по помощи венгерской армии, если та перейдет на сторону восставших. А это означало, что не исключены столкновения советских войск с натовскими. Сидящие в брюхе транспортного самолета не могли знать о том, что к первому ноября руководство главной натовской страны, США, по неофициальным каналом уведомило советское руководство о своем однозначном нейтралитете в венгерских событиях и о том, что НАТО, однозначно, считает все происходящее в этой стране внутренним делом советского блока, а потому не будет вмешиваться в них, что бы не предпринимала Советская армия для наведения порядка на венгерской территории. Фактически страны НАТО не могли бы вмешаться даже если бы захотели, поскольку накануне венгерских событий Израиль при поддержки Великобритании и Франции, центральных европейских стран НАТО, начал вторжение в Египет, с целью денационализации Суэцкого канала, а потому на события в Венгрии им было глубоко наплевать. Всего этого советские военные врачи, ни один из которых никогда не был в реальной боевой обстановке, знать не могли, а потому большую часть пути просто пугали друг друга жуткими предположениями о том, насколько все плохо.
Аэродром Текель встретил их дождем со снегом. Промозглая погода усугубляла и без того мрачную атмосферу, царившую на базе. Выбравшись из самолета, Валера сразу вспомнил виденные им военные фильмы, в которых бравые советские воины обычно на голову разбивали немцев, но и сами при этом время от времени погибали, хоть и в обязательном порядке смертью храбрых. Первое, что бросилось в глаза прибывшим в Социалистическую Республику Венгрия – это обилие советской военной техники, буквально забившее все пространство авиабазы, кроме рулёжек и ВПП. Здесь было минимум два батальона танков Т-34-85, которые выстроились по периметру аэродрома, развернув стволы «елочками» с перекрываемыми зонами обстрела. Многочисленные санитарные палатки с большими красными крестами принимали раненых, которых то и дело привозили в санитарных БТР-152. В стоящий на дальней рулёжке самолет загружали из-под плотно пригнанной к аппарели машины длинные ящики, в которых без особого труда можно было узнать солдатские гробы. В воздухе пахло дизельным топливом и порохом. В отдалении слышались выстрелы, а иногда воздух пронизывал грохот взрывов.
-Ну ни фига себе. – задумчиво выдал Никифоров – Это куда ж нас занесло-то?
-Кто такие? – чумазый майор в форме с эмблемами бронетанковых войск остановился и оглядел гостей.
-Товарищ майор, мы офицеры военно-медицинской службы, прибыли в распоряжение командующего Особым корпусом.  – представился Валера за всех.
-Это туда. – майор указал в сторону большой санитарной палатки, которая стояла на отшибе и по виду и размерам явно принадлежала начальству. – И давайте быстрее, доктора, скоро построение и выдвижение в город.
 Никифоров обернулся к строю 
- За мной бегом марш!
Они рванули к штабной палатке.
-Ну ничего себе, мы еще и сами должны начальство искать – на бегу проворчал один из офицеров – А если бы мы тут просто разбрелись кто куда?
-Куда? – стараясь не сбить дыхание спросил Валера – Дальше забора не разбредешься.
Начальство они нашли, но как оказалось, оно ни сном, ни духом не слышало о прибытии врачебного подкрепления, поскольку тот жопоголовый штабист, который командовал отправкой врачей из Киева, не удосужился отбить сообщение об этом в Текель, будучи уверен, что все согласовано на уровне верховного командования. А командование, отдав приказ о направлении врачебного персонала для усиления действующей в Венгрии группировки,  не потрудилось согласовать детали, справедливо считая, что этот вопрос могут решить и на более низком уровне. В результате первые минут семь начальник медицинской службы Особого корпуса вникал, что это за банда ворвалась к нему в палатку, а, поняв, расцвел такой счастливой улыбкой, что стал похож на ребенка, которому родители только что в качестве сюрприза подарили велосипед в паре с мотороллером. Как оказалось, действующая группа советских войск в составе Особого корпуса и приданных сил большинство своих койкомест держал в госпитале самого Будапешта, который на данный момент превратился в укрепрайон мятежников. В случае же начала военных действий против внешнего противника медицинское обеспечение должно было осуществляться совместно с госпитальной базой Венгерской Народной Армии, на которую сейчас так же нельзя было положиться. А потому основные мощности медицинской службы развернули на главном опорном пункте советских войск – авиабазе Текель, где проводилось оказание помощи легко и средне раненным бойцам, а так же организовывалась эвакуация тяжелых в Киевский окружной военный госпиталь. В этой связи полковник медицинской службы Сухомлинов, поняв, что к нему нежданно негаданно прибыл борт с без малого тридцатью врачами, сиял радостью и решимостью полностью использовать столь богатые резервы, что с учетом глубокой ночи вовсе не находило в сознании уставших после перелета офицеров сердечного отзыва.
-Итак – начал Сухомлинов, когда все они разместились по всей территории палатки – Через час должно состояться построение и постановка боевых задач, поэтому буду краток. У нас тут проблема с хирургами, особенно с теми, кто умеет работать с огнестрельными ранениями средней и большой тяжести. Есть такие? -  Несколько человек, в том числе Валера, подняли руки. – Отлично. После окончания инструктажа отправитесь в приемное отделение нашего эвакопункта и где вас распределят по операционным. Скажу сразу, работы много. Больше, чем мы сейчас можем осилить в виду нехватки штатного количества хирургов. Далее, остальные будут распределены по отделениям их профиля, но при необходимости каждый из вас должен быть готов к выдвижению в указанные районы вместе с действующими войсками для организации местных пунктов эвакуации раненых. Вы с оружием? – заметив, как офицеры словно по команде взглядами указали на портупеи, где в кобурах покоились пистолеты, Сухомлинов поморщился и пробормотал под нос что-то нецензурное.  – Ладно оружие получите при выдвижении в город. Автомат и четыре магазина в обязательном порядке. Кроме того, необходимо осмотреть санитарные машины и совместно с нашими санинструкторами проверить их готовность к действиям на поле боя. Вы – он повернулся к Никифорову - Распределите людей так, чтобы не возникло дублирования. Одних в машины, других, в операционные, третьи пусть принимают медикаменты.
-Есть.
-Все, время на выполнение  - сорок минут. – Вперед.
В приемной палатке Валеру встретил человек в непонятной военной форме, по внешнему виду настолько похожий на книжное описание Тараса Бульбы, что на секунду Валере показалось, что сейчас он достанет из-за стола шашку и пойдет бить турок да поляков. Узрев Валеру, он на секунду застыл после чего на языке, чем-то напоминающий цыганский диалект, обратился куда-то в сторону задвинутого полога санитарно фильтра, откуда словно черт из табакерки выскочил прапорщик явно азиатской наружности с погонами медицинской службы.
-Вы врач? – с ходу спросил он.
-Так точно, старший лейтенант Лазаров, прибыл в распоряжение начальника хирургического отделения.
-Слава богу, наконец-то. Прапорщик Сайдуллаев Мансур Ибрагимович. Можно просто Миша.
-Валера. Так где мне найти начальника отделения.
-В операционной, но это позже. Давайте вещмешок и переодевайтесь. У нас трое раненых в живот и порядка десятка с огнестрелом конечностей. Есть свободная операционная в правом крыле, есть операционная сестра и анестезист.
Валера быстро скинул Шинель, поняв, что идея хоть чуть передохнуть после почти суточного перелета тает на глазах.
-Кто это? – спросил он, облачаясь в хирургический халат и кивая в сторону встретившего его военного.
-А, это венгр. Миклош Эрдеи. Между прочим, целый майор в их армии. Он тут, чтобы принимать венгерских солдат. Хороший врач.
Услышав свое имя, венгр поднял на них глаза и кивнул. Валера кивнул в ответ и позволил себе слабую улыбку, получив такую же в ответ.
-По-русски не говорит, но я так подозреваю, что многое понимает.  – подмигнул Мансур.
-А разве венгерская армия с нами? – спросил Валера – Я слышал, что многие части перешли на сторону контры.
-Главное, не говорите этого местным венгерским гостям, а то можете получить в глаз. В лучшем случае. С того момента, как было принято решение отбить Будапешт они тут все жуткие патриоты СССР.
-А до того?
-А до того вместе с их делегацией обсуждали, как быстро советские войска могут убраться с их земли, чтобы они снова стали независимыми как при Хорти. – он что-то сказал венгру, тот ответил и быстро вышел из палатки.
-Вы говорите по-венгерски? – удивился Валера.
-Ну так я ж тут с 51-го, волей-неволей выучишь основы языка. Да вы не волнуйтесь, доктор, если что, просто материтесь по-русски. Поверьте, вас тут все поймут с полуслова.
Санитарная палатка называлась палаткой весьма условно. По сути это был целый палаточный комплекс из многих соединенных между собой палаток, растянутых вдоль границы периметра авиабазы между двумя караульными вышками с пулеметами. Комплекс этот включал в себя приемное отделение, санитарный фильтр, где проводилась обработка доставленных раненных и нескольких операционных, доступ в которые преграждался двойным плотным пологом, в котором постоянно горели ультрафиолетовые лампы, кварцуя проходивших через них людей. Электричество подавалось от стоящего рядом генератора на базе армейского грузовика, а водоснабжение осуществлялось из огромной цистерны, которая была подключена к двум мощным насосам, непрерывно подающим воду в лечебное отделение. Операционная, в которую вошел Валера, была развернута по всем правилам хирургической науки, пол выстлан брезентовыми полотнами, от которых довольно ощутимо несло хлоркой и карболовой кислотой. Раскладной операционный стол, небольшой, но мощный осветитель над ним, портативный наркозный аппарат, возле которого колдовал анестезист и тихо шипящий в готовности к применению аппарат ИВЛ. Едва Валера вошел внутрь, закутанная в операционный костюм медсестра, поднесла ему халат, завязала его на спине, помогла надеть перчатки, и только тогда он услышал ее приглушенный маской голос:
-Марина.
-Валера.
Она кивнула и быстро, словно автомат доложила.
-Боец-срочник, двадцать лет, проникающее пулевое ранение брюшной полости, внутреннее кровотечение, травматический шок. Поступил час назад, находился все это время под морфием, получал противошоковую терапию. Состояние тяжелое. – почти одновременно с ее докладомв операционную въехала каталка, на которой лежал бледный как мел солдат. Из полуоткрытого рта бежала тоненькая полоска вязкой слюны, глаза были закрыты, дыхание еле-еле приподнимало накрывавшую его простынь. Убаюканный морфием, боец спал, но было видно, что несмотря на льющийся ему в вену кровезаменитель, жизнь в нем едва поддерживается. Санитары живо переложили раненого на стол и, словно полуночный экспресс, укатили из операционной.
-Начали – кивнул Валера медсестрам, которые застыли в ожидании указаний.
Под простыней оказалась наспех наложенная повязка, которая уже настолько пропиталась кровью, что верхняя ее часть начала твердеть от засохшей красной субстанции. Сестра-ассистентка быстро разрезала бинты и обильно полила перекисью вокруг повязки, отчего середина живота солдата стала похожа на извержение вулкана, вспенившегося белыми барашками. Быстрыми, почти незаметными движениями сестра обтерла поверхность операционного поля и оторвала повязку от раны. Из аккуратного пулевого отверстия тут же начала сочиться кровь. Входное отверстие было аккуратное, словно его делали ювелирным сверлом, диаметром не больше восьми миллиметров. Располагалось оно почти точно по центру живота, чуть левее пупка и было окружено крупной подкожной гематомой, темно-красного, начинающего уже переходить в синий, цвета. При движении живота, сопровождающего процесс дыхания, кровь вылетала из этого отверстия вялыми толчками, выжимаемая давлением диафрагмы. Сестра снова совершила несколько молниеносных движений, и поверхность живота стала темно-коричневой от густого слоя йода. Ветер рывком налетел на палатку, рванув ее мягкую стенку, отчего та издала громкий хлопок, но почти сразу выправилась, и Валера впервые полностью осознал, что находится за тысячи километров от дома, в абсолютно незнакомой ему стране, в составе совершенно чужой ему операционной бригады и без всякой надежды на консультацию более опытного специалиста, поскольку таковой сейчас находился в другой операционной, возможно, за тонкой промежуточной стенкой этого помещения и никак не мог его подстраховать в случае ошибки. Чтобы подавить первую естественную реакцию, типа «мама, я хочу домой», он склонился к ране и втянул носом воздух. Как он и предполагал, из раны явственно тянуло кишечным содержимым. Он сжал зубы и сделал первый разрез, уже точно зная, что ему предстоит там увидеть.
Кишечник был разорван в нескольких местах, и его содержимое уже больше часа свободно вытекало в брюшную полость. Винтовочная пуля, по-видимому, была со спиленной головкой, поскольку, при попадании в брюшную полость раскрылась словно цветок и осколками рассекла кишечник, мочевой пузырь и отсекла связку, удерживающую печень. В результате в брюшной полости наблюдалась мешанина из мочи, кишечного содержимого и крови. Валера посмотрел на ассистента, но тот тоже только покачал головой и что-то нецензурно пробормотал себе под нос.
-Начинаем сонацию полости. – сказал Валера – Вам очистка полости, мне ушивание, там дальше будет видно.
-Доктор, - операционная медсестра передала ассистенту электроотсос и посмотрела на Валеру, покачав головой, давая понять, что боец по сути обречен.
-Не важно – понял ее бессловесное сообщение Валера – Начали.
Гибкий шланг электроотсоса начал втягивать в себя буроватое содержимое полости, а Валера тем временем тремя пальцами очень осторожно исследовал петли кишечника, пытаясь определить место разрыва. Вот оно. Две петли оставались соединенными лишь половиной одной стенки, разойдясь в стороны, подобно лопнувшему шлангу.
-Зажим. Еще один. Иглу прошить. Кетгут. – Валера быстро принимал инструменты из рук сестры, пережимая петли кишечника, чтобы прекратить исторжение жидкости в брюшную полость, в то время как второй хирург продолжал водить отсосом вытягивая излившееся содержимое. В руку Валеры лег иглодержатель с закрепленной на нем иглой с кетгутовой нитью.
-Стяните петли. – Валера передал зажимы в руки медсестры и быстро начал прошивать кишечник, соединяя его расползающиеся части воедино. Ассистент тем временем закончил работу с отсосом и промывал полость фурациллином, стараясь вернуть сюда хотя бы подобие антисептики. Закончив накладывать швы, Валера продолжил исследование кишечника, ища следующее место прободения. Нашлось оно довольно быстро, в этот раз на сгибе между поперечной и нисходящей ободочной кишкой. Сквозная дыра при каждом движении кишечной перистальтики расширялась и издавала свистящий звук от выходящего через нее воздуха. Зажим, игла, шов. Снова игла, снова шов. Фиксация. Испарения, идущие из вскрытой полости, настолько плотно облегали Валеру, что у него начинала кружиться голова от нехватки кислорода.
-Давление быстро падает. – сообщил анестезиолог. – Тахиаритмия.
-Лидокаин в капельницу, преднизолон в вену – Валера не поднимал глаза от стола, быстро фиксируя последний разрыв и переходя к мочевому пузырю, который мало того, что был разорван, но еще и умудрился порваться на внутренней нижней поверхности, в результате чего моча изливалась в полость малого таза. Попытка приподнять пузырь для ушивания сразу вызвала сдвиг кишечника и кровотечение из только что наложенных швов.
-Фиксируйте – приказал Валера ассистентам, и те в четыре руки зафиксировали кишечник в исходном положении, пока он добирался до места разрыва пузыря.
-Надо удалять. – сказал второй хирург.
-Зашьем. – возразил головой Валера.
-Преднизолон пошел. – доложил анестезиолог. – Лидокаин пошел, частота пульса падает.
Валера судорожно соображал, как провести иглу так, чтобы не задеть связки пузыря, открыв которых точно ставил крест на возможности его сохранить. Словно часовой мастер, он больше работал отдельными пальцами, чем рукой в целом. Вот отодвинул чуть в сторону мочеточник, провел иглодержатель под кишечной петлей в обход круговой связки и сделал первый стежок.
-Асистолия!- сообщение анестезиолога прозвучало как пистолетный выстрел – Дыхания нет.
-Твою мать. – Валера извлек руки из брюшной полости и быстрым движением рассек диафрагму, войдя в грудную полость. Нащупав рукой плотный сердечный мускул, начал его быстро массировать.- Адреналин внутрисердечно.
Сестра ввела длинную иглу в пятое межреберье, и Валера почувствовал, как она вошла в полость сердца. Пульса не было.
-Кислород.
-Уже даю. – сообщил анестезиолог.
-Пульса нет. – доложила медсестра.
-Да вижу я. – Валера снова ввел руку в грудную полость и принялся массировать сердечную мышцу. Бесполезно. Сердце не запускалось.
-Доктор. – услышал он голос медсестры из-за плотной маски – Он умер. Все кончено.
Валера убрал руки и обессилено отступил на шаг от стола. Перегруженные руки начинали чуть подрагивать, внезапно освободившись от нагрузки, на плечи навалилась огромная тяжесть, ноги стремительно стали слабеть.
-Он был не жилец с самого начала. – второй хирург посмотрел на Валеру – Мы и так сделали больше, чем могли.
-Время смерти – три ноль пять. – медсестра сделала запись в плане операции. – Я позову санитаров.
Если бы сейчас Валера находился в госпитале Благовещенска, он мог бы выйти из операционной и пойти попереживать в ординаторскую. Выслушать неспешное мнение Чеглинцева о том, был ли вообще шанс выжить у пациента со столь сложными и многочисленными ранениями. Он мог бы найти поддержку. Но спустя десять минут после того, как труп бойца укатили из операционной, и хирурги сменили перчатки и залитые кровью и не только ею халаты, в операционной лежал уже следующий пациент. Молодой лейтенант с осколочным ранение плеча, которого привезли из пригорода Будапешта, где он вместе с вверенным ему разведывательным отделением разведбата 128-й дивизии проводил рекогносцировку местности и угодил под гранатометный выстрел, разворотивший носовую часть его БТР-152 и разорвавший осколками его левое плечо буквально в клочья.  Уцелевшие после взрыва бойцы ответным огнем подавили гранатометную точку, а один из них успел наложить на плечо раненному взводному тугую повязку и на себе оттащить в кусты, которые росли за небольшим пригорком и потому не были доступны для прицельного обстрела. Положение спасли разведчики танко-самоходного полка, которые силами трех танков прикрыли разведбатовцев, пока те загружали в последний танк раненого лейтенанта и спешно забирались на броню сами. Когда раненого офицера вкатили в операционную, он тихо лежал на каталке и с равномерными интервалами в одну-две секунды моргал глазами. Бледность кожи, холодный липкий пот и поверхностное дыхание не оставляли сомнения, что воин находится в состоянии глубокого травматического шока. Повязка на плече стала багровой от крови, рука на ощупь хоть и была еще теплой, но явно отличалась температурой от остального тела, что говорило о быстро нарастающем нарушении кровообращения. Медсестры еще в приемнике стянули с офицера местами обгоревшее обмундирование и отправили в операционную.
-Доктор? – услышал Валера голос операционной сестры.
Перед глазами у него еще стояло лицо только что умершего у него на столе солдата, рука еще ощущала твердость мышцы его сердца, молодого, здорового сердца юного еще совсем человека. Запах крови и иного содержимого его живота, столь недавно вскрытого Валерой на этом же столе, еще витал плотным облаком  в операционной. Он посмотрел на операционную сестру и стоящего по другую сторону стола ассистента, старого военного хирургического фельдшера, у которого даже из-под плотно облегающего его колпака пробивалось несколько седых волос. Странно, но во время первой операции Валера и не заметил, насколько старше него этот человек, который за свою долгую службу успел повидать и войну, и восстановление, родиться в восточной Сибири и под конец службы попасть в Восточную Европу, выучить три языка, включая венгерский, принять однажды роды у немки в окрестностях Берлина, пока советские танки штурмовали Зееловские высоты и собственноручно послать пулю милосердия в лоб немецкому солдату с оторванными советской миной ногами. Всех этих деталей его биографии Валера тогда, не знал, но его глаза, наблюдающие за врачом из просвета между колпаком и маской, улыбались. Валера не мог сказать, почему ему пришло на ум именно это сравнение, но в этих глазах было что-то от глаз отца, который смотрел, как его сын впервые осваивает трехколесный велосипед, то и дело врезаясь в бордюры, падая, но снова поднимаясь и, несмотря на ссадины по всем ногам, заново осваивая управление. Только что вместе с этим старым фельдшером они потеряли пациента. Прямо тут, на этом столе, когда Валера еще ощущал тепло, идущее к его руке от сердечной мышцы через латексную перчатку. Тепло сердца, уже не бьющегося, но еще не мертвого.  Сейчас этот человек с улыбающимися глазами, от которых расходились лучики, похожие на следы от гусиных лапок посмотрел на Валеру и тихо сказал:
-Доктор, больной ждет вас. Вы будете спасть того, у кого есть шансы, или остаток жизни будете жалеть о том, у кого их не было?
Это было сказано спокойным голосом, глаза не переставали улыбаться, но протянутая через стол рука старого медика легла на плечо Валеры и сжала его с такой силой, что у того сверкнули перед глазами красные круги.
-Вперед, доктор. – уже без улыбки сказал фельдшер – Всегда только вперед.
Валера сглотнул и повернулся к застывшим медсестрам операционной бригады.
-Желатиноль и полиглюкин капельно, камфору под кожу и дигитоксин в вену, морфий один кубик.
-Есть – медсестра быстрыми движениями распаковала флакон и начала подключать капельницу.
-Выяснить группу крови, найти соответствующую.
-Есть. – вторая забрала из вены несколько кубиков темной густой крови и выскочила из операционной.
-Начинаем ревизию раны. В вену аминокапронку. Сестра, снимайте повязку. Приготовить зажимы и шовный материал. Проволочную шину сюда, его по любому придется отправлять в Союз.
-Начали. - кивнул фельдшер.
Осколок не просто ранил офицера в руку. Режущий его край вспорол кожу и мышцы, рассек бицепс, разорвал плечевое сухожилие и ударом под эпифиз раздробил плечевую кость, осколки которой как шрапнель, ударили в плечевое нервное сплетение и разорвали кровеносные сосуды. Фактически внутри раны находилось месиво из осколков кости, свинцовых фрагментов и кусков разорванных мышц. Все это было залито кровью, которая тут же ударила фонтаном до самого потолка палатки, едва сняли жгут, кое как накрученный поверх раны.
-Черт, артерия! – следующая пульсирующая струя ударила уже в лицо Валере, который, запустив в рану пальцы, пытался пережать плечевую артерию, изо всех сил придавив ее к головке плечевой кости.
-Зажимы! – фельдшер с поразительной сноровкой накладывал зажимы на сосуд, но тот все равно выскальзывал, уходя все глубже в залитую кровью рану. – Не фиксируется. Кровотечение продолжается!
-Иглу! – приказал Валера.
-Сосуд порвем!
-Да к черту сосуд, он сейчас истечет прямо у нас на столе!
Валера принял иглу на иглодержателе, в которую понятливая сестра не стала заправлять нить, поняв, что задумал молодой хирург. Левой рукой зажимая сосуд, чтобы хоть немного уменьшить кровотечение, Валера запустил иглодержатель в рану, орудуя в ней словно удочкой, пока не почувствовал, как игла зацепилась за оторванный сосуд. Крутанул кистью, протыкая его и осторожно потянул на себя, извлекая наружу. Кровь снова ударила фонтаном.
-Шестьдесят на сорок, пульс сто пятьдесят. – доложил анестезиолог.
Фельдшер пережал артерию, затем еще  раз и еще, пока кровотечение не сошло на нет. Валера вытащил согнутую крюком иглу. Артерия держалась уверенно, зажатая с трех сторон. Валера бросил взгляд на руку офицера, и его едва не охватило отчаяние. Рука была мраморно белая, даже среди залитые кровью участки просматривалась молочная белизна. Даже без прикосновения было очевидно, что она уже остыла, лишенная притока крови в течении долгого времени. Несмотря на то, что хирурги успешно боролись с кровотечением, стараясь сохранить молодому лейтенанту, сохранить руку они были бессильны. Омертвевшие без кровоснабжения ткани было уже не оживить. Надо собраться. Валера глубоко вздохнул и принял от сестры иглу с шелковой нитью.
-Шьем – сказал он фельдшеру.
Тот кивнул и развернул пережатый сосуд кверху, отчего просвет артерии, зажатый стальными инструментами стал напоминать распахнутый ротик микроскопического младенца. Тем временем в операционную вернулась медсестра с флаконом крови и быстро подключила его к капельнице, восполняя объем кровопотери. Чувствуя, как кровь пациента пропитывает белый хлопок операционного халата, Валера начал шить сосуд.
-Отпускайте. Пять минут контроль. Как он?
-Пульс сто, давление 80 на 60. – это анестезиолог.
-Дыхание самостоятельное, ритмичное. – фельдшер смотрит на Валеру, одобрительно кивая – Швы держат, выпота нет.
-Закрываем рану и фиксируем руку. В эвакопункт его. Первым бортом в Союз. – отдавая распоряжения, Валера и сам чувствует себя уверенно, поскольку частично он командует не бригаде, а самому себе. Звук голоса организует мысли, не давая им соскользнуть в хаос творящегося вокруг кошмара.
Где-то вдали раздается взрыв такой силы, что палатку ощутимо качает.
-Началось все-таки. – бормочет фельдшер и поднимает глаза на Валеру. – По сигаретке, доктор?
Валера кивает. Ноги подкашиваются, руки онемели, весь организм протестует против работы  столь форсированном режиме.
-Десять минут перерыв. – говорит он бригаде и выходит из палатки следом за фельдшером, разминающим в пальцах папиросу.
На авиабазе шумно. И многолюдно. Бесконечные колонны грузовых машин заезжают и покидают территорию, освещенные мощными зенитными прожекторами танки словно исполинские ящеры, крутят башнями, следуя за световым лучом, обводя периметр. Вот подкатывает БТР-152, и через его верхний борт, словно мешок с картошкой одного за другим перебрасывают трех человек, которые плашмя падают на бетон и почти сразу подхватываются под руки подбегающими советскими солдатами. Они что-то кричат на непонятном языке, который у Валеры ассоциируется с цыганским наречием, пытаются драться, но тут же получают прикладами автоматов в чувствительные точки и сгибаются пополам.  Двое одеты в гражданскую одежду, кое-как заправленные в грязные штаны рубахи, телогрейки, от ударов прикладов с голов у них слетают потертые и заляпанные грязью кепки. Третий же в военной форме, как понимает Валера, венгерской армии. Судя по знакам различия и  манере вызывающе держать себя с советскими бойцами, перед ними офицер. Он что-то кричит одному из бойцов, а затем смачно плюет ему в лицо. И тут же получает еще один удар, отчего у него слетает фуражка, после чего всех троих под белы рученьки тащат к штабной палатке.
-Вот и первые пленные пошли. – говорит фельдшер, затягиваясь папиросой.
-Виктор Сергеевич, - Валера прикуривает свою папиросу, с трудом вспомнив имя отчество этого человека, которого ему лишь мельком успели представить на входе в операционную – вы можете мне объяснить, что тут вообще происходит? – вдалеке снова слышится взрыв, потом еще один.
-Это? Это наши самоходки ровняют какой-то венгерский ДОТ. – пожимает плечами фельдшер.
-Да я не про это. – раздраженно отвечает Валера – Что тут вообще творится? Нам сообщили, что тут просто контрреволюционный мятеж. Что наша армия прибыла на помощь по призыву самого венгерского народа. Что венгерская армия с нами.
-Так и есть.
-Тогда что это? – Валера показал в сторону пленных, которых как раз загоняли в палатку.
-Это и есть контрреволюционные мятежники.
-Но среди них венгерский офицер.
-Верно.
-Но как же тогда…
-Доктор. – фельдшер сделал глубокую затяжку и щелчком выбросил папиросу – Вы начинаете задавать мне вопросы, на которые может ответить только замполит или начальник Особого отдела. И то в последнем случае, если вам сильно не повезет. Вы что, глаз не имеете? Или мозгов? Посмотрите кругом – он обвел рукой пространство базы, на одной из посадочных полос которой как раз разгружался транспортный самолет, набитый десантниками.  – Вы что, думали, нас тут будут встречать с цветами и бабами?Тут война. Неделю назад, когда все только начиналось целый наш артиллерийский дивизион в капусту покрошили. Потом вытащили солдат из машин, отрезали им члены и засунули в рот. А когда эти – кивок в сторону главного терминала, в котором размещался штаб советской делегации во главе с Микояном – приперлись сюда и дали приказ на вывод войск из Будапешта, то при отходе наши танкисты целый батальон тридцатьчетверок потеряли. При проходе по мосту через Дунай. Подбили две машины и сожгли весь батальон. Наши даже сделать ничего не успели, потому как был дан приказ огня не открывать. Типа мы ведем переговоры и почти пришли к соглашению. Сюда тогда привезли человек десять всего живых. Так вот у них от ожогов кожа слазила с мяса как у прожаренного цыпленка.
Валера слушал его с открытым ртом, из угла которого свисала тлеющая папироса.
-Извините, доктор. – снова улыбнулся фельдшер – Просто накипело немного, а тут вы разбередили рану. Просто если мы сейчас не успокоим этих мадьяр, они нам спуску не дадут. Как не давали в сорок пятом. Так что не обращайте внимания.
Из штабной палатки раздался хлопок выстрела, и два бойца вытащили тело одного из трех пленных, бросив его на бетон полосы.
-Что это? – папироса выпала из рта Валеры.
-Это пытаются разговорить того офицера, который попался вам на глаза. Говорю ж, не обращайте внимания. – он коснулся его плеча снова улыбнулся теплой отеческой улыбкой. – Нам пора, доктор. Работы много.
Они вошли в палатку и направились в приемное отделение, где на носилках и на полу лежали раненые, которых начали доставлять в госпиталь с мест первых боестолкновений Советской Армии с мятежниками. Занятые работой вместе с другими сотрудниками этого наспех развернутого полевого госпиталя, словно ожившего из фильма про Великую Отечественную Войну, они не могли слышать приказа Главнокомандующего Объединенными вооруженными силами Варшавского договора, героя Великой Отечественной, маршала Советского Союза  Конева, который примерно в это же время транслировался по всем военным линиям связи. В нем говорилось:

«Приказ
ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ОБЪЕДИНЕННЫМИ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ
№ 1
4 ноября 1956 г.
Товарищи солдаты и сержанты, офицеры и генералы! В конце октября в братской нам Венгрии силы реакции и контрреволюции подняли мятеж с целью уничтожить народно-демократический строй, ликвидировать революционные завоевания трудящихся и восстановить в ней старые помещичье-капиталистические порядки.
События показали, что активное участие в этой авантюре бывших хортистов ведет к возрождению в Венгрии фашизма и создает прямую угрозу нашему Отечеству и всему социалистическому лагерю. Нельзя забывать, что в минувшей войне хортистская Венгрия выступала против нашей родины вместе с гитлеровской Германией.
В соответствии с просьбой правительства Венгерской Народной Республики на основе заключенного между странами социалистического лагеря Варшавского договора, обязывающего нас принимать "согласованные меры, необходимые для укрепления их обороноспособности, с тем чтобы оградить мирный труд их народов, гарантировать неприкосновенность их границ и территорий и обеспечить защиту от возможной агрессии", советские войска приступили к выполнению союзнических обязательств.
Нет сомнения в том, что рабочий класс и трудовое крестьянство Венгерской Народной Республики поддержит нас в этой справедливой борьбе.
Задача советских войск состоит в том, чтобы оказать братскую помощь венгерскому народу в защите его социалистических завоеваний, в разгроме контрреволюции и ликвидации угрозы возрождения фашизма.
ПРИКАЗЫВАЮ:
Всему личному составу советских войск с полным сознанием своего воинского долга проявить настойчивость и твердость в выполнении задач, поставленных командованием. Оказывать помощь местным органам власти в их деятельности по наведению общественного порядка и установлению нормальной жизни в стране.
Высоко держать честь и достоинство советского воина, крепить братскую дружбу с трудящимися Венгрии, уважать их национальные традиции и обычаи.
Выражаю твердую уверенность, что солдаты, сержанты, офицеры и генералы советских войск с честью выполнят свой воинский долг.
Главнокомандующий Объединенными вооруженными силами Маршал Советского Союза И. Конев.»
Позднее, перечитывая этот приказ, Валера, понимал, что по сути он был чисто пропагандистским документом, поскольку не отвечал самым элементарным требованиям боевого распоряжения, не содержал конкретных задач, поставленных подразделениям и не указывал конечной цели проводимой операции. Потому его и передавали по открытой частоте, не опасаясь, а возможно, и рассчитывая на то, что он будет перехвачен станциями радиоразведки сопредельных НАТОвских государств. Сами же части и подразделения советских вооруженных сил сразу после его получения, приступили к исполнению приказа Конева за номером 01. Вот этот документ уже был строго секретным и содержал указания, что называется, конкретнее некуда.
«В соответствии с планом операции «Вихрь» приказываю:
2-й гвардейской механизированной дивизии захватить северо-восточную и центральную часть Будапешта, овладеть мостами через реку Дунай, зданиями парламента, Центрального комитета ВПТ, министерства обороны, вокзалом Нюгати, управлением полиции и блокировать военные городки венгерских частей, не допустить подхода восставших в Будапешт по дорогам с севера и востока.
33-й гвардейской механизированной дивизии захватить юго-восточную и центральную части Будапешта, овладеть мостами через реку Дунай, Центральной телефонной станцией, опорным пунктом "Корвин", вокзалом Келети, радиостанцией "Кошут", заводом Чепель, арсеналом, блокировать казармы венгерских воинских частей и не допустить подхода восставших в Будапешт по дорогам с юго-востока.
128-й гвардейской стрелковой дивизии захватить западную часть Будапешта (Буда), овладеть Центральным командным пунктом ПВО, площадью Москвы, горой Геллерт и крепостью, блокировать казармы и не допустить подхода мятежников к городу с запада.
Венгерские части разоружить. При этом разоружение частей, не оказывающих сопротивления, осуществлять непосредственно в военных городках.
Маршал Советского Союза И. Конев»
Фактически данный приказ являлся руководством к полноценному военному вторжению в столицу Венгрии как вражеского государства. Для захвата и удержания особо важных объектов были созданы специальные пехотно-десантные отряды, которые усиливались танками и имели в своем составе матерых диверсантов из КГБ СССР. В шесть утра, раздался общий сигнал «Гром», по которому было начато вторжение в Будапешт. Буквально через час раненые на аэродром Текель пошли просто потоком. Основная часть представляла собой легкие пулевые или осколочные ранения, но многих прямо в обмундировании катили в операционную палатку, где медсестры в спешном порядке принимали их, раздевали, проводили минимально необходимый туалет и отправляли на стол, где Валера с военфельдшером работали словно автоматы, успевая на пределе времени зашивать сосуды, соединять и фиксировать костные отломки, закрывать пневмотораксы от проникающих ранений грудной клетки  и наскоро заправлять обратно выпадающие кишечники решившие увидеть свет после того, как мина или граната разрывались в непосредственной близости от их обладателя. Взрывы и стрельба, столь хорошо слышимые с пригородного аэродрома, стали постоянным фоновым шумом, который сопровождал попытки Валеры если не вернуть в строй, то хотя бы физически спасти очередного бойца, одного из которых, например, принесли в операционную на носилках, заботливо неся под его головой алюминиевую солдатскую миску, в которую, свисая на подобии гигантской сопли, стекло мозговое вещество, выходящее наружу из выходного отверстия крупнокалиберной пули.
-Вы что, совсем охренели, тащить сюда покойников?! – рявкнул фельдшер, взглядом остановив держащих дрожащими от напряжения руками носилки солдат.
-Виктор Сергеевич, – обратился к нему Валера снимая маску – он дышит.
-Доктор, - старый фельдшер тоже спустил маску на шею и посмотрел на него как на несмышленого младенца – он покойник. И это если ему повезет. Иначе даже я не возьмусь предугадать список нарушений, с которыми он будет мучиться до смерти, если мы его откачаем.
-Не нам об этом судить, – категорически отрезал Валера. – На стол его.
-Есть, – пожал плечами фельдшер и кивнул солдатам, чтобы те несли раненого в приемник операционной палатки.
-Чтобы я таких разговоров больше не слышал, вам ясно, товарищ прапорщик? – спросил Валера, когда бойцы исчезли за пологом палатки.
-Так точно, товарищ старший лейтенант. Если только вы сами не измените свое мнение чуть позже.
Валера бросил на фельдшера испепеляющий взгляд, но тот не отвел глаз.
-Жду вас в операционной. – раздраженно бросил Валера, разворачиваясь к палатке.
Однако, когда они вскрыли полость черепа раненого солдата, Валера от досады скрипнул зубами и бросил быстрый взгляд на прапорщика. Тот спокойно стоял по другую сторону стола, ожидая его распоряжений. В его взгляде не было ни возражений, ни обиды. Спокойное выжидание. Мозг солдата был поврежден сразу в нескольких местах и только чудом не были задеты стволовые участки, отвечающие за вегетативные функции. Только по этой причине он все еще дышал и сердце все еще работало. Полностью размозжена затылочная область, в которой расположена зрительная зона, левый слуховой нерв пересечен осколком, правый сжат отеком и стремительно отмирает от недостатка кровоснабжения. Множество мелких повреждений, которые обильно кровоточат, сдавливая скапливающейся кровью другие участки. Глянув на всю эту кашу, Валера просто не знал, за что хвататься.
-Доктор? – фельдшер вернул его в реальность – С чего начнем?
-Ствол – наконец, принял решение Валера – Сначала обезопасить ствол мозга.
-Зонд и отсос – приказал прапорщик сестре и принялся отсосом убирать кровь, которая быстро формировалась в массивную гематому, спускаясь в глубину мозга и постепенно подходя к стволу. А там – центры дыхания и кровообращения. Их пережатие будет означать смерть.
Пока он очищал полости от кровяных сгустков, Валера приступил к ревизии раневой поверхности, подумав, что по крайней мере, тут нет необходимости в использовании тоненького шпателя Подреза, поскольку полость черепа была вскрыта без помощи хирургов. Часть теменной и половина затылочной кости были срезаны словно острой бритвой, отчего пульсирующий окровавленный мозг представал хирургам во всей своей красе чуть ли не в половину своего размера.  Удаляя осколки и металлическую крошку, которая застревала в бороздах, разделяющих извилины, Валера работал словно на автоматике, каждую секунду ожидая от анестезиолога сообщения о прекращении сердцебиения. Но сердце билось ровно, дыхание было вполне самостоятельным и все надежды на то, что парень вполне может выжить присутствовали. Однако уже сейчас было отмечено отсутствие рефлексов на обеих ногах и правой руке. Со зрением боец распрощался однозначно, и серьезные сомнения у Валеры были в том плане, сможет ли он слышать. Когда через два часа, валясь с ног от усталости, Валера приказал закрывать рану и отправлять больного в эвакопункт для отправки в Союз, тот все еще ровно и самостоятельно дышал, но сам Валера не сомневался, что отправляет домой не человека, а обрубок. Когда они с фельдшером вышли из палатки на перекур, было уже светло. Возле приемного отдаления сидел перепачканный в грязи и крови старшина. Перед ним на носилках, уложенных на землю, лежал завернутый в плащ-палатку солдат. Явно мертвый.
-Мертвых не сюда. – сказал Валера – В тот конец, там похоронная команда.
-Извините, доктор. – старшина поднялся на ноги и уважительно снял пилотку – Это Васька. Понимаете, я когда его привез, он еще живой был. А тут взял и помер. Прямо минут с десяток назад. Ждали долго. Все хирургов свободных не было. А приемник забит, вот нас тут и оставили. А у него живот развороченный. Видать, кишками своими захлебнулся.
Сам не зная, зачем, Валера присел перед носилками, не замечая, как в грязь окунается измазанный кровью халат, и приподнял плащ-палатку. В животе у мертвого солдата зияла большая рваная рана. Был, по-видимому, пробит желудок, больно уж высок для кишечника она находилась. Пуля прошла навылет, разворотив желудочные стенки и выйдя через спину, пробив правую почку. Рана была тяжелая, но при своевременной операции на спасение жизни была вполне явная надежда. А он в это время копался в черепе обреченного на растительную жизнь бойца, вытягивая его с того света, в который тот шагал уверенной походкой, пока не попал на операционный стол. Но ведь он спас его, не так ли? Этот погиб, но того-то он спас, верно? Он будет жить как растение, если вообще будет, но ведь жить. А этот…этот мог бы жить почти полноценной жизнью, если бы оказался на операционном столе вовремя. Например, вместо того. Так кто из этих двоих был важнее? Был ли вообще важнее кто-то из них? Подошли санитары. Быстро подхватили носилки и направились в сторону палатки похоронной команды. Валера смотрел им вслед и его начинали одолевать слезы. Одного не спас на столе, другой умер в ожидании. А спасенный может и не понять, что его спасли, когда придет в сознание. А в сознание ли? Он посмотрел на фельдшера, но тот молчал. Спокойно ответил на взгляд врача, но ничего не сказал. Валера понял, что тот тоже все понимает. Когда-то давно, кажется, в другой жизни, когда он еще учился в институте, один из преподавателей по экстренной хирургии проводил лекции на тему сортировки раненых в условиях военного времени, особенно делая упор на то, что в такой ситуации в первую очередь надо оказывать помощь не самым тяжелым, а тем, у кого максимальные шансы на выживание. Просто потому, что в противном случае тяжелого можно не суметь спасти, а легкий за это время станет тяжелым. И тоже погибнет. Сегодня Валера сделал неправильный выбор. Тяжелый не погиб, но умер тот, кто явно имел больше шансов на спасение. С раненным в голову они сотворили чудо, сохранив ему жизнь, но другой за это время умер. Пока он осознавал эту мысль, к ним подошел чумазый танкист и попросил папиросу. За куревом немного разговорились. Танкист рассказал, что сопровождал машины с пленными венграми, которых везли на допрос в контрразведку Особого корпуса. Рассказал, что в городе идут настоящие бои, что советским частям дан приказ любой ценой восстановить порядок в Будапеште, и что венгры бьются насмерть, пытаясь задержать продвижение советских колонн к центру города.
-Не знаю, на что они рассчитывают, если только не на помощь извне. – сказал он – Нас явно больше, за нами сила. Они не могут понимать, что им не выстоять. А они не сдаются. Стреляют, даже когда сами уже падают, умирая. И оружие. Я такого и не видел. Нет, в основном, конечно, наше, которое со складов, но я видел и такие, что явно не наше.  Спрашивается, откуда оно у них, если еще вчера они мирно трудились на заводах.
-Что ты хочешь сказать? – Валера, прищурившись от утреннего солнца, затягивался папиросой.
-Да то, что готовились они. И помогали им. Наши орлы тут одного в плен взяли. Ну начали допрашивать. Мол, кто, где да сколько. А он молчит. Ну мы ему яйцы-то поприжали, а он как начал орать. Да все не по нашему. И не по венгерски. Их басурманский язык не перепутаешь. А замполит потом говорит: английский, мол, это. То бишь, американский.
-И что с ним сделали?
-С замполитом?
-С пленным.
-А, ну так особистам передали. Они его как родного приняли да увезли. А там кто его знает? Ладно, доктора, бывайте, мне пора. – танкист выплюнул чинарик, пожал им руки и скрылся в снующей вокруг толпе.
Примерно около полудня Валера окончательно осознал, что ему нужно отдохнуть. Удалив пулю из ноги очередного воина-освободителя, доставленного с площади Москвы, на которой шли упорные бои, и отправив его в отделение, разрушив тем самым надежды бойца на отправку домой, Валера заявил, что если ему не дадут поспать хотя бы пару часов, то он не отвечает за качество своей работы, особенно в случае доставления какого-то сложного случая. К этому времени в отделении нарисовался начальник отделения неотложной хирургии, который быстро принял доклад о проделанной работе и ушел за полог палатки пошептаться прапорщиком, с которым, как успел заметить Валера, они были на «ты» и, видимо побывали в разных ситуациях на протяжении службы в этой своеобразной европейской стране. Вернувшись в палатку, майор Мельников, по прозвищу Старый мельник, бродившему среди личного состава, отвел Валеру в сторону и, несколько раз кашлянув, тихо сказал:
-У нас потери. Серьезные.
-Я заметил. – кивнул в сторону палатки, возле которой не спеша курила медсестра, безразлично-усталым взглядом обводя территорию полевого госпиталя, на которую продолжали прибывать раненые,  Валера.
-Я про другие потери. – покачал головой начальник отделения. – Час назад гаубичный дивизион нашего танко-самоходного полка попал в засаду возле Королевской крепости. Сожгли несколько самоходок, погибло много бойцов. Среди них заместитель начальника медсанчасти  полка и два санинструктора. Сейчас туда подходят подкрепления, будут брать крепость штурмом.
-Вы хотите, чтобы я выдвинулся туда?
-Умен не по годам. – Мельников улыбнулся, отчего его кустистые седые брови наполовину закрыли глаза – В общем так, у тебя час на сон и в город. Поедешь с нашими мотострелками из 265-го отдельного батальона резерва. С ними будут санинструктор и наша медсестра. Они помогут тебе развернуть эвакопункт на месте. В твоем распоряжении два БТР-152 для эвакуации раненых. Все оборудование тебе предоставят на месте самоходчики. на период действий возле крепости будешь отвечать за эвакуацию раненых сюда, в Текель.
-Товарищ, майор, у меня трое бойцов в приемнике ждут операцию и еще колонна на подходе. Если я уеду, кто ими будет заниматься?
-Пока справимся без тебя. Есть твои коллеги, есть, в конце концов, я. Твое дело – успеть заштопать тех солдат там – он указал в направлении города – Чтобы они не истекли кровью, пока их сюда будут везти. Задача ясна?
-Так точно. – вздохнул Валера – Разрешите идти получать оружие?
-Да какое на хрен оружие? – поморщился начальник отделения – Вы в тактическом тылу.
-А если…
-А если там что-то случится, то этого добра будет на земле достаточно валяться. Подбирай любой. Все, лейтенант, отдыхать, через час выдвигаешься. – и Мельников решительно направился в сторону госпитальной палатки.
-Я старший лейтенант. – недовольно буркнул Валера вслед начальству и пошел в сторону казармы, где расположились офицеры-медики.
Когда его спустя час растолкали, всего такого сонного, теплого, завернутого в шинель, видящего сны про дом и Алену, которая сидела у них в комнате и почему-то вышивала золотом белое, словно подвенечное, платье, он испытал крайне сильное и явно не совсем гуманное желание дать в морду обладателю трясущей его руки так сильно, чтобы тот упал рядом с ним и не мешал ему видеть сны про дом, вместо того, чтобы возвращать в этот кошмар, в котором над головой с ревом проносились тяжелые транспортные самолеты, а чьи-то не знакомые голоса отдавали команды сразу на двух языках, добавляя к ним третий, матерный, который понимали обе стороны, в качестве универсального переводчика. 
-Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант, пора. – рука продолжала его трясти, и, открыв глаза, он увидел молодого солдата срочной службы, который с тревожными глазами держал его за плечо. Боец-первогодок, крепкий, белобрысый, со светлыми глазами и веснушками по всему лицу, который явно был отобран среди многих кандидатов на то, чтобы представлять Красную Армию в стране-сателлите, несомненно, был горд собой тогда и серьезно испуган сейчас. В шинели, застегнутой на все пуговицы, стальной кирасе, той предшественнице бронежилета, которая сопровождала бойцов пехоты всех европейских стран, начиная с восемнадцатого века, с полным подсумком патронов, в нахлобученной на шапку каске и с автоматом за плечом, этот воин явно не понимал, что происходит вокруг, но был готов выполнить любой приказ партии и правительства даже ценой своей жизни, как и подобает истинному комсомольцу, призванному на службу Родине. Сейчас приказ заключался в немедленном пробуждении старшего лейтенанта Лазарова и направлении его на КПП, возле которого ждал бронетранспортер, готовый доставить его в непосредственный тыл места боевых действий. Боец выполнял приказ с должным рвением, пока не столкнулся со старшим лейтенантом взглядом, и тогда испуганно отступил назад. Однако через секунду Валера взял себя в руки и, превозмогая протесты в усмерть уставшего организма, поднялся с топчана. 
Холодно. С неба светит яркое солнце, но внутри не имеющего крыши бронетранспортера все равно холодно. Помогают толстые перчатки, которые подарила перед отъездом Алена, да крупной вязки свитер, надетый под китель. БТР несется на полной скорости через пригород Будапешта, подскакивая на покрытой воронками от взрывов воронками дороги. Несколько раз Валера пытается высунуться наверх, чтобы окинуть взглядом серый ноябрьский пейзаж, но каждый раз санинструктор с тихим матом оттаскивает его вниз, за границу борта, снова и снова объясняя, что высунувшаяся голова доктора в БТР, у которого на борту красный крест санитарной службы, станет просто подарком для любого венгерского снайпера. Выезд на площадь Москвы совершенно неожиданный, узкие улочки, которыми весь Будапешт испещрен словно маленькими капиллярами, со всех сторон обстроены высокими, часто величественного вида, зданиями  с рельефными арками, пышными фасадами и шпилями, вонзающимися в небеса, обложенные серыми облаками. Каждое здание венгерской столицы претендовало на то, чтобы явить собой часть истории этой земли, которая сравнительно недавно стала принадлежать небольшому европейскому государству, а до того всю свою историю принадлежала туркам и полякам, австрийцам и немцам. И каждый приходил сюда, по его мнению, всерьез и надолго, а потому начинал строить величественные здания и памятники архитектуры, которые затем с благодарностью захватывались следующим завоевателем и переименовывались в его честь. Кроме того, гордые мадьяры, которые за всю историю так и не смогли построить свое государство, пока им его фактически не подарили Англия и Франция в результате разгрома Австро-Венгрии в Первой мировой войне, очень любили, подобно полякам, спорить между собой на тему того, кто из них более великий князь или потомок императора Священной римской империи германской нации, в которую город Буда, не имевший тогда достаточной наглости, чтобы присовокупить к себе Пешт, который ныне занимал две трети столицы. Споры эти были горячими и постоянными, в результате чего в качестве последнего аргумента использовалась военная сила. А поскольку многочисленные потомки столь же многочисленных императоров Священной римской империи часто жили буквально на соседних улицах города Буда, то каждый дом превращался заранее в небольшую крепость с уймой потайных выходов для проведения маленьких наступательных операций против соседней улицы и провозгласившего себя там самым великим очередного князя или графа. Поэтому улицы были узкими  и извилистыми, не позволявшими пропустить шеренгу конницы в развернутом виде, а строения возвышались друг над другом, служа и церквями, и домами, и наблюдательными пунктами. Сейчас всё это стояло обугленное, с развороченными советской артиллерией стенами и оконными проемами, кругом пахло порохом, гарью и кровью. Советская колонна проносится по одной из таких улиц, петляя в лабиринтах поворотов, ломая броней двигающегося впереди танка Т-10 остатки баррикад оборонительного пояса мятежников, которые по детской своей наивности считали, что, выворотив на улицы кучи мебели, сантехники и битого кирпича, смогут сдержать напор самой мощной сухопутной армии мира. Вот она площадь Москвы, своего рода официальный символ вассальной верности Венгрии Советскому Союзу. Идущие крестом широкие проспекты, сходятся у громадного обелиска с рубиновой звездой на вершине. Памятник павшим в войне с гитлеровской Германией. Роскошный готический собор, превращенный в дворец съездов ВПТ, раскинулся и позади от него, увенчанный такой же огромной звездой, равно как и гостиница Москва, ультрасовременное здание из стекла и бетона, которое было отстроено здесь для приема официальных гостей стран Варшавского договора. Высаженные аккуратными рядами деревья, обрамляли сам памятник, бывший собор и фасад гостиницы. Из окон гостиницы поднимаются густые клубы черного дыма, рубиновые звезды покрыты копотью, и их сияние на фоне отраженного солнечного света прорезается сквозь черноту каким-то потусторонним мистическим светом. За силуэтом многоэтажной коробки гостиницы Москва широкой лентой распростерся Дунай, над которым изогнулся дугой арочный мост, за которым возвышается гора Геллерт, а на ней – поистине грандиозных размеров Королевская крепость. Внутри периметра, образованного ступенчатыми крепостными стенами, идущими от подножья горы поднимаются могучие стены трех внешних фортов, каждый из которых являет собой шедевр монументального крепостного строительства, имеет несколько этажей над поверхностью горы и еще несколько под землей, в толще породы, а за ними высится купол главной цитадели, чем-то напоминающий купол храма святого Петра в Риме, с той лишь разницей, что он не белый, как в Риме, а покрыт изумрудной глазурью равно как и крыши цитаделей, которые светятся зеленоватым свечением, несмотря на пылающие по всей крепости пожары. Сейчас площадь забита техникой и людьми, через мост колоннами идут советские танки, а занявшие свои позиции на левом берегу Дуная самоходки и прицепная артиллерия методично обстреливают форты Королевкой крепости, вызывая постоянные вспышки оранжевого пламени, который вырывается из стены вместе в выбитым из ее массива каменным блоком, когда туда попадает очередной снаряд. Грохот стоит такой, что в первые минуты Валера почти полностью глохнет, содрогаясь всем телом, когда советские ИСУ-152 делают одновременный залп, разбирая на строительный мусор очередной кусок крепостной стены.
-Сюда, доктор! – это Маша, его операционная медсестра, хрупкая на первый взгляд женщина сорока лет, прослужившая в армии начиная с курсов медсестер, которые она закончила во время войны, и до нынешнего времени, когда по сроку службы уже вполне могла бы уходить на заслуженный отдых и до старости работать в каком-нибудь тихом санатории Министерства обороны в глубине СССР, но тем не менее остается в армии, не мысля себя вне военной медицины и давно забыв о том, что когда-то, поступив после окончания школы в педагогическое училище, она была в течении восьми лет лучшей учительницей районной школы в таком дальнем углу советского Казахстана, что только благодаря ей некоторые дети узнали о том, что живут в стране под названием СССР, и что весь мир не ограничивается пределами их кишлака, в котором жизнь расписана от намаза до намаза, а слово муллы является законом в последней инстанции. Та юная девушка, приехавшая по комсомольскому набору учить этих детей, часто даже не знающих русского языка, приехавшая из большого города, в котором в ее студенческие годы они после занятий собирались, чтобы обсудить Достоевского  и Гоголя, Лермонтова и Пушкина, рассуждавшие о комсомольской чести и партийном долге, о светлом будущем, которое они будут строить как только закончат учебу, та девушка, которая имела тихий мелодичный голос и всегда краснела до корней волос от любой непристойной шутки, которую могли услышать студенты педагогических учебных заведений, когда приезжали на заводы проводить культурно-просветительные мероприятия, та девушка, которая готова была упасть в обморок, если бы кто-то из молодых людей попробовал ее поцеловать, хотя бы в щечку, так вот та самая девушка, став через двадцать пять лет зрелой женщиной, прошедшей голод Ленинградской блокады, войну на северном фронте, каторгу восстановления и отправку в качестве поощрения от Родины на службу в Центральную группу советских войск в Европе, сейчас ухватила его за рукав шинели, дернула его с такой силой, что Валера вылетел из люка БТР словно плюшевый мишка и прокуренным грудным голосом рявкнула ему на ухо, как только он из унизительного положения на четвереньках переставил свое тело на ноги:
-Пригнись! К гостинице бегом!
В небе послышался быстро нарастающий свист, который взрезал барабанные перепонки вдавливая их внутрь, а следом в центре площади расцвел большой ярко-алый шар, разорвавшийся во все стороны оранжевыми языками пламени, донеся грохот взрыва до ушей Валеры на миг позже, чем его глаза увидели сам взрыв. Ударная волна сбила их с ног и отбросила в сторону, ударив всей поверхностью тела о борт бронетранспортера с такой силой, что у Валеры перехватило дыхание. В голове звенело, глаза застлали слезы, а в ушах стоял такой гул, что по началу он даже не услышал обращенного к нему вопроса.
-Вы целы? – оплеуха, отпущенная ему Марией, несколько привела его в чувство, и он смог кивнуть, отчего его голова словно оторвалась и начала парить в воздухе над его телом.
-Тогда бегом!
-Где санинструктор? – Валера ошарашенного повел глазами в стороны, пытаясь найти третьего члена его команды.
-Вон он! – Мария кивнула на обезглавленное осколком тело, которое, раскинув руки навзничь, лежало возле горящего колеса бронетранспортера. – А теперь вперед! За мной!
Она подскочила на ноги и рывком бросилась в направлении фойе гостиничного комплекса Москва. Только тут Валера замечает два гробовидной формы гусеничных транспортера, которые стоят перед разрушенным гостиничным входом. В отличии от остальной советской военной техники, эти два броневика были покрыты буро-белыми маскировочными разводами, хотя Валера и при самом большом напряжении воображения не мог представить, под какую именно местность может маскировать технику такая окраска, кроме разве что марсианского ландшафта. Огромные красные кресты, растянутые вдоль бортов, добавляли колорита этим двум эвакуационным бронетранспортерам. Считалось, что столь броская внешность, будет способствовать тому, что огонь по ним открывать не будут, издалека видя, что едут санитарные машины, стрельба по которым запрещена Женевской конвенцией. Однако сам Валера серьезно сомневался, что местные мадьяры, ошалевшие от безумия боев с Советской армией, не только будут соблюдать правила конвенции, но и вообще знают о ее существовании. Вместе с Марией они проскочили мимо этих технических монстров и оказались в гостиничном фойе. И вот тут Валеру обуял форменный ужас. Раненые были кругом. На полу, на измазанных кровью и прочими выделениями человеческого организма диванах, в креслах и на стойке портье. Они кричали или стонали на всех языках Советского Союза, многие были в обожженных лохмотьях венгерских танкистов, которые должны были усиливать советских самоходчиков и основную часть времени потратили на переговоры с товарищами по оружию, перешедших на сторону мятежников и занявших Королевскую крепость. Переговоры кончились ничем и в результате с крепости был открыт огонь, который начисто сжег венгерский танковый батальон, остатки личного состава которого отошли на площадь Москвы под прикрытие советских самоходок, а теперь лежали в этой гостинице, крича что-то на венгерском языке, умоляя то ли помочь им, то ли добить. Что по сути часто было одним и тем же. Вдоль стен лежали трупы тех, кого притащили сюда слишком поздно или которые не смогли дотянуть до оказания им помощи двумя санинструкторами, которые с багровыми лицами и обожженными пороховым дымом глазами, словно роботы, перемещались по закопченному помещению, стараясь оказать первую помощь тем, кто кричал особенно громко или наоборот уже переставал стонать, погружаясь в состояние шока. Возле гостиницы громыхнул еще один взрыв, выбив единственное уцелевшее каким-то чудом за время предыдущих боев стекло в оконной форточке.
-Что это? – Валера инстинктивно прижался к стене, чувствуя всем телом, как она завибрировала от взрывной волны.
-Это – как маленькому мальчику-идиотику объяснила ему Мария – была бомба. Там – она указала на стену, которая выходила на берег Дуная – засел какой-то венгерский генерал. Наши пытаются его оттуда выбить, а он пытается выкурить наших с площади. А вот это – она указала на ряды бойцов, лежащие на полу – раненые. И наши, и венгерские. Нас тут четверо: вы, я и эти двое героев, которых на курсе молодого бойца научили наматывать бинты и затягивать жгут. – последовал кивок в сторону санинструкторов, которые оторвались от своих метаний, завидев офицера, и теперь выжидательно смотрели на него, предвкушая мудрое руководство -  Так что за работу, доктор? Ваши распоряжения?
Валера сделал глубокий вдох. Затем еще один. И еще. Бившееся словно у зайца сердце, начало медленно входить в рабочий ритм. Руки перестали дрожать, а разум стал яснее. Первое, что надо сделать – система сортировки раненых. Без этого медицинская помощь окажется пустой тратой медикаментов и времени. Гостиничное фойе довольно большое, есть несколько разделительных перегородок и источник воды в туалетной комнате. Света нет, да и хрен с ним, хватит солнечного света из разбитых окон.
-Так, – Валера развернулся к оказавшемуся у него в подчинении личному составу – очистить стойку, это будет процедурный стол. Самых тяжелых к дальней стене, тащите сюда только тех, кто в сознании. Ты – он ткнул в бойца-саниструктора – бегом в БТР, тащи сюда весь антисептик, что у нас есть, и перевязку. Будешь помогать мне за столом.
-Есть.
-Маша, вы отвечаете за сортировку и первичное обезболивание. В первую очередь ранения живота и груди, затем головы, если в сознании, и только потом конечностей.
-Есть.
-Ты – второй саниструктор попробовал принять строевую стойку при обращении к нему офицера, но получилось не очень, главным образом из-за тяжести стальной кирасы – принимаешь раненых на входе. Осматриваешь всех, кого тащат, трупы сразу тащишь за вот этот угол, всех складываешь там. Всех, кто без сознания к дальней стене. Остальных тащишь к Марии, дальше она разберется. Всем всё ясно?
-Так точно. – хором ответили солдаты. Мария лишь кивнула, но в глазах у нее появилось нечто, похожее на уважение. «Мы еще разберемся, что ты за тип, - говорил ее взгляд – а пока начало неплохое».
-Тогда начали.
Раненые. Один за одним. Бесконечным потоком. Руки в крови, которая уже не отмывается, сколько бы молодой боец-саниструктор ни лил на них чистый медицинский спирт. Красный полированный дуб гостиничной стойки давно стал темно-бардовым от пропитавшей лакированное дерево крови советских солдат. Площадь заволоклась дымом из многочисленных окон дворца съездов ВПТ и самой гостиницы Москва, верхние этажи которой продолжают пылать, пока на первом Валера пытается спасти очередного солдата, оказавшегося у него на импровизированном столе с развороченным животом, из которого толстыми петлями свисает кишечник. Мария уже уколола солдату морфин, теперь надо аккуратно, не задевая сами внутренности, провести первичную дезинфекцию раны. Процедура дезинфекции проста. Словно сеятель зерна, засыпаем рану антисептиком, затем льем сверху щедрую порцию спирта, который санинструктор словно автомат набирает из большой канистры, стоящей на полу возле стойки. Бьющие в нос потоки спирта смешиваются с кровью и стекают оранжевыми струями на пол, перемешиваясь с грязью, в которой чвякают его хромовые сапоги. Следом разорвать индивидуальный перевязочный пакет и быстро наложить повязку, ни в коем случае не вправляя кишечник обратно. Любое неаккуратное прикосновение к нему может разорвать пока еще целые стенки, а это с учетом ситуации почти гарантированная смерть от перитонита. Несколько витков широкого бинта вокруг живота раненого, повязка быстро пропитывается кровью, да и черт с ним, ведь если бог и удача на нашей стороне, то в течении часа воин попадет на стол операционной в Текеле, а там его заштопают как следует и отправят в Союз. Виток, еще виток, зафиксировать, готово.
-Уноси.
Несколько минут передышки, пока санинструктор на носилках как на волокушах тащит стонущего сквозь обезболивание раненого к дверному проему, где второй край носилок подхватывает другой боец и вместе с первым загружают раненого в десантный отсек БТРа, из люка которого время от времени высовывается голова механика-водителя, который испуганным взглядом окидывает горящую площадь и снова ныряет внутрь, едва раздается свист очередной мины, летящей в сторону советских войск из все больше проседающей на разрушенных стенах крепости. Когда очередной взрыв грохнул почти возле стены гостиничного комплекса, Валера как пытался закрыть открытый пневмоторакс у командира огнеметного взвода, который, прибыв на берег Дуная во главе взвода огнеметных танков Т-34-85, пытался с ходу прорваться через мост на тот берег, чтобы помочь застрявшему у правого форта мотострелковому батальону, который не мог продвинуться вперед ни на шаг, под кинжальным огнем из трех ДОТов, обустроенных в стене крепости. Два из трех танков к цели прорвались и задачу в принципе выполнили. В том смысле, что мощные струи горящего бензина на масляной основе выжгли ДОТы изнутри, распространив вокруг в качестве примеси к запаху пороха и еще и непередаваемый шашлычный аромат венгерских пулеметчиков. А вот командный танк так и остался на мосту, с разбитыми гусеницами и заклиненной башней. Удар кумулятивного снаряда не пробил броню тридцатьчетверки, но вызвал дробление ее внутренних слоев, которые разлетелись по внутреннему пространству словно шрапнель.  Командиру танка, который как раз находился в центре башенного пространства и в триплекс контролировал направление движение машины по разбитому мосту, не повезло больше всех. Многочисленные осколки разорвали ему грудь, большей частью застряв в межреберном пространстве, но два все-таки смогли проникнуть в плевральную полость, впустив за собой в это вакуумное пространство мощные струи воздуха, которые тут же начали вызывать спадение легких. Когда лейтенанта притащили к гостинице, он был уже темно-синего цвета и дышал с таким свистом, словно взлетал реактивный истребитель. При каждом выдохе через наспех наложенную на его грудь повязку вырывался воздушный поток с примесью крови, которая быстро пропитывала марлю бинта. А еще один такой же фонтанчик, видимо, не замеченный контуженным механиком-водителем танка, который под пулеметным огнем сумел кое-как перевязать командира  и дотащить через полмоста до пункта первой помощи, вырывался из спины офицера на другой стороне и, глядя на эту картину, Валера даже примерно не мог представить себе путь осколков внутри плевральной полости. Принявший раненого у входа в гостиницу санинструктор сначала принял его за труп и уже хотел отправить его во временный морг у дальней стены, когда офицер открыл глаза и попросил пить. Боец оттащил его к Марии, которая автоматическим движением вколола ему морфин и спешно переправила к Валере. Механик-водитель командирского танка все это время крутился рядом, выполняя работу санитара по переноске командира.
-Пленку сюда, быстро! – приказал Валера, срезая повязку с груди офицера, от которой все равно не было никакого толка, ибо при проникающих ранениях грудной клетки главная опасность состояла не столько во внутреннем кровотечении, которое вполне могло быть и небольшим, а в том, что в герметичную плевральную полость начинал поступать воздух, начиная своим давлением сдавливать губчатую ткань легких, что вызывало слипание легочных пузырьков, альвеол, и быстро приводило к смерти от удушья.  Главной ошибкой, которую делали не подготовленные к таким сложным ранениям солдаты – срочники, было наложение на такую рану простой бинтовой повязки, которая продолжала свободно пропускать воздух, а при большом количестве слоев бинта начинала еще и затруднять выдох, переводя таким образом открытый пневмоторакс в клапанный, при котором далеко не весь воздух, поступивший  в плевральную полость при вдохе, уходил из нее при выдохе, все больше увеличивая давление на легкие. Первое, что следовало накладывать на такую рану, - это воздухонепроницаемый материал, то бишь пленка, которая бы закрыла плевральную полость для дальнейшего поступления воздуха. Поэтому сейчас Валера быстрыми движениями разорвал на офицере одежду, ножницами распарывая особо крепкие тройные швы и начал быстро осматривать грудную клетку. Лишенная преграды в виде повязки, кровь при каждом выдохе вырывалась фонтанчиком из рваной раны справа от грудины. Боец передал прорезиненную оболочку перевязочного пакета. Растянуть и наложить ее на рану. Виток бинта. Еще один. Еще. Закрепить. Перевернуть раненого на бок и осмотреть спину. Вот оно. Выходное отверстие, похожее на рот младенца, раскрытый в беззвучном крике. Плеснуть спирта, чтобы смыть грязь. Заткнуть ладонью рану, пока санинструктор, готовит второй пакет для перевязки. Кровь горячая и бьет в ладонь ритмичными толчками в такт с биением сердца, стекая между сжатых пальцев. Вот резиновая пленка пакета. Заткнуть, перевязать. Все, готово. Воздух больше не поступает, но проблема не устранена. Как минимум одно легкое пробито насквозь. Кровь скапливается в полости, заполняя ее словно вода тонущий танкер, по-прежнему сдавливая легкие, но теперь не воздухом, а жидкостью. Раненый, несмотря на действие морфина, угнетающего дыхательный центр мозга, начинает кашлять. Сначала чуть покашливает, но быстро набирает амплитуду и через минуту уже кашляет вовсю, исторгая из глотки потоки алой пенистой крови, которая разлетается кругом рубиновыми каплями, оседая на толстом свитере Валеры, пропитывая его темными пятнами. Китель он уже давно снял и бросил на регистрационную полку на позади. Рукава свитера засучены до локтей, и руки на протяжении предплечий покрыты коркой засохшей крови, которая уже не смывается простым спиртовым раствором. Валера чувствует кровь на лице, но не может оторваться от раненого, чтобы вытереть ее. Ясно, что без немедленного снятия гемоторакса тот не доедет до Текеля. Нужен дренаж.
-Проволоку сюда. Толстую1. – приказывает Валера.
-Да где ж ее… - начинает с удивленными глазами санинструктор.
-Роди! – рявкает Валера на него с таким перекошенным лицом, что тот бросается к выходу и через минуту появляется куском проволоки, явно выдернутой из какой-то техники, в изобилии дымящей своими останками на площади возле гостиницы.
Проволока медная, покрыта слоем копоти. Быстро протереть ее спиртом. Еще раз. Еще раз. Пока она не начнет сверкать словно новый пятак. Теперь проткнуть повязку на груди раненого, пальцами угадывая место вхождения осколка и молясь, чтобы не промахнуться, ибо в таком случае можно проткнуть ту долю легкого, которая пока не повреждена и поддерживает быстро угасающее дыхание офицера. Короткое движение, и проволока ушла внутрь грудной клетки.
-Трубку капельницы. – солдат быстро пересекает гибкую трубку использованной капельной системы и протягивает Валере. Спиртом промыть шланг. Теперь одеть его сверху на проволоку и по ней, как по проводнику ввести в плевральную полость. Есть. Теперь убрать проволоку. Покрытая кровью медь летит в сторону. Обхватывая трубку импровизированного дренажа губами, Валера начинает тянуть воздух в себя, краем глаза наблюдая, как  по ней начинает подниматься столбик крови. Вот он отклоняется назад, и из просвета дренажной трубки начинает капать алая кровь с пузырьками кислорода. Кашель раненого быстро стихает, грудь начинает подниматься в глубоком и почти спокойном дыхании. Там, внутри, легкие, избавленные от давления воздуха и крови, начинают расправляться, насыщаясь кислородом. Валера опустошенно присаживается на стул, чувствуя как ноги дрожат от усталости и говорит ждущему указаний санинструктору:
-В машину его и на базу. Немедленно.
Боец аккуратно, словно новобрачную, берет офицера на руки и перекладывает на носилки, а затем вместе с уцелевшим танкистом уносит его к выходу, где ждет санитарный БТР. Рыкают мощные дизельные двигатели, и машина срывается с места, пересекая площадь в направлении авиабазы Текель.
-Доктор! – слышит он голос Марии и оборачивается.- Принимайте следующего!.
На стол укладывают солдата, левая рука которого в области плечевого сустава болтается на лоскуте кожи и бицепса, напоминая сломанную деталь деревянной куклы. Красный кровоостанавливающий жгут плотно перетягивает руку выше плеча, перекрывая кровоток. Боец смотрит в потолок неподвижным взглядом, коже стремительно бледнеет, дополняя картину развивающегося шока. Валера обхватывает свисающую, уже совершенно холодную и почти оторванную, конечность и механически приказывает санинструктору:
-Скальпель. И большой пакет.
Получив инструмент,  за последние сутки совершенно забывший о состоянии стерильности, в котором ему только  и дозволялось пребывать еще совсем недавно, наскоро протертый антисептиком, с матовой поверхностью от действия хлорки, Валера несколькими движениями пересекает остатки мускульной ткани и кожи, после чего половина руки падает к его ногам, и на секунду ему кажется, что она еще шевелит совершенно окоченевшими пальцами. Но это не более чем обман зрения, верно? Результат усталости и задымленности. Шурша, распаковывается большой перевязочный пакет, и оставшаяся культя, из которой торчит обломок плечевой кости и свисают тонкие макаронины нервов, заворачивается в несколько слоев бинта и ваты, после чего в рот солдату вливается три хороших глотка спирта, отчего его мраморная кожа начинает стремительно розоветь. Ко входу гостиницы раскрытыми створками десантного отсека подъезжает второй санитарный транспортер, в который сразу же тащат солдата с ампутированной рукой. Он может умереть от шока по дороге в госпиталь. Может открыться кровотечение из легких, от шокового застоя крови. Организм может просто перестать бороться, и он умрет. Без всяких четких причин. А может, и жить еще полвека, наблюдая, как растут его дети, и меняется мир вокруг. Тот мир, который сейчас на площади Москвы защищает Советская Армия, штурмуя последнюю твердыню венгерских мятежников. Может быть и то, и другое. Но на сейчас Валера конкретно эту жизнь спас.
-Принимайте следующего! – кричит Мария, и он снова поворачивается к столу.
Когда 11 ноября 1956 года было объявлено о прекращении боевых действий Советской Армии на всей территории Венгрии и восстановлении конституционного порядка, Валера, окинув мысленным взглядом прошедшую неделю с удивлением обнаружил, что спал он за эти дни не больше двадцати часов. Да и то состояние это не полностью соответствовало сну. Полубессознательное забытье на полу гостиничного фойе, на который накидали несколько слоев шинелей, одна из которых  укрывала смертельно уставшего врача. Грохот постоянной артиллерийской канонады ушедших вперед советских штурмовых частей, бесконечные потоки раненых и убитых, постоянная фоновая брань советских офицеров и санинструкторов, которые, пребывая в аффективном состоянии от вида крови и смерти, орали в ответ на требования немедленно принять того или иного раненого бойца, чтобы офицер, доставивший его встал в очередь и не мешал процессу сортировки. Потери были большие. Как и при любой правильно проведенной наступательной операции Советская армия превосходила войска венгерских мятежников минимум втрое на вспомогательных направлениях и минимум в пять раз на направлениях главных ударов. И все равно венгерские части регулярной армии, перешедшие на сторону сопротивления и национальная гвардия, наспех организованная министром обороны Венгрии генералом Бэлой Курай, оказывали настолько ожесточенное сопротивление, что сломить его оказывалось возможным часто только после массивной артподготовки и нескольких авианалетов. Королевская крепость, у подножия которой Валера получил свое первое боевое крещение, была взята штурмом примерно через сутки с момента его прибытия. Через два дня после того, как он развернул пункт первичной эвакуации раненых в гостиничном фойе, ему прислали подкрепление в виде санитарной роты, которая должна была обслуживать Особого корпуса, ушедшие на ту сторону Дуная и добивающие осажденную крепость с целью выйти на оперативный простор.  Фактически речь шла об оккупации страны заново и создании там полностью подконтрольного Москве просоветского режима. Задачи перед советской группировкой ставились однозначно боевые, и советские солдаты действовали по распорядку военного времени. 4 октября в 6 часов по сигналу "Гром", означавшему начало операции "Вихрь", сформированные отряды для захвата объектов и главные силы трех дивизий Особого корпуса в колоннах по своим маршрутам одновременно с различных направлений устремились к городу и, преодолев сопротивление на окраинах венгерской столицы, к 7 часам с ходу ворвались в Будапешт. Соединения армий генералов А. Бабаджаняна и X. Мамсурова приступили к активным действиям по наведению порядка и восстановлению органов власти в Дебрецене, Мишкольце, Дьере и других городах.
Воздушно-десантные части разоружили венгерские зенитные батареи, блокировавшие аэродромы советских авиационных частей в Веспреме и Текеле.
Имре Надь с частью своего окружения покинул парламент, предварительно объявив по радио, что "правительство находится на своем месте", и укрылся в югославском посольстве. Генерал Бела Кирай отдал приказ о ведении боевых действий, переместил свой штаб на гору Яноша, откуда пытался управлять венгерскими частями и вооруженными отрядами "национальной гвардии".
Части 2-й гвардейской дивизии к 7 ч. 30 мин. захватили мосты через Дунай, парламент, здания Центрального комитета партии, министерств внутренних и иностранных дел, горсовета и вокзала Нюгати. В районе парламента был разоружен батальон охраны и захвачены три танка.
37-й танковый полк полковника Липинского при захвате здания министерства обороны разоружил примерно 250 офицеров и "национальных гвардейцев".
87-й тяжелый танко-самоходный полк захватил арсенал в районе Фот, а также разоружил венгерский танковый полк.
За день боя частями дивизии было разоружено до 600 человек, захвачено около 100 танков, два склада артвооружения, 15 зенитных орудий и большое количество стрелкового вооружения.
Части 33-й гвардейской механизированной дивизии, не встречая вначале сопротивления, овладели складом артвооружения в Пештсентлеринце, тремя мостами через Дунай, а также разоружили подразделения венгерского стрелкового полка, перешедшего на сторону восставших.
108-й парашютно-десантный полк 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии внезапными действиями разоружил пять венгерских зенитных батарей, которые блокировали аэродром в Текеле.128-я гвардейская стрелковая дивизия полковника Н.А. Горбунова действиями передовых отрядов в западной части города к 7 часам овладела аэродромом Будаерш, захватив при этом 22 самолета, а также казармы школы связи, и разоружила механизированный полк 7-й механизированной дивизии, пытавшейся оказать сопротивление".
Для быстрейшего разгрома вооруженных отрядов в Будапеште по указанию маршала И.С. Конева в состав Особого корпуса дополнительно поступили два танковых полка (100 тп 31тд и 128 тсп 66 гв. сд), 80-й и 381-й парашютно-десантные полки 7 и 31 гв. вдд, стрелковый полк, механизированный полк, артиллерийский полк, а также два дивизиона тяжелой минометной и реактивной бригад.
Большинство этих частей было придано на усиление 33-й механизированной и 128-й стрелковой гвардейской дивизий.
Особенно тяжелыми операциями в Будапеште стали бои по овладению опорными пунктами повстанцев в центре столицы: района Корвин, Университетского городка, площади Москвы и Королевской крепости. Для подавления этих очагов сопротивления были привлечены значительные силы пехоты, артиллерии и танков, применены зажигательные снаряды, огнеметы, дымовые гранаты и шашки. Атаке на сильный узел сопротивления в переулке Корвин, начавшейся 5 ноября в 15 часов, предшествовала массированная артиллерийская подготовка, в которой принимали участие 11 артиллерийских дивизионов, имевших в составе около 170 орудий и минометов, а также несколько десятков танков. К вечеру 71-й гвардейский танковый полк полковника Литовцева и 104-й гвардейский механизированный полк полковника Янбахтина захватили развалины бывшего городского квартала.Общие потери советских войск в ходе боевых действий в Венгрии составили 706 человек убитыми (75 офицеров и 631 солдат и сержантов срочной службы), 1540 ранеными, 51 человек пропал без вести. Было уничтожено и повреждено большое количество танков, бронетранспортеров и другой боевой техники. Только части 33-й гвардейской механизированной дивизии потеряли в Будапеште 14 танков и САУ, девять бронетранспортеров, 13 орудий, четыре БМ-13, шесть зенитных орудий, 45 пулеметов, 31 автомобиль и пять мотоциклов .
Значительными были и потери венгерской стороны. По данным официального Будапешта, с 23 октября 1956 года по январь 1957 года, пока не прекратились отдельные вооруженные стычки повстанцев с венгерскими властями и советскими войсками, погибли 2502 венгра и 19 226 человек были ранены.Трагичной оказалась и судьба Имре Надя. Еще в разгар боевых действий в Будапеште, 4 ноября, он с оставшимися ему верными министрами и членами их семей нашел убежище в югославском посольстве. Согласно договоренности с новым правительством Яноша Кадара, всем пожелавшим остаться в Венгрии разрешалось беспрепятственно вернуться домой, остальные могли уехать из страны. Всем гарантировалась неприкосновенность.
Вечером 22 ноября Надь и его соратники согласились покинуть югославское посольство. Но Янош Кадар не сдержал своего слова. При выходе из посольства бывших венгерских руководителей арестовали советские военнослужащие и через день вывезли в Румынию с согласия его правительства. Вся акция была заранее согласована с Москвой и Бухарестом. Кадар утверждал, что югославы были в курсе договоренности, хотя позднее протестовали, почему Надя вывезли в Румынию.
В конце марта 1957 года в Москве Кадар достиг договоренности с советским руководством о том, что Надь и его группа не могут избежать ответственности. В апреле 1957 года их арестовали в Румынии, где они пользовались правом "временного убежища", и тайно перевезли в ВНР. Следствие тянулось до осени 1957 года. К этому времени по "делу Надя" было задержано еще 74 "активных участника контрреволюционного мятежа". Из их числа, по представлению советских компетентных органов, было выделено "руководящее ядро заговорщиков" в количестве 11 человек. В июне 1958 года состоялся закрытый судебный процесс. Имре Надь и несколько его сподвижников, в том числе министр обороны П. Малетер, известный публицист М. Гимеш и Й.Силади, получили высшую меру наказания через повешение. 16 июня в 5 часов утра приговор был приведен в исполнение.
Основную часть этой большой картины Валера не знал, да и не хотел знать. Поздно вечером 10 ноября, когда бои за венгерскую столицу уже практически завершились и в пунктах первичной эвакуации уже не было необходимости, он прибыл обратно на авиабазу Текель. Мало кто мог бы узнать в этом заросшем щетиной, осунувшемся, с лихорадочно блестящими от недосыпа и постоянного балансирования на грани нервного срыва человеке того бравого молодого офицера, который несколько дней назад покинул аэродром в решимости сохранить жизнь как можно большему числу советских солдат, вырывая их из когтистых лап смерти прямо там, на поле боя. Когда к нему на помощь прибыла санрота, эвакуировавшая Марию и санинструкторов срочной службы обратно в тыл, он остался на площади. Когда армия вторжения захватила крепость и приступила к ее зачистке, которая заключалась в тотальном уничтожении всего ее гарнизона, он тоже оставался в гостиничном комплексе. И когда по захваченным мостам через Дунай двинулись колонны второго эшелона для развития успеха в Будапеште, он все еще оставался в гостиничном фойе. Принимая раненых со всех возможных частей и соединений, латая руки, ноги, головы, закрывая вскрытые грудные клетки и животы, аккуратно ампутируя свисающие на лоскуте конечности и не давая вытечь мозговой ткани через отверстия от пулевых и осколочных ранений, зияющие в черепах. Лишь когда грохот канонады перестал доноситься до его ушей, поскольку больше не осталось целей, пригодных для артиллерии, когда за ним приехала машина с вестовым лично от самого начальника медслужбы Особого корпуса, который во всей этой кровавой каше только что вспомнил о хирурге, отправленном им неделю назад на линию фронта, когда он понял, что больше не может сделать для для раненых ничего такого, чего бы не сделали без него, только тогда Валера позволил посадить себя  в машину и вернуть в Текель. 
И вот снова самолет. Огромный четырехмоторный транспортник несет в своем чреве более полусотни офицеров. Со всего необъятного Советского Союза, всех возможных специальностей, разных национальностей и возрастов, фронтовики и их дети, мужчины и женщины. Среди них есть связисты и специалисты по допросам КГБ СССР, диверсанты из ГРУ и военные переводчики, саперы и летные наблюдатели. И военный медперсонал. Врачи и медицинские сестры с госпиталей, которые отстоят друг от друга на советской территории дальше, чем сама Венгрия от СССР и которые, впервые познакомившись, оказались сразу в огненном котле войны. Большинство из них вместе летели в Венгрию всего несколько дней назад. Летели, пугая друг друга ужасными слухами, которые не затрагивали их сердце, поскольку, несмотря на погоны со звездами, большинство из них никогда не участвовало в военных действиях, ограничиваясь стрельбами на полигонах. Летели, рассказывая друг другу анекдоты и отпуская шутливые комплименты в адрес связисток и медсестричек, которые, будучи младше по званию, тем не менее сплошь и рядом служили в армии значительно дольше бравых офицеров и потому отвечали иногда столь колко, что могли повергнуть в краску и некоторых майоров, получивших свои первые лейтенантские звезды после войны. Сейчас же в большом, похожем на чрево кита фюзеляже транспортного самолета, летели несколько уменьшившиеся в количестве и постаревшие на несколько лет за несколько дней люди, у многих из которых форменная одежда пребывала в таком состоянии, что не сразу можно было понять, кто перед тобой: старый лейтенант или молодой майор. Позади прощание с офицерами Особого корпуса, которые оставались в Венгрии, обмен адресами, приглашениями заезжать в гости, если будешь в на Кавказе и черноморском побережье, в Ленинграде и Москве, в Прибалтике и Забайкалье, обещание при встрече угостить молдавским вином, грузинской чачей, армянским коньяком или русским самогоном. Позади задумчивые взгляды друг на друга, когда им сообщили, что новую форму им выдадут на ближе, чем в Киеве, поскольку тыл Особого корпуса не принимал их на вещевой баланс, а так же легкий намек на то, что никаких тройных окладов за время, проведенное в Венгрии, о которых столь радостно им рассказывали финансисты их родных частей и соединений,  они не получат, поскольку формально СССР не участвовал в военном конфликте, а оказывал братскую помощь социалистической стране. Спустя много лет, когда подобные командировки начали оплачиваться хорошо и регулярно, Валера, вспоминая ту первую поездку в качестве интернационалиста, понял, что развившаяся в Венгрии буря была настолько неожиданной для советского военного руководства, что его единственной реакцией была попытка сделать вид, что ничего подобного просто не происходило, словно старания маленького ребенка задвинуть ногой под ковер остатки любимой материнской вазы, которую он только что разбил, чтобы, приняв после этого совершенно невинный вид, доказывать, что никакой вазы там никогда не было. Именно потому офицеров усиления так срочно и без какой-либо заранее продуманной системы собирали по всему СССР. Именно потому их не ставили на вещевое довольствие и не проводили по финансовым ведомостям как участников военных действий. И именно потому сразу после окончания боевых действий, когда по всей венгерской территории еще шастали полубандитские группы непримиримых мятежников, всех прикомандированных в течении суток собрали на аэродроме Текель и особым самолетом в сопровождении целого звена истребителей отправили в Киевский особый военный округ. По дороге истребители менялись, на прощание помахивая крыльями огромному исполину, у которого в честь особой исполняемой им миссии даже стерли опознавательные знаки. Причина такой предосторожности заключалась в том, что чуть ли не до конца 1956 года советские военные были не уверены в полном разгроме мятежа, в то же время зная, что в распоряжении повстанцев находилось несколько зенитных орудий, каждое из которых в принципе могло сбить тяжелый самолет. Сейчас в его брюхе сидели десятки людей в пропитанной кровью, потом и грязью форме, многие из которых бессмысленным взглядом смотрели в одну точку, словно только осознав все произошедшее за эту неделю или наоборот старательно стирая из памяти особо страшные эпизоды, которые грозили обрушить всю картину видения ими мира. Валера сидел в хвосте, почти не разговаривая с коллегами по госпиталю, да они особенно и не приставали с разговорами, наблюдая, как он бессознательно расплетает воротник связанного Аленой свитера, который торчал у него из-под кителя, наматывая на палец толстую шерстяную нить и перебирая ее витки словно четки в молитве. Из всего личного состава Благовещенского госпиталя лишь ему одному выпала сомнительная честь оказаться непосредственно на передовой, да еще и на самом горячем участке венгерской операции. Еще несколько счастливчиков из других госпиталей были направлены для организации первичных эвакопунктов в тактический тыл советских войск, но лишь Валера работал непосредственно под огнем противника. Остальные знали это, поэтому, когда спустя неделю он вновь появился на базе в Текеле, после первых же радостных приветствий и выражения мнения на тему того, что, мол, неплохо увидеть его живым и почти здоровым, остальные коллеги деликатно оставили его в покое, ожидая, что, если захочет, он сам расскажет им о днях, проведенных в окончательно обугленной после многочисленных пожаров гостинице Москва, фойе которой к концу этой недели превратилось в смесь морга и экстренной операционной, причем поток людских тел, живых и не очень, которых волокли на носилках, был почти непрерывным в обе стороны. Но он так и не рассказал. Не из гордыни, а просто потому, что не знал, как передать все это словами, если не считать сухого текста медицинского отчета, который он написал перед отправкой в Киев. Потом его отчет лег в пухлую папку с такими же отчетами из полевых госпиталей и первичных эвакопунктов, соединив которые кто-то в глубоком тылу подсчитал, что Советская армия за время наведения порядка в Венгрии потеряла больше двух с половиной тысяч человек убитыми и почти шесть тысяч ранеными. Валера, на третий день пребывания у подножия Королевской крепости потерявший счет убитыми раненым, которые прошли через его команду, несколько сомневался в столь скромных цифрах потерь. Но и об этом он тоже предпочел помалкивать, в том числе и во время торжественного построения лечебного состава на взлетной полосе Киевского резервного аэродрома,  на котором их, спешно переодетых в новую с иголочки форму, поздравлял с успешным выполнением боевой задачи, возложенной на них партией и правительством, начальник медицинской службы Киевского ОВО, в купе с замполитом того же округа, который считал, что ноябрь месяц – самое время для длительной речи на продуваемой всеми ветрами ВПП. Выдававший им форму на вещевом складе прапорщик сутками раньше пытался что-то проворчать на тему всяких командировочных, которых, дескать, нет и не может быть на вещевом довольствии, но, бросив несколько опасливых взглядов на угрюмые лица врачей, обросшие густой щетиной и лишь наспех умытые после посадки доставившего их из Будапешта самолета, на пятна крови, богато раскрашивающей их кителя и шинели, а так же на нервно подрагивающие возле покоящихся в кобурах на портупеях пистолетов руки, решил, видимо, что лучше он спишет несколько форменных комплектов, чем эти эскулапы с не совсем вменяемыми глазами спишут сейчас его самого и без дальнейших обсуждений выдал им все, что требовалось.
После окончания замполитовской речи о том, как высоко ценит народ и партия совершенный ими подвиг в деле защиты мира во всем мире их начали спешно распихивать по самолетам, которые должны были вернуть героев-медиков на постоянные места дислокации. А чтобы у них и после не появлялось желания обсудить увиденное ими в братской Венгрии, возле трапа у каждого из них брался автограф на свежеотпечатанной подписке о неразглашении государственно и военной  тайны, в котором черным по белому было указано, что ни для одной живой души за пределами руководства их подразделений они никогда не были не только в Венгрии, но и вообще не покидали территорию СССР, а если когда-либо, в бреду или во сне, кто-то из них обмолвится о чем-то, что якобы происходило в Венгрии в ноябре 1956 года, то список всевозможных кар будет варьироваться от нарушения медицинской этики до разглашения государственной тайны и измены Родине. Подписывая эту бумагу и слушая наставления особиста о том, что они, оказывается, не давили никакого мятежа, а все это время находились на территории Киевского ОВО для усиления медобеспечения маневров стран Варшавского договора, Валера краем разума прикинул, что ни льготной выслуги, ни соответствующих за выезд на театр военных действий командировочных им, видимо, не светит. Но его это на удивление мало волновало. В чем-то он даже был согласен с командованием, решившим в отсутствии смелости у политического руководства отстаивать интересы страны открыто  и не скрывать готовности к применению силы, что было бы вполне к лицу сверхдержаве, на роль которой все сильнее претендовал Советский Союз, сделать вид, что никакого применения силы не было вообще, дабы потом военные не оказались единственными ответчиками за то, что ее, якобы, было применено слишком много. Свитер Валера сдавать не стал, как ни требовали от него новоявленные начальники сдать зампотылу всю одежду, в которой он прибыл из Венгрии. Не помогли ни угрозы, ни требования подчиниться прямому приказу выше стоящего и взывания к его совести комсомольца. Единственное, на что Валера согласился, это упрятать его на самое дно вещмешка и не доставать оттуда до тех пор, пока не окажется дома. Много лет спустя, когда уже не стало ни той страны, которая отправила его за тридевять земель защищать братский народ от фашисткой агрессии, ни тех особистов, которые требовали даже на смертном одре ни слова не говорить о том, что происходило в Венгрии в тот ноябрь, когда о тех событиях стали писать статьи и книги, говорили политики и журналисты, когда внезапно оказалось, что СССР был агрессором и полноября убивал мирных жителей, которые всего лишь проводили мирные демонстрации у дворца правительства в Будапеште, требуя демократизации венгерского общества, что венгерские рабочие выступили с оружием в руках лишь в ответ на советскую агрессию и что СССР использовал против рабочего класса с охотничьими ружьями танки и самолеты, старый полковник медицинской службы, Герой Несуществующей Страны,профессор Военно-Медицинской Академии, заслуженный врач РСФСР, кандидат медицинских наук  вынимал этот свитер, уже порядком потускневший и с расползающейся вязкой и неспешно проводил пальцами по бурым пятнам крови, которые не отстирались, сколько Алена не пыталась вернуть ему первозданный вид. Проводя по этим бурым кляксам, идущих подтеками от высокого воротника до самого низа и вспоминая лица тех солдат и офицеров, которые извергали фонтаны этой крови, заходясь кашлем через пробитые легкие или пытаясь пережать разорванную снайперской пулей или осколком артерию, заново ощущая мистическим чудом идущий от этого свитера запах пороха и дыма, он иногда чувствовал, что только эта вещь не дает ему сойти с ума в мире, где все черное вдруг поменялось местами с белым и единственно верные вчера решения сегодня стали не только ошибочными, но просто преступными.